Текст книги "Старец Горы"

Сесилия за минувший год до того привыкла к замку Русильон, что уже считала его родным домом. Любимым ее развлечением стало купание в роскошном мраморном бассейне с чудесной лечебной водой. Увлечение юной графини с энтузиазмом поддержали оба ее закадычных друга, числившиеся при высокой особе пажами, юные бароны Гуго и Владислав. Последнего Сесилия называла просто Владом, дабы не ломать язык без нужды. Увы, кроме развлечений у графини были еще и обязанности, отчасти полезные и интересные, а отчасти докучливые и даже ненавистные. К последним относилось изучение языков, греческого, арабского и тюркского. Благородная Адель полагала, что государыня должна знать языки своих подданных, дабы заслужить их любовь и уважение. А потому все увертки Сесилии неизменно натыкались на железное «нет» баронессы де Руси. В конце концов, графиня смирилась с неизбежным, благо большую помощь в получении необходимых знаний ей оказывали Гуго и Влад, бегло говорившие на пяти или шести языках. Гордая Сесилия не могла вынести того, что оба ее пажа оказались расторопнее дочери короля Филиппа не только в изучении языков, но и в познании истин, как религиозных, так и мирских. Барон де Руси не жалел денег на обучение детей и кроме замкового капеллана, в замке постоянно проживали араб Омар и византиец Евстафий, почтенный старец с вечно слезящимися глазами. Араб с византийцем часто спорили между собою, а падре Доменик, пухленький небольшого роста человек, все время пытался выступать судьей в их бесконечных спорах. Без особого успеха, как успела заметить Сесилия.

Безмятежное течение жизни в замке Русильон закончилось с появлением в его стенах Понса Тулузского. Этот шестнадцатилетний оруженосец благородного Танкреда дошел в своей наглости до того, что начал поучать графиню Сесилию. Ему, видите ли, не нравилось, что благородная дама купается в бассейне с голыми пажами да еще в присутствии постороннего человека.

– Омар, между прочим, евнух, – не остался в долгу Влад.

– Чего не скажешь о вас с благородным Гуго, – отрезал занудливый Понс.

Поразмыслив на досуге, Сесилия пришла к выводу, что докучливый провансалец в чем-то, наверное, прав. Своими сомнениями она рискнула поделиться с благородной Аделью, которая внимательно выслушала юную графиню и кивнула головой:

– Раз этот вопрос тебя тревожит, Сесилия, то совместные купания лучше прекратить. Ты становишься взрослой, да и мальчики потихоньку превращаются в мужчин.

Одиннадцатилетний Гуго утверждал, что Понсом двигала обычная зависть – его Сесилия в бассейн не приглашала. Двенадцатилетний Влад помалкивал и смущенно отводил глаза. На этом совместные купания прекратились, а Сесилия лишилась едва ли не главного в своей жизни удовольствия. Ибо плескаться в бассейне одной или со служанками ей было невыносимо скучно. Благородный Понс предложил Сесилии в качестве компенсации, научить ее стрелять из арбалета. Правда, сам доблестный оруженосец оказался посредственным стрелком, в отличие от Влада, который прошибал болтом на лету яблоко, подброшенное в воздух на расстоянии пятидесяти шагов. Справедливости ради следует сказать, что Понс стрелял из обычного арбалета, юные пажи – из облегченных, сделанных специально для них. Зато Понс ловко владел мечом и копьем, удивляя даже бывалых сержантов. Влад и Гуго, отличные, к слову сказать, наездники, отчаянно завидовали Понсу, но орудовать боевым копьем им пока что было явно не под силу.

