Текст книги "Пойти в политику и вернуться"

С гипсом и «макаровым»

В феврале 1991 года был создан Государственный комитет по обороне и безопасности РСФСР. Сразу же после этого было решено создать такой же комитет в Верховном Совете. На должность председателя избрали меня. В комитете работали 15 человек – и гражданские, и военные. В том числе трое чекистов – Борис Большаков, Николай Кузнецов, Игорь Никулин. Работы было много. Предстояло подготовить и принять целый ряд законов и документов, в том числе разработать стратегию безопасности России. Кроме того, надо было заниматься созданием республиканских структур – в РСФСР же, напомню, в отличие от других союзных республик, ничего своего не было – ни компартии и соответственно ее Центрального комитета, ни КГБ, ни Министерства обороны…

Идею создания российского КГБ мы начали обсуждать еще осенью. В том числе с будущим председателем российского КГБ Виктором Иваненко, когда он еще не занимал эту должность. Нас поддержал и Ельцин. Но процесс сильно затянулся. Переговоры с председателем КГБ СССР Крючковым шли сложно. Особые разногласия вызывали два пункта. Кому будет подчиняться московское управление КГБ (в марте 1991 года секретным распоряжением Крючкова его подчинили напрямую председателю КГБ) и кто станет во главе республиканского комитета. Мы, конечно, настаивали на подчинении московского управления российской власти и предлагали свои кандидатуры на пост председателя. Ельцин тогда выдвинул на эту должность начальника управления «З» КГБ Валерия Воротникова – он при первом секретаре обкома партии Ельцине был вторым секретарем обкома комсомола. Но, помню, против этой идеи резко выступили Сергей Ковалёв и Галина Старовойтова. Управление «З» по защите конституционного строя до перестройки называлось 5-ым управлением по борьбе с идеологическими диверсиями и занималось всеми политическими делами, в том числе преследовало диссидентов. Наш депутатский комитет предлагал Николая Шама, начальника 6-го управления союзного КГБ – оно занималось экономической безопасностью. Шам был ярким человеком, даже внешне – высокий, видный. Ельцину он сразу понравился. Но против него выступил Крючков. В результате согласовали кандидатуру Виктора Иваненко. Иваненко был генерал-майором, заместителем начальника Инспекторского управления КГБ СССР, а значит, хорошо знал территориальные органы, что, безусловно, было большим плюсом. В чем я на практике убедился в дни августовских событий.

К маю 1991 года мы с Виктором Иваненко, а также будущий госсекретарь РФ Геннадий Бурбулис, председатель Госкомитета по обороне и безопасности Константин Кобец, председатель комитета по законодательству Верховного Совета РСФСР Сергей Шахрай подготовили документы о разграничении полномочий между КГБ СССР и КГБ РСФСР. Со стороны КГБ СССР документы согласовывали первый заместитель председателя Гений Агеев, заместитель председателя по кадрам Виталий Пономарёв, начальник аналитического управления Николай Леонов, начальник Инспекторского управления Игорь Межаков и помощник председателя Сергей Дьяков.

Затем состоялась встреча Ельцина и председателя КГБ СССР Крючкова, а 6 мая они подписали протокол об образовании КГБ РСФСР.

«Председатель Верховного Совета РСФСР и Председатель Комитета государственной безопасности СССР (по уполномочию Президента СССР), исходя из Конституции СССР и Конституции РСФСР, уважая Декларацию о государственном суверенитете Российской Советской Федеративной Социалистической Республики, придавая важное значение мерам по обеспечению государственной безопасности Союза ССР и РСФСР, признавая необходимость выработки единой политики и осуществления согласованных действий в этой сфере, договорились о следующем:

1. Образовать Комитет государственной безопасности РСФСР (КГБ РСФСР) на правах союзно-республиканского государственного комитета. Подчинить ему находящиеся в РСФСР территориальные органы КГБ СССР.

2. Установить, что органы КГБ РСФСР в своей деятельности руководствуются законами РСФСР и другими актами, принятыми Съездами народных депутатов РСФСР, Верховным Советом РСФСР и его Президиумом, решениями Совета Министров РСФСР и иными актами высших органов государственной власти и государственного управления СССР, изданными в пределах полномочий, переданных Российской Федерацией Союзу ССР.

