Электронная библиотека » Сергей Зверев » » онлайн чтение - страница 9


  • Текст добавлен: 6 марта 2024, 08:00


Автор книги: Сергей Зверев


Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Вот эти виртуозные покражи, ловкость, сообразительность и быстрота, с какими воры прятали свою добычу, создали казакам в населении недобрую славу. Но это было далеко от той глухой и неутихающей вражды, какою туземцы-мусульмане дышали по отношению к туземцам-христианам, по временам выражаясь резней.

Наши поездки с офицерами в пограничном районе захватили все лето и частью осень. В лагерном сборе в 1889 г. мне быть не пришлось. Последствием моей стратегической разведки была все-таки командировка в Эрзерум двух специалистов: начальника главного артиллерийского полигона на Кавказе, как знатока артиллерии, а по инженерной специальности – капитана Петра Карповича Стависского[46]46
  Перт Карпович Ставицкий (1852–1911) – военный инженер, постоянный член инженерного комитета Главного инженерного управления (1892–1894); генерал-лейтенант (1910).


[Закрыть]
, выдающегося во всех отношениях инженера и смелого, разумного и зоркого разведчика. Ему-то, собственно, и принадлежит честь и слава за все ценные сведения о крепости Эрзерум и великолепные к ним чертежи. Генеральный консул в Эрзеруме, когда прислали этих офицеров, сам подал в отставку по болезни, а его обязанности, к счастью для общего дела, остался выполнять Iй секретарь г. Картамышев, горячо способствуя успеху работы вышеназванных лиц.

Моя нагрузка в работе по штабу с разъездами в приграничной полосе была достаточно велика, а корректура секретных изданий отнимала все свободное время. Поэтому я не особенно рвался в заграничную командировку, стараясь закончить и издать мои прежние работы.

Так прошел весь 1888 г., и мы незаметно вступили в 1889й. Я решил съездить в отпуск отдохнуть и повидать родных. Это желание облегчилось тем, что летом этого года Мама и сестра Катя приехали на воды в Кисловодск, где я с ними и прожил некоторое время, оказав им и довольно существенную материальную поддержку. Брат Максимилиан был назначен на службу в кр[епость] Карс. Но мы слишком разошлись во взглядах на многое, а потому отношения у нас с ним установились корректные, но холодные, одной из причин была его холодность к нашей дорогой Маме и нелады с сестрой Катей. В этом случае я не мог держать сторону брата, считая его неправым.

Лагерный сбор главной массы кавказских войск в этот год происходил в приграничной полосе в районе расположения Елисаветпольского полка. Сюда стягивалась вся 39я пехотная дивизия, значительные массы артиллерии и несколько конных казачьих полков с казачьей конной артиллерией; кроме того, все армянские и грузинские пешие вновь сформированные стрелковые дружины.

Начальником всего лагерного сбора был назначен генерал]-л[ейтенант] ф[он] Шак и начальником штаба его – полковник Шлейснер. Войска стояли в трех пунктах: два сильных авангарда, выдвинутых на полупереход каждый, запирали два важнейших и наиболее удобных перевала через Саганлугский хребет, а главные силы стали около постоянных зимних квартир Елисаветпольского полка. Войска находились в мобилизационной готовности и по численности рядов, и по снабжению. Весь приграничный район действий во время маневров считался стоящим на военном положении по причине дипломатических осложнений наших с Турцией. В авангардных лагерях начальниками были старшие из наличных командиров частей, причем в главнейшем из них, на пути из Караургана в кр[епость] Карс, я был назначен начальником штаба.

В составе этого авангарда находилась казачья конная батарея полковника Тихонова. В одном из полков этого авангарда был полковой праздник, на который, по кавказскому обычаю, были приглашены все свободные от прямой службы офицеры всех других отдельных частей авангарда. В числе их прибыли на праздник в этот полк командир казачьей конной батареи полковник Тихонов, георгиевский кавалер и раненый в Русско-турецкую войну 1877-78 гг., и его заведующий хозяйством подъесаул Иванов, тоже герой минувшей войны, в обычное время очень скромный и трудолюбивый человек. Когда у полковника Тихонова, раненого и неврастеника-командира расходились нервы, то он свое состояние духа вымещал на безответном подъесауле Иванове, имеющем жену и семеро ребятишек. Подъесаул Иванов знал о болезненном состоянии своего начальника и терпеливо сносил все его язвительные выходки и издевательства. На полковом празднике щедро угощали гостей вином и всякими другими крепкими напитками. Сильно напился подъесаул Иванов; немало хлебнул и неврастеник-полковник Тихонов. Начался у них разговор в самом мирном духе, а затем быстро обострился – все, что терпел подъесаул от своего начальника трезвым, теперь хлынул наружу. Командир батареи, понимая, что дело может кончиться большим скандалом, поторопился удалиться на свой бивак в свою комнату. Но за ним последовал неотвязчивый подъесаул, требуя объяснения и ответов за многое. Тихонов не выдержал и, задетый за живое напоминанием о какой-то скользкой хозяйственной операции, ударил подъесаула здоровой рукой (другая была ранена) прямо в лицо. Подъесаул выхватил кинжал и вонзил его в мышцу руки командира батареи, лишь случайно не попав в грудь. Их разняли казаки, причем Тихонов приказал людям своей батареи связать пьяного подъесаула и сам топтал связанного и лежащего офицера ногами, пока его не унесли в палатку.