– Научитесь, – обнадежил расстроенных пажей шевалье де Сен-Валье, приехавший в Русильон из далекого Джебайла. Благородный Бернар понравился Сесилии с первого взгляда, прежде всего своей веселой бесшабашностью. Это он первым прыгнул с десятиметровой внешней стены прямо в окружающее замок озеро. А уже потом за ним последовали Понс, Влад и Гуго. Сесилия долго не решалась прыгать с головокружительной высоты, да еще и в одежде, но после долгих уговоров и наставлений благородного Бернара все-таки рискнула. В первый раз она вдоволь нахлебалась воды и удержалась на воде только с помощью своего учителя. Однако удовольствие, полученное от полета, было столь велико, что она повторила попытку и в этот раз вполне успешно. Узнав о развлечениях Бернара, благородная Адель пришла в ужас и нажаловалась мужу. Барон поднялся на стену, полюбовался на закат и прыгнул в озеро. Плавал он как рыба, подолгу находясь под водой, чем вызвал возмущенный крик встревоженной Адели.

– В замке нет подземного хода, – объяснил благородный Глеб жене, – и в случае крайней нужды вам придется покидать замок по воде.

После этого прыжки в воду стали самым любимым развлечением Сесилии, ее пажей и Понса. Прыгали все, включая не только слуг и сержантов, но и младших детей баронессы, семилетнего Венсана и пятилетнего Филиппа. Последние, правда, прыгали либо с матерью, либо с отцом, либо с шевалье де Сен-Валье и визжали при этом так, что у Сесилии закладывало уши.

Беззаботная жизнь в замке Раш-Русильон закончилась в один далеко не прекрасный день. Сельджуки осадили Эдессу, крестоносцы собирали войско, и барон де Руси был одним из первых, кто откликнулся на зов Танкреда. Командовать немногочисленным гарнизоном замка, он поручил шевалье де Сен-Валье. Поначалу ничто не предвещало беды, жизнь в замке, после отъезда барона и сержантов потихоньку возвращалась в свое привычное русло. Сесилия приступила к изучению столь ею нелюбимого греческого языка, потешая Гуго и Влада забавным произношением чужих слов, но тревога ее не покидала. Увы, предчувствие беды не обмануло юную графиню, она поняла это, когда Понс, ворвавшийся в комнату для занятий, крикнул во все горло:

– Византийцы осадили замок!

Благородная Адель охнула и выронила из рук кусок полотна, предназначенный для нового гобелена. Окна паласа были тут же забраны деревянными щитами с узкими бойницами, отчего в помещениях сразу стало темно. Всех детей, включая и Сесилию, перевели в огромную главную башню замка, где размещались сержанты и слуги. Гарнизон замка был уже на стенах, туда же отправились Понс, Влад и Гуго, вооружившись арбалетами. А следом за ними, облачившись в кольчугу и шлем, ушла баронесса Адель, оставив детей на попечение Сесилии и двух служанок. В этот момент юная графиня испугалась, быть может, в первый раз в своей недолгой жизни. Из оцепенения ее вывел плач пятилетнего Филиппа. Сесилия взяла его на руки, прижала к груди и прошептала на ухо:

– Стыдно, шевалье, плакать в присутствии благородной дамы.

Глава 6 Логово льва.

Дукс Монастра, как всякий истинный военный, терпеть не мог агентов схолы комита Андриана, но все-таки он не мог не отдать должное юркому нотарию Никодиму, который не только точно описал замок Раш-Русильон, но даже назвал имя сенешаля, которому Лев Русов, как называли армяне местного барона, доверил защиту собственного логова. И хотя гарнизон замка был, по словам того же Никодима невелик, оставлять решительный и на многое способных людей у себя за спиной, было бы непростительной глупостью. Кроме всего прочего, дукс Монастра получил недвусмысленное распоряжение от правителя Киликии стратопедарха Аспиета, взять замок Раш-Русильон и отправить всех его обитателей в Тарс.

– А отчего такой переполох? – спросил Монастра у Никодима, разглядывая между делом огромное сооружение окруженное водой.

– По нашим сведениям в замке Русильон находятся Сесилия жена Танкреда и Понс сын Бертрана Тулузского.

Дуксу не нравилась местность. Замок Раш-Русильон располагался посреди небольшого озера, со всех сторон окруженного горами. Хорошо накатанная, но узкая дорога уходила в ущелье, где несколько сотен решительных людей могли сдержать целую армию. И хотя за спиной Монастры было десять тысяч пельтастов, он испытывал легкое беспокойство. Замок следовало взять как можно быстрее, чтобы миновать ущелье до наступления темноты.