Разграничение функций КГБ СССР и КГБ РСФСР по обеспечению государственной безопасности проводится в порядке, устанавливаемом Союзным договором и нормативными актами высших органов власти и государственного управления Союза ССР и РСФСР. КГБ СССР определяет основные начала разведывательной и контрразведывательной деятельности КГБ РСФСР, координирует ее с деятельностью органов КГБ других республик, в пределах полномочий осуществляет контроль за работой органов КГБ РСФСР.

3. Подготовку предложений об организационных мерах, связанных с образованием КГБ РСФСР, поручить Комиссии в составе:

От РСФСР:

Хасбулатов Р. И. – Первый заместитель Председателя Верховного Совета РСФСР, Сопредседатель Комиссии;

Волкогонов Д. А. – советник Председателя Верховного Совета РСФСР по вопросам безопасности;

Степашин С. В. – председатель Комитета Верховного Совета РСФСР по безопасности;

Скоков Ю. В. – первый заместитель Председателя Совета Министров РСФСР;

Кобец К. И. – председатель Государственного комитета РСФСР по обороне и безопасности;

Иваненко В. В. – прикомандированный от КГБ СССР к Государственному комитету РСФСР по обороне и безопасности;

Поделякин В. А. – председатель КГБ Башкирской АССР.

От КГБ СССР:

Агеев Г. Е. – первый заместитель Председателя КГБ СССР, народный депутат РСФСР, сопредседатель Комиссии;

Шебаршин Л. В. – заместитель Председателя КГБ СССР – Начальник Первого главного управления;

Титов Г. Ф. – заместитель Председателя КГБ СССР – Начальник Второго главного управления;

Пономарев В. А. – заместитель Председателя КГБ СССР – Начальник Управления кадров;

Межаков И. А. – начальник Инспекторского управления КГБ СССР.

Указанной Комиссии в связи с образованием КГБ РСФСР представить предложения:

– по разграничению полномочий КГБ СССР и КГБ РСФСР, окончательно уточнив после подписания Союзного договора;

– о структуре КГБ РСФСР и изменениях в структуре КГБ СССР;

– по правовому, материально-техническому, финансовому (в рамках единого бюджета КГБ СССР), кадровому и медицинскому обеспечению КГБ РСФСР;

– о размещении центрального аппарата КГБ РСФСР; по решению вопросов, связанных с передачей в ведение КГБ РСФСР территориальных органов КГБ СССР в Российской Федерации.

4. КГБ СССР и КГБ РСФСР обеспечить систематическое представление в Верховный Совет РСФСР, Верховные Советы республик, входящих в состав РСФСР, краевые и областные Советы народных депутатов, их исполнительные органы всесторонней информации по проблемам обеспечения государственной безопасности. Для реализации данной информации и выработки решений создать в органах власти и управления ограниченные по численности штатные структуры, обеспечив необходимый режим секретности в работе.

Приложение: Соглашение о разграничении полномочий КГБ СССР и КГБ РСФСР.

Председатель Верховного Совета РСФСР

Б. Ельцин

По уполномочию Президента СССР

Председатель КГБ СССР

В. Крючков».

Протокол подписывали в Белом доме. Сначала штат республиканского КГБ был 13 человек, потом его увеличили до 20-ти.

Позже стало ясно, что создание российского КГБ спасло от разгона всю спецслужбу после событий августа 1991 года. Региональные органы, подчиненные российской власти, по сути, бойкотировали распоряжения председателя союзного КГБ. И это был мощный козырь, чтобы радикально не разгонять эту спецслужбу.

Создание республиканского КГБ проходило на фоне нарастающих противоречий между союзным центром и республиками. Стало ясно, что Советский Союз вступил в зону потрясений, и его будущее – под угрозой. В марте 1991 года по инициативе Горбачёва был проведен первый и последний в стране референдум о судьбе СССР. Большинство высказалось за сохранение Союза, что было предсказуемо при той формулировке вопроса, которая была одобрена Кремлем. Но несколько республик – Литва, Латвия, Эстония, Молдавия, Армения и Грузия – участвовать в референдуме отказались.

