Текст книги "Новое прочтение старых газет"

Тревожное время

Василий Дмитриевич Грачёв внимательно следил за газетами, жадно читал всё, что касалось партийной работы.

Правда, времени ответственному секретарю угоркома не хватало (иметь восемь иждевенцев в 1921 году – дело нешуточное), общеобразовательной и политической подготовкой похвалиться он тоже не мог (в ряды РКП(б) вступил 18 лет, 12 апреля 1917 г., целиком отдался революции). Несмотря на всё это, демобилизованный по болезни из рядов Красной Армии бывший военный комиссар отдельной дивизии старался оправдать высокое доверие товарищей по партии.

Всё внимание президиум угоркома, партийный вожак после VI уездной партконференции сосредоточили на пропаганде решений X съезда РКП(б), на воспитании коммунистов и сплочении ячеек.

10 сентября угорком провёл совещание ячеек общегородской организации РКП(б). Василий Дмитриевич выступил на нём с докладом об их роли в хозяйственной жизни предприятий.

– Мы, по существу, ничего ещё не сделали, – говорил он, – чтобы обогатить содержание работы ячеек. До сих пор они в основном занимаются пропагандистско-воспитательной работой. Мы обязаны превратить их в основные боевые органы хозяйственной работы партии.

Василий Дмитриевич призвал коммунистов активнее бороться с труддезертирством, лентяйничеством и шкурничеством, с расхитителями государственной собственности.

Угорком использовал для пропаганды идей партии газету «Северный рабочий», районные партийные собрания и беспартийные конференции. Определенную роль в политическом воспитании членов РКП(б) сыграла партийно-советская школа. Открылась она 2 октября. 40 курсантов разместили в специальном общежитии. Они занимались ежедневно по 6 часов. Программа курсов была рассчитана на 2,5 месяца (действовала партсовшкола до конца года, закрылась из-за отсутствия продовольствия, обмундирования и учебных пособий).

Никто из членов угоркома, в том числе и Грачёв, работой не были удовлетворены. Их особенно беспокоило поведение отдельных старых коммунистов, которые игнорировали решение VI партконференции. Они вместе с беспартийными разглагольствовали о том, что, мол, энтузиазм, вызванный революцией прошёл. Своими демагогическими высказываниями сеяли в массах панику, способствовали сокращению численности общегородской партийной организации. Нужны были более действенные меры. Какие? Президиум угоркома конкретно ответить на этот вопрос не мог.

Однажды, когда от раздумий особенно болела голова, в руки Василия Дмитриевича попал 190-й номер газеты «Правда» за 28 августа 1921 г.

– «Новые времена, старые ошибки в новом виде», – вслух произнёс он заголовок статьи В. И. Ленина и тут же, как всегда, не откладывая в долгий ящик, стал читать. Прочитал раз, два, три, пригласил к себе сотрудников укома. Совместно обсудив статью, решили ознакомить с ней всех коммунистов на очередном общегородском собрании ячеек.

Члены РКП(б) Надеждинска собрались 6 октября. Пришли даже те, которые давно потеряли связь с партией. В назначенное время в зале установилась напряженная тишина. В ней отчётливо слышался голос Василия Дмитриевича, читавшего статью:

– Шаг за шагом, вершок за вершком – иначе двигаться вперёд по такой трудной дороге, в такой тяжёлой обстановке, при таких опасностях, такое «войско», как наше, сейчас не может. Кому «скучна», «неинтересна», «непонятна» эта работа, кто морщит нос или впадает в панику, или опьяняет себя декламацией об отсутствии «прежнего подъёма», «прежнего энтузиазма» и т. п., – того лучше «освободить от работы» и сдать в архив, чтобы он не мог принести вреда, ибо он не желает или не умеет подумать над своеобразием данной ступени, данного этапа борьбы.

Слова брали за душу. Каждому присутствующему казалось, что Ленин прочитал давно волнующие его мысли, вышел на трибуну и сказал: в том-то и том-то ты прав, а в этом тебе ещё надо разобраться; помни, будущее – в твоих руках.

Первым после Грачёва на трибуну поднялся Сапожников, говорил он мало, но с таким воодушевлением, с такой страстью, что кто-то в зале не выдержал, громко сказал:

– Иван Петрович, душу нашу успокойте, откройте завод, рабочая сила распыляться не будет, поднимется у нас настроение, мелкобуржуазную стихию быстрее победим.