– На выходе из ущелья есть еще один замок, – предостерег дукса Никодим. – Он называется Раш-Гийом. Назван он так в честь не то отца, не то деда шевалье Гвидо де Шамбли. Обороняют его полсотни хорошо обученных сержантов. Зато далее – равнина и несколько плохо укрепленных городков. Там мы сможем запастись продовольствием. Я думаю, никто нам помех чинить не будет. У Ле Гуина под началом не более тысячи рыцарей и сержантов. Правда, в Латтакии находятся полторы тысячи нурманов Рожера Анжерского, однако есть надежда, что они не выйдут за стены города.

Насколько знал Монастра, по долине Оронта разбросано еще около двух десятков замков и крепостей, но вряд ли их гарнизоны способны оказать серьезное сопротивление византийцам. Впрочем, дукс получил от стратопедарха четкий и недвусмысленный приказ: в локальные стычки не ввязываться, а после взятия замка Русильон двигаться по направлению к Халебу. Присоединяться к Мавлуду дукс Монастра не собирался. У него была другая задача: разгромить отступающих крестоносцев Танкреда и Болдуина, не дав им закрепиться в Антиохии. Монастра хоть и считал себя непревзойденным стратегом, все-таки очень надеялся, что атабек Мосула проделает за него основную часть кровавой работы, разгромив крестоносное ополчение. Ибо, по словам того же Никодима, армия сельджуков превосходила франков числом более чем вдвое. При таком раскладе Монастре ничего другого не оставалось, как только воспользоваться плодами чужой победы.

Дукс оглядел склоны над своей головой, но ничего подозрительного там не заметил. Тем не менее, он приказал комиту Евстафию выставить дозорных в самых высоких местах, дабы избежать сюрпризов. Три тысячи пельтастов и конницу он отослал сторожить ущелье. Семи тысяч воинов было более чем достаточно, чтобы захватить замок с гарнизоном в полсотни человек. Монастра человек опытный и предусмотрительный, заранее запасся бревнами для наведения переправы, сейчас его люди старательно вязали плоты, дабы атаковать замок со всех сторон. Две катапульты дукс приказал установить напротив ворот и очень надеялся, что обслуживающие их мастера, сумеют пробить брешь в самом уязвимом месте замка. Правда, за внешней стеной, располагалась еще одна, более высокая, но взять ее будет куда проще, поскольку между стенами твердая земля.

К сожалению, катапульты не оправдали надежд дукса, камни, пущенные ими, не долетали до стен. А ухищрения мастеров так и не смогли исправить положения. Судя по всему, замок строил очень опытный человек, хорошо знавший достоинства и недостатки осадных орудий. Оставался мост, ведущий к приворотным башням замка, где не хватало только одного, но самого важного звена. Комит Евстафий предложил подвести к воротам таран, соорудив для него устойчивый помост. Однако Монастра отмел это предложение, как слишком трудоемкое. И приказал выдвинуть на мост тяжелую катапульту. По виду мост был вполне надежен, и сильные волы без особого труда дотянули осадное орудие до его средины. Мастера уже готовили камень для закладки, когда толстый настил затрещал под их ногами и рухнул в воду, а следом в озеро покатилась катапульта, увлекая за собой несчастных волов. Монастра выругался, комит Евстафий криво усмехнулся, нотарий Никодим сокрушенно покачал головой.

– Я бы предложил гарнизону сдаться, – вскольз заметил комит Афраний, кося глазом в сторону дукса.

Монастра, не долго думая, послал коня к самой воде, несмотря на протесты членов своей свиты, опасавшихся меткой стрелы.

– Эй, на стенах! – крикнул византийский полководец. – Я дукс Монастра. Предлагаю вам сдаться.

– Эй, на берегу, – эхом отозвались из замка. – Я шевалье де Сен-Валье. Пошел к черту, дурак.

Монастра покинул опасное место и, приподнявшись на стременах, махнул рукой пельтастам, облепившим плоты. Флотилия, собранная из бревен на глазах заинтересованных зрителей, медленно поплыла к замку. Со стен стреляли, причем редкое жало пропадало зря, но византийцев было столь много, что они даже не замечали убыли в своих рядах.

