Текст книги "Братья Карамазовы том 2 (продолжение)"

В печень попал…, ваш брат… ко мне…, в контору прибежал… весь бледный…, трясется и говорит… кхе, кхе и говорит: беги на…. Конюшенный… мост… там Алешку убивать будут… предупреди…

Молчи ради Бога, тебе разговаривать нельзя, – чуть ли не плача умолял Алексей Федорович, – Да, доктора же позовите!

Священника надо. – Кто-то сказал из толпы собравшихся.

Извозчика, в больницу…

Поздно везти-то, весь кровью истечет пока привезут.

А я… знаете… что вспоминаю… Алексей кхе, кхе, – закашлялся Николай, – похороны Илюшечки… вашу речь… что мы все тогда… соединились, вот я… хотел пострадать за всех… теперь иду… вот за Христом… и не забуду… никого. А еще знаете я хоть и социалист, но у нас социализма не построишь – вера во Христа крепка…, надобно ее в народе сломать…, тогда и строить, но тогда…кхе, кхе, это будут такие люди, почище сатаны.

Коля не умирай, я прошу тебя, сейчас доктор будет и сразу станет все хорошо. Ты только потерпи.

Так разойдись, разойдись народ! Ну чего сказал расступись – дай пройти, – командовал жандарм и протиснувшись к умирающему заключил – Значит убийство, кто свидетель, убийцу опознать кто сможет? – и свистнул в свисток. Тут же с соседних улиц стали подходить полицейские.

Подождите он еще не умер! Николай только глаза не закрывай, слышишь меня, – стоя на коленях со слезами умолял Алексей Федорович. Николай Красоткин еще силился что-то сказать и даже пытался приподнять голову как спустя минут его телом уже обладало трупное окоченение.

Николай, Николай, – звал Алексей Фёдорович не в силах поверить, что Николай Красоткин умер.

Скоро подъехал извозчик и его положили на сани.

В морг его. Вы я вижу знакомец его, проедемте в участок, составим протокол, – сказал жандарм, помогая Алексею Федоровиче подняться с колен.

Подъехало еще несколько извозчиков и на них посадили еще порядка десяти человек и так же повезли в участок. Там в разговоре со следователем Алексей Федорович наотрез отказался давать какие-либо показания, заявив только то, что они с ним он должен был встретится по важному делу и все. Пробыв два с половиной часа в полицейском участке, он вышел весь опечаленный и, когда вернулся домой, то ни с кем, даже с Lise отказался говорить. Шокированный и пораженный произошедшим, глубоко подавленный, он прошел в свою бывшую комнату, не раздеваясь и не снимая обуви, придвинул кровать к двери, чтобы не смогли открыть с той стороны и прямо в пальто плюхнулся в нее.

Он не мог понять, как это произошло, ему ни разу в жизни не приходилось быть свидетелем убийства. Алексей Федорович понимал, что тогда на мосту был на волосок от смерти. У него крутилась в голове лишь мысль о том, как брат смог это допустить. Как после произошедшей трагедии с ним быть, если он предал его, хоть наполовину, но все едино, предал своего кровного брата. И главное он не знал, как ему поступить. Ведь смерть Николая Красоткина на совести Ивана – она черным грехом покрыла его душу. Что же теперь: отречься от него? Или продолжать борьбу за его грешную душу, иначе сгорит она в адском огне навсегда и исчезнет бесследно.

ЗАКАТ ИМПЕРАТОРА АЛЕКСАНДРА II

Неумеха

В конце семидесятых в Петербург из провинции начали стекаться молодые люди так называемые революционеры-народники. Не был исключением и тридцати трёх летний бывший уездный учитель Соловьев Александр Константинович он так же приехал в столицу весной семьдесят девятого года в протестном настроении желая совершить подвиг: убить царя и умереть. Он родился в Петербургской губернии в городке Луга в семье бывшего лекаря Великой княгини Елены Павловны. На ее деньги он успешно закончил уездное училище за что был зачислен на казенный счет в третью гимназию в Петербурге. В шестьдесят пятом году поступил на юридический факультет Петербургского университета, но вынужден был уйти со второго курса в виду недостатка средств. Выдержав экзамен на учителя, стал преподавать историю и географию в Торопецком уездном училище. Был женат короткое время на урожденной Челищивой, есть ли дети он не знал.