Словом, неслыханный еще в войсках Кавказской армии случай ужасающего взаимного оскорбления начальника и подчиненного в местности пограничной и объявленной на военном положении. Дело было к вечеру, и уже стемнело. Дали знать по команде начальнику артиллерии всего лагерного сбора г[енерал]-м[айору] С., который приехал сюда из лагеря главных сил.

За болезнью полковника Шлейснера, я был вызван в штаб всего лагерного сбора исполнять временно обязанности начальника штаба. Около 11 ч. ночи прибыл в мою палатку г[енерал]-м[айор] С. и с глазу на глаз передал мне со всеми подробностями это крайне печальное и стыдное происшествие.

– Ради всего святого на свете, помогите, – закончил свой рассказ пришедший в отчаяние генерал, – ведь оба георгиевские кавалеры, превосходные специалисты своего дела и незаменимые работники как в мирное время, так, особенно, в бою. Теперь обоим грозит военно-полевой суд, каторжные работы, а. может быть, и расстрел подъесаулу. Измучился, пытаясь их примирить. Разъярились, как два боевых петуха! Ничего и никого слушать не желают, а кричат только о своих обидах и угрожают жалобой друг на друга!..

Я так был всем этим рассказом ошеломлен, что тоже потерялся. Но желая искренне помочь распутать это ужасное дело, я, не говоря ничего генералу С., встал и пошел в палатку г[енерал]-л[ейтенанту] ф[он] Шаку, который уже спал. Я решил рискнуть, твердо надеясь на ум и взгляды на человеческие действия моего мудрого начальника.

Подойдя к полотнищу палатки с той стороны, где стояла походная кровать начальника лагеря, я довольно громко позвал:

– Вильгельм Карлович! А Вильгельм Карлович! Проснитесь!

– Кто меня зовет? Что такое? Что случилось? – спросил спросонья генерал ф[он] Шак.

– Это я, Леонид Константинович. Решился обеспокоить вас по своему частному личному делу, но очень важному для меня. Усердно прошу уделить мне несколько минут! – настойчиво и твердо сказал я.

– А, это вы, Л.К., ну, хорошо, идите! Я сейчас зажгу свечу, – проговорил проснувшийся окончательно г[енерал]-л[ейтенант] ф[он] Шак.

– Усердно прошу не беспокоиться, зажигая свечи. Разрешите так, без свечи зайти к вам.

– Ну, ну, хорошо, входите! – ответил доброжелательным тоном голос, и я вошел.

С Божьей помощью я кратко, сжато, но горячо передал все, что слышал сам от г[енерал]-м[айора] С., и усердно просил дать совет, что делать, ибо С. и другие лица пришли в отчаяние, не зная, как им поступить.

На мой горячий доклад последовало долгое и мучительное молчание, от которого тоже можно было прийти в отчаяние. Наконец, полусонный вялый голос произнес:

– Ах, да! Л.К., знаете ли, какой я сейчас видел скверный сон! (Он кратко повторил суть[мною] сказанного). Во сне я приказал так: если завтра к 10 ч. утра я не получу рапорт о том, что на празднике полка два георгиевских кавалера, повеселившись не в меру, пошли домой, причем старший из них, запутавшийся в веревках палатки, упал на острый кол и поранил себе руку ниже плеча, но не серьезно, а младший, стремившийся помочь старшему, свалился и разбил себе при падении лицо, то по телеграфу потребую немедленного военного полевого суда и строжайшего по закону наказания обоим за тяжкое, неслыханное в пограничной, на военном положении местности и в частях мобилизованного боевого отряда. Ох, как я хочу спать! Прощайте, Леонид Константинович!