– Их даже меньше, чем я ожидал, – покачал головой комит Евстафий, внимательно следивший за действиями обороняющихся. – Человек пятьдесят разве что. Если разом навалимся со всех сторон, то к полудню управимся.

Монастра придерживался того же мнения. Конечно, пельтастам мешал ветер, поднявший небольшую волну, а потому их стрелы, скорее всего, не наносили урона обороняющимся, но никто не сможет помешать плотам доплыть до стен, а там в ход пойдут штурмовые крюки с веревками. Кипящая смола, пролившаяся со стен, заставила пельтастов быть осторожнее, но франков было слишком мало, чтобы контролировать весь периметр замковых стен. В их обороне зияли пустоты, а бегать с тяжелыми котлами по галереям, удовольствие не из приятных. Крюки, брошенные с плотов, застревали между камней, оставляя за собой длинные пеньковые хвосты. И по веревкам уже лезли вверх отважные пельтасты, надежда и гордость византийской империи. Монастра с интересом наблюдал, как мечутся по стенам франки, орудуя секирами. Византийцы гроздьями падали в воду, но присутствия духа не теряли. Тем более что многих упавших товарищи с соседних плотов выхватывали из воды прежде, чем тяжелые доспехи утягивали их на дно. Крючья взлетали все чаше, пельтастов на стенах становилось все больше, и в свите дукса уже готовились отпраздновать победу.

– Катапульта, – сказал вдруг дрогнувшим голосом комит Евстафий. – На крыше донжона.

Монастра вскинул глаза и с ужасом увидел огненный шар, летящий в его сторону. Впрочем, до дукса шар не долетел, зато он с треском обрушился на плоты, в огромном количестве скопившиеся под стенами замка.

– Греческий огонь, – констатировал Никодим, тупо глядя на разгорающийся пожар. Красные шары летели один за другим, и вскоре все озеро было объято огнем. Дуксу Монастре, имевшему за плечами огромный опыт штурмов и осад крепостей, прежде ничего подобного видеть не доводилось. Греческий огонь применяли в битвах на море, поскольку он горел даже в воде, но при обороне замков ограничивались смолой и кипятком, ибо в обычных условиях они были куда эффективнее. Будь под ногами пельтастов твердая земля, они без труда уклонились бы от огненной смерти, но маневрировать на озерной глади, да еще на плотах, оказалось практически невозможно. Франки разворачивали свою катапульту, то в одну, то в другую сторону, огненные шары с шипением падали на головы несчастных пельтастов, а дуксу Монастре ничего другого не оставалось, как сжимать кулаки да посылать проклятья в сторону расторопных убийц.

Во время этой безумной атаки византийцы потеряли более пятисот человек убитыми и почти столько же обожженными. Такого сокрушительного отпора не ожидал никто, а потому в свите Монастры воцарилось состояние близкое к паническому. К чести дукса он не пал духом. Раненных и обожженных погрузили на повозки и отправили в Мараш, дабы они своим жутким видом не пугали пельтастов.

– Стройте дамбу, – распорядился дукс. – Камня в округе достаточно, а глубина озера здесь не более трех-четырех метров. Даю тебе сутки, комит Евстафий, и чтобы к вечеру следующего дня все было готово для решительного штурма.

Нотарий Никодим был огорчен приключившимся с византийцами конфузом никак не меньше дукса Монастры. Замок Русильон не зря называли скалой, и как бы византийская волна, хлынувшая в долину Оронта, не разбилась о нее вдребезги.

– Быть может нам оставить здесь несколько сотен пельтастов, а самим двинуться дальше, – не очень уверенно предложил Никодим.

– У следующего замка мы оставим еще пятьсот, – криво усмехнулся Монастра. – Потом еще и еще по пятьсот. А с кем мы будем противостоять крестоносцам Танкреда и Болдуина? Ты же сам сказал, что гарнизоны Антиохии и Латтакии не двинутся с места.

– С их стороны было бы безумием так рисковать, – вздохнул Никодим.