Приехав в столицу, он сразу разыскивает через общих знакомых одного из главных лидеров партии «Земли и воли» Александра Михайлова и при встрече в трактире сообщает что хочет вступить в партию и убить Александра II. «Смерть императора может сделать поворот в общественной жизни… То недовольство, которое теперь выражается глухим ропотом народа, вспыхнет в местностях, где оно наиболее остро чувствуется, и затем широко разольется повсеместно. Нужен лишь толчок, чтобы все поднялось» Дерзкое желание Соловьева понравилось Михайлову, и он помогает будущему цареубийце. На созванном собрании его принимают в партию, затем идут в лавку и выбирают оружие. Соловьев выбрал тяжелый длинноствольный американский пистолет «Медвежатник».

И началась слежка Соловьева за Государем Императором. В течении нескольких дней он выходил на угол Невского проспекта и Адмиралтейской площади. И вот, что он выяснил: Александр II, каждое утро почти в девять часов выходит на прогулку из правой парадной Зимнего дворца и идет вокруг здания Сельскохозяйственного музея и обратно, сзади, чуть поодаль его, шел начальник охраны Кох.

Второго апреля семьдесят девятого года, Соловьев убедился, что утренние прогулки, в девятом часу утра, регулярны и пора действовать. Накануне переночевав у проститутки и надев чистую рубаху, он отправился, совершать действо всей его жизни.

Государь уже прошел Певческий мост и вышел к Дворцовой площади. У арки Главного штаба, вокруг, как и всегда теснился народ. Соловьев стоял в первых рядах, когда Александр II поравнялся с ним тот снял картуз и поклонился Император так же ответил поклоном головы и увидел у Соловьева дуло пистолета, тот нажал на курок произошел выстрел Александр II инстинктивно уклонился и побежал ко дворцу, за ним Соловьев прицеливаясь на бегу и стреляя в царя. А тот зигзагами как, когда-то учили его в гвардии бежал со всех ног. Соловьев до этого момента никогда не стрелявший из пистолета, да еще и на бегу точно прицеливаться из тяжелого револьвера непосильная задача потому все пули, а их было четыре, пятый раз он выпустил уже падая от сабли, которой плашмя ударил его Кох, просвистели мимо Александр II, и он остался жив и невредим. Тут же к нему подъехал на коляске бывший начальник третьего отделения полиции Петр Шувалов и предложил сесть в экипаж и проехать ко дворцу. Тот так и сделал и прибыв Зимний объявил: «Господь опять спас его», а Императрица, узнав об очередном покушении молвила: «Больше незачем жить, я чувствую, что это меня убивает. Сегодня убийца травил его, как зайца. Это, чудо, что он спасся». После этого она слегла в болезни.

Соловьев упав на землю проглотил орех с цианистым калием, но яд был старый т потому не подействовал, хотя ему в канцелярии градоначальника ему сделали промывание желудка.

Следствие было не долгим. Верховный уголовный суд состоялся уже двадцать пятого мая, на нем он вступил с последним словом: «Идея покушения на жизнь Его Величества возникла у меня после знакомства с учением социалистов-революционеров ради того, чтобы меньшинство пользовалось плодами народа труда и всеми благами цивилизации, недоступностью большинству». Через три дня его уже везли на «позорной колеснице» при множестве народа на Смоленское поле, где уже был заготовлен Эшафот, стоя на деревянном помосте с табличкой на шее, на которой было написано: «Государственный преступник», нему подошел священник, но он отклонил его сказав, что не верует. После чего зачитали приговор, надели белый балахон, и палач открыл западню, и Соловьев распрощался с жизнью. Гроб с его телом отвезли на остров Голодай, там и зарыли в неизвестном иесте.

После этого покушения Зимний дворец перешел на осадное положение, все члены царской семьи выходили только с охраной, естественно и сам Александр II всегда был в окружении жандармов. Утренняя же прогулка теперь была навсегда отменена.