12 июня 1991 года в России состоялись первые президентские выборы. У меня колебаний не было: я проголосовал за Ельцина, к команде которого я себя к тому времени уже причислял. Я даже пытался сосватать будущего председателя КГБ Вадима Бакатина вице-президентом. Помню, разговор на эту тему у нас с Ельциным был в Кремле. Борис Николаевич довольно резко, хотя и не оскорбительно, меня «отшил», сказав, что занимаюсь не своим делом. Ельцин на президентских выборах победил с 57 процентами голосов уже в первом туре. Это был огромный успех – стало ясно, что Борис Николаевич пользуется серьезной поддержкой по всей стране. Летом продолжились тяжелые переговоры по новому союзному договору между Горбачёвым и лидерами республик. Все с напряжением следили за этим процессом, но, казалось, участники переговоров продвигаются к компромиссу.

В начале июля Верховный Совет ушел на каникулы, и я собирался поехать на недельку в Ленинград. Тамара как раз взяла путевку в санаторий в Зеленогорск. За пару дней до отъезда решил немножко размяться на стадионе, побегать. Резкий старт снизу – и сухожилие разлетелось вдрызг. Попал в совминовскую больницу. Операция, искусственный ахилл, гипс. Передвигаюсь только на костылях. 17 августа меня должны были выписать. А 16-го – неожиданный звонок: ко мне собирается приехать лично начальник московского управления КГБ генерал-полковник Виталий Прилуков. Тогда я, конечно, не знал, что еще 19 марта 1991 года Крючков подписал секретное распоряжение о переподчинении московского управления напрямую КГБ СССР.

У меня с московскими чекистами были непростые отношения. Прилуков ко мне приставил в качестве помощника на общественных началах Бориса Прозорова, который одновременно служил его собственным помощником. Как ни странно, у меня с Борисом сложились хорошие отношения. Пару раз мы даже встречались в неформальной обстановке. И вот теперь этот звонок. На календаре 16 августа. То есть ГКЧП, как я сейчас понимаю, уже вовсю готовится к перевороту. Видимо, Прилуков хотел через меня выйти на Ельцина. После провала ГКЧП ходили упорные слухи, что путчисты долго не могли определиться, на кого сделать ставку – на Горбачёва или на Ельцина. Многие комитетчики в те годы очень симпатизировали российскому президенту, видели в нем сильную личность. Есть данные, что 90 процентов московских чекистов проголосовали в 1989 году за кандидата в народные депутаты СССР Ельцина. В мае 91-го будущий первый президент России выступал на коллегии КГБ СССР и произвел очень хорошее впечатление. Подкупил чекистов тем же, чем нас всех, – энергичный, решительный, резко выступающий против партхозноменклатуры, которая к тому времени достала всех, в том числе и профессионалов из спецслужб. О том, какое впечатление произвел на чекистов Ельцин, мне рассказывали сами участники той встречи.

Но тогда, 16 августа 1991 года, я даже не представлял, зачем понадобился Прилукову. Но, конечно, насторожился. У Прилукова, надо сказать, репутация даже в своей профессиональной среде была так себе – его называли «всадник без головы». В тот день главный московский чекист до меня так и не доехал. Видимо, Крючков не разрешил. Мне потом рассказывали, что я был в списке тех, кого собирались арестовать сразу после объявления в стране чрезвычайного положения.

17 августа я выписался, вернулся в гостиницу «Россия». Как раз Тамара приехала из Ленинграда. 19 августа около трех часов ночи в номере раздался звонок, жена взяла трубку – никто не ответил. Потом выяснилось, что чекисты таким образом проверяли всех, кого должны были арестовать, – на месте «клиент» или нет. Тогда, естественно, я не придал этому звонку никакого значения. Ну, ошибся кто-то номером, бывает. Рано утром мы должны были выезжать на вокзал. Встали около шести, Тамара сварила кипятильником в банке сосиски – кто ездил по командировкам в советские годы, знает, что это было обычным делом. За завтраком включили телевизор, а там обращение ГКЧП об отстранении Горбачёва от обязанностей президента СССР «по состоянию здоровья» и введении чрезвычайного положения. Я вскочил из-за стола, сгоряча забыв про загипсованную ногу, и грохнулся во весь рост на пол. Говорю Тамаре: «Это переворот». Она мне не поверила: «Ерунда! Какой может быть переворот?» Для меня же было все очевидно. Последние недели обстановка в стране была очень нервной и казалось, что в любой момент что-то может произойти. Мы не раз обсуждали это с Сергеем Филатовым, который был тогда секретарем президиума Верховного Совета РСФСР. В начале августа я позвонил ему по телефону, и он буквально накинулся на меня: «Ты куда пропал? Не понимаешь, что происходит в стране?» Пришлось объяснять, что лежу на больничной койке в гипсе. В общем, события не застали меня врасплох, и в панику я не впал.