Не похоже было, что реплику бросил озлобившийся человек. Нет, говорил старый исстрадавшийся по родному предприятию рабочий.

– Позвольте мне сказать несколько слов, – с места поднялся заместитель председателя Богословского райметалправления М. К. Ошвинцев[10]10
  М. К. Ошвинцев (1889–1939), хозяйственный деятель, кандидат в члены ЦК ВКП(б), председатель исполкома Уральской области (1925–1928), Член Комиссии совконтроля СНК СССР (1937). Арестован (1937), расстрелян (1939), реабилитирован (1956).


[Закрыть]. Михаил Константинович приехал в Надеждинск из Тюмени 15 августа 1921 г. по направлению Уралпромбюро. Родился он в 1889 году в семье бисертского рабочего, окончил начальную школу, чертёжные и химические курсы. Считал себя по профессии практиком-металлургом. В своё время заведовал Бисертским доменным заводом, там же потом председательствовал в исполкоме Совета, являлся членом окружного делового совета. С сентября 1918 года до последнего назначения служил в Красной Армии. В ряды ленинской партии вступил в 1907 году. – Товарищ тут на пуске завода настаивает. Президиум угоркома РКП(б) обсудил мой доклад по этому очень злободневному вопросу. Долго мы судили-рядили и решили: пуск предприятия признать не возможным.

Зал недовольно зашумел.

– Доменщикам повысьте норму продпайки, пусть хоть они начнут работы, – настаивал всё этот же голос.

Когда в зале снова установилась тишина, Михаил Константинович сказал:

– При новой системе снабжения – по принципу производственного эффекта – повышение пайка одному цеху без гарантии полного и бесперебойного снабжения продовольствием всего предприятия недопустимо. Это политическая ошибка. Спрашиваете, почему? Потому, что доменщики будут питаться за счёт других рабочих. Нужно гарантированное наличие продовольствия. Президиум обратился за помощью в Уралпромбюро и губком партии. Надеемся на скорое решение этой проблемы. Но независимо от этого мы должны сплачивать свои ряды, чтобы активно участвовать в той борьбе, к которой нас призывает Ленин.

Собрание рекомендовало обсудить статью в каждой партийной ячейке.

Преграда на пути

В воспоминаниях Рутгерса есть такие строки: «Ленин умел чутко подходить к иностранным рабочим и по-товарищески направлять их на верный путь». Это умение Ильича Себальд испытал на себе.

Рутгерс взялся за осуществление своего проекта с самыми добрыми намерениями. Поддержка Ленина воодушевила его. Себальд, насколько это было возможно, добросовестно выполнял второе поручение родного ему человека.

Однако было бы ошибкой считать, что экспедиция за две-три недели, проведённые на Урале (в Надеждинске и того меньше), глубоко, всесторонне изучила местные условия, наметила хорошо аргументированный конкретный план эксплуатации Богословского района. Кстати, она и не ставила перед собой такую задачу.

Мартенс же вслед за Рутгерсом, осмотрев заводы Урала, в том числе и Надеждинский, упрекнул группу американских специалистов в том, что её предложения отличаются незрелостью, непродуманностью и незнанием положения дела на уральских предприятиях. Он подверг сомнению целесообразность финансирования проекта.

В телеграмме, отправленной с Урала на имя Ленина, Мартенс утверждал, что финансовая помощь государства не должна иметь места. Он настаивал на полном самоснабжении эмигрирующих рабочих, просил Владимира Ильича до его приезда окончательно вопрос не решать.

Ленин доверял коммунисту с 1893 года, бывшему представителю РСФСР в США, считался с его мнением. В ответной телеграмме Мартенсу, он писал, «что Рутгерс настаивает на немедленном решении его дела и сдаче части Кузбасса и Надеждинского завода группе американских рабочих, мотивируя спешность необходимость для представителя группы Кальверта выехать в Америку немедленно». Далее в телеграмме говорилось: «Не хотел бы решать без вас … Сообщите… когда будете в Москве… как оцениваете торопливость Рутгерса».

Себальд не хотел дожидаться приезда Мартенса. Ленин в телеграмме назвал одну из причин его торопливости: представители инициативной группы, в том числе сам Рутгерс, спешили выехать за границу для вербовки добровольцев, спешили отправить в Надеждинск и Кемерово первые небольшие группы эмигрантов для развёртывания подготовительных работ.