МУКИ ИСТЯЗАНИЯ ДУШИ

Иван Федорович поднимался по лестнице своего дома словно пьяный. Он был в забытьи, не помня, что его подвигло идти к Николаю Красоткину, как возвратился от него. И вот теперь судорожно ища свою дверь в квартиру повторяя одно тоже, словно заклинание: «Я брата на смерть послал, я брата на смерть послал, я брата на смерть послал». Наконец увидев тёмно-зелёную облупленную дверь, он подошел и трясущимися руками вставил ключ в замок, повернул его два раза и ввалился в свое жилище, а там прямо в пальто на кровать. Он лежал и как раненый зверь тяжело дышал и все повторяя: «Я брата на смерть послал…».

Пролежав так около часа, он встал и пошел закрыл входную дверь, затем снова в комнату, кое-как разделся, и улегся спать, но сон не шел к нему. Закрывая глаза ему являлась картина, как его брат, которого он любил Алешка лежит на мосту весь в крови. В страхе он вскрикнул и открыл глаза, в голову лезли обрывки разных мыслей, а в груди сильно ломило. Так широко раскрыв глаза смотря в белый потолок, он пролежал довольно долгое время. Где-то в полночь его охватил сон и он, повернувшись на правый бок заснул. Но ненадолго примерно через час Иван Федорович проснулся вокруг все было темноте, только маленький лучик света от горящего на улице фонаря пробивался через окно в комнату, и он сумел заметить будто в левом углу от оконной рамы чью-то тень. «Фу ты, прочь пошла» и тень растворилась. Потом ему подумалось: «Он же здесь, предал смерти Алешку». И ему снова стало плохо, комната казалась была какая-то грязная и тогда ему подумалось: «Бежать, бежать, отсюда надо», накинув только пальто, валенки он спустился на улицу. Стояла кромешная тишина город спал, Иван Федорович оглядел всю округу и не найдя ни души подумав, что ему дальше делать, а мороз подталкивал его вернуться обратно, потому что было холодно и он нехотя возвратился в свою квартиру. Снова лег в постель, его знобило и сон, наступивший прерывался лихорадочными пробуждениями. На некоторое время он открывал глаза и удостоверившись, что лежит в своей постели, закрывал их и засыпал чуть вздрагивая.

Дневной свет вовсю уже бил в окно, когда Иван Федорович проснулся. Резко скинув с себя одеяло, он встал посередине комнаты и подумал: «Надо съезжать из этой конуры иначе я в конец замучаю себя», – подумалось ему. «Но надо справиться, что с Алешкой. Чем дело кончилось». С этой мыслью он оделся и вышел на улицу. Стоял чудный зимний день и о чем-то плохом думать не хотелось. Подъехав на извозчике к нотариальной конторе, где служил и, где он вчера был у Николая Красоткина; хотел открыть дверь, но та оказалась заперта, тогда он постучал в нее, через некоторое время ему открыл старик еврей.

Чего нужно-то, сегодня не работаем, – сказал тот.

Мне бы Николая. – Сказал Иван Федорович.

Из полиции уже приходили, спрашивали, его зарезали вчера у Конюшенного моста, помер. А тебе чего?

Да вот хотел узнать о нем.

А чего узнавать-то ножичком под ребро и все.

Спасибо! – Сказал Иван Федорович, а старик закрыл и запер дверь.

«Что же теперь делать? Что с Алешкой, где узнать? К нему идти нельзя, а куда тогда?», – думал Иван Федорович, стоя у двери конторы. И вдруг ему пришла мысль «надо к ней идти, она-то уж знает», а грудь сдавливало и ломило, «только бы жив был, но Николай конечно…, если б не он, чтобы было, хотя еще ничего не известно, надо срочно узнать иначе мне покоя не будет». И тут он вспомнил ее слова: «Ты должен отречься от всех, не иметь никаких привязанностей. Таковы требования устава Исполнительного Комитета». «Хорошо ей со своим Желябовым, а мне какого, итак от жены и ребенка отрекся, а тут еще от любимого брата юности нужно отказаться. Не могу я этого сделать, итак послал его на смерть куда уж больше». Размышляя так, он уже ехал в санях лихо погоняемым извозчиком лошаденку. Как и всегда он сошел за квартал от ее дома и дальше пошел пешком. Вошел с черного хода, поднялся на второй этаж, постучал в дверь, но в ответ ни звука, он еще раз постучал, на этот раз сильнее, ответа не последовало. Ему стало ясно: «ее нет, куда-то убежала. И что теперь делать?» Ивану Федоровичу опять стало плохо, эти вопросы: «что теперь делать? куда идти? у кого узнать?» не давали покоя, он хотел немедленно знать, что с его братом: все ли в порядке, что живой наконец. Поняв, что в данное время его желания не осуществимы, он направился в трактир.