Решил, что поеду на рабочее место в Белый дом – там разберусь, как действовать дальше. Никому из знакомых депутатов звонить не стал, не хотелось терять время. Вызвал машину. За мной была закреплена черная «Волга» с водителем. У машины была серия «ММЖ», что тогда заменяло «мигалку», с такими номерами легко пролетаешь везде. Плюс телефон со спецсвязью, по тем временам большая редкость. Мой водитель оказался дома, сразу взял трубку и пообещал приехать. Странно, в стране переворот, а с машиной никаких проблем, помню, подумал я.

Тамару решил отправить к друзьям. Был у меня товарищ Сергей Авилов, служил в политуправлении Минобороны – мы вместе учились в Академии имени Ленина. Тамара дружила с его женой, сама позвонила ей, договорилась. Она у них, на 13-й Парковой в Измайлове, все три дня и провела. За это время мне даже в голову не пришло позвонить ей или сыну, который был в Ленинграде, или родителям. Мне казалось, что они в безопасности, и этого было достаточно.

Я едва ли не впервые надел свою полковничью форму, которая год провисела в шкафу, и поехал на Краснопресненскую набережную. Добрался до Белого дома рано, кажется, еще не было восьми. В кабинетах и коридорах пусто. Народ стал собираться позже. Я обзвонил членов своего комитета. Приехали все, кто был в Москве, провели совещание, прикинули, как действовать. Потом появился председатель Верховного Совета РСФСР Руслан Хасбулатов, собрал президиум. В 10 часов началось экстренное заседание Верховного Совета. Постановление было жесткое: это антиконституционные действия, попытка государственного переворота. Надо отдать должное Хасбулатову: при всех своих недостатках он вел себя в те дни смело.

Примерно в это же время в Белый дом приехали Борис Ельцин, вице-президент Александр Руцкой, будущий вице-премьер Егор Гайдар, Сергей Шахрай, Геннадий Бурбулис и другие. В том числе председатель правительства РСФСР Иван Степанович Силаев, который, в отличие от других, быстро исчез из Белого дома. На площади стали собираться москвичи – все понимали, что ГКЧП первым делом постарается нейтрализовать российскую власть. Помню, я вышел на балкончик, солнце светит, прекрасное летнее утро… А мне снизу кричат: «Степашин, ты чего там стоишь? Переворот же! Сейчас вас всех пересажают». Отвечаю: «Все нормально. Справимся».

Ближе к полудню Ельцин выступил с брони танка перед защитниками Белого дома, их к тому времени уже собралось несколько тысяч. А мы начали готовить оборону. Тогда еще все были в одной команде – и Ельцин, и Хасбулатов, и Руцкой, и будущий мэр Москвы Лужков…

В кабинете Геннадия Бурбулиса образовалось что-то вроде штаба. Бурбулис, Шахрай и я находились там практически все время. Все, кому надо было что-то обсудить, приходили к нам. Несколько раз заглядывал будущий лидер «Яблока» Григорий Явлинский, пешком пришел экс-министр иностранных дел СССР Эдуард Шеварднадзе – там мы с ним и познакомились. У нас с тех пор сложились очень хорошие отношения. Он мне потом время от времени присылал отличное грузинское вино – это стало такой традицией. И Мстислава Ростроповича я впервые увидел у Бурбулиса. У меня даже была фотография, где мы с ним вместе, – жаль, где-то затерялась.

