Текст книги "Белая борьба на северо-западе России. Том 10"

Однако уход войск из Курляндии нимало не устраивал ни балтийских баронов, желавших силою германского оружия вернуть свои земли, отобранные латышами в государственный земельный фонд, ни свергнутое эстонскими штыками экс-правительство Недры, ни правые русские группы в Берлине, опасавшиеся, вероятно, что антантофильская Северо-Западная армия и северо-западное правительство, признавшие независимость окраин, займут Петроград. И вот с уходом фон дер Гольца создался блок четырех сил, рискнувших вести самостоятельную политику в Прибалтике. Был изобретен политический трюк, настолько безграмотный, что нужно только удивляться, как могли решиться на такой шаг люди, которым нельзя было отказать в некотором уме. Трюк этот выразился в следующих действиях. Передаю его так, как его рисует майор Зиберт в приказе по своему отряду:

«После того как все попытки добиться от латышского правительства выполнения данного им обещания по поводу поселения в Латвии оказались тщетными, не пожелавшие возвратиться в Германию части 6-го резервного корпуса в полном составе перешли к русским и образовали немецкий легион, подчиненный русскому полковнику Бермондту (кн. Урусову). Немецкий легион временно займет местность вокруг Бауска и приготовится к походу. Железная дивизия, действующая в полном согласии с немецким батальоном, сконцентрирует свои части к северу от Митавы и в самой Митаве.

В переговорах с полковником Бермондтом для нас уже выработаны следующие условия: жалованье – согласно окладов в русских войсках, но с таким расчетом, чтобы никто не получал меньше, чем он получал в немецкой армии. Семьи солдат будут по-прежнему получать паек, который будет выплачиваться в германской валюте или другими деньгами по курсу; введение русского военного устава с некоторыми ограничениями, как, напр.: уничтожение телесного наказания для немецких солдат и право командующего батальоном на смягчение наказаний; гарантии, что каждый участник предстоящего похода, если он не обесчестит себя тяжелым проступком, имеет право по окончании похода на русское подданство и на поселение в уже существующих немецких колониях или, по желанию, в другом месте на территории России; каждый участник похода может поступить на русскую военную или государственную службу, причем русское правительство обязуется признать за ним те же права, какими пользуются в Германии немецкие граждане».

Итак, эвакуация была закончена; ни одного германского солдата из 6-го западного корпуса на территории Курляндии не было. Была совершенно самостоятельная Русская Западная армия под общим командованием русского полковника Бермондта, личность которого не была достаточно хорошо известна даже майору Зиберту, величавшему Бермондта «кн. Урусовым».

20 сентября, то есть после разрыва с генералом Юденичем и неудачи переговоров с генералом Деникиным, полковник Бермондт выпустил в Митаве следующее воззвание:

«Всем жителям!

По уходе немецких войск я, как представитель русской государственной власти, 21 августа принял на себя управление и защиту латвийской области.

Объявляю всему населению, что отныне я не допущу никаких нарушений порядка, ни угрозы жизни или имуществу кого-либо.

Приглашаю всех, без различия национальности, партии или вероисповедания, вернуться к мирному труду и подчиниться всем мною созданным и создаваемым учреждениям, памятуя, что российская государственная власть в этой области прилагала постоянно все усилия для устройства благополучия края и что она, в течение многих лет, охраняла покой этой области и способствовала ее расцвету.

Моя армия идет на борьбу с злейшим врагом народов – большевиками, с которыми злонамеренные люди стремятся заключить мир. Я иду на освобождение России от большевиков и их ига.

Призываю всех жителей всеми силами помочь мне в этом деле и не слушать того, что пытаются внушить обо мне враги свободы и культуры. Всех преступников ожидает строгое наказание, но нуждающимся я помогу, угнетенных защищу.

В находящихся под моим управлением областях Латвии я все подготовлю для самоопределения населения по его желанию.

Да поможет мне в этом Господь!

Главнокомандующий Западной добровольческой армией

Полковник Авалов».

В состав этой Русской Западной армии вошли: корпус имени графа Келлера, отряд полковника Вырголича, стрелковый полк Baltenland, корпус Стове, группа фон Плеве, группа Иена и Железная дивизия, всего в составе – до 35 тысяч штыков и сабель.

Вышеприведенное воззвание полковника Бермондта интересно в том отношении, что оно впервые наконец объяснило причины и мотивы нежелания Бермондта уходить из Митавы, равно как и его разрыв и неподчинение генералу Юденичу. Из этого воззвания также стало совершенно ясно, что на протоколе военного совета в Риге 26 августа об организации единого антибольшевистского фронта от Эстонии до Литвы Бермондт поставил свою подпись фиктивно, ибо уже 21 августа, то есть за пять дней до совещания, он «как представитель русской государственной власти принял на себя защиту и управление латвийской области». Кем именно, какой именно государственной властью был уполномочен полковник Бермондт принимать на себя управление чужим и независимым государством, автор многоречивого воззвания не объяснял.

Для латышей, лихорадочно строивших свое независимое государство, и для их соседей эстонцев теперь воочию встала реальная и грозная опасность: скопившиеся в Митаве сильные русско-германские войска предназначены для уничтожения независимости Латвии и Эстонии, борьба же с большевиками, которые находились от армии полковника Бермондта на расстоянии 400 верст, – только модная дань времени.

С опубликованием этого рокового воззвания Бермондтом, естественно, рухнула и идея комбинированного удара на большевиков.

Вместо помощи генералу Юденичу, на основе обязательства от 26 августа, латыши теперь все свое внимание обратили на предстоящую и близкую борьбу с русско-германскою опасностью. Во всей Латвии была объявлена мобилизация, произведена реквизиция лошадей, значительная часть латышских войск была снята с большевистского фронта в Латгалии и переведена под Ригу. В Эстонию, Литву и Польшу были отправлены специальные эмиссары с просьбой о помощи и для заключения военной конвенции. И что самое ужасное – в латышском Народном Совете (предпарламенте) впервые резко и громко прозвучало требование социал-демократов о необходимости заключения мира с Советской Россией, дабы освободить латышскую армию, силы которой должны быть употреблены исключительно на борьбу с русско-германской реакцией. Ближайшей обязанностью правительства и практической политикой Народный Совет признал:

1. Немедленное заключение договора с Эстонией и Литвой и немедленная ликвидация всех вопросов, как то: пограничного, вопроса о компенсациях и т. д., дабы достигнуть общих действий армий трех государств в войне против общего врага. 2. Приложить все силы к укреплению и снабжению всем необходимым латышской армии. 3. Радикально изменить всю внутреннюю политику и поставить ее на демократических началах.

Объявленная латышским правительством мобилизация и принудительный сбор обуви и одежды для солдат прошли с значительным успехом…

Такую же грубую бестактность в отношении национального чувства других союзников по борьбе с большевизмом, литовцев, проявил и полковник Вырголич в Литве, расклеивший объявление полковника Бермондта с сообщением, что «все области Литвы, занятые русскими войсками, считаются принадлежащими к Российскому Государству». В некоторых городах, как, например, Шавли и Радзивилишки, было даже произведено разоружение литовских солдат.

Такова была та стратегическая обстановка, которую создал Бермондт в Латвии накануне предстоящего наступления Юденича на Петроград.

Мне кажется, если бы генерал Юденич был несколько дальновиднее, он, наверное, отказался бы от рискованного при сложившейся обстановке осеннего похода, осложненного крушением единого антибольшевистского Северо-Западного фронта. Может быть, за зиму митавский гнойник как-нибудь рассосался бы, был бы найден какой-нибудь модус и не было бы ни тяжкого поражения многострадальной Северо-Западной армии, ни озверения эстонцев, загубивших в Нарве во вшивых бараках и в снегу за проволокой 16 тысяч солдат северозападников, не были бы, может быть, заключены мирные договоры с большевиками-эстонцами – сразу после разгрома армии Юденича и латышами – вскоре после ликвидации бермондтовской эпопеи.

Чем руководствовался никому не известный Бермондт, беря на себя непосильное для него бремя, сказать трудно. Очень вероятно, что им руководило честолюбивое желание быть в Курляндии и Риге тем, чем был генерал Юденич в Ревеле. А может быть, и больше. По крайней мере, в официальной докладной записке офицера для поручений при штабе Бермондтовской армии г-на П-а генералу Юденичу есть такое место: «В этот день вечером Селевиным был устроен бал в честь командующего, которого при входе встретили криками «ура», а посреди ужина по команде Селевина все гости опустились на колени и под звуки гимна «Боже, царя храни» провозгласили Бермондта монархом всея Руси, на что получили замечание Бермондта: «Это, господа, преждевременно…»

Вот еще один характерный факт. Будучи в Митаве в конце сентября, корреспондент одной голландской газеты получил от полковника Бермондта интервью, в котором он заявил: «В Митаву в июне я прибыл ни с чем, а теперь, по милости Германии, я главнокомандующий сильной, хорошо снабженной армии. Антанта глубоко ошибается, если она думает, что те 20 тысяч русских солдат, которые входят в состав моей армии, не играют никакой роли. Эти 20 тысяч – ядро будущей армии в несколько сот тысяч человек…» Свое интервью полковник Бермондт закончил угрозой по адресу Англии: «Если Англия не переменит ко мне своего отношения, я буду первым среди тех, кто в обновленной России всеми силами постарается отплатить Англии…»

Вероятно, в тех же самых видах – быть в одинаковом положении с генералом Юденичем, а может быть, и выше его – Бермондт обзавелся и собственным западным правительством, собственной валютой и… собственными почтовыми марками.

Впрочем, кто кого создал: Бермондт – правительство или правительство создало Бермондта, я не берусь судить. Это тайна правых берлинских политических салонов. Я читал лишь разоблачение Гаазе, перепечатанное «Times» в сентябре 1919 года. На основании известных ему данных, Гаазе уверял, что в политическом салоне графини К. вопрос о русско-германском договоре дебатировался довольно часто, и в результате были выработаны следующие основы соглашения: «Россия получает свободу действий в Персии и Турции, Прибалтика на известных условиях вновь присоединяется к России, но Финляндия остается независимой. Германия дает на осуществление похода в Прибалтику 200 миллионов марок и армию в 120 тысяч человек для борьбы с большевиками. Компенсацией Германии должен явиться выгодный торговый договор между Россией и Германией».

В переговорах с германской стороны будто бы участвовали прусские реакционеры, со стороны русских – балтийские бароны и русские авантюристы. Гаазе утверждал, что в этих интригах не участвовал ни Деникин, ни какое-либо другое ответственное лицо России. Что касается личности командующего этой армией, то выше упоминаемый офицер для поручений г-н П. писал Юденичу:

«Уже в начале августа в Берлине велись переговоры об организации западного правительства в противовес северо-западному правительству в Ревеле, являвшемуся креатурой Антанты.

В русских кругах Берлина по этому вопросу господствовало несколько мнений. Хотя одна часть определенно стояла за передачу командования Бермондту, сумевшему своим хвастливым выступлением завоевать доверие в среде недальновидных русских политиков, все же было немало и таких, которые понимали, что Бермондт не тот человек, который нужен для возрождения России, что ему недостает дара военного организатора и дальновидного политика. Последние и стремились столкнуть его с курляндской сцены. Эти круги предпочитали Бермондту генерала Бискупского, с которым велись соответствующие переговоры. Биекупскому надлежало принять главнокомандование над всеми сформированными русско-германскими силами, армиями и двинуться с ними через Литву и Латвию на большевистский фронт, оставив пройденные области в своих руках и обещав Латвии и Литве автономию, чем были бы предотвращены опасности для консервативного местного населения, в кругах которого тыловое управление могло найти себе поддержку. Но генерал Бискупский соглашался принять главнокомандование под тем лишь условием, что Бермондт будет удален из Курляндии, и ему, Бискупскому, будет предоставлена полная свобода действий в этом отношении…»

В середине сентября в Митаве уже имелось русское западное правительство, об организации которого «Die Trommel» сообщал официально:

«В Митаве учрежден центральный совет Русской Западной армии, который от имени главнокомандующего армией полковника Бермондта является верховной властью в областях, занятых русскими войсками.

Председателем центрального совета намечен кн. Волконский, быв. тов. председателя Государственной Думы, член фракции октябристов.

Временно председателем совета является сенатор граф Константин фон Пален, находившийся на государственной службе, как комиссар по крестьянским делам и губернатор. Ему поручено руководство внутренней и внешней политикой.

Руководителем военного отдела намечен генерал-майор Черниловский-Сокол⁸¹, командовавший во время войны первым кавалерийским корпусом, а впоследствии состоявший командиром артиллерийского отряда на Украине в армии Гетмана Скоропадского⁸².

Тюремными и судебными делами будет заведовать сенатор, член Государственного совета Римский-Корсаков⁸³.

Управление путями сообщения взял на себя бывший начальник Либаво-Роменской ж. д. инженер Ильин. Во главе ведомства земледелия и государственных имуществ стоит латышский адвокат Арайс. Финансовым ведомством заведует действительный статский советник Энгельгард».

Насколько точны были сведения официоза о личном составе западного правительства, судить трудно. Однако интересно отметить, что после ликвидации бермондтовского похода на Ригу в гельсингфорской газете «Русская жизнь» появилось следующее характерное письмо:

«Милостивый государь, господин Редактор!

Правлением особого комитета по делам русских в Финляндии получено от тов. председателя правления кн. Владимира Михайловича Волконского, проживающего с мая месяца в Копенгагене, письмо, в коем он между прочим пишет: «В последние дни в некоторых русских газетах, в том числе и в газете «Русская жизнь», упоминалось мое имя в связи с западным правительством. Категорически заявляю, что сведения эти неверны, я из Копенгагена никуда не выезжал и ни в каком «правительстве» участия не принимал…»

Со своей стороны сенатор Римский-Корсаков прислал на имя министерства иностранных дел Латвии письмо, в котором сообщал, что он не имеет ничего общего с Бермондтом и со сформированным им русским западным правительством, что он поддерживал с Бермондтом связь, лишь постольку поскольку этого требовала защита интересов русских граждан в Латвии и что в этом отношении он действовал с разрешения генерала Юденича.

Одновременно с организацией западного правительства при нем для ведения специально внутренними латышскими делами был организован особый латышский комитет в следующем составе: бывший премьер-министр пастор Недра и бывшие министры недровского правительства – доктор Ванкин, инженер Кампе и барон Штромберг.

Согласно условиям между западным правительством и особым латышским комитетом, Латвия входила в состав России, но получала широкую внутреннюю автономию. За Россией оставалось право владения всеми железными дорогами, таможнями, портами, почтой, телеграфом, лесами и казенными землями. Внутренние дела, дела просвещения и продовольствия Латвии подлежали ведению особого латышского комитета. По занятии Риги состав латышского комитета предполагалось увеличить еще тремя членами: двумя латышами и одним немцем. А также и перенести туда Рижское западное гражданское управление, обязанное исполнять функции бывшего рижского губернаторства. Рижским губернатором был назначен князь Кропоткин⁸⁴, его помощником – барон Остен-Сакен. Дипломатическим представителем западного правительства в Берлине был назначен барон Кноринг[3]3
  Правильное написание фамилии: Кнорринг.


[Закрыть].

Как и подобает всякому настоящему правительству, бермондтовское правительство в первую очередь занялось изысканием финансовых средств. Но первый блин вышел комом. Какой-то неизвестный авантюрист предложил товарищу военного министра западного правительства генералу Дурново⁸⁵, находившемуся в Берлине, заключить заем у американского банкира Моргана. По докладе Дурново западному правительству, правительство санкционировало предложение «представителя» Моргана и командировало в Берлин министра финансов Энгельгардта подписать договор о займе. Договор был заключен на сумму 300 миллионов марок, причем «посредник» получил солидный куртаж. Однако, когда дело подошло к реализации, оказалось, что никакого американского банкира Моргана в природе не существует и «представителем» Моргана оказался какой-то Мошель, которого германская полиция арестовала за мошенничество по жалобе западного правительства. С таким вот субъектом и был подписан договор, предоставлявший в распоряжение «американского миллиардера» все видимые и невидимые недра России.

После этой неудачи с займом решено было обзавестись собственной «валютой». В Берлин были командированы специалисты, заказавшие там кредитки стоимостью в 1, 5, 10, 25, 50 и 100 марок. На одной стороне этих кредиток, получивших название «аваловок», текст был на немецком языке, на другой стороне – на русском. Марки имели серию и нумерацию и назывались «Временный разменный знак». Все кредитки были снабжены факсимиле: «Командующий Западной Добровольческой армией полковник Авалов-Бермондт» и «Начальник отдела государственного хозяйства при Западной армии Энгельгардт». Наверху русского текста было изображение русского двуглавого орла с короною, внизу немецкого текста – знак германского ордена Железного креста. Время выпуска было помечено: «Митава, 10 октября 1919 г.».

Но и тут западное правительство потерпело новую неудачу. Отпечатанные тюки «валюты» были конфискованы на вокзале берлинской полицией, и в Митаву было привезено только сорок пудов денег. Денежные знаки стоимостью в 5 и 10 марок были присланы позднее в полуготовом виде и заканчивались печатанием уже в Митаве в типографии Штефенгагена.

Но и этого количества денег было более чем достаточно, так как «аваловки» население брало только под страхом тюрьмы или расстрела.

Так как другим доходным делом всякого послереволюционного правительства являлись почтовые марки, то западное правительство решило обзавестись и собственными почтовыми марками. Но монополию на печатание марок получили от полковника Бермондта «посторонние люди», генерал Давыдов и инженер Кампе, которые на уже готовых латышских марках только допечатали церковные восьмиугольные кресты. Эти марки были отвезены в Берлин и проданы там коллекционерам по весьма высоким ценам. Когда запас латышских марок иссяк, Давыдов и Кампе отпечатали новые марки различного достоинства с восьмиугольным крестом и Ильею Муромцем.

Были изготовлены также и флаги: сине-бело-синий фон, в левом углу – маленький русский национальный флаг, посредине – русский герб, в центре которого помещались три отдельных герба – Лифляндии, Курляндии и Эстляндии.

Таким образом, налицо были все принадлежности, чтобы выступить в поход. Остановка была только за предлогом. И предлог, в сущности, был.

Продолжались ли переговоры Юденича с Бермондтом после образования западного правительства, неизвестно, но надо полагать, что происходили, потому что, начав наступление на Петроград, генерал Юденич, игнорируя «Западную армию» в целом, издал «приказ корпусу имени графа Келлера», гласивший:

«Северо-Западная армия четыре месяца дерется с большевиками в неравном бою; дралась голая, голодная, без денег, плохо вооруженная и часто без патронов; жила тем, что отбивала у красных. Теперь эта доблестная армия получила все: вооружение, снаряжение, обмундирование и деньги. Вы тоже были в бедственном и тяжелом положении. Но за эти четыре месяца вы не были в сплошных боях, хотя теперь вы одеты, обуты, исправно получаете жалованье, имеете продовольствие и вооружены.

Северо-Западная армия ждет вас к себе, ждет с нетерпением. Она верит, что вы придете, поможете и нанесете тот жестокий удар, который сокрушит большевиков под Петроградом. Вы вместе с Северо-Западной армией возьмете Петроград, откуда соединенными усилиями пойдете для дальнейшего освобождения родины. Родина давно ждет вас, она исстрадалась, последние силы ее на исходе. Поспешите, ибо «промедление времени – смерти подобно».

Приказываю: немедленно всем русским офицерам и солдатам корпуса имени графа Келлера выступить в Нарву под командой командующего корпусом полковника Бермондта и оправдать надежды Северо-Западной армии и нашей исстрадавшейся родины.

Главнокомандующий войсками Северо-Западного фронта

Генерал от инфантерии Юденич».

Таким образом, казалось бы, что предлог для выступления из Митавы имелся, но этот предлог, конечно, не устраивал ни Бермондта, ни его правительство. К тому же Юденич этим приказом не признавал ни Западной армии, ни ее главнокомандующего, а обращался только к корпусу графа Келлера и командиру этого корпуса полковнику Бермондту. Поэтому, как выяснилось впоследствии, приказ этот был скрыт от войск, и налицо, следовательно, имелся третий случай неподчинения генералу Юденичу.

Конечно, этот новый отказ не был секретом ни для латышского правительства, ни для штаба латышской армии, ни для германского консульства в Риге, прекрасно осведомленного о всех мероприятиях латышского правительства на случай войны с Западной армией, 80 процентов которой состояло из германских солдат и начальником штаба которой теперь был назначен генерал Бишоф, начальник германской Железной дивизии.

С целью выяснения настроения немецких войск и предотвращения, в случае если с их стороны будут обнаружены какие-либо агрессивные намерения, кровопролития, из Риги в Митаву 5 октября на автомобиле выехал германский консул. Но миссия его, по-видимому, кончилась неудачей.