Нет, водку Иван Федорович пить не стал «не ко времени» подумал он и просто плотно закусил. «К доктору бы надо, в груди так и ломит и бежать куда-то все время охота» – подумал он. Возвращаться в свою квартирку ему совсем не хотелось, тогда куда?

Половой, – зычно крикнул Иван Федорович.

На его зов к нему подбежал мальчуган лет четырнадцати.

Что барин желаете? – Спросил он.

А что в этом заведении или где-то в округе девицы имеются?

А вон с боку барной стойки стоит, берет не дорого.

Действительно в указанном направлении стояла девушка лет двадцати пяти стройная с красными щеками. Иван Федорович встал со своего места и пошел к ней.

Как величать тебя красавица? – Спросил Иван Федорович

Аленушкой, – рассмеялась девица.

Как ты в точку попала, а я братец Иванушка. Чем угощаться будешь?

Ничем. Вы барин по делу или так язык почесать, так я на работе мне не до того.

Ладно. Сколько берешь?

Пятнадцать в час.

У тебя или у меня?

Да здесь наверху комната есть, у хозяина за три рубля ключ возьми и пошли.

Вдруг его неожиданно залихорадило, и голова стала свинцовой, он, делая усилия чтобы не шататься подошел к хозяину – мужичку бородатому маленького роста и спросил сколько будет стоить комната до утра. Тот ответил, что червонцем будет доволен. Иван Федорович дал ему кредитку требуемого номинала, взял у него ключ и пошел на лестницу.

Ты куда без меня, сам с собой будешь что ли? Совсем спятил. Дай хоть пятерку, я сладенькое тебе сделаю.

Иван Федорович лишь отмахнулся от нее, а сам пошел по лестнице на второй этаж, открыв дверь он буквально рухнул на железную кровать, не заперев за собой дверь. Его опять трясло и ужасно ломило грудь. Пролежав так с полчаса, он все-таки встал, закрыл на замок дверь, разделся и улегся под лоскутное одеяло. Но сон не шел, в голове крутились мысли: «Алешку – любимого брата на смерть послал, но может жив остался, так Красоткин убит, его кровь на мне выходит, я ж его на мост послал, получается спас одного и погубил другого, а вдруг обоих. Делать-то теперь что, жить-то с этим как?» Вот эти рассуждения и повторялось в его уже помраченном сознании, и не давали заснуть. Он лежал словно медведь ворочался тяжело дыша и комкая подушку. Но вот за окном опустилась ночь и где-то в полночь ему удалось задремать, но потом какая-то сила подняла его, и он встал и хотел бежать вон из комнаты, но приблизившись к двери пришел в себя огляделся по сторонам, убедился, что находится не в своей квартире, успокоился и снова лег в кровать. И так несколько раз за ночь, он подбегал к двери и возвращался обратно. Лишь в третьем часу ему удалось уснуть крепким сном.

Барин, вставай, утро уже, пора работать нам, освобождай помещение, – стучал в дверь хозяин трактира.

Иван Федорович проснулся весь в холодном поту, но бодрый духом. «Так, держать себя надо, держать» – подумал он

Сейчас иду, только оденусь. Подожди немного, – отозвался Иван Федорович и начал одеваться. Через десять минут он был уже готов и отворил дверь: – Вот ключ, спасибо за ночлег. – Хозяин взял ключ и запер дверь, а Иван Федорович спустился вниз. В трактире почти никого еще не было, потому он решил сначала позавтракать, а потом идти к ней, надеясь в этот раз застать ее дома.