Первые два дня я вообще не спал. Прилег часа на 3–4 в своем кабинете на полу только утром 21-го, когда стало ясно, что все заканчивается. Даже присесть было особенно некогда, хотя нога разболелась страшно. Горячей еды, ясное дело, не было, да и не до нее. Жевали какие-то бутерброды, запивали чаем. Спиртного не пили. Вообще не видел тогда в Белом доме ни одного человека со стаканом, даже не пахло ни от кого, в отличие от 1993 года, когда запах перегара буквально висел в коридорах Белого дома. Все понимали, что ситуация очень серьезная и требует максимальной собранности. При этом никакой паники, нервных срывов, проявлений трусости не было.

То, что Ельцин якобы выпивал в дни путча, – абсолютная чушь. Я видел его не один раз. Он был в хорошей форме, собранный, четкий, было ясно, что он готов стоять до конца. Потом уже я узнал, что ему предлагали укрыться в американском посольстве. Но он, конечно, послал всех подальше. Так что слухи о том, что он всерьез рассматривал такой план, – ерунда. Если бы он согласился, то это был бы не Ельцин, а мы бы проиграли путчистам. По его характеру, как я его понимаю, он скорее взялся бы за оружие.

Поделили между собой обязанности. Шахрай писал обращения и указы для Ельцина. Организацией внутренней обороны Белого дома занимался Руцкой, и делал это отлично – смело, профессионально, с пониманием ситуации. Начали раздавать оружие – оказалось, что в Белом доме есть немаленькие запасы. Контактами с армейским командованием занимался Константин Кобец. Мы с Иваненко пытались выяснить, что происходит с «конторой» – структурами КГБ на местах.

В какой-то момент, чтобы прояснить ситуацию, я решил позвонить заместителю Крючкова начальнику 1-го Главного управления КГБ СССР генералу Леониду Шебаршину. У меня с ним были дружеские отношения, и я высоко ценил его профессионализм и человеческие качества. Дозвонился, как ни странно, легко. АТС-1 – так называлась система правительственной связи – отключена не была. Видимо, членам ГКЧП нужна была с нами связь, думаю, они до определенного момента рассчитывали с Ельциным как-то договариваться. Потому и не арестовали российского президента 18 августа на правительственном аэродроме, куда он прилетел из Казахстана, а 19-го дали спокойно уехать из окруженного «Альфой» Архангельского, где он жил на даче. В общем, контакты с нами не рвали. Трубку АТС-1 по номенклатурным правилам обычно секретарь или помощник не брал. И на этот раз ответил сам Шебаршин. Он говорил со мной сдержанно, понимая, что нас слушают, но сказал, что происходящее «дикая глупость». Я попросил его еще раз переговорить с Крючковым. Он обещал. Позже из его мемуаров я узнал, что он действительно связался с Крючковым, хотя было это непросто. Связался и высказал ему свое мнение: надо договариваться, чтобы остановить происходящее. В ответ Крючков только спросил номер телефона Бурбулиса и бросил трубку…

Шебаршин был сильной фигурой. Думаю, что, если бы КГБ возглавлял он, а не Крючков, никакого путча бы не было. Он был образованный человек, я бы сказал – интеллектуал, для своей среды – почти диссидент. Его в «конторе» не очень любили, но уважали. Он был даже по внешнему виду западным человеком, хотя работал резидентом на Востоке – в Индии и Иране.

Поговорив с Шебаршиным, я понял, что твердой поддержки в КГБ у Крючкова нет, и это вселяло надежду. Сразу доложил об этом Ельцину. Иваненко, в свою очередь, обзванивал своих ребят в центральном аппарате и на местах. По итогам мы обменялись впечатлениями и решили, что надо отправить телеграмму в региональные КГБ с приказом выполнять только распоряжения Ельцина, указав, что действия ГКЧП нелегитимны. Интересно, что чекисты на местах в большинстве заняли такую позицию – ни мира, ни войны, то есть никто открыто ГКЧП не поддержал, но и в защиту Ельцина не выступил. Отчасти эта позиция «ни вашим – ни нашим» стала еще одним аргументом в пользу сохранения спецслужбы после провала путча. Там сидели неглупые ребята, отлично понимающие настроения людей, – какой там «карающий меч революции»…

Решение о создании ГКЧП большинство чекистов не поддержали, это был выбор Крючкова. И в основе был его страх. Как и у других членов ГКЧП. Теперь уже известно, что спусковым крючком послужил разговор между Ельциным, Горбачёвым и президентом Казахстана Нурсултаном Назарбаевым, который прослушивался КГБ. Лидеры договорились о том, что следующим шагом после подписания нового Союзного договора, которое было назначено на 20 августа, станет отставка премьер-министра Валентина Павлова (это место предназначалось Назарбаеву) и вместе с ним всех силовиков – председателя КГБ Крючкова, министра обороны Язова, министра внутренних дел Пуго. Никто из них расставаться с должностями, понятное дело, не хотел.