Нельзя сбрасывать со счетов и эмоциональную сторону этой торопливости. Непосредственные наблюдения за ходом социалистического строительства, неизгладимые впечатления (не только от Надеждинского завода), полученные Рутгерсом во время поездки в Сибирь и на Урал, имели определённое значение в его поведении. Себальд стремился во что было ни стало помочь Советской России поставить на ноги тяжёлую индустрию, внести свою лепту в строительство самого справедливого, самого прогрессивного на планете общества, которым в труднейших условиях первых лет Советской власти занималась Коммунистическая партия во главе с Ильичём.

Ленин прекрасно всё это понимал. Поэтому, доверяя Мартенсу, он нисколько не сомневался в искренности Рутгерса. Владимир Ильич «с самого начала, отмечал позже Себальд, – высоко ценил значение этого предприятия как практическое доказательство интернациональной солидарности». Он терпеливо, тактично направлял иностранных товарищей на правильный путь. Ленин учитывал при этом: эмоциональное начало у них могло быть подчас сильнее того, что идет от сознания. Нечто подобное и произошло с Рутгерсом 30 сентября.

В этот день очередное заседание СТО под председательством Ленина обсуждало (в числе прочих) вопрос заключения договора с инициативной группой. Себальд, выступая на этом заседании, дал волю своему негодованию, «с некоторой нервностью протестовал против… отсрочки», вызванной отсутствием Мартенса. Он, по словам Ленина, «держал… речь «угрожающую»(выражаясь мягко), что-де мы ждать не хотим и не будем, вы поддаётесь саботажнику, «мы не из-за денег» работаем и т. п.».

Осложнение в переговорах, близившихся к концу, было вызвано тем, что Рутгерс и Кальверт выдвинули перед СТО новые условия. Они утверждали, что задуманную автономную в своих внутренних делах промышленную колонию в ходе затянувшихся переговоров заменили якобы целиком зависимым от ВСНХ предприятием, основанном на коммерческих началах.

«Ленин послал мне тогда, – вспоминал Себальд, – записочку примерно такого содержания: «Дорогой т. Рутгерс! Не волнуйся, дело обстоит хорошо, и тебе гарантирую не только некоторую свободу, но и полную свободу» (речь шла о внутренней организации и о бюрократическом вмешательстве, которого мы пуще всего опасались при организации предприятия)».

Совет Труда и Обороны пошёл навстречу Рутгерсу, подтвердил принципиальное согласие на заключение договора, поручил заместителям наркомов труда и РКИ А. М. Аниксту и В. А. Аванесову от имени СТО обратиться с письмом к инициативной группе. 1 октября они писали Рутгерсу и Кальверту: «Задержка окончательного утверждения договора вызвана исключительно практическими соображениями, необходимостью согласования вопроса с т. Мартенсом, как руководителя отдела металла ВСНХ. Мы должны подтвердить, что мы оказываем полное доверие Вашей группе…». СТО решил также «немедленно вызвать Мартенса в Москву».

Владимир Ильич не ограничился запиской. Он сразу же после заседания направил письмо одному из членов Политбюро ЦК и исполкома Коминтерна с просьбой, чтобы он «лично воздействовал на Рутгерса в направлении: не уезжайте! не нервничайте! дождитесь Мартенса!»; телеграмму в Уралпромбюро с сообщением о срочном вызове Мартенса.

Спустя 24 года, Рутгерс с нескрываемым чувством раскаяния напишет: «Наше нетерпение было недопустимой переоценкой важности наших планов по сравнению с другими гигантскими задачами СТО».

1922 год. Надеждинский завод. Газоэлектрический цех.

Иосиф Абрамович Тетельбаум – заведующий цехом, во втором ряду в пиджаке поверх светлой куртки.

Петр Михайлович Вавилов – технический директор завода, горный инженер. В центре с тростью.

И. И. Субботин, зам. председателя правления Богословского горнозаводского треста, инженер, справа от П. М. Вавилова.

И. П. Сапожников – директор завода, слева от П. М. Вавилова.

М. К. Ошвинцев – председатель правления Богословского горнозаводского треста, рядом с И. П. Сапожниковым.

Снежинки

Сапожников не ожидал быстрой отдачи от того заседания угоркома РКП(б), которое обсуждало вопросы пуска завода, поэтому не удивился принятому им решению.