Выйдя из трактира, Иван Федорович направился пешком к ее дому, благо идти было всего пару кварталов. Дойдя до известного ему здания, он поднялся и постучал в знакомую дверь. Открыла она, Иван Федорович без приглашения прошел мимо ее в переднюю.

Алешка жив?

А чего ты глаза вытаращил? Конец света что ли наступит, если твоего глашатого братика убьют?

Алешка жив? Я тебя спрашиваю.

К нашему прискорбию могу тебе заявить: vivant (жив). Видимо не без твоего участия, не выдержал, кровь сыграла да?

Да сыграла, не могу я его предать.

Так из-за тебя трагически погиб наш очень хороший товарищ…

Это я знаю.

Что происходит? Кто погиб? – вышел из комнаты в переднюю Желябов.

А если из-за твоего языкастого братика пострадает кто-нибудь из наших, а?! Я тебе этого не прощу. Если подобное повториться вылетишь из Исполнительного Комитета вперед ногами. И я не шучу, обойдемся без тебя.

Да что происходит? Объясни наконец, – потребовал от Перовской Желябов.

Ничего не происходит я всего лишь забочусь о нашей жизнедеятельности, но это не должно тебя волновать, это второстепенно, главное просвещение и агитация рабочих и матросов, чтобы они прозрели, и мы могли на них опереться, когда наступит час великих перемен.

Я руководитель и я должен знать. Что ты предпринимаешь за моей спиной? – допытывался Желябов.

Я же сказала пустяки. Повторю еще раз. Я всего лишь забочусь о нашей сохранности и все.

Это как?

Выявляю шпионов и лазутчиков и тихо устраняю.

Но для этого нужно решение Исполнительного Комитета, нельзя вот так просто рубить с плеча, – возразил Желябов.

Послушай, пойдем лучше к тебе, – не ответив Желябову, обратилась она к Ивану Федоровичу, – правда у меня женская болезнь, но я думаю, что тебе нужно успокоиться. Андрей ты отпустишь меня с ним?

С ним?

Да с ним! Посмотри на него, на нем же лица нет. Надо привести его в порядок, а то как он будет исполнять свои обязанности. Он же владеет такими суммами.

Иди, если это нужно для дела.

Нужно, нужно!

Я, в свою квартиру возвращаться не хочу, – сказал Иван Федорович.

А куда мы пойдем тогда? – Спросила Перовская, смотря прямо ему в глаза.

Пойдем в отель, снимем номер.

А с квартирой что делать будешь?

Съеду к чертям собачьим.

Мне все равно, делай как знаешь. Только не забудь меня уведомить.

Ладно.

Ну, я сейчас соберусь и пойдем. Я быстро.

Сходите к Анне Николаевне, она какую-нибудь квартирку ему подыщет, – сказал Желябов.

Точно. К ней надо идти, но только потом. Вначале надо тебя успокоить. – и она похлопала ладошкой по груди Ивана Федоровича. – Все пошла собираться.

В четверть минут двенадцатого они уже ехали на извозчике в «Гранд отель Европа». Софья цвела по дороге и рассказывала Ивану Федоровичу разные смешные небылицы, а тот о чем-то все думал и предпринимал невероятные усилия, чтобы улыбнуться на ее старания рассмешить его, чем поднять ему настроение и позабавить.

Приехав в отель, поместились в одноместный номер. Перовская, как только закрылась дверь села на кровать и сказала:

Сейчас я тебя успокою. Иди сядь ко мне.

Как? У тебя же женская болезнь? – Сказал Иван Федорович и присел подле нее.

Ну, у женщины есть и другие места чтобы удовлетворить мужчину, – ответила она.

Может сейчас не надо. Выпить бы, я в трактире только соточку проглотил и то в горле встала.

Ты о брате все беспокоишься или прошло уже?

Да, беспокоюсь. Как я ему в глаза глядеть буду. Он был самым близким мне человеком, после того как я от жены и сына отказался. Тебе хорошо у тебя Желябов, есть, а у меня теперь никого. Я один! Но человек не должен быть один. Кто-то должен быть с ним.

А ты знаешь кого я всех больше люблю?

Желябова, не меня же.

