Текст книги "Фестиваль"

Сергей Власов
Фестиваль

© ООО «Издательство АСТ», 2015

© Власов С. С.

* * *

Светлой памяти моих замечательных родителей Людмилы Григорьевны и Сергея Алексеевича посвящается

«Гениев выдумали…

На самом деле нас нет…»

Кто-то неизвестный

Большинство основных персонажей романа мне пришлось «вооружить» собственными мыслями и идеями в силу одного-единственного обстоятельства, а именно – их реальные прототипы полностью лишены и того и другого…

Автор

Глава первая

Итак, позднее утро вперемежку с ранней осенью – это удивительно!

Внешний вид Сергея Сергеевича Флюсова выражал полное удовлетворение всем происходящим в мире, кроме, пожалуй, отсутствия в магазинах дешевого портвейна и плохой погоды на острове Мадагаскар.

Добродушие и юмор, неслабое телосложение и всепоглощающая лень выгодно отличали его от большинства коллег – писателей-сатириков.

Пройдясь по единственной в квартире комнате по диагонали – из угла в угол, он подошел к письменному столу и, внимательно его оглядев, обнаружил там одиноко стоящий граненый стакан с остатками какой-то желтоватой жидкости.

– «Пить или не пить – вот в чем вопрос!» – патетически продекламировал он известное изречение и твердо решил «не пить». – Мало ли кто мог туда насс… пописать, – в последний момент, смягчив предполагаемое действие со стороны незнакомых супостатов, сказал Сергей вслух.

Он, даже оставаясь наедине с самим собой, старался не употреблять неприличных слов и выражений. Природная вежливость и интеллигентность не позволяли ему смачно ругаться матом, посылать различного рода придурков туда, куда они этого заслуживали, или обсуждать с отмороженными депутатами результат последнего футбольного матча.

Звонящая телефонная трель вытащила нашего героя из ванной, с намыленным лицом он в три прыжка оказался у допотопного телефонного аппарата времен Великой Отечественной войны и коротко бросил в трубку:

– Яволь!

– Это я, дорогой, – Вахтанг!

– Какой Вахтанг?!

– Слушай, как «какой»? Я с кем говорю, а?

– Ты говоришь с великим русским писателем. А я… а вот я, по всей видимости, говорю не с тем, с кем хотелось бы поговорить… Короче, да-ра-гой, набирай правильно номер! Привет…

Трубка полетела на место, Сергей поспешил на кухню. Там уже несколько секунд сигнализировал свистом и паром синий в крупный белый горох чайник, важно кряхтя и подбрасывая над собой аккуратную никелированную крышечку с деревянной ручечкой.

Наполнив чашку ароматным индийским чаем, литератор подошел к окну. Низкие облака напомнили Сергею, что в квартире надо делать ремонт – они были такие же серые и неаккуратные, как и его пропахший известью потолок.

В такие хмурые дни совдеповские обыватели обычно делали только то, что с них требовали – ни капли больше, и только с появлением огромного синего неба и ярких лучей солнца они приходили в бешеный восторг и могли в состоянии эйфории и трудового героизма свернуть Алтайские, Кавказские или какие-нибудь другие значительные горы.

«Слишком эмоционален для труда наш российский человек…» – подумал Флюсов. Только что вставленные новые окна – непонятно почему-то закругленной формы и испачканные мелом – смотрели на хозяина тупо и уныло, как глаза попавшего в капкан для гиен верблюда.

Внезапно раздался звонок в дверь. На пороге стоял бывший чекист, а ныне бизнесмен – Дмитрий Григорьевич Савотин, совсем недавно то ли переведенный в народное хозяйство в связи с сокращением штатов, то ли уволенный со службы с формулировкой «по дискредитации высокого звания офицера спецслужб».

В своей былой деятельности Дмитрий Григорьевич всегда старался использовать исключительно творческие методы, работал артистично – на грани фола, за что часто получал от руководства как суровые выговоры, так и благодарности с почетными грамотами.

– Ехал мимо – решил зайти… Извини, что без звонка.

– Привет, как это – без звонка? Ты только что звонил мне в дверь…

– Да нет, я имел в виду… – Савотин сощурился. – А-а-а, это ты шутишь… Я и забыл, с кем имею дело.

Дмитрий Григорьевич строевым шагом прошел на кухню, по пути бросая подозрительные взгляды по сторонам, и, показав глазами на окно, соединяющее кухню с ванной, тихо спросил:

– Ты один?