Другой бы на его месте давно опустил руки, Иван Петрович, наоборот, чем дальше отодвигался день открытия завода, тем энергичнее действовал, с раннего утра до позднего вечера пропадал на разных участках производства, стремился хоть этим облегчить душевную боль.

Но чем бы ни занимался Иван Петрович, от бумаг он уйти не мог. Иногда Сапожников вынужден был заглядывать в свой кабинет.

На этот раз документов скопилось больше, чем обычно. Добрую половину их составляли заявления рабочих. О чём только не просили они заведующего.

Где-то к середине дня Иван Петрович пробежал глазами последнее заявление:

«Я, Андрей Чувашов, обращаюсь к Вам, тов. Сапожников, с великой просьбой снабдить меня хотя бы обмундированием 1ш. брюк, я ввиду того осмеливаюсь Вас просить потому, что я абсолютно ничего не получал советского, а николаевское всё обносилось, и я думаю Вы войдёте в моё критическое положение».

Сапожников поднялся из-за стола, подошёл к окну, ещё раз прочитал заявление, задумался и вспомнил один эпизод, связанный с приездом М. И. Калинина.

Михаил Иванович, осматривая завод, увидел, что у прокатчиков нет производственной одежды. Горячие клещи, которыми захватывался раскаленный металл, они брали почти голыми руками. В мартеновском цехе он наблюдал, как рабочие то и дело подпрыгивали по раскалённому полу, на который попадали брызги расплавленного металла. Они боялись обжечь ноги, обутые в дырявые лаптишки или верёвочные чуни.

Кто-то из местных руководителей, сопровождающих Калинина по заводу сказал:

– Скоро мучения рабочих кончатся. Недалёк тот день, когда они заживут так, как об этом давно мечтают.

Выступая с речью на общегородском митинге, Михаил Иванович так ответил этому ответственному товарищу:

– Я, вопреки мнению одного из наших представителей, скажу: не скоро наступит то время, когда вы получите полное, необходимое количество продуктов и в особенности одежды и мануфактуры. Одним словом, когда бы вы сказал, что вы сыты, одеты и сравнительно с уютом можете жить.

«Что представляет из себя Чувашов? Ходит он на работу или дома сидит? – размышлял Иван Петрович, глядя на пушистые снежинки, падающие за окном. – Слушал ли он Калинина, а если слушал, то о чём сейчас думает?».

На площади перед зданием заводоуправления неожиданно показалась группа рабочих. Впереди шёл старик в шапке с одним отвислым ухом, в залатанном домотканом зипуне старинного покроя, в поношенных лаптях. Под окном пришельцы остановились, столпились вокруг вожака, о чём-то заспорили.

Иван Петрович внимательно присмотрелся и немало удивился: возглавлял группу тот самый мужчина, который говорил с ним на сплаве о буржуях. «Надо спросить, как его зовут, – решил Сапожников. Группа тем временем направилась в здание заводоуправления.

– Андрей, значит, я, Чувашов, печки ремонтировал в мартеновском цехе, – переступив порог кабинета, старик отрекомендовался сам и представил товарищей, среди которых оказались доменщики и мартеновцы.

На вид Иван Петрович дал Чувашову 70 лет, ему же в тот год исполнилось 65. Сапожников хотел сказать: «Отдыхал бы ты, старина», – да раздумал, чтобы не обидеть человека.

Но Чувашов угадал потаённую мысль Ивана Петровича, без обиды, с достоинством сказал:

– Я сын батрака, и пока, значит, ноги носят меня, помогу рабоче-крестьянскому правительству восстановлять промышленность.

Слушая Чувашова, глядя на голодных, полураздетых людей, Сапожников пытался найти ответ на вопрос: зачем они пожаловали? И не находил его. Рабочие, переглядываясь, молчали, мялся с ноги на ногу Андрей.

«Если по заявлению пришёл, причём тогда остальные рабочие? Может, разговор, начатый на сплаве, хотят продолжить? – подумал Иван Петрович и сказал:

– Тогда, батя, свои приезжали. Наш завод не буржуям, а иностранным рабочим правительство собирается сдавать.

– Об этом я уже, Иван Петрович, знаю, – степенно отвечал Андрей. – С рабочим, значит, будь он американец, поляк, японец, мы всегда найдем общий язык. Только не можем больше ждать, наблюдать, как бездействуют наши мартены и домны.

– Что же вы предлагаете?