– Вот и я так же думаю, – кивнул Монастра. – Время у нас еще есть. Этот замок я возьму, чего бы мне это не стоило. Хотел бы я знать, от кого этот шевалье де Сен-Валье узнал секрет греческого огня.

– Купил у арабов, – махнул рукой Никодим. – Были бы деньги. Купить можно не только секреты, но и новую родину.

– Ничего, нотарий, – зло ощерился Монастра. – Считай, что наглый франк обрел здесь не только родину, но и могилу.

Византийцев было слишком много. Это понимал шевалье де Сен-Валье, это понимала и баронесса Адель. Первый натиск они отразили просто чудом, с помощью таинственного вещества, привезенного в замок Венцелином фон Рюстовым два года тому назад. Благородная Адель видела действие греческого огня в первый раз в жизни и была потрясена до глубины души жутким зрелищем. Вопли людей, гибнущих в неугасимом огне, до сих пор стояли у нее в ушах.

– Я не могу сдать замок, баронесса, – угрюмо сказал шевалье де Сен-Валье. – Во-первых, я дал слово чести твоему мужу, а во-вторых, мы просто обязаны задержать византийцев в этом ущелье минимум на два дня, чтобы дать Ле Гуину время, подготовиться к осаде.

– Но ведь кто-то же должен прийти к нам на помощь! – воскликнула расстроенная Адель.

Баронесса весь этот день провела на стенах, облаченная в кольчугу, и с тяжелым арбалетом в руках, она и сейчас не сняла гамбезона, уродующего ее хорошо сохранившуюся фигуру. Усталость отчетливо читалась на побледневшем лице Адели, но дух ее не был сломлен. Бернар баронессе откровенно сочувствовал. Ей приходилось заботиться не только о себе, но и о детях, которых в случае падения замка Русильон ждала невеселая судьба.

– Боюсь, что Ле Гуин не сможет нам помочь, а Рожер Анжерский не захочет. Нурман будет держаться за Латтакию, которую он считает своей, пока византийцы не вышибут его оттуда. Я послал Гвидо де Шамбли в Антиохию, но, скорее всего, его призыв о помощи останется без ответа.

– И что ты предлагаешь?

– Ты должна покинуть замок, благородная Адель, сегодня же ночью вместе с детьми.

– Это невозможно, Бернар, – покачала головой баронесса. – Ближний берег занят византийцами, а до дальнего нам не доплыть.

– На озере осталось немало плотов, возможно вам удастся добраться до одного из них.

– Мы не выберемся, шевалье, даже достигнув противоположного берега. Там нет даже тропинок, не говоря уже о дорогах. Мы погибнем в горах.

– Есть еще один выход, – отвел глаза в сторону Сен-Валье. – Сдаться.

– Нет, – покачала головой Адель. – Я верю, что Бог не покинет нас, и помощь придет вовремя.

Византийцы трудились всю ночь без устали. Камни подвозились к озеру на телегах и сбрасывались в воду. Дамба росла прямо на глазах. В ход пошли бревна от плотов, которые прибило к берегу. Византийцы, обозленные на гарнизон замка, делали все возможное, дабы отомстить за гибель своих товарищей. Дабы ускорить работу, Монастра приказал вернуть из ущелья конницу и тысячу пехотинцев, которые с охотою подменили своих уставших товарищей. По мере продвижения дамбы стрелы со стен замка все чаще попадали в цель. Дабы уберечь строителей от смерти и ран, Монастра приказал соорудить несколько гигантских щитов из досок и прикрепить их к плотам. Работа сразу же ускорилась. Когда дамба приблизилась к замковой стене на расстояние нескольких десятков шагов, дукс отобрал лучших лучников и повелел им обстреливать защитников замка.

Потеряв несколько человек убитыми, шевалье де Сен-Валье посоветовал своим людям больше не высовываться за зубцы. Внешняя стена была снабжена галереей, по которой можно было ходить пригнувшись, но Бернар большинство сержантов разместил в угловых башнях, где имелись бойницы для арбалетов и луков. Сен-Валье отлично понимал, что внешнюю стену ему в любом случае не удержать, но не торопился отходить на второй рубеж обороны. В самой дальней башне он разместил пятерых лучших своих бойцов во главе с Вузлевом, чем, кажется, удивил и руса, и его товарищей.