– Вообще-то, как у всех гениальных шизофреников, у меня присутствует раздвоение личности, поэтому утверждать, что я – в «одинаре», было бы не совсем корректно, – сказал Сергей.

– А прошлый раз ты утверждал, что являешься исключительно параноиком. Когда же ты врал?

– Я был правдив и тогда, и сейчас. А почему – долго рассказывать… Давай-ка лучше излагай, что тебе нужно, – я же знаю, просто так ты никуда не заглядываешь.

– У меня к тебе небольшое дельце. – Савотин лукаво посмотрел на своего приятеля. – Я тут познакомился с одной девицей… Так вот, нельзя ли ей продемонстрировать наш бомон во всей своей красе, пригласить к кому-нибудь в гости из самых известных артистов или писателей?

– Подожди, как ты сказал – «бомонд»?

– «Бомон».

– На конце какая буква?

– «Нэ».

– Во-первых, на конце – буква «эн». Но это – у тебя. А должна быть «дэ» – как у всех. Потому что слова «бомон» нет, а есть слово «бомонд».

– Да?! А я и не знал. Ну и хрен с ним… Бомонд – так бомонд.

– А девица что – тоже из карательных органов?

– Нет, она парикмахерша. Работает в салоне на Неглинке.

– Димуля, – Флюсов начал раздражаться, – я тебя очень уважаю, и мне, разумеется, известны те оазисы передовой мысли, где собираются так называемые сливки общества, но если я рискну привести тебя туда с твоей новой пассией, могу биться об заклад с прикладом твоего личного оружия – именного автомата Калашникова или дать на отсечение интимное место одного начинающего поэта – он согласится, что вас выгонят оттуда сразу, а меня – чуть погодя, мотивируя свои действия наличием у меня сомнительных, порочащих связей…

Савотин насупился.

– Ну ладно, я подумаю… Если есть что еще – говори, а то мне пора собираться, у меня сегодня тяжелый день.

– Спасибо, дружище. – Дмитрий подошел поближе и, слегка смутившись, довольно искренне обнял своего старого «фрэндка». – Я знал… – Дмитрий посмотрел на часы. – Все. Убегаю. Твори, выдумывай, пробуй! – напоследок прокричал он и захлопнул за собой дверь.

Чаю больше не хотелось. Сергей решил: пора собираться и отправляться по многочисленным делам. В перечне присутственных мест, которые необходимо было посетить в течение светового дня, «Останкино» числилось под номером один.

Выходя из квартиры, писатель прихватил аккуратно перевязанные веревкой две огромные стопки книг, состоящие из томов собраний сочинений исключительно великих писателей столетия: Иосифа Виссарионовича Сталина, Льва Троцкого и Мао Цзэдуна.

«Зачем мне тащить их до помойки, – резонно подумал Флюсов, – и здесь удивительные мысли и идеи самых нестандартных людей эпохи, запечатленные на века на бумаге очень высокого качества, кто-нибудь подберет… Мало ли, может, соседи ремонт какой затеят…»

С легким сердцем он водрузил стопки на пыльный подоконник и, в последний раз бросив пытливый взгляд на кипу политической макулатуры, со спокойной душой, почувствовав огромное облегчение от окончательного разрыва с классиками революционного романтизма, помчался вниз.

Как только писатель вышел из подъезда, к подоконнику с книгами из квартиры на седьмом этаже скользнула чья-то загадочная тень…

Леонид Владимирович Третьяков всю жизнь преподавал научные дисциплины общественного характера в различных высших учебных заведениях. Больше ничего делать в жизни он не умел да и не хотел уметь, считая приоритетным вопросом абсолютно во всем вопрос идеологического воспитания.

Обнаружив на окне столь щедрый подарок, он долго не мог прийти в себя. Внимательно ощупав каждую книгу в отдельности, он прижался давно небритой щекой к верхнему тому Сталина и заговорщицки зашептал:

– Вот оно, свершилось! Сегодня самый лучший день в моей жизни. С этой минуты – я другой человек. С такой нравственной базой я переверну горы и поверну вспять реки! Я стану прокладкой между великими идеями и безыдейными массами! Потому что я – не кто-нибудь, а Третьяков. Да-да! Именно Третьяков! – Здесь он перешел на крик: – Тре-тья-ков! Ле-о-нид! Лен-чик! Ле-ня!