– Пустить, значит, одну домну, немедля начать подготовку к пуску мартеновской печи.

– Так это я недавно на общегородском собрании ячеек слышал, – сказал Сапожников сразу почему-то сообразил, что голос с места в зале подавал Андрей, и добавил: – Сам, наверное, на этом собрании был, помнишь, о чём Ошвинцев говорил.

– И это мне известно. Только незачем, значит, нам с Вами старое ворошить, Ленин-то как говорит: шаг за шагом. Давайте сделаем первый шаг.

– Но у нас же совершенно нет продовольствия.

– Мы вот посоветовались с товарищами, – рабочие в знак согласия кивнули головами, – и решили: начнём, значит, без продовольствия.

Сапожников почувствовал, как совершенно неожиданно к горлу подкатил комок. Он испугался приступа мгновенной слабости, отвернулся к окну, начал читать уже знакомый ему текст заявления: «я абсолютно ничего не получал советского…».

– Так мы, значит, Иван Петрович, пошли…

На улице кружились, падали на землю белые, чистые, первые чистые октябрьские снежинки.

Буквально на другой день 15 октября, организационное заседание нового комбинированного Богословского горнозаводского районного правления заслушало сообщение Сапожникова и удовлетворило просьбу рабочих. Коллегия решила домну пустить немедленно, мартеновскую печь не позднее 1 ноября (к этому же сроку в сортопрокатном цехе скомплектовать вторую смену).

Комбинирование всех основных и подсобных предприятий Уралпромбюро осуществило по рекомендациям комиссии Мартенса. Оперативное руководство новой хозяйственной единицей оно возложило на коллегию райуправления, председателем которой назначило В. С. Гулина, его заместителем – М. К. Ошвинцева, техническим руководителем – И. И. Субботина. Надеждинский завод оставался на начавшийся операционный год (октябрь 1921 – сентябрь 1922 гг.) на государственном снабжении. Коллегия Главметалла ВСНХ и ЦК Всероссийского союза рабочих металлистов (ВСРМ), решая продовольственный вопрос, также, видимо, руководствовались теми рекомендациями[11]11
  Управление экономикой в системе диктатуры пролетариата. Медленно, сложно, малоэффективно.
  Утверждение, что доменное производство на Надеждинском заводе полностью останавливалось сомнительно.


[Закрыть].

18 октября одна из семи домен после трёхмесячного перерыва выдала первую плавку.

Завод ожил!

До свидания, Москва!

Вещи сложены в саквояж, ленинская инструкция с условиями для вступления в промышленную колонию переписана на тонкий шёлк вшита под подкладку пиджака. Сегодня, 24 октября, в 5 часов вечера поезд уйдет из Москвы.

В комнате Рутгерса собралась вся инициативная группа. Кальверт, как всегда, возбуждён, высказывается долго, торжественно.

– Послушать тебя, можно подумать, что половина рабочего класса Америки собралась ехать в Советскую Россию, – необычно приглушенным голосом сказал Рутгерс и взглянул на стрелку часов, минуту помолчал, продолжал: – Мы взвалили на свои плечи тяжёлую ношу, нам не мешает на прощание обменяться несколькими деловыми словами.

В компании друзей Себальд умел и любил повеселиться, пошутить. На этот раз он выглядел уставшим, разговаривал мало, больше слушал товарищей. Рутгерс улыбнулся только тогда, когда Хейвуд (явно из желания отсрочки разговора) вспомнил несколько полуанекдотичных эпизодов из своей жизни, потом он принялся объяснять Кальверту, где каких его родственников и друзей разыскать в Америке, какой привет передать.

Себальд решил не мешать товарищам, окончательно ушёл в себя. Теперь, когда второй шаг был сделан, эпизоды последних дней пребывания в Москве всплывали со дна его памяти один за другим.

Вспомнились первые дни месяца. Мартенс 7 октября вернулся с Урала в Москву. Он не медлил ни одного дня. Сразу же повёл наступление на проект Рутгерса. Себальд не сдавался. Мартенс разгорячился не меньше, чем Рутгерс 30 сентября, вовсе хотел было отказаться от дальнейших переговоров. Ленин выручил инициативную группу. «План Рутгерса, – написал он Мартенсу, – надо ИСПРАВИТЬ …, а непросто отбросить».