После того как я доложил Ельцину о своем разговоре с Шебаршиным, я поехал навстречу Кантемировской дивизии – стало известно, что она двигается по Горьковскому шоссе на Москву. Это была мощная танковая дивизия. До Москвы она не дошла, остановилась километрах в пятнадцати. Язов, слава богу, не дал добро на ввод в город дополнительных армейских частей. Когда я подъехал, танки уже стояли на приколе, были разбиты палатки. Сейчас думаю, а что бы я мог сделать, если бы дивизия не остановилась? Ну, арестовали бы меня, дурака, и все. Но тогда времени размышлять не было. Я зашел в палатку к командиру дивизии. Переговорили. Он мне сказал: «Уезжайте. Никто никуда не двигается. У нас команда – стоять». И матом: «Пошли вы…» Ну понятно же, в армии тогда было тяжелейшее положение, проблем полно, а тут гонят воевать с собственным народом. С тем и вернулся в Белый дом.

На Краснопресненской набережной уже строились баррикады, защитники Белого дома начали самоорганизовываться для обороны, но меня знали в лицо, так что пропустили без проблем. Я вернулся в свой рабочий кабинет на первом этаже. Ельцин с охраной находился в подвале.

А вечером была пресс-конференция ГКЧП, и я увидел эти лица и эти трясущиеся руки. Стало ясно, что путчисты не опасные противники, а какие-то трусохвосты.

20 августа Ельцин взял на себя полномочия главнокомандующего Вооруженными силами на территории России и создал Министерство обороны РСФСР. Министром обороны РСФСР был назначен Константин Кобец.

К вечеру 20-го поползли слухи о том, что готовится штурм Белого дома. Подозреваю, что утечки были намеренными от тех, кто имел отношение к планированию штурма, – во всех силовых структурах уже были люди, которые не симпатизировали ГКЧП. Как военный человек, я понимал: перед той же «Альфой» мы бессильны. Тогда в распоряжении командира «Альфы» были две спецбригады, сформированные на базе воздушно-десантных войск, они дислоцировались в Теплом Стане. Эти бригады были переданы в распоряжении КГБ по инициативе Крючкова в 1990 году. Никаких иллюзий у меня не было. Хорошо представлял себе, что произойдет в случае штурма. Сначала войсковая операция – в два счета сметут всю толпу у Белого дома вместе с самодельными баррикадами. Потом пару раз ударят по окнам боевыми – не болванками, как это было в 93-м. Где именно в здании находились мы, было хорошо известно. И после такой подготовки войдут внутрь. Ну и две сотни трупов – вряд ли было бы меньше. Я оценивал ситуацию трезво: случись штурм, мы из Белого дома, скорее всего, живыми не выйдем. А если выйдем – то трибунал и тюрьма, без вариантов. Для себя я все решил, под трибунал не пойду, поэтому пистолет Макарова держал заряженным.

Потом, когда мы расследовали деятельность КГБ, командир «Альфы» Виктор Карпухин сказал мне, что действительно он и его бойцы всерьез готовились к штурму. Он был не трусливый человек, Герой Советского Союза, Афган прошел, брал дворец Амина. Переодевшись в гражданское, ходил вокруг Белого дома, чтобы оценить обстановку. И оценил: «Разметали бы, конечно, вас быстро, никакие баррикады бы не спасли». Но, изучая ситуацию, Карпухин понял и другое: без большой крови не обойтись. Было ясно, что мы не сдадимся. Так и доложил первому заместителю председателя КГБ Агееву. Тот – Крючкову. В результате приказа на штурм так и не последовало. Ответственность за большую кровь никто на себя брать не захотел. Даже Крючков. Он же был из партийных назначенцев, никогда не производил впечатления фанатика. Одно дело бумажки подписывать – другое отдать приказ открыть огонь по людям.