– Эту башню вы будете удерживать даже тогда, когда мы уйдем с внешней стены, – пояснил свой замысел Бернар. – Сюда из донжона ведет подземный ход. Если нам станет совсем невмоготу, мы попытаемся спастись водой.

– Понял, – кивнул Вузлев. – Живыми башню не отдадим, а мертвыми – не взыщи.

Гарнизон удерживал внешнюю стену до последней возможности, осыпая градом стрел, ползущих по стенам пехотинцев, но сдержать напора византийцев не смог. Вступать с пельтастами в рукопашную схватку Сен-Валье не собирался. Горстка защитников замка просто утонула бы в византийском море. Периметр внутренних стен был гораздо меньше периметра внешних. Потому и обороняться здесь было легче. Однако Бернар не строил иллюзий. Он уже потерял треть своих людей, и под его началом осталось только два десятка сержантов и пятеро слуг, которые хоть и проявляли в создавшихся условиях редкостное мужество, но все-таки противостоять хорошо обученным пельтастам не могли. Несколько раз Бернар прогонял со стены в донжон Гуго и Влада, но они неизменно возвращались в ряды защитников замка со своими почти игрушечными арбалетами в руках. Впрочем, византийцы были так близко, что стрелять в них приходилось практически в упор. Котлы с кипящей смолой опустели, а пополнять их оказалось нечем, да и некому. Византийцы приставили к стене штурмовые лестницы и без труда овладели галереей. Бернар еще какое-то время удерживал башню с воротами, благо со стен в нее проникнуть было не так-то просто, но после того, как был ранен юный Понс, рубившийся в одном из проемов, а дубовые двери затрещали под ударами тарана, шевалье приказал отступить к донжону. Сержанты, прикрываясь щитами от летящей со стен смерти, сумели вынести Понса и детей, но не смогли уберечь от смерти благородную Адель. Стрела пробила кольчугу баронессы под левой грудью, и Бернар внес ее в донжон уже мертвой. Двери в главную башню удалось закрыть и забаррикадировать разным хламом, но замок был обречен и Сен-Валье отдавал себе в этом отчет. Отослав уцелевших сержантов к бойницам, Бернар поднялся на третий этаж, где лежала мертвая Адель. Служанки уже успели снять с нею кольчугу и гамбезон и облачить в пелисон, подбитый соболями. Шевалье глянул в мертвое лицо баронессы и скрипнул зубами в бессильной злобе. Плакал только пятилетний Филипп, никак не хотевший верить в то, что мать никогда больше не отзовется на его призыв, старшие сыновья благородной Адели молчали, сжимая в руках арбалеты.

– До темноты мы продержимся, – глухо сказал Бернар, – а ночью вы прыгнете со стены и постараетесь добраться до берега.

– Понс не доплывет, – сказала дрогнувшим голосом Сесилия.

– Тебе придется постараться, граф Тулузский, – осторожно погладил юношу по голове. – Гуго и Бернар помогут Венсану и Филиппу.

– А кто похоронит маму? – спросил Влад.

– Я, – сказал Сен-Валье. – Клянусь тебе, что ни на шаг не отойду от ее могилы.

Византийцы уже заполнили внутренний двор и теперь устанавливали таран против двери, ведущий в донжон. Сержанты стреляли в них через узкие бойницы, но пельтасты, окружив таран с двух сторон, прикрывали работающих мастеров щитами. Ночь уже вступала в свои права, и во дворе то здесь, то там вспыхивали факела.

– Пора, – выдохнул кто-то за спиной Бернара и тот, резко обернувшись, встретился глазами с Вузлевом. Шлема на голове руса не было, кольчуга повреждена в нескольких местах, а сам он с трудом держался на ногах. – Византийцы рвутся в башню, долго нам их не удержать.

– Забирай детей, – распорядился Бернар. – И дай им отплыть подальше.