День за днем Владимир Ильич скрупулёзно уточнял пункты соглашения Советского правительства с инициативной группой. Доверяя Мартенсу и Рутгерсу, он избегал даже малейшей неточности в этом большом, ответственном деле, не давал повода для того, чтобы кто-то злоупотребил его доверием. Он предвидел: в случае провала дела Себальда международного скандала не миновать.

В записке секретарю ЦК РКП(б) В. М. Молотову Ленин писал:

«Предлагаю СНАЧАЛА решить в ЦК: вопрос политический, и ОБЯЗАНО вмешаться Политбюро, ибо расход ЗОЛОТА…

Вопрос трудный:

ЗА: ЕСЛИ выполнят обещанное, польза будет гигантская…

ПРОТИВ: выполнят ли?

Ленина особенно беспокоил состав будущего правления АИК – Кузбасс», деловые качества тех людей, которые брались выполнять государственную, политической важности работу. Очень высоким требованиям, которые Ильич предъявлял к руководителям, никто из членов инициативной группы полностью не отвечал.

Рутгерса Ленин характеризовал: «прекрасный товарищ, пропагандист, едва ли администратор», «как бы не впал в левизну». Владимир Ильич, видимо, имел в виду ошибки, допущенные Рутгерсом и его товарищами при выработке тактической платформы Амстердамского бюро III Интернационала, его излишнюю доверчивость к ИРМ.

«Хейвуд, – утверждал Ленин, – только агитатор, полуанархист», «больше сентиментален, чем деловит», «Кальверт – архиговорлив». Прекрасно понимая идеологию ИРМ, Ленин предполагал, что в проекте создания Урало-Кузнецкого комбината Хейвуда и Кальверта привлекла прежде всего возможность, как они полагали, переделки капиталистического общества в социалистическое с помощью одной только высокоразвитой крупной индустрии, руководимой самими рабочими. Хейвуд неспроста по приезде в Россию сразу же спросил у Ленина: «В Советской России рабочие управляют промышленностью?».

Во взглядах лучших представителей ИРМ глубокая преданность делу рабочего класса мирно уживалась с недооценкой решающего значения борьбы за диктатуру пролетариата, руководящей роли в этой борьбе его авангарда – политической партии.

«Гарантий деловых у нас нет никаких, – беспокоился Ленин. – Увлекающиеся люди, в атмосфере безработицы, наберут группу «искателей приключения», кои кончат склокой».

* Как росло производство Надеждинского завода до 1917 года (управляющий заводом Е. А. Таубе) и как оно мощно рухнуло после национализации, когда в правлении Богословским горным округом верные ленинцы оставили всего одного инженера, видно из таблицы, приведённой в Энциклопедии металлургических заводов Урала (2001 г.):

* 1921 г. 28 октября.

Ленин принимает (с 12 час. 15 мин.) представителя Американской объединенной компании медикаментов и химических препаратов А. Хаммера, беседует с ним в течение полутора часов на английском языке о его отце Ю. Хаммере, о пребывании в РСФСР, о возможности признания США Советской России, высказывает свое мнение об Америке, как о стране, где капитализм достиг наибольшего развития, о том, что в Советской России будет достигнута такая же производительность труда, как в США, но с принципиальной разницей, ибо средства производства будут в руках государства и, таким образом, весь продукт национального труда будет достоянием народа, а не добычей небольшого числа частных предпринимателей; приглашает американцев приехать в Россию и помочь в восстановлении промышленности.

А. Хаммер вспоминал: «Хотя Ленин никогда не бывал в Америке, но был осведомлен о ней более, чем американцы».

В. И. Ленин, ПСС, т.53, с.324

Он не согласился с предложением Рутгерса о составе руководителей колонии и слишком больших финансовых обязательствах Советского правительства (в сравнении с первоначальными намётками сумма, запрашиваемая инициативной группой, возросла в два раза).

Представленный Лениным проект постановления ЦК РКП(б) и СТО предусматривал увеличение количества членов правления колонии, принимавших ответственные решения, за счёт нескольких видных представителей американского рабочего движения. Владимир Ильич затребовал строго ограничить затраты Советского правительства 300 тысячами долларов. В его записке члену президиума ВСНХ, кандидату в члены РКП(б) председателю комиссии по заключению соглашения В. В. Куйбышеву говорится:

«Не выйдет ли наш расход 600000 долларов? Или добавить ясно: по 100 долларов на 3000 человек для Надеждинского завода и только?».