Позже, через несколько месяцев после путча, рассказал про свой разговор с Карпухиным мэру Ленинграда Анатолию Собчаку, тот загорелся: «Слушай, парень-то какой настоящий. Позвони, хочу назначить его вице-мэром по безопасности». Но Карпухин отказался. Потом он год работал у Нурсултана Назарбаева. Ушел из жизни в 56 лет.

21 августа стало ясно, что путч провалился. Я приехал в гостиницу, впервые за три дня принял душ, позвонил Тамаре и родителям. В тот же день приехал в гости Иваненко с дыней. Вслед за ним – Куркова и Югин. У всех была потребность перевести дух. Бэлла и Виктор вдруг стали уговаривать меня пойти начальником ленинградского КГБ. Это было странно, и я, честно говоря, не придал этому особого значения.

На следующий день Руцкой, Силаев, члены Совета безопасности СССР Примаков и Бакатин, а также группа депутатов полетели в Форос за Горбачёвым. Я остался в Москве – какой Форос, если я все еще передвигался на костылях.

А 23 августа Горбачёва привезли в Белый дом на заседание Верховного Совета РСФСР. Все помнят эту сцену, когда Ельцин буквально потребовал, чтобы президент СССР подписал указ о запрете КПСС. Я сидел очень близко, во втором ряду, и видел лицо Горбачёва. Для него это было, конечно, унижением. Смотреть на это было тяжко. Я до сих пор думаю, что лучше бы он в тот день подал в отставку.

На том же заседании кто-то из депутатов предложил создать парламентскую комиссию по расследованию деятельности КГБ в организации путча. Председателем комиссии решили назначить меня, что было логично с учетом моей должности. Позднее было решено изменить статус этой комиссии – ее сделали государственной. Указ о ее создании был подписан двумя президентами – Ельциным и Горбачёвым. И я отчитывался о работе – и перед тем и перед другим.

Я не верил и не верю, что Горбачёв был в каком-то сговоре с членами ГКЧП. Это полная ерунда. Думаю, историческое значение того, что сделал Горбачёв, и масштаб его личности до сих пор недооценены. И очень рад, что у меня с ним сложились добрые отношения. У нас обоих день рождения 2 марта, и мы всегда поздравляем друг друга. В последние годы я стараюсь обязательно в этот день заехать к нему. Сидим, разговариваем, обсуждаем прошлое и сегодняшнее. Для меня эти разговоры очень важны.

Любопытно, что и с членами ГКЧП жизнь меня сталкивала. С Язовым мы встречались в клубе военачальников и на театральных премьерах. С Павловым близко познакомились в Вольном экономическом обществе, которое создал известный экономист и мэр Москвы в 1991–1992 годах Гавриил Харитонович Попов. Разговаривали о разном, но о тех днях в августе никогда. Они молчали, а я не хотел ставить их в неудобное положение.

А с Янаевым вышла такая история. На саммите «Большой восьмерки» в 1999 году, куда я приехал как премьер-министр, ко мне подошли канцлер Германии Герхард Шрёдер и Массимо д’Алема, премьер-министр Италии. Шрёдер говорит: «Сергей, а как там Геннадий?» – «Какой Геннадий?» – «Янаев». – «А тебе он зачем?» – «Да хороший мужик». Оказывается, и Шрёдер, и д’Алема дружили когда-то с Янаевым, вместе водку пили, когда он руководил комитетом молодежных организаций – КМО. Я говорю: «Какой хороший мужик? Ты знаешь, что он ГКЧП у нас возглавлял?» – «Да ладно тебе, узнай, как он сейчас», – попросил Шрёдер. Вернулся в Москву, стал выяснять. Оказывается, Янаев сидит без пенсии, в полной нищете. Я позвонил Ельцину: «Борис Николаевич, тут Шрёдер Янаевым интересовался. Я выяснил, он бедствует». – «Так ему и надо!» – «Борис Николаевич, давайте назначим ему пенсию, бог с ним. Вообще ему надо дать Героя за такую организацию ГКЧП…» Посмеялись. И Ельцин согласовал ему пенсию. Спасибо Шрёдеру и д’Альме, которые не забыли «комсомольское братство».