Добравшись в «Останкино» на такси менее чем за полчаса, Флюсов натренированным за долгие годы движением пнул ногой крутящуюся дверь телевизионного технического центра и оказался в святая святых российского телевидения.

У него было несколько пропусков на вход от различных редакций: литературно-драматических программ, музыкально-развлекательных передач, народного творчества, детской редакции и даже Генеральной дирекции Центрального телевидения. Аккуратной стопочкой они лежали в левом внутреннем кармане его двубортного пиджака, каждый ожидая своей очереди быть предъявленным толстым милиционерам на проходной, торчащим там круглосуточно в вечно помятой форменной одежде и фуражках набекрень. Приблизительно каждый второй из стражей порядка как будто по приказу свыше имел на руке золотую печатку или перстень – вероятно, среди останкинских ментов это считалось особым шиком, а у одного Сергей даже видел татуировку на внешней стороне запястья непристойного содержания с изображением целой группы обнаженных мужчин и женщин.

Оставив кордон позади, боковым зрением он заметил спешащую к нему молодящуюся даму неопределенного возраста, музыкального редактора «Клуба кинопутешественников» – Надю Андрееву.

– Здорово, Надюха!

– Привет, классик…

Дама взяла Сергея под ручку и, встав на цыпочки и подтянувшись до уровня его уха, прощебетала:

– Есть гениальный проект! Срочно нужен автор! – Затем, немного подумав, добавила: – Слушай, Флюсов, когда я тебя встречаю, ты возбуждаешь меня в последнее время с каждым разом все сильнее и сильнее… Возбуждаешь даже больше, чем железнодорожный билет.

– Это что еще за пошлость? Где ты набралась подобной гадости? Вот, стоит тебя только ненадолго оставить без должного контроля…

– Есть такое выражение. Я думаю, упоминание билета в качестве искусственного возбудителя идет от предвкушения будущих путешествий и приключений.

– В том числе – амурных?

– В том числе… – задумчиво сказала Надя и погрустнела. – А, плевать. Так, слушай сюда…

Она достала из полиэтиленового пакета несколько страниц машинописного текста и начала объяснять:

– Проект – просто блеск! Моя интуиция мне подсказывает…

Флюсов невольно перебил:

– Интуиция женщины тем безошибочнее, чем прозрачнее намерения мужчины.

Надежда вскинула на Сергея свои густо накрашенные глаза и, не давая себе расслабиться, твердо сказала:

– Я не о том. Пожалуйста, не перебивай, я уложусь в три минуты. – Она ткнула пальцем куда-то в середину первой страницы и начала читать: – Телесериал «Телекомпания Стаканкино» – это истории из жизни современного телевидения, объединенные главными героями, переходящими из серии в серию. Это наиболее характерные комические и узнаваемые персонажи: популярные Ведущий и Ведущая, Режиссер, Оператор, Спонсор, Главный Редактор, Корреспондент и т. д. и т. п., а также безумные телевизионные фанаты. В сюжетах участвуют также работники Телецентра, пожарные, милиция, буфетчицы, уборщицы и другие. Действие происходит в основном в помещениях Телецентра: в студиях, аппаратных, гримерных, барах, курилках, костюмерных, а также на натуре – на улицах, в магазинах, ресторанах, офисах, то есть там, где это продиктовано профессиональными обязанностями и личной жизнью героев. Каждый из них имеет свой ярко выраженный комедийный имидж. Ведущий – напыщенный и глуповатый самовлюбленный красавчик. Ведущая – сексапильная дурочка, о которой ходят разные слухи. Режиссер – непризнанный гений, вечно пытающийся создать шедевр. Оператор – непросыхающий алкоголик.

– Наш парень, – не выдержав, пояснил Сергей. – Надь, я, вообще-то, тороплюсь. Честно говоря, «режьте меня на куски», мне уже все нравится… Тем более, если сама госпожа Андреева участвует в проекте – вопросов нет никаких, кроме одного – размера гонорара. Давай так: к субботе ты со своими подельниками решаешь финансовый аспект, и если его решение меня устроит – я полностью ваш. А теперь извини… – Резво взяв с места и, послав Надежде воздушный поцелуй, Флюсов стремительно помчался по коридору.