Владимир Ильич не разделял точку зрения Рутгерса, утверждавшего, что 2000 рабочих готовы в любое время уехать из Надеждинского завода. Ленин помнил встречу с Андреевым и Курлыниным в первые дни Советской власти, Декрет о национализации Богословского округа[12]12
  Декрет о национализации, который поспешили получить надеждинцы у Ленина, мгновенно развалил производство. Ленин думал только о власти в виде диктатуры пролетариата. Но такая власть не способна сама управлять экономикой, только разрушать и принуждать. Это был первый основополагающий декрет, с которого в стране началась разруха и эпоха неграмотных «красных директоров». На восстановление прежнего уровня потребовались десять лет, НЭП, бюрократический госаппарат и эпопея с «рабочей концессией» Рутгерса.
  Но всё это вознесено в героическую историю Надеждинского завода и всей страны.
  Под декретом кроме ленинской стоит подпись Сталина. Ученик и продолжатель дела Ленина отлично понял принцип управления страной, люди в которой не имеют реальных прав. Голубая мечта уже в руках «вождя всех народов». Первым, кого он выбрал для репрессий и уничтожения стал Лев Троцкий, подпись которого стоит под декретом впереди сталинской.
  По просьбе «трудящихся», от имени гегемона революции можно легко отнять чужое, абсолютно всё, даже жизнь.
  В очерке особенно трогают и впечатляют слова, как Ленин волновался за будущее рабочих.


[Закрыть], знал, насколько сильна привязанность русских рабочих, в том числе и надеждинцев, к своим предприятиям. Он волновался за их будущее.

20 октября Владимир Ильич поручил работнице аппарата СНК Румянцевой доставить письменную справку: «сколько русских рабочих на Надеждинском заводе в настоящее время…».

Рутгерс согласился с поправками Ленина. 20 октября Политбюро ЦК приняло написанный Ильичём проект постановления, СТО решил «считать соглашение с группой Рутгерса заключённым».

– Без сильной личной поддержки Ленина борьба за проект была бы невозможной, – Рутгерс взял нить разговора в свои руки. – Благодаря ему наши основные требования удовлетворены. Мы получаем в эксплуатацию, как намечали, Богословский район и часть угольных месторождений в Кузбассе. Но это только половина начатого нами дела. Чтобы оправдать доверие Ленина, мы обязаны не менее настойчиво взяться за осуществление второй половины плана.

Себальд больше всего переживал за вербовку добровольцев в США. Он знал, что дальше Голландии не проедет. Значит, все надежды – на Кальверта. «Справится ли он, – думал Рутгерс. – А если наберут людей, совсем не нужных колонии?». Но эту мысль Себальд тут же отбросил.

– Прошу Вас, обратился он к Кальверту, – побыстрее создать в Нью-Йорке контору. И, пожалуйста, настойчивее разъясняйте американским товарищам, что мы организуем в России не концессию капиталистического типа, а автономное советское государственное предприятие, вся продукция которого будет принадлежать Советскому правительству. Подробнее расскажите им о ленинской подписке, об обязательствах обеих сторон.

Представители американских рабочих обещали доставить из Америки 2800 вполне квалифицированных рабочих и специалистов для Кузбасса и 3000 – для Надеждинского завода. Каждый доброволец по договору должен был внести 200 долларов на закупку инструментов и необходимого продовольствия.

Коллектив дал слово на полученных предприятиях повысить производительность труда не менее, чем вдвое (против фактической выработки 1921 г.). В договоре подчеркивалась необходимость сохранения уже занятых на этих предприятиях русских рабочих и дополнительного вовлечения новых.

Советское правительство обязалось ассигновать 300 тысяч долларов на различные расходы по организации индустриальной колонии и оказывать другую помощь.

Уже на вокзале, прощаясь, Рутгерс сказал Хейвуду:

– У нас здесь, в России, работы не меньше чем, у меня и Кальверта. Постарайтесь в первую очередь Надеждинский завод обеспечить продовольствием, побеспокойтесь о своевременном выезде из Москвы первых небольших групп эмигрантов. Словом, как говорят русские, разворачивайтесь. Гуд бай, Хейвуд! До свидания, Москва!

25 октября (Рутгерса в столице уже не было) Совнарком утвердил соглашение. Потом договор редактировался, исправлялся и переводился на английский язык. Ленин подписал его только 22 ноября.