Шум на нижнем этаже донжона заставил шевалье метнуться к лестнице, к которой уже спешили его сержанты. Задача у них была очень простая – задержать византийцев хотя бы на короткое время, пока дети доберутся до спасительной башни. Бернар обнажил меч и обрушил его на голову ближайшего врага. Лестница оказалось узкой, и это уравнивало шансы сражающихся. К сожалению, снизу стреляли из луков, и чтобы спастись от немедленной смерти Сен-Валье повел своих людей в самую гущу византийцев. Напор их оказался столь неистов, что пельтасты подались назад и покатились вниз по лестнице. Впрочем, снизу их поддержала новая волна атакующих. Удары сыпались на Бернара со всех сторон, его сержанты падали один за другим, иссеченные мечами, а он все продолжал отбиваться, в надежде выиграть у смерти хотя бы еще мгновение для спасения чужих жизней.

Рус Вузлев все-таки успел привести детей в башню раньше, чем туда ворвались обезумевшие пельтасты. Двое его уцелевших товарищей продолжали удерживать узкие проемы, не пуская византийцев внутрь каменного мешка. Силы их были уже на исходе, а потому Вузлев подтолкнул к лестнице, ведущей на крышу замешкавшегося Гуго:

– Прыгайте прямо с башни, на стену нам уже не пробиться.

Влад подхватил на руки Филиппа и первым ринулся в пустоту, следом за ним прыгнули, взявшись за руки Гуго и Венсан, а Сесилия замешкалась, помогая раненному в плечо Понсу взобраться на парапет.

– Прыгай, – страшно выдохнул ей в спину рус и обрушился всем своим мощным телом на пельтастов, выскочивших на крышу. Сесилия успела увидеть, как падает Вузлев, прежде чем рухнуть в пропасть, распахнувшую ей навстречу свой жуткий зев. На поверхность она вынырнула как раз в тот момент, когда сознание уже готово было ее покинуть. Рядом барахтался Понс, стараясь удержаться на плаву с помощью здоровой руки. Сесилия схватила его за волосы и потянула за собой. Где-то поблизости плакал Филипп и слышался приглушенный голос Влада.

– Где Гуго и Венсан? – спросила Сесилия и не узнала своего севшего от испуга голоса.

– Здесь мы, – отозвалась темнота. – Плывите сюда. Мы на плоту.

Плот оказался спасением и для Понса, почти потерявшего сознание, и для Сесилии, путавшейся в складках намокшей котты. При помощи Влада и Гуго ей удалось втащить отяжелевшего Понса на скользкие бревна, где уже сидели, прижавшись друг к другу, Филипп и Венсан.

– Плывем к берегу, – тихо сказал Влад, толкая плот перед собой. Сесилия понятия не имела, где этот берег находится, но с охотой присоединилась к пажу. Вода была теплой, плот позволял ей легко удерживаться на плаву, а потому девушка стала потихоньку приходить в себя. Она уже различала силуэт замка Русильон, проступающий из темноты. Оттуда неслись вопли пельтастов, празднующих победу. По вспышкам многочисленных факелов Сесилия определила, где находится стан византийцев, и поняла, что Влад и Гуго толкают плот в сторону, противоположную той, где ей не хотелось бы оказаться. До берега они плыли довольно долго. Сесилия потеряла счет времени, но сообразила, что до рассвета еще далеко. Ночь выдалась лунной, однако тучи то и дело закрывали бледный диск, и тогда весь мир погружался во тьму, жуткую и враждебную. Почувствовав под ногами дно, Сесилия взяла себя в руки. В конце концов, она была самой старшей в этой компании, за исключением Понса, но на провансальца сейчас не приходилось рассчитывать, он то и дело впадал в забытье, пугая маленького Филиппа стонами.

– Ущелье занято византийцами, – тихо сказал Влад. – Надо уходить вверх по склону.

– А Понс?

– Придется тащить.