Я вышел, как ошпаренный кипятком, но все же радуясь, что это не смертельный ожог. Я точно и буквально передал все генералу С. и сказал:

– Бог вам в помощь! Но знайте, что если не будет так, как он сказал, то последствия всего этого дела ужасны и безнадежны.

Генерал С. помчался назад в авангардный лагерь.

А 9 ч. утра, проведя ночь без сна, прибыл генерал С. с рапортом, точно исполненным в духе сна.

Генерал ф[он] Шак продиктовал мне рапорт главнокомандующему войсками Кавказского военного округа, в котором, порицая невоздержанность в употреблении спиртных напитков этих лиц, вместе с тем указал на болезненное состояние полковника Тихонова, удостоверенное многократно врачами, а также на блестящие в прошлом боевые заслуги каждого. Он ходатайствовал о позволении наложить на обоих высшую меру административного наказания без суда: отстранить от командования частью полковника Тихонову с предоставлением ему 4-месячного отпуска для лечения нервной системы; подъесаула Иванова перевести в Гунибскую крепостную артиллерию. На этом рапорт последовала резолюция по телеграфу: «Разрешено, как испрашивается».

Оба драчуна были немедленно высланы из лагеря: Тихонов в Черноморский округ на льготу, а Иванов в Гуниб. Все дело велось в таком секрете, что о нем не было никаких нигде разговоров, так как праздник продолжался долго, а на двух спорящих и ушедших с праздника гостей никто не обратил внимания. Казакам, свидетелям этой тяжелой драки было предложено молчать ради чести артиллериста и казака, что ими было выполнено свято. Только я позволяю себе говорить об этом в этих строках, преклоняясь перед мудростью незабвенного г[енерал]-л[ейтенанта] ф[он] Шака.

Лагерный сбор прошел в очень интересных тактических упражнениях и при условии преодоления сурового Саганлугского хребта с его обширным скалистым кряжем. Пребывание здесь крупного военного кулака имело и политическое значение, хотя в этом вопросе плохо разбирался. Мне казалось, что, показывая такой кулак, мы лишь подгоняли турок не щадить никаких затрат на усиление во всех отношениях Деве-Бойнинской позиции. Если же это было целью заставить турок удалить английских инженеров и прекратить работы на Деве-Бойну, то такая задача лагерного сбора не была нами достигнута, так как турки продолжали усиленным темпом свои работы, не обращая на нас внимания.

В конце лагерного сбора наши палатки по утрам стали покрываться толстым слоем инея, а вода в стакане замерзала. У меня сильно разболелся зуб. Врач, не специалист по зубной части, сказал, что это простуда; найдя один зуб с дуплом, он предложил его удалить. Зуб оказался основательно сидящим и не поддавался. Тогда врач и его товарищ решили выдернуть с применением нового анестезирующего средства – кокаина. Я никогда не курил и почти совсем не употреблял спиртных напитков, а потому на меня всякие наркотики действовали очень сильно. Врачи не рассчитали дозы кокаина по моему организму, а впрыснули на глазок… Только через 3 часа я опять пришел в более или менее нормальное состояние, перепугав насмерть врачей все-таки не вырвав зуба. Боли зуба, несомненно,[были] нервного свойства.

Я с радостью приветствовал конец лагеря и поспешил в Тифлис, погрелся еще на солнышке, покупался в теплых серных ваннах и, вообще, отдохнул в моей довольно уютной квартире после всех треволнений лагерного сбора. С генералом ф[он] Шаком мы расстались в самых добрых отношениях. Да и со всеми в лагере жилось мне хорошо. Но совсем не ладилось мое дело с моим прямым начальником полковником Клячковским. Для него я был нетерпимым подчиненным, слишком привыкшим к самостоятельности. Кроме того, ему не нравилось непосредственное привлечение меня к делу объезда расположения всех частей I Кавказской казачьей дивизии и то особое доверие, какое выказывал мне начальник дивизии г. Тутолмин. Усилил я эту глухую вражду и своим невольным гонором. Полковник Клячковский был женат, и на особе без всяких средств, но жил широко, стараясь принимать у себя многочисленное общество. На таких званых вечерах, конечно, должен был бывать и я. Отлично я знал, что он никаких средств, кроме жалованья, не имеет и никаким другим видом работы, кроме прямой своей службы в дивизии, не занимается. Однажды, на таком приеме, пораженный роскошным ужином, который предложен был всем гостям, я без всякого злого умысла спросил в частном разговоре хозяйку:

– Скажите, Мария Андреевна, как это вы умудряетесь так жить и так хорошо принимать гостей на одно лишь ваше жалованье с мужем? Я прямо преклоняюсь пред вашим хозяйственным талантом!