Нет не угадал. Я маму свою больше всех на свете люблю, Варвару Степановну и ты знаешь, я ей письма время от времени пишу и передаю их через знакомую одну. Так и ты сделай. Напиши брату письмо отдай мне, а я берусь найти способ доставить его. Только никаких встреч не назначать. Ты знаешь это? Нам нельзя, для нашей же безопасности это правило придумано.

Да. А сейчас давай водочки закажем, иначе сейчас край будет.

Тебе в таком состоянии нельзя, еще хуже будет.

А я на сухую не могу, мысли разные крутятся. Понимаешь?

Что совсем с ума сошел?

Почти. Говорю же на краю стою. Еле сдерживаю себя, чтобы не сорваться.

Так доктора надо. Я позову? – и Перовская привстала с кровати.

Не надо доктора. Водки надо – графин, и закуски, куропатку жареную.

Если ты водки выпьешь, то я уйду! Я не люблю пьяных мужиков.

Что же тогда делать Софьюшка? Мне жутко плохо царица моя распрекрасная.

Доктора надо! Вот что! И не называй меня настоящим именем. Я же тебя предупреждала. Я Маша! Так и зови!

Да был уж доктор-то порошки какие-то дал, я и проспался. Вот рецепты, – и Иван Федорович достал из жилета несколько бумажек. – Надо выкупить и дело с концом.

Давай рецепты, деньги, я схожу пошлю кого-нибудь купить в аптеку, – и Перовская протянула руку. Иван Федорович отдал ей рецепты и дал десяти рублевую ассигнацию.

Этого хватит? – Спросил в мольбе он.

Хватит. Все я пошла. Жди меня mon ami (мой друг), – и она вышла из номера, а Иван Федорович начал сам не зная зачем раздеваться.

Она вернулась минут через сорок с охапкой кулечков, застав его голым, стоящим на коленях и ищущего чего-то под кроватью.

Ты чего разделся и под кроватью торчишь и срамоту свою на всеобщее обозрение выставил? – Спросила она, как только зашла в номер.

Мне номер дрянной дали, с муравьями, ишь так и ползают. Я их давлю понимаешь. На меня даже залезли, вот я и разделся, а то они забрались под одежду и щекочут, – глядя откровенно в глаза сказал Иван Федорович.

Je comprends (понимаю). На вот выпей, тебе и полегчает, тут половина на сегодня и половина на завтра. Все подписано. Прочитать сможешь? Или тебе как маленькому надо давать? – И она протянула ему кулечки с порошками.

Все смогу, царица моя преблагая, – принимая из ее рук лекарства и стоя на коленях перед ней ответил Иван Федорович.

Это уже хорошо, давай принимай, вот вода и ложись. Тебе нельзя в таком виде находиться. – И она протянула ему стакан с водой, предварительно наполнив его из графина, стоящего на столе у окна.

Благодарен безмерно.

Пустяки.

Да как же. Ты же терпишь меня такого, мне горестно и жутко стеснительно, – взмолился Иван Федорович, выпивая порошки и ложась под одеяло.

Не думай об этом. Ты давай засыпай, а я пошла, завтра приду, навещу тебя. – сказала Перовская, потом отвернулась от него и подумала: «А я думала сильный мужчина достался, а он слабак. Сколько, сколько слабых и ленивых людей вокруг, если б сильных было больше, мы уже революцию давно свершили, а так сил хватит только на одного царя и то вопрос».

Тогда досвиданице моя царица.

Аu revoir (до свидания)! – Сказала Перовская, повернувшись и вышла из номера. А Иван Федорович, повернулся к стене и горько заплакал.

Алешка жив и это главное! – Тихо всхлипывая прошептал он, когда она ушла и вскоре заснул.

В ПОИСКАХ РЕШЕНИЯ

Алексей открой дверь, я тебе как твоя жена Богом данная говорю! Я должна знать почему ты закрылся и никого не пускаешь, – барабанила в дверь Lise.

Алексей Федорович, я вам настоятельно рекомендую открыть нам дверь и объясниться, – так же требовала Екатерина Осиповна.

Алексей Федорович лежал в кровати и молчал, накатившиеся слезы размывали белый потолок комнаты и точку, в которую впился его взгляд. Тело словно онемело, он не мог ни повернуться, ни встать с кровати, а Lise по-прежнему настойчиво стучала в дверь, требуя открыть ее, но Алексей Федорович не слышал ее. Потом на память пришли слова, сказанные ему, когда-то старцем Никодимом: «уныние есть грех, ибо ты потерял всякую надежду, а Христос и есть непоколебимая надежда людей на спасение, впал в отчаянье утратил веру в Него, а без веры гибли целые государства не то, что человек. Остался наедине с собой – вступил на погибельный путь, чем бы ты не хвалился и как бы не был силен духом своим, ты забыл, что все, что происходит с тобой, происходит по воле Божьей и это испытание нужно принять, выстрадать, пережить и воскреснуть внове, и продолжить свой путь земной уже обновленным. Смерть на самом деле не самое страшное, что может с человеком произойти, гораздо страшней, остаться жить и утратить чувство Бога в сердце своем, из-за чего ожесточиться и потерять всякую надежду на будущее, нет не в этой жизни, наше мирозданье гораздо сложней чем ты думаешь и смертью плоти все не заканчивается, это было бы слишком просто, твой путь продолжиться только иначе. Да ты перестанешь быть участником этого мира, но будешь в другом, который более тонкий, нежели наш, земной сотканный по плоти, грубый и беспощадный, где все нацелено на выживание».

Алексей Федорович, снова услышал стук в дверь и понимая, что лучше открыть иначе он не кончиться никогда, и не дай Бог позовут полицию, сделал колоссальные усилия подняться с кровати и отодвинув ее, открыл дверь в комнату. Передним сидела в своем кресле каталке вся заплаканная Lise и немного растрепанная с растерянным видом госпожа Хохлакова.

Что?! Мне и одному теперь нельзя побыть?

Алеша, я люблю тебя…, тебя так долго не было… я не знала, что и думать, – сквозь слезы отвечала Lise.

Мы очень сильно беспокоились за вас Алексей Федорович, действительно вас долго не было и тут вы входите в комнаты прямо в верхней одежде в обуви и запираетесь в комнате… мы испугались, – сказала Екатерина Осиповна.

О, Lise, прости меня, я эгоист, я подумал только о себе, каюсь я виноват…

Ты даже о нашем малыше не подумал, а он совсем очень, очень маленький, вот здесь и тоже, наверное, переживает за вас.

Вы очень виноваты Алексей Федорович! Так нельзя поступать! Вы женатый человек…

Хватит maman, он все понял, Алеша пойдем к нам в комнату и там вы расскажите мне что с вами такого произошло, – сказала Lise и подала руку Алексею Федоровичу.

Только разденьтесь Алексей Федорович. – Сказала госпожа Хохлакова.

Да Алеша, поди разденься, я и забыла совсем, – сказала, уже улыбнувшись Lise.

Алексе Федорович прошел в переднюю и там разделся, после чего он проследовал в их с Lise комнату. Она уже была там, и вся сгорала в нетерпении узнать, что с ее любимым произошло.

Ну Алеша, исповедуйтесь мне, я прямо жажду, и вся сгораю от нетерпения, – сказала она, как только Алексей Федорович появился в их покоях.

Так, что, собственно, исповедоваться все обыденное Lise, – сказал Алексей Федорович.

Ну как же Алеша, я сердцем чувствую, что, что-то произошло. Ты виделся с братом Иваном?

Да.

И что?

Да ничего. Просто, он попросил у меня достать очень большую сумму денег.

Это тебя так расстроило?!

Да, потому что он сказал, что она ему жизненно необходима.

И сколько?

Пятьдесят тысяч рублей. И где ее взять ума не приложу.

Большая сумма и к какому сроку ты должен ее представить?

В три дня надобно поспеть.

И что ты намерен делать?

То-то и оно, что не знаю, что делать, может думаю сходить к купцам Долматовым и попросить об одолжении.

А на какие цели, он хочет потратить такие деньжищи, – это же целый капитал.

Он мне об этом не сказал, сказал, только что без этих денег ему не жить.

Наверное, на свою партию, как вы давеча говорили…

На Народную волю.

Да, они же царя хотят убить, вот им деньги и нужны.

Все может быть дорогая Lise.

Вот что я тебе скажу Алеша, оставь ты это дело и не суетись понапрасну, пусть сам ищет, а то черное дело задумал и к брату сразу обратился. Хочет из тебя сопричастника сделать, нет уж Алеша, не бывать этому и нечего так расстраиваться. Я как твоя жена запрещаю тебе хлопотать по этому делу.

И все же Lise, я схожу завтра к купцам Долматовым и все. Тем более я в точности не знаю на что он собирается потратить эти деньги. Может он за границу решил уехать, потому что его полиция преследует.

Ну разве что к Долматовым, сходи и больше никуда, если они не дадут значит такова Божья воля. Ты все сделал что мог, но я думаю, тебе-то они дадут и поверят.

Вот и хорошо Lise, а теперь давай спать. Я за сегодняшний день довольно сильно устал. Завтра рано вставать.

Хорошо давай спать. Maman, идите сюда, я знаю, что вы за дверью стоите и подслушиваете, – крикнула Lise.

Дверь отворилась и на пороге стояла госпожа Хохлакова.

Lise, я не подслушивала, я просто стояла и ждала что ты меня позовешь. Вот кстати, еще горячее молоко, тебе надо его выпить, – парировала Екатерина Осиповна и протянула стакан молока.

Ну это уже не важно maman, раздевайте меня и готовьте меня ко сну, Алексей Федорович очень устал и хочет отдыхать, а ужинать Алеша не будешь? – спросила Lise выпивая молоко.

Нет, достаточно на сегодня событий и настроение что-то не располагает есть Lise, давай лучше спать.

Ну что же maman, готовьте тогда меня, малыш тоже, наверное, хочет спать! – сказала Lise.

И Екатерина Осиповна начала подготовку Lise ко сну. Через полчаса они уже лежали в кровати и мирно засыпали. Ночь пролетела стремительно, и Алексей Федорович открыл глаза, когда часы показывали семь утра. Он быстро собрался и даже не позавтракав и не будя Lise, тихо покинул квартиру. Его путь лежал в Александро-Невскую лавру к старцу Никодиму – молитвеннику о его душе и учителе. У него он надеялся найти ответы на вопросы, которые его беспокоили и не давали спокойно жить. И главный вопрос среди них, был о брате Иване, что теперь делать, как ему быть после того, что произошло. В его келье старца он не нашел и тогда Алексей Федорович пошел в Свято-Троицкий собор, а там шла литургия и старец Никодим стоял отдельно от всех и горячо о чем-то молился. Алексей Федорович встал поодаль его и молча наблюдал за ним.

Кончилась Литургия, а Никодим продолжал молиться. И только спустя четверть часа старец вышел из молитвенного состояния и пошел в алтарь, чтобы причастится. А Алексею Федоровичу страшно не терпелось поговорить с ним. Наконец Никодим показался на амвоне Алексей Федорович сдвинулся с места и пошел ему на встречу и как только они сблизились, то тут же обнялись по-братски.

За кого вы так усердно молились? – Тут же спросил Алексей Федорович.

Да вот вчера после ужина, время уже позднее, прибежала ко мне в келью торговка с Сенной и рассказала какое горе ее постигло. А случилось следующее: ее сын, играя в заливе провалился под лед, когда его вытащили и привезли в больницу, то врачи ей сказали, что у него двустороннее воспаление легких, они все что могли сделали и теперь нужно надеется только на Бога. Она меня умоляла помолиться за него, дескать мои молитвы скорей доходят до Господа, нежели других каких. Жаль мне мальченку стало, только-только жить начал. Ну а ты Алексей с чем пришел с радостными или худыми вестями?

Я…, я…, я с глубокой печалью старче явился к вам, – понурив голову ответил Алексей Федорович.

Я вот чем больше живу на земле, тем больше горя человеческого замечаю, устал я от этого устал. Ладно пошли в трапезную. Ты за одно дух переведешь и соберешься с мыслями, как и что мне поведать.

С тем и дошли до намеченного места и угостившись там постным обедом пришли в келью Никодима. Старец, взойдя в свою келью, сел сразу на свою кровать, а Алексей Федорович занял место на скамье, стоящей у двери.