Провансальца все-таки удалось привести в чувство. Но подъем оказался для него слишком труден, и Владу с Гуго приходилось поддерживать его с двух сторон. А Сесилии достался Филипп, невероятно тяжелый и капризный мальчишка. Вряд ли девушки удалось бы втащить его так высоко, если бы не помощь восьмилетнего Венсана, упорно пыхтевшего рядом. Именно Венсан первым увидел огромные огненные колеса, катящиеся с горы. Правда, катились они не на приникших к земле детей, а на стан византийцев, но все равно, вид их был ужасен. А потом послышался жуткий грохот, от которого у Сесилии заложило уши, и она не сразу разобрала, что кричит Гуго.

– Это камни, камни падают с неба!

– Во-первых, не падают, а катятся, – поправил товарища Влад, – во-вторых, не с неба, а по склону.

– Там люди, – указал пальцем вверх Филипп. – Много людей.

Дукс Монастра, переживший трудный день и беспокойную ночь, решил, что пришла пора для отдыха. Того же мнения придерживались и многие пельтасты, буквально валившиеся с ног от усталости. Замок был взят, а с его разграблением можно было и подождать. Однако среди византийцев нашлись и беспокойные люди, вроде нотария Никодима, которым служебное рвение мешало предаться сну.

– Детей мы не нашли, – сказал он, проникая в шатер дукса.

– Забились в какую-нибудь щель, – зевнул Монастра, которого заботы агента нисколько не волновали.

– Пельтасты утверждают, что они прыгнули со стены в воду.

– Хорошо, завтра я дам тебе сеть, и ты выловишь их тела из озера, – ухмыльнулся Монастра.

– А если они уцелели? – продолжал зудеть нотарий. – Пошли людей, пусть осмотрят берег.

– Ты с ума сошел, нотарий, – возмутился Монастра. – Пельтасты валятся с ног. Они почти сутки ворочали камни. Побойся Бога, светлейший Никодим! Никуда твои щенки не денутся. Ущелья им не пройти.

– Есть еще одна тропа, – вздохнул Никодим. – Почти непроходимая. Она петляет по противоположному склону гор, но знают о ней только пастухи и козы.

– Вот к козам и обращайся, нотарий, а мне недосуг, – усмехнулся Монастра и повернулся к Никодиму спиной.

Сомкнуть глаза дукс не успел и, возможно, это обстоятельство спасло его от неминуемой смерти. Сначала послышался грохот, потом дикий вопль. Монастра птицей взлетел с походного ложа и выскочил из шатра вслед за испуганным Никодимом. Зрелище, открывшееся его глазам, способно было повергнуть в ужас даже самого выдержанного человека. Огромные огненные колеса катились по склону прямо на спящий византийский лагерь. При этом они издавали такой грохот, что у дукса волосы встали дыбом.

– Камнепад! – взвизгнул Никодим и побежал прочь от шатра, петляя как заяц. Огромное колесо смяло шатер дукса и повергло на землю десяток растерявшихся телохранителей. А следом за колесами на бедных пельтастов обрушились огромные валуны. Монастра стоял как зачарованный, слушая крики гибнущих людей. Из оцепенения его вывел комит Афраний, крикнувший на бегу:

– Спасайся, дукс, нас атакуют!

Кто были эти призраки, вынырнувшие из ночи вслед за камнепадом, Монастра так и не понял, но натиск их был воистину страшен. Пельтасты если и пытались им противостоять, то без особого успеха. Осознав это, дукс бросился бежать, вслед за расторопным Афранием, чья спина мелькала в неясном лунном свете перед его глазами. В лагере страшно кричали гибнущие под ударами мечей и копий люди, а у дукса не хватало сил, чтобы остановиться и принять бой, как это подобает мужчине. Дорога привела Монастру к ущелью, где он остановился, поскольку гудящие ноги отказывались нести обмякшее тело, рядом упали на камни Афраний и Никодим.

– Нам следовало отступить к замку и закрепиться там, – просипел треснувшим голосом нотарий.

– Что ж не отступил и не закрепился? – спросил комит, тяжело отдуваясь.

– А сколько их было? – спросил Монастра, с трудом отрывая голову от горячих валунов и оглядываясь назад. Сердце дукса дрогнуло от испуга, когда он увидел толпу людей, бегущих по его следам.