Хозяйка ничего мне не ответила, но передала это разговор мужу. Он мне на следующий день в штабе в очень резкой форме выразил свое неудовольствие, как я смею мешаться в его жизнь и денежные дела. Я пробовал извиняться, но неврастеник ничего слышать не хотел, считая себя оскорбленным и полагая, что я узнал каким-либо путем о его каких-то темных совещаниях с командирами полков по некоторым хозяйственным вопросам. Я понял, что нам больше работать вместе невозможно и решил переменить место.

Глава V
Обследование Северного Азербайджана в пределах Персии в в октябре-декабре 1889 г

Личным составом офицеров Генерального штаба заведовал помощник начальника штаба военного округа г[енерал]-м[айор] С.Н. Мылов. Попросив позволения обратиться к нему по своему личному делу, я откровенно рассказал ему о трудности работы с моим болезненным начальником полковником Клячковским и просил меня устроить на какое-либо равнозначащее или другое, низшее место, но убрать теперь же, пока наши отношения не обострились окончательно. Моя личность и мой независимый характер моему прямому начальнику стали ненавистны, и служить с ним при таких обстоятельствах, да еще в мирное время, считаю, безусловно, тягостным и вредным для общего дела.

– Вас и вашу работу не всякий начальник поймет и не всякий ее правильно оценит. Проситься о перемене места вы имеет полное основание. У нас открывается вакансия обер-офицера для поручений при штабе округа. Я представлю вас на это место и назначу в отдел г[енерал]-л[ейтенанта] Зеленого, который давно уже просит себе постоянного и штатного сотрудника из офицеров Генерального штаба. Это вас устраивает? – спросил меня г[енерал]-м[айор] Мылов.

Я отвечал сердечной благодарностью и ушел вполне удовлетворенный. Жаль было расстаться только с превосходным товарищем по штабу дивизии Ильей Толмачевым, а также отойти от непосредственного соприкосновения с войсками, но исхода другого я не видел, а потому примирился с этим.

Скоро наметилась и вторая заграничная командировка для военно-статистического обследования приграничной к Закавказью части Персии – Северного Азербайджана. Все материалы об этой стране очень устарели, а современных сведений в штабе округа совершенно не было. Г[енерал]-л[ейтенант] Зеленый составил по этому вопросу доклад начальнику штаба Кавказского в. округа и предположением возложить это поручение по исследованию Северного Азербайджана на меня. Доклад был принят г[енерал]-л[ейтенантом] Троцким благосклонно, и работу эту предоставили мне, не стесняя меня временем исполнения в течение года, с окончанием лагерного сбора.

К этой командировке я стал готовиться усердно. Прежде всего я налег на изучение татарского языка (азербайджанское наречие), на котором говорит все население предположенной к обследованию части Персии. Мой прежний учитель Мирза Шериф, официальный переводчик штаба округа, с охотой и усиленно занимался моей подготовкой, результаты которой оказались вполне удовлетворительны.

Так как в Персии, в ее столице г. Тегеране, была наша военная миссия, сформировавшая целую бригаду персидских казаков с артиллерией, то к форме русского офицера в стране привыкли, а потому мне было предоставлено право путешествовать в пределах Персии в моей обычной военной форме. В мой личный конвой мне было дано три казака (приказный Иван Найденов, и казаки Иван Кузнецов и Семен Коваличко). Переводчика я должен был получить в г. Эривани от местного губернатора.

В г. Тавриз русскому генеральному консулу действительному] с[татскому] с[оветни]ку Петрову из штаба Кавказского военного округа было своевременно сообщено о моей командировке, а я уже сам должен был заблаговременно известить, где и когда именно я предполагаю проехать границу. Снарядился я несколько обильнее, чем в первую командировку, так как и длительность пребывания в стране намечалась значительно большая, чем при поездке по Азиатской Турции. Задачей мне ставилось обследовать все пути, ведущие от нашей государственной границы из долины р. Аракса в пределы Персии к г. Тегерану.

Попутно я должен был собрать об исследованной стране статистический материал и всякие другие сведения.

Самое подходящее по климатическим условиям время для такой разведки была кавказская осень, т. е. октябрь, ноябрь и часть декабря. В этот период все горные реки маловодны, а потому проходимы вброд, дороги даже в низменных местах сухи; население собрало урожай и легко видеть его запасы. Только на большой высоты перевалы уже выпадает снег, и многие из них становятся труднопроходимы.

По предварительно намеченному плану, мне предстояло за это время успеть пройти обследованием свыше 1000 вер., на что требовалось около 50 дней непрерывной работы. С необходимыми же задержками в важных пунктах время пребывания в стране, конечно увеличивалось.

Как в первую свою командировку, так и теперь я предпочел отправиться скромно и незаметно. Казаков-спутников и переводчика я должен был получить на границе, так же, как и лошадей под верх и для возков. Из г. Тифлиса по железной дороге я выехал 30го сентября 1889 г. до ст. Акстафа, а отсюда на почтовых по отлично шоссированной дороге прибыл в урочище Делижан – в штаб Кавказской саперной бригады, где меня на три дня задержали мои гостеприимные друзья-саперы. Красота этого ущелья, бока которого тогда были покрыты густым летом, а в нем водились медведи, очень меня поразила. Штаб сапер представлял благоустроенное поселение с отличными казармами и домиками для офицеров и поселившихся здесь по окончании службы солдат и всяких выходцев из России. Место здоровое, с прекрасным климатом, но несколько угрюмое. Обитатели его со своими семьями устроились хорошо, а уходили отсюда неохотно.

Меня прекрасно приняли и устроили. Я воспользовался этой задержкой и сообщил в г. Эривань просьбу о присылке мне назначенных для путешествия казаков и переводчика с лошадьми в с. Еленовку, так как на меня возложено также поручение Але! обследовать путь от с. Еленовки на г. Ново-Баязет и далее через горный район на юг, в г. Нахичевань. Моя просьба губернатором (г[енерал]-м[айором] Фрезе)[47]47
  Александр Александрович Фрезе (1840–1918) – генерал от инфантерии (1903), член Государственного совета (с 1905 г.). В 1891–1895 гг. – эриванский губернатор с зачислением по Генеральному штабу.


[Закрыть]
и штабом казачьего полка была исполнена. Простившись со своими друзьями в ур. Делижан, я прибыл на почтовых в с. Еленовку, где и нашел в отличном состоянии присланных мне людей и лошадей, которым я и предоставил здесь отдых, снаряжаясь в дальний путь. Сам я на почтовых съездил в г. Эривань, представился военному губернатору и сделал несколько официальных визитов, а, между прочим, и старшему генералу русской службы хану Нахичеванскому[48]48
  Судя по всему, это мог быть Исмаил Хан Эхсан Хан оглы Нахичеванский (1819–1909) – генерал-майор (1877), генерал-лейтенант (1890), генерал от кавалерии (1908); герой обороны Баязета (1877).


[Закрыть]
, который пригласил меня навестить его по прибытии в г. Нахичевань. Воспользовавшись временем, я внимательно объехал когда-то считавшуюся грозной крепость Эривань, взятие которой доставило генералу Паскевичу фельдмаршальский жезл и титул графа. После грозных, современного типа укреплений г. Эрзерума в Турции крепость Эривань показалась довольно жалкой и ничтожной по сопротивляемости глинобитной постройкой.

Жара в Эривани стояла невыносимая, притом пыль и тяжелый воздух в узких улицах города. В тот же день, закупив все необходимое для предстоящей жизни, я на почтовых вернулся в сел. Еленовку.

Александр Александрович Фрезе


Поразительным контрастом является в этой части Кавказа среди оседлого и кочевого туземного населения типично великорусское селение с обычными русскими избами и рослым, здоровым, северно-русского типа населением обоего пола в своих великорусских одеждах. Еленовка – одно из самых зажиточных и больших селений молокан[49]49
  Молокане – последователи одного из течений христианства. Молокане представляют собой не единую церковь, а скорее религиозное движение с единым корнем, но с большими различиями во взглядах, песнопениях, учении, соблюдаемых праздниках. Название «молокане» произошло по причине несоблюдения ими церковных постов, в частности, в отношении употребления в посты молока.


[Закрыть]
, выселенных сюда на поселение по религиозным причинам.

Устроившись на берегу большого и рыбного озера Гохча[50]50
  Особенно славится гохчинская форель (прим. Л.К. Артамонова). на 6340 фут.


[Закрыть]
, молокане, однако, не обратились специально в рыбаков, а занимаются, по преимуществу, извозом, имея в каждой семье не только по одному фургону немецкого типа четверочной упряжки, но часто по несколько таких повозок. Подсобным промыслом является и полевое, но больше огородное хозяйство и