– Серега, привет! – услышал он безумный вопль, нажимая никелированную кнопку лифта. Пришлось обернуться.

– Салют! – Режиссер канала «Добрый вечер, Москва!» Вова Костров, широко расставив руки, семенил кривоватыми ножками, обутыми в незатейливые кроссовки, в его сторону.

Тем временем из лифта горделивой походкой вышел и важно осмотрелся по сторонам писатель – сатирик Сергей Львович Мондратьев и, увидев в разношерстной толпе Флюсова, также направился к нему.

– Да что ж, блин, за день сегодня такой! Нет никакой возможности спокойно работать! – Сергей Сергеевич с досадой плюнул на до блеска вымытый, сияющий пол и тут же от осознания непристойности своего поступка расстроился еще больше.

– Здорово, мужики…

Мондратьев состроил жуткую гримасу, делающую, по его мнению, выражение собственного лица крайне загадочным, и загундосил:

– Сейчас я расскажу тебе последнюю феньку – как меня вызывали позавчера в налоговую инспекцию…

– Сделай милость.

– Я пришел к ним и сразу перешел к делу. «Денег, – говорю, – у меня все равно нет, только зря время потеряете. А все потому, что доходов не имею. Живу в долг, будучи известным писателем. Двенадцатый год пишу роман. Как допишу – издам. Когда издам – может быть, заплатят гонорар. С гонорара раздам долги и заплачу налоги. Кстати, – поясняю, – роман-то про вас, в том смысле, что про налоговую, а главный герой – инспектор Фомин Александр Геннадьевич…» – Он как заорет: «Кто?!» Я говорю: «Кто слышали – Фомин Александр Геннадьевич». Он аж подпрыгнул: «Что, – говорит, – других фамилий нету больше? Окромя моей?» Я так удивился, говорю: «Да быть такого не может! Надо же, какое совпадение. А впрочем, вы на него совсем не похожи. Мой-то – взяточник и аферист». Фомин аж со стула чуть не свалился. «Тираж какой?» – спрашивает. Я говорю: «Для начала тысяч 30–35, а там посмотрим. Роман-то неплохой получается. Только вот главного героя жалко. И жена ему изменяет…» Смотрю, Александр Геннадьевич пятнами пошел. «С кем – сказать можете?» – спрашивает. Я говорю: «До этого места еще не дописал. Через месячишко». «Как выглядит, – перебивает он меня, – жена вашего героя, лет сколько?» А я ему: «Темненькая такая. С укладочкой. Возраст… лет под сорок. – А потом добавляю: У моего главного героя тесть – бывший полицай, теща». И вдруг он мне: «Достаточно, идите. Все у вас в порядке. Скажите, а нельзя главного героя переименовать?» Я говорю: «Почему нельзя? Можно. Вот только…» Он снова перебивает: «С изданием поможем. Подтянем лояльные коммерческие структуры». «Понял, – говорю, – а как у вашего начальника-то фамилия, заодно с именем и отчеством?» Он вскочил, улыбается, точно в глаза смотрит: «Петров… Петров Игорь Викторович!» – «Хорошее, – говорю, – сочетание для главного героя». Ну, чего… Пожали мы друг другу руки, и пошел я спокойно домой.

– Слушай, так я не понял. Ты что, раньше знал этого Фомина? – спросил Костров.

– Нет. – Мондратьев улыбнулся.

– А откуда ж ты узнал, как его зовут?

– Да-а, теперь я точно знаю, чего нельзя купить даже за большие деньги – мозгов. Вова, у него же, у этого придурка, табличка рядом с дверью висит, где все четко и конкретно указано. Наверное, с советских времен еще осталась.

– А про жену?

– Я когда в коридоре в очереди сидел, она из его кабинета вышла, остановилась поговорить с каким-то мужиком, видимо, коллегой мужа, ну из их разговора я все и понял.

Вова не отставал:

– А про полицая?

– А вот это, дорогой, уже экспромтный полет моей необузданной фант азии…

Мондратьев поклонился воображаемому зрителю и, пожав собеседникам руки, молча растворился в толпе, напомнив напоследок Флюсову:

– Не забудь – вечером работаем в «Эстраде». Не опаздывай.

Воспользовавшись режисерским молчанием – он еще находился под впечатлением рассказа Мондратьева, Сергей Сергеевич юркнул в лифт и был таков. Поднявшись на седьмой этаж, нервно посмотрел на часы. Стало понятно: график мероприятий, намеченных на сегодняшний день, ломался, надо было ускорять темп, не тратя больше ни секунды на пустопорожние разговоры.

Но как гласит закон подлости: «Если какая-нибудь неприятность может случиться, она случается» – навстречу писателю по «стаканкинскому» коридору шагал вечный продюсер, а ныне – программный директор Четвертого канала – Александр Васильевич Заяицкий. Увидев его сдвинутые к переносице насупленные брови, наш герой вспомнил еще одну сентенцию, больше известную в продвинутом народе как закон Паддера: «Все, что хорошо начинается, – кончается плохо. Все, что начинается плохо – кончается еще хуже».

«Все, кранты… От этого не убежишь». – Сергей устало опустил дипломат на пол и приготовился.

Дело было даже не в особой пытливости ума Александра Васильевича, он просто-напросто хотел знать то, чего не знает большинство населения. Причем каждый факт ему надо было не только пару раз объяснить, так как с первого раза он не воспринимал даже самую примитивную информацию, – ему надо было эту информацию прокомментировать, а уже затем, сделав вывод, дать конкретные рекомендации по использованию рассказанных фактов и ситуаций в его, заяицких, корыстных целях.

Увидев в узких улыбающихся глазах Александра Васильевича массу немых вопросов, Флюсов для себя сформулировал предмет беседы: «Если вам не известны ничьи секреты, попытайтесь их выдумать». Громко поприветствовал:

– Привет труженикам эфирных полей!

– Здравствуй, Сергей Сергеевич, – нараспев, по-бабьи пролепетал Заяицкий и протянул потную ладошку для приятельского рукопожатия. – Как дела?

– Как видишь. Если я бодр и весел – значит…

– Значит, все хоккей, футбол, регби, бобслей…

– Ну-ка, ну-ка… здесь повнимательней. – Флюсов осклабился. – Как-то, Александр Васильевич, ты не совсем правильно произносишь это слово. Не бобслей, а баб-слей.

– Наверное, это от слова «бабы».

– Не только. Есть еще слово «слей», но это уже другая история. А дела мои, Саша, действительно хороши, поскольку иду я на запись программы «Откровенный разговор», где с присущим мне темпераментом и интеллигентностью буду полчаса чистого времени отвечать на вопросы очаровательной ведущей. А потом, когда сие действие окончится, поспешу к барной стойке, дабы принять на грудь, как говаривал Владимир Семенович Высоцкий, белаго и краснаго… Все это я намереваюсь совершить в районе 14.30. Если…

– Я буду. Буду в баре уже в 14.20.

– Приятно иметь дело с интеллигентным человеком, понимающим все с полуслова.

– Там и поговорим. Обнимаю. – Заяицкий уже начал бить последний поклон, но его порыв был беспардонно остановлен.

– Стой-стой, Александр Васильевич! Я не сказал тебе самого главного… на сегодняшний день. Ставь, Саша, задачи перед собой и подчиненными, по которым решения есть только у тебя.

– Класс! Слушай, и откуда ты все знаешь?

– Эх, Сашуля, я ведь не только пишу книжки, я ведь иногда их читаю. Причем как свои – постоянно, так и чужие – иногда. В этом секрет. А вообще-то, еще великий Мао Цзэдун советовал не читать много книг. Кто много читает, тот мало думает. Все – я ушел. – Сергей хлопнул приятеля по плечу и зашагал прочь.

Обежав за полчаса несколько кабинетов и решив ряд вопросов, направленных на обеспечение съемок своей передачи «Смех без причины», Сергей Сергеевич наконец-то добрался до четвертой студии, где его уже ожидала творческая группа программы «Откровенный разговор». Поприветствовав собравшихся, Флюсов подошел к ведущей Валентине Алексеевне Кузнецовой и торжественно сообщил:

– Я к вашим услугам, мадам!

Через короткий промежуток он уже восседал в кресле на съемочной площадке, жмурясь от яркого света и полностью доверив свое одутловатое лицо суетливым действиям гримеров. Откуда-то сверху с режиссерского пульта прозвучала резкая команда:

– Если все готовы – через пару минут начинаем запись!

Сергей обратился с вопросом к подошедшей ведущей:

– Вопросы, конечно, уже приготовлены?

– Разумеется.

– Пишем единым куском?

– Да. Если не будет проблем с техникой. Потом – перебивочки. Все.

Голос сверху сурово предупредил:

– Просьба всех, кроме участников за столом, покинуть площадку!

Сергей попытался окончательно собраться с мыслями: «Ладно, в конце концов, это не прямой эфир. На крайняк сделают еще дубль. Спокойно, Сережа, не мандражируй».

После команды «Мотор!», выдержав паузу в несколько секунд, Валентина Алексеевна, глядя строго в камеру и мило улыбнувшись, сказала:

– Добрый вечер, уважаемые телезрители! Сегодня в гостях у передачи «Откровенный разговор» известный юморист, писатель-сатирик, автор и ведущий телепередачи «Смех без причины» – Сергей Флюсов. Здравствуйте, Сергей Сергеевич.

– Добрый вечер.

– У нас сегодня с вами достаточно нетривиальная тема, я предлагаю вам поговорить о природе смеха. Для начала скажите, правда ли, что большинство юмористов в жизни – очень серьезные и достаточно грустные люди, и какой в этом отношении вы сам?

– Опросов среди коллег я, разумеется, не проводил, поэтому с вашего разрешения перейду ко второй части вашего вопроса. Я – человек веселый. Это моя объективная характеристика, касающаяся абсолютно любых ситуаций, то есть, другими словами, – это мое естественное состояние, и вообще, если грустный человек хочет казаться окружающим веселым или наоборот – тут что-то не то.

– А как все-таки создаются юмористические произведения?

– Здесь есть своя специфика – я уверен, что научить человека профессионально писать очень сложно, а научить профессионально писать смешно – невозможно. А дело здесь в том, что большинство населения проходит мимо занимательных случаев, ситуаций, фраз и тому подобное. И только юмористы замечают их и доводят до такого вида, когда слушающему их произведения действительно становится смешно.

– С кем из наших эстрадных звезд вам приходилось сотрудничать?

– Со многими. Об одних вообще не хотелось бы вспоминать, о других, может быть, и хотелось. Но здесь тоже есть свои нюансы. Эстрадных исполнителей и их авторов условно можно разделить на несколько групп: одни работают для элитарной модной публики, другие – для широкой простецкой, третьи – для той и другой.

– А четвертые?

– Четвертые занимаются откровенной халтурой. Фамилии называть не будем – они и так всем известны. «Звезды» – очень капризные люди, их имена нельзя употреблять всуе. Любое упоминание таких артистов надо заранее с ними согласовывать.

– У меня вопрос следующий. Те несколько выпусков «Смеха без причины», которые уже прошли в эфире, получили живейший зрительский отклик. Ваше ведение отмечается как очень удачное, но как автор эстрадных монологов вы там себя никак не проявили.

– А это – скромность, Валентина Алексеевна.

– Так… Тогда следующий вопрос. Какие формы сложнее создавать: маленькие или большие?

– По большому счету, мне все равно, но за большие больше платят. А если серьезно, маленькие – сложнее.

– А как ваши близкие, семья относятся к вашему роду деятельности?

– Нормально. Хихикают.

– Сергей, хотелось бы узнать, что является основной движущей силой в работе писателя-юмориста?

– «Пароксизмы», или по-нашему – раздражение. Частенько смотришь телевизор и раздражаешься, думаешь – что-то надо менять. Это и дает импульс для различного рода писанины, для съемок новых программ.

– Любите ли вы гастролировать по стране?

– Да, конечно. Но уезжать далеко и надолго мне не нравится. Как консервативный человек я обычно отъезжаю на недельку куда-нибудь совсем рядом, а потом – сразу домой.

– А можно ли определить интеллектуальный уровень зрителя в зале?

– Конечно, можно – в зависимости от того, какая реакция идет на какие шутки. Шутки – они ведь тоже разные. Бывают приличные, а бывают – и нет. Я выхожу на площадку, у меня в левом кармане пиджака – «интеллигентный» материал, а в правом – что попроще. Какая публика в зале – то и читаю.

– Значит, зрители могут быть сплошь дураками, а выступающий… Он должен быть обязательно умен?

– Из числа писателей – да, из числа артистов – нет, они же читают чужие материалы. Гениальный артист на поверку частенько оказывается редкостным болваном.

Ведущая улыбнулась уголками глаз:

– А что, по-вашему, является критерием ума?

– Интеллект. Способность воспринимать различные явления по принципу причинно-следственной связи. Хотелось бы добавить, что он абсолютно не зависит ни от объема накопленной информации, ни от количества прочитанных книг… Некоторые книги не то, что читать – в руки брать противно.

– Скажите, есть ли разница между юмором российским и юмором западным? Мне кажется, наш юмор тоньше.

– Это не то слово! Моя точка зрения: западного юмора вообще не существует! Это дегенеративный смех по поводу дурацких ситуаций и положений. Мы их умнее и талантливее на двенадцать миллионов порядков. Мы – лучшие в мире по поводу юмора. И знаете, почему? Да потому, что у нас есть великая русская литература.

– Есть ли у вас хобби?

– Конечно. На досуге я занимаюсь изучением вопросов усовершенствования высоких технологий в области низких человеческих инстинктов. Включая и половые.

…Запись продолжалась еще двадцать восемь минут и, когда Сергей Сергеевич, вытирая пот, вышел из студии, то почувствовал зверскую усталость. Ноги сами понесли его в направлении бара.

– Скорей, скорей к блаженному оазису, – пробурчав себе под нос, он помчался по коридору, теперь уже с трудом различая кивающие и что-то говорящие лица. – Как вы все мне надоели!!!

Заяицкий стоял у стойки и пил красное вино.

– Да, Сергеич, денек, видно, начался у тебя непросто… – медленно сказал он подошедшему приятелю, посмотрев на его усталое лицо. – Я тебя долго не задержу. Для начала прими на грудь. А потом у меня будет к тебе одна просьба. – Он знаком подозвал официанта.

Выпив двести грамм «Ркацетели», Флюсов оживился, глаза его заблестели, рука тут же потянулась за сигаретой.

– Полегчало. Давай свою просьбу, а то я уже опаздываю. Причем сразу в несколько мест.

– Помнишь, ты устроил одну мою приятельницу на работу в банк, а затем организовал ей за четыре дня заграничный паспорт?

– Еще бы!

– Так вот… эта приятельница оказалась самой редкостной стервой из числа всех, кого я когда-либо знал.

– Из числа тех, кого ты когда-либо имел, – уточнил Сергей.

– Надо бы перекрыть ей кислород…

– Каким образом?

– Надо закрыть ей выезд за рубеж.

– Ты знаешь, как это сделать?

– Пока нет, но я думаю, ты, Сергей Сергеевич, знаешь…

– Обращаться к тем людям, которые делали ей паспорт, я, разумеется, не могу – меня просто сочтут за идиота… Идти официальным путем – нужна мотивация, иначе любые действия в данном направлении могут попасть под формулировку, где имеется неприятное словосочетание, которое звучит следующим образом: «должностное преступление».

– Что же делать? – Заяицкий нахмурился.

– Да плюнь ты на нее! Если надо – я тебе дивизию таких телок построю. По росту. А по твоей команде они станут маршировать, по слогам с усердием произнося: «Александр Васильевич! Сделайте всем нам тоже заграничные паспорта!»

– А может, ей просто по голове настучать?

– Сань, ты становишься террористом. Фи. Бить женщину – не царское это дело. Как там у О. Генри: «Вот если придушить чуть-чуть…» Ладно, звякни мне во вторник утром, напомни о своей приятельнице – что-нибудь придумаем… Не в такие шагали дали! Кстати, это не твоя ли служебная «Волга» под номером 0864 МО стоит напротив центрального подъезда Телецентра?

– Ты и номер знаешь?

– А ты как думал? Я просто обязан все знать, чтобы ты спал спокойно. Спал с разными приятельницами из банков и с заграничными паспортами. Значит так. Я арендую твое авто, так как опаздываю на крайне важную встречу. А потом мне надо в Театр эстрады, где, как ты понимаешь, я частенько выступаю, и отнюдь не в роли благодарного зрителя. Сегодня я намереваюсь прочитать там два своих новых монолога. Если твой водитель вернется к завтрашнему утру, можешь спокойно его увольнять – езды в центр и обратно – всего на час-полтора.

– Так я могу надеяться?

– Вопрос?! Надежды не только юношей питают, иногда они дают повод для оптимизма даже таким серьезным – я не побоюсь этого слова – государственным мужам, как ты, Александр! За вино заплатить?

– Обижаешь, старик.

– Ладно, тогда я убыл. До вторника!