Текст книги "Белая эмиграция в Китае и Монголии"

После чая сейчас же начинались гимнастика и строевые занятия. В 12 часов обед, состоящий из двух блюд, затем отдых и после – лекции. В 5 часов вечерний чай, после которого некоторые юнкера пускались в отпуск, причем также являлись для осмотра дежурному офицеру, и при нахождении малейшего дефекта в форме юнкер оставался нередко совсем без отпуска. В 8 часов ужин, такой же, как и обед. В 9 часов поверка. Совершалась она торжественно. На поверках обязательно присутствовал дежурный офицер. Фельдфебель делал перекличку, читался приказ, читались молитвы, и, наконец, под сводами древнего здания раздавались могущественные звуки ста молодых голосов, поющих гимн. После гимна дежурный по роте подлетает к дежурному офицеру, и при мертвой тишине раздаются отчетливые слова его рапорта.

После кончается день, и в стенах школы наступает тишина, изредка нарушаемая топотом дежурного и дневального да шпорным стуком шагов дежурного офицера, проходящего по залу и заглядывающего в спальни юнкеров для проверки спящей богатырским сном молодежи. Накануне воскресенья и праздников, а также и в самые дни праздников в церкви школы совершались школьным священником богослужения, на которых пел хор из юнкеров. Пасха встречалась особенно торжественно. После заутрени юнкеров ожидал обильно накрытый пасхальными яствами (куличи, яйца, окорока и т. д.) стол.

* * *

Вооружение школы состояло из трехлинейных русских винтовок, которых имелось достаточное количество для всей роты. Имелся пулемет Виккерса, ружье-пулемет и пушка. Боевых патронов отпускалось на стрельбы, а также всегда имелось на складах заведующего оружием столько, сколько требовалось.

Форма одежды была китайская. Серого цвета мундиры с медными гладкими пуговицами. На плечах красные контр-погончики с узкими золотыми галунами, как у юнкеров русских военных училищ. На воротниках носились петлицы с двумя красными продольными просветами, знак военно-учебных заведений. Младший портупей-юнкер имел на погонах золотой просвет и две гвоздики, старший портупей-юнкер – три звездочки. Фельдфебель – обер-офицерский погон без звездочек (серебряный с золотым просветом). Парадная форма представляла из себя защитного цвета гимнастерки, такие же брюки и сапоги. Зимой носились шинели. Головной убор – капп (род фуражки) с красными кантами и пятицветной звездочкой вместо кокарды. Талию юнкера туго-натуго стягивал кожаный ремень. Патроны носились в русских подсумках и патронташах. В походах на спину юнкер надевал ранец гвардейского образца. Китайская форма, так неумело, неопрятно и неуклюже носимая китайцами, на русских юнкерах приобретала совсем иной вид. Даже среди русских солдат других частей юнкера резко отличались подтянутостью, выправкой и умением сохранить в форме присущее всегда юнкерам особого рода военное щегольство.

* * *

Во главе школы стоял Генерального штаба полковник Владимир Федорович Тарасов. По роду оружия он артиллерист. Нельзя ему отказать в разностороннем военном образовании, большой начитанности по военным вопросам и уме. По службе он являлся весьма требовательным и строгим как к офицерам, так и к юнкерам. Его ближайшим помощником являлся командир роты подполковник Иннокентий Васильевич Кобылкин (забайкальский казак). Преданный делу воспитания и строевой подготовки роты, он был безусловно незаменим как воспитатель, так и командир роты. Заядлый холостяк и почти женоненавистник, он был занят только своим делом и уходил в него весь с головой. В бою он всегда был хладнокровен. Кобылкина любили и офицеры и юнкера. Память о нем не должна погибнуть в наших сердцах, пока мы все, бывшие в стенах школы (офицеры и юнкера), живы. Милый и дорогой Иннокентий Васильевич погиб героем. Вечная память и вечный покой!

Кто может забыть любимого командира роты, всегда подтянутого, всегда надушенного одеколоном и всегда поддерживающего свои длинные усы в момент недовольства ротой.

Курсовых офицеров было несколько, но многие пробыли в школе ввиду непригодности к ведению серьезной воспитательной работы непродолжительное время. Весь труд воспитания юнкеров пал на плечи следующих офицеров:

1. Полковник Владимир Иванович Шайдицкий

2. Майор Борис Григорьевич Уваров

3. Капитан Воробей

4. Капитан Гудков

5. Капитан Борис Павлович Николаев.

Ими была проведена большая воспитательная работа, немало было потрачено сил на любимое дело. Лучшей наградой для них, конечно, всегда будет добрая память о них в сердцах бывших юнкеров школы. Преподавательский состав был следующий:

1. Начальник школы полковник Тарасов – тактика общая, тактика артиллерии.

2. Адъютант школы майор Федосеев⁶³ (русский генерал-майор) – тактика пехоты.

3. Майор Тарнопольский⁶⁴ (русский генерал-майор) – артиллерия.

4. Полковник Константинов – фортификация.

5. Генерального штаба генерал-майор Михайлов – топография.

6. Полковник Николаев – военная история, военная администрация и стрелковое дело.

7. Архимандрит Николай – Закон Божий.

8. Доктор П.М. Дмитриевский – военная гигиена.

9. Майор Уваров – пулеметное дело.

10. Полковник Кобылкин – тактика техн, войск.

11. Полковник Европейцев – законоведение.

12. Полковник Тихобразов⁶⁵ – тактика конницы.

13. Полковник Шайдицкий – наставление для стрельбы из винтовок.

Со времени прибытия в школу албазинцев⁶⁶ из них был сформирован взвод, и командование им было возложено на майора Уварова. Поставленная задача – воспитать и провести строевую подготовку почти не говорящих по-русски албазинцев – была выполнена им весьма удовлетворительно, хотя ему и помогали усердие, способность и желание учиться самих албазинцев. По окончании курса албазинцы по всем предметам показали блестящие результаты, а в строю ничем не отличались от русских. Преподавание в науках велось нами через переводчика.

* * *

27 марта 1927 г. состоялся первый выпуск. Школу окончили 43 человека и были произведены в подпоручики китайской армии. Выпуск последовал вслед за выпускными экзаменами, на которых юнкера показали отличные успехи своего пребывания в школе. Накануне производства произошел строевой смотр и в открытом поле было произведено наступление роты на отмеченного мишенями противника с боевой стрельбой из винтовок и пулеметов и даже боевой артиллерийской подготовкой. Маневрирование было выполнено отлично и создало картину настоящего боя. На смотру и на маневрах присутствовал представитель тупана, начальник штаба войск Русской группы и много господ офицеров русских частей, приглашенных на знаменательное для школы событие.

Командные должности были заняты выпускными юнкерами. Сначала рота шла походным порядком, потом, мысленно попав под шрапнельный огонь противника, построилась повзводно и, наконец, по мере приближения к появившемуся в виду противнику, развернулась. Перебежками, звеньями и по одному – все ближе и ближе продвигалась рота к оставшемуся «врагу». С каждой стрелковой позиции рота вела во взводах частый боевой огонь. Впереди около мишени пули поднимали пыль, указывая на меткую стрельбу юнкеров. Боевая стрельба, всегда возбуждающая нервы стрелков, велась должным образом – без суетливости, при старательном прицеливании по выбранной каждым стрелком мишени. Но вот наступил момент атаки. С громким криком «Ура!» рота, смыкаясь на бегу к командиру роты, бросилась в атаку, чем и было закончено блестяще проведенное маневрирование.

Для каждого кончившего школу наступил радостный момент надеть офицерские погоны, пусть не русские, но, право, они заслужили и свои родные, что и было утверждено по ходатайству начальника школы Вел. князем Николаем Николаевичем. Все кончившие школу были зачислены на учет как подпоручики Русской армии. Нужно ли говорить о том, что радость немалая была написана на лицах молодых подпоручиков, когда они услышали приказ о производстве и сменили юнкерские погоны на офицерские. Каждый получил новое офицерское обмундирование, снаряжение, подъемные деньги, а также и отпуск. Большинство из них получили назначение в 7-й особый полк. Туда ушли впоследствии некоторые курсовые офицеры (полковник Шайдицкий на должность помощника командира полка). Те, кто готовился в артиллерию, вышли на бронепоезда, а кавалеристы – в конный полк.

Господами преподавателями, курсовыми офицерами и самими юнкерами за этот 18-месячный период времени был совершен поистине и без всякого преувеличения великий подвиг. В чужой обстановке, испытывая во всем недостатки и неудобства, в ужасных климатических условиях (летом – тропическая жара, зимой – холод, ибо громадное здание не могло быть натопленным железными печами) и при непрерывном ожидании, что в любой момент школа может быть отправлена на фронт, офицерский состав школы с честью выполнил долг, врученный ему судьбой. Тому свидетели 43 молодых подпоручика, которые не могут да и не должны забывать тех, кто учил их и, воспитывая, вел их души по знанию идеала офицера-рыцаря.

* * *

Зимой 1927 г. школе были отведены новые помещения в районе расквартирования 65-й дивизии. Там занятия производились по-прежнему, но с каждым днем чувствовалось, что дело идет к концу, с фронта шли печальные вести. Войска генерала Чан Кайши одерживали победу за победой. Дела охранителя Шаньдуна стали принимать плохой оборот. Не было денег платить жалованье солдатам, отчего началось дезертирство и переход на сторону противника. Русские части, также не получающие денег по нескольку месяцев, потеряли желание защищать интересы командования, которое перестало к ним проявлять необходимые заботы. Пусть это не будет минусом, не заденет честь русских, ибо понятно каждому, что полуголодный и полуодетый солдат – плохой боец. Да еще солдат, находящийся на положении ландскнехта.

Тем не менее, русские, оставшиеся при маршале Чжан Чжунчане до конца, с честью выполнили свой долг, и в частности школа. Она принимала деятельное участие в боевых операциях. При оставлении Цинана юнкера вели арьергардные бои и много раз с полнейшим успехом отражали атаки нападавшего многочисленного противника. Были отданы Тяньцзин и Пекин. Дезертирство усиливалось. Положение усугубилось таинственным убийством маршала Чжан Цзолина. Среди китайских генералов усилились взаимные распри, и, наконец, маршалу Чжан Чжун-чану пришлось бежать, бросить на произвол судьбы оставшиеся верными ему части.

Школа перестала существовать, как и вся группа русских войск. Все стали разбредаться по разным городам Китая: Харбин, Тяньцзин, Шанхай и другие. Каждый был предоставлен сам себе, и к тому не имея при себе ни средств существования, ни возможности на скорое устройство на какую-либо службу. Таково было положение здоровых, раненых и калек оно было гораздо худшим. Военная форма сменилась штатским платьем, и началась борьба за существование, началась серенькая, эмигрантская жизнь – все было в прошлом, и жить нужно было только тем, что в душе еще теплится огонек надежды на скорое возвращение в Россию, которая все же освободится, наконец, от красного тирана и примет в свои объятия изгнанников, горячо ее любящих и готовых всегда отдать за нее все – вплоть до своей жизни.

Шаньдунцы, где бы вы ни были, помните всегда свою школу, офицеров и однокашников и в день Святителя Николая (6/19 декабря), в день школьного праздника, собирайтесь по возможности вместе, проведите час-другой в дружеской беседе и в память школы крикните громко русское «Ура!».

* * *

Заканчивая свой краткий очерк о Шаньдунском офицерском инструкторском отряде, я мысленно оглядываюсь на то недавнее, но навсегда ушедшее время пребывания в школе. Как-то особенно болезненно и тоскливо сжимается сердце, и становится жаль, что все это ушло и никогда, никогда не вернется. Встречаются юные лица юнкеров, на которых так ясно выражались желание учиться, готовность отдать себя на служение Родине и гордость за носимый мундир школы, честь которого всегда был готов поддержать. Теперь все они взрослые, все вкусили горечь эмигрантского бытия. Многие стали семейными. Некоторые прекрасно устроились, но большинство весьма скромно, а некоторых нет уже и в живых. Большинство офицеров школы также почили вечным сном, не дождавшись светлых дней возрождения Родины. Но пусть в сердцах всех шаньдунцев, тех, кто еще жив, не угасает любовь к Отечеству, тяготение к тесному объединению около союза шаньдунцев и готовность в любой момент, когда позовет Россия, взять оружие и, припоминая все знания, что дала вам школа, идти на борьбу за счастье и благоденствие нашей доброй, великой, многострадальной Родины. Вечная память почившим шаньдунцам! Слава живым!

Сегодня, в праздник Морского корпуса, в далеком ото всех морей Харбине, на чужбине, вновь собрались питомцы корпуса и офицеры флота для дружеской беседы за традиционным гусем. Смытые волнами житейского моря с родных кораблей, на которых уже не реет славный Андреевский флаг, оторванные годиною лихолетья от родных берегов родины – России, угнетаемые зачастую беспросветной нуждой, лишенные всего дорогого сердцу каждого верного сына Родины, – моряки до Харбина донесли лишь то, что не отнимется никакими грязными руками: это честь и верность заветам славных флотоводцев прошлого – славные традиции седой старины: верность Престолу и Родине.

Андреевский флаг, спущенный с мачт кораблей, остался объединяющей эмблемой для всех зарубежных русских моряков, и миниатюрный Андреевский флаг, с любовью носимый в петлице всеми моряками, является показателем верности этому флагу в изгнании тех, кто прежде под его сенью на русских кораблях способствовал возвеличению Родины и громил ее врагов. И сегодня, в знаменательный день десятилетнего юбилея Морского кружка в Харбине, составляющие его господа морские офицеры, с Андреевскими флажками в петлицах, собрались на Русском маяке, имя которого «Русский дом», где маленькие матросики воспитываются в национальном духе, видя на своей мачте поднятым сигнал великого адмирала: «Родина ждет, что каждый исполнит свой долг», и где только сегодня общими трудами установлен образ-киот покровителя флотских экипажей – святителя Николая Чудотворца, в светлую память умученного изуверами интернационала Государя Императора, перед которым установлена неугасимая лампада. Дай Бог, чтобы этот юбилей в изгнании был бы последним и все господа офицеры праздновали бы следующий юбилей своего возвращения на палубы русских кораблей уже на родной земле, в освобожденной Родине, под сенью Андреевского стяга.

Краткая история возникновения в удаленном от морей, китайском Харбине Морского кружка такова.

Крушение Омска бросило в Харбин первую волну моряков, прибывших с запада по железной дороге в группе капитана 1-го ранга Фомина⁶⁹ (Харин⁷⁰, Четвериков⁷¹, Севьер, Звягин⁷², Подамутодуло⁷³, Иконников⁷⁴ и др.) и адмирала Старка⁷⁵ (Запрудин⁷⁶, Мюллер⁷⁷, Аабуза⁷⁸, Толстой, Тирбах⁷⁹ и др.). Некоторое время задержавшись в Харбине, Н.Ю. Фомин создал первое объединение под названием «Река». Несмотря на то что это общество получило очень крупную субсидию при посредстве шталмейстера Гондатти⁸⁰ и русского консула, оно оказалось не жизненным. Моряки не сумели объединиться (достаточно сказать, что в него не входил ни адмирал, командовавший морскими силами на Дальнем Востоке, ни один из офицеров его штаба), и общество ликвидировалось через несколько лет.

Вторая группа прибыла сюда вместе с командующим морскими силами на Дальнем Востоке контр-адмиралом М.И. Федоровичем⁸¹ (Жемчужин, Дмитриев⁸², Тихомиров⁸³ и др.). Группа следовала из Читы во Владивосток и застряла в Харбине, ввиду того что во Владивостоке уже произошел переворот.

В адмиральском двухосном вагоне Пермской ж. д., ном. 58, служившем некоторое время штаб-квартирой адмиралу и стоявшем в «Адмиральском тупике», было адмиралом устроено общежитие для попадающих в Харбин моряков – до подыскания последними себе квартиры. И надо отдать должное предусмотрительности адмирала, задержавшего на несколько месяцев этот вагон на путях: эта импровизированная «гостиница» всегда была набита нуждающимися в крове.

Долг требует также упомянуть, что отрезанный от своей базы и не имеющий в своем распоряжении никаких средств, адмирал М.И. Федорович не только произвел полный расчет со всеми сопровождавшими его офицерами и чинами охраны, но также – конечно, в минимальных дозах – частенько помогал и многим морякам, прибывшим из Омска, буквально без ничего… Откуда изыскивал он средства и сколько на это потрачено энергии, конечно, знал только он сам. Сверх того, будучи не устроенным и сам, он всех сопровождавших его в командировке офицеров и матросов сумел устроить на частную службу.

Большое Русское Спасибо, к сожалению, отсутствующему адмиралу, всегда заботившемуся о своих офицерах и престиже морского ведомства.

Мало кому известно, ибо по своей скромности адмирал не считал нужным об этом распространяться, что хотя и в самый последний момент, но адмирал добился перед высшими властями приказа о восстановлении Владивостокского Крепостного района, причем в последнем восстанавливалось Морское управление, и приказ был отдан о назначении адмирала «Начальником Владивостокского Крепостного района и Командующим Боевыми Флотилиями Дальнего Востока»… Но не судил Господь…

Третья группа моряков прибыла из Благовещенска во главе с покойным капитаном 1-го ранга Шутовым⁸⁴ (лейтенант Белоусов⁸⁵, Крапин⁸⁶, мичман Йорк⁸⁷ и др.), и наконец, четвертая – буквально спасенная (также покойным) поручиком по Адмиралтейству Залогой⁸⁸, во главе со ст. лейтенантом Вуичем⁸⁹, перенесшая страшные лишения, с отмороженными конечностями, – прибыла из-под Хабаровска, с Амурской речной флотилии, бывшей в распоряжении атамана Калмыкова⁹⁰.

Далее следуют господа офицеры, пробиравшиеся в Харбин из Приморья, Приамурья и других мест, как В.Н. Кондрашов⁹¹, врач флота Н.Н. Волховской⁹² и др.

После окончания работ на концессиях Восточной линии Кит. Вост, железной дороги в Харбине адмирал М.И. Федорович поселился оседло, и у него зародилась мысль об объединении моряков военного флота, подобно тому как в это время по инициативе штурмана дальнего плавания Михайлова намечалось к образованию общество моряков торгового плавания, или, как тогда называл его инициатор, «Общество Моряков Соленой Воды».

Приглашенные 6 ноября 1924 г. адмиралом моряки «за гусем» высказались за необходимость дальнейшего общения и организацию докладов и более регулярных собраний.

Первое организационное собрание в другой знаменательный день для флота – 6 декабря, в день Праздника Флотских Экипажей, состоялось на квартире лейтенанта Дмитриева, коему, как работавшему в сборнике «Весь Харбин», и было поручено, по имеющимся у него адресам, собрать к себе господ морских офицеров, что и сделало Дмитриева первым фактическим секретарем кружка. На квартиру Дмитриева прибыли девять человек: К.А. Федорович, ст. лейтенанты Кондрашов и Жемчужин, лейтенанты Серапивин⁹³, Малявин⁹⁴, Ульрих⁹⁵, Дмитриев, мичман Васильев⁹⁶ и поручик по Адм. Запрудин. Кружок морских офицеров в Харбине получил бытие, и трое офицеров, бывшие свидетелями его рождения, таким образом, являются сегодня одновременно с кружком и юбилярами, и по случайности – его президиумом, ибо В.Н. Кондрашов его председатель, М.И. Запрудин казначей, а нижеподписавший – секретарь. Из прежних шести основателей адмирал Федорович, Дмитриев и Малявин здравствуют в Шанхае; Серапинин в Австралии, а мичман Васильев отнесен нами на кладбище – мир его праху! И только Ульрих, хотя и в Харбине, но изгнан, ибо, согласно единогласному постановлению общего собрания кружка от 30 декабря 1930 г., всякое общение с ним членов кружка воспрещено. Постановление утверждено адмиралом.

В течение 1925–1926 гг. в кружок вступили: лейтенанты Шульговский⁹⁷, Подольский⁹⁸, полковник артиллерии Ильин, доктор Волховской, священник Шалабанов, мичман Миштовт⁹⁹, Слюз¹⁰⁰, Кузнецов, Соколов, поручик Залога и гардемарин Андрианов¹⁰¹.

Увеличение личного состава кружка породило мысль о переименовании кружка в Кают-компанию, что и было сделано. Одновременно был организован Суд чести, причем было предположено всех желающих быть принятыми вновь в К.-К. предварительно направлять в Суд чести, отзыв которого был бы решающим и обжалованию не подлежал. Суд чести разбирал также и некоторые мелкие недоразумения, касающиеся членов К.-К. В то же время была основана библиотека и за счет К.-К. была произведена выписка для общего пользования заграничных специальных изданий по военно-морским вопросам. В заседаниях К.-К. делались регулярные доклады на морские темы, в частности на животрепещущий вопрос «Тихоокеанские проблемы», будировавшийся тогда в заграничной прессе. В то время еще не было переводов этих специальных изданий на русский язык, и таковые прочитывались в К.-К. по первоисточникам с листа, переводимым главным образом бывшим помощником военно-морского агента в Японии, лейтенантом Серапининым. Эти проблемы докладывались в К.-К. задолго до того времени, как они были вынесены в Харбине на кафедру и в прессу докладчиками, генералом Андогским¹⁰² и др. Доклады Серапинина отличались всегда продуманностью и слушались в К.-К. с интересом, и отъезд Александра Васильевича в Австралию явился для К.-К. большой потерей. Часто делал доклады также полковник Ильин, выбиравший темы главным образом из заграничных газет, ибо, как сотруднику газеты «Русский Голос», ему легко можно было иметь под рукой нужный материал. Доклады делали и другие члены К.-К.

Жизнь в Харбине никогда не баловала моряков – безработные были всегда. В поисках выхода была сделана попытка в 1926 г. летом устроить безработных членов К.-К. в Китайский Шаньдунский флот и в организовавшийся там Русский отряд генерала Нечаева. Были на заседании избраны два офицера, Ильин и Малявин (последний сам просил, как безработный, отправить за общий счет его и тем помочь ему устроиться там в первую очередь). Эти два офицера отправились делегатами в Цинанфу для зондирования почвы. На этом заседании впервые присутствовали два адмирала: М.И. Федорович и, в качестве гостя, Клюпфель¹⁰³, возглавляющий К.-К. в Калифорнии и там скончавшийся. К сожалению, вышеупомянутая поездка никаких результатов для кружка не дала, так как Малявин не мог устроиться в Шаньдуне за неимением офицерских вакансий, а начинать карьеру с рядового он и сам не пожелал. На обратном пути наши делегаты едва не попали в карантин, ввиду объявления района неблагополучным по холере.

С целью сделать общение между кают-компанейцами еще более тесным и перезнакомить между собою и семьи моряков был устроен зимой в подвале Доценко первый закрытый и строго семейный маскарад, снимки с участников коего до сих пор висят на стенах квартир моряков. В группе снят и офицер Германского Императорского флота, случайно оказавшийся в Харбине и попавший на наш маскарад. В центре снимка адмирал в форме боцмана с дудкой, держащий в одной руке Андреевский флаг, а в другой линек.

Маскарад прошел блестяще, веселились искренне от души до самого утра. В обществе скоро узнали про вечер, и о моряках заговорили. Тогда в том же сезоне, 25 марта, был устроен в «Орианте» вечерний чай, на котором было 50 человек посторонних приглашенных с самым строгим выбором. В приглашении указывалось, что моряки просят пожаловать к ним на фокстрот от 5 до 8 вечера, причем в приглашении предварялось, что в следующий раз гости будут приглашены уже от 8 до 5 утра, чтобы веселиться целую ночь напролет. Этот анонсированный вечер беспрерывного фокстрота заставил уже заранее добиваться чести быть приглашенным на Морской вечер, попасть на него было очень много желающих, и поэтому на 3 мая 1926 г. в зале гостиницы «Новый мир» (на второй день праздника Светлого Христова Воскресения) моряками было роздано уже 200 пригласительных карточек.

Враждебной морякам кликой были приняты все меры к срыву анонсированного вечера, забастовали все служащие «Нового мира», ушел буфетчик, захватив с собой ключи, скрылась прачка со столовым бельем, и даже заодно с официантами ушел и метрдотель, еще только накануне уверявший, что он сам бывший офицер. «Бывший» он оказался в полном смысле этого слова, ибо профсоюзный приказ ему оказался приемлемым. Не ушел только повар, бывший судовой кок, и привязанность его к флоту восторжествовала, и он, несмотря на приказ, не покинул своего так нужного в этот день поста.

Экстренно принятыми мерами был прорван фронт профсоюзного нажима, и вечер состоялся. Правда, вместо скатертей столики были покрыты наспех купленным в китайской лавке коленкором, вместо официантов маячили редкие фигуры откуда-то взятых и наскоро облаченных в ресторанную «форму» добровольцев и даже часть музыкантов была выхвачена из какого-то иного оркестра; и несмотря на все, этот вечер блестяще удался, веселье было до утра, и никто из гостей даже не узнал об этом организованном походе на моряков, так позорно провалившемся. Со всех сторон поступали просьбы к адмиралу повторить Морской вечер, и поэтому моряки вынуждены были устроить подряд два вечера в Пожарном обществе (27 декабря 1926 г. и 31 января 1927 г.), причем на последний вечер пришло столько гостей, что в огромном здании не хватало ни столов, ни стульев, а в ресторане напитков и кушаний, а во время танцев была такая толчея, что нужно было искусно лавировать, чтобы не сталкиваться с другими танцующими парами. Присутствовало вместе с устроителями не менее 400 человек. Благодарной публикой был поднесен адмиралу подарок, не имеющий цены, но представляющий из себя очень оригинальную вещицу тонкой кропотливой работы. Это был портсигар, сделанный целиком из хлебного мякиша и отлакированный; на одной из крышек был изящно выделан из золота адмиральский погон с орлами, а на другой – Двуглавый Орел и дата…

Публика была в восторге от вечера, а устроители в ужасе от такого наплыва гостей…

В 1925 г. «6 ноября» было отпраздновано в ресторане «Самсон», а в следующем – в ресторане «Русская Изба»… К этому году относится вхождение в К.-К. гостем лейтенанта Мацукетти, офицера Итальянского Королевского флота, назначенного в Харбин врем. исп. должность итальянского консула. Одновременно вступил и мичман Кузнецов. Лейтенант Мацукетти владел французским языком и посещал собрания К.-К. на общем основании, причем из уважения к гостю, не говорившему по-русски, беседы за столом велись на французском языке. Лица же в нем слабые дипломатично оказывались на другом конце стола, дабы случайно «не посрамить земли русской» в случае невольного вопроса со стороны дорогого гостя, впрочем, все было мило и хорошо, только все немного подтягивались и разговоры велись в ровных тонах, голоса никогда не повышались. Уезжая, лейтенант Мацукетти дал банкет, ему ответили тем же, и расстались лучшими друзьями.

От членских взносов и вечеров у К.-К. стали накапливаться некоторые суммы, конечно весьма скромные, которые никогда не лежали под спудом, а употреблялись на пополнение библиотеки и на благотворительную помощь и ссуды господам членам К.-К. Первая ссуда была выдана, согласно личной просьбе, мичману Соколову, в сумме 20 иен, на покупку билета в Тяньцзин, где он устроился на службу. Ссуда была своевременно возвращена. Так автоматически начала свою работу касса взаимопомощи К.-К. Так как ссуды были беспроцентные и давались свободно, то к ним и прибегали многие, и фактически касса К.-К. была всегда пуста. Жизнь показала, что ссуды не всегда возвращались в срок, а зачастую и совсем не возвращались, равно как и не всегда исправно поступали и членские взносы. Этот вопрос был неоднократно обсуждаем, и, наконец, решено было его упорядочить включением в вырабатываемый устав пунктов, гарантирующих возвращение ссуд. Выработка устава внесла в мирную жизнь К.-К. страсти, и при обсуждении того или иного пункта иногда мнения отдельных членов резко расходились. Под влиянием двух-трех появилась и поддерживалась некоторыми членами К.-К. тенденция о возглавлении ее не единолично старшим из моряков – адмиралом, а коллегией из трех лиц, избранной по большинству голосов, причем в этом случае им отводилась жалкая роль – подписание готовых уже постановлений. Желание настоять на своем в указанном смысле породило первые раздоры в К.-К. Начались ссоры, интриги, жалобы, словом, все то, что свидетельствует о начале упадка дисциплины. Были случаи разбора этих мелких интриг Судом чести. А однажды пришлось даже созвать совет из старших офицеров для суждения о грубости, допущенной на словах лейтенантом Шульговским в отношении председателя К.-К. Единогласным решением совета на последнего было наложено дисциплинарное взыскание в виде не приглашения его на четыре ближайших заседания К.-К. Столь легкое взыскание было на него наложено потому, что советом было принято во внимание его возбужденно-невменяемое состояние, и его поступок был вызван закулисным влиянием на него Ульриха; таково было тогда общее убеждение. Способ подачи коллективного императивного требования, вместо установленных единоличных рапортов для сношения со старшим начальником, свидетельствовал об ослаблении дисциплины у подписавших и о закулисных влияниях извне. Видна была чья-то направляющая злая воля, направленная на разложение К.-К. путем взрыва ее изнутри, подписи под заявлением просто собирались.

Накануне очередного собрания адмиралом было созвано в «Русском Доме» совещание из офицеров, не подписавших коллективного заявления. Ознакомившись с этим заявлением, господа офицеры, как бы принимая на себя моральную ответственность за непредотвращение подачи, сделанного без их ведома, заявления, каждый отдельным рапортом, поданным на имя председателя К.-К., просили об отчислении их от К.-К. с просьбой образования Харбинского морского кружка на новых началах с безусловным подчинением старшему начальнику и назначением должностных лиц председателем вместо выборной системы. Такого рода рапорты подали: ст. лейтенанты Кондрашов и Жемчужин, лейтенанты Дмитриев и Подольский, мичман Миштовт, поручик по адмиралтейству Запруд ин и подпоручик Залога, доктор Волховской и священник Шалабанов, т. е. девять человек.

Симптоматично, что это возрождение кружка состоялось в «Русском Доме», где и сейчас собрались мы все по случаю юбилея кружка. Приятным считаю отметить, что с того момента за семь лет никаких дрязг и кляуз не было, до настоящего времени Суд чести более ни разу не собирался, да и поводов для этого не было.

На очередное собрание К.-К. большинство подавших рапорты уже не пришли, предоставив разрешение вопроса всецело адмиралу. Прибыв на собрание и убедившись, что уговорить подписавших коллективное требование невозможно, адмирал заявил, что как старший начальник в Харбине он закрывает К.-К. и одновременно отдает приказ о зачислении в Харбинский Морской кружок тех из господ офицеров, которые пожелают вступить в него, подав отдельные рапорты, и подпишут соответствующее обязательство. Затем адмирал объявил заседание закрытым и покинул собрание. Так был образован теперешний Морской кружок офицеров, который и по сие время дружной, тесной семьей идет по пути данного при вступлении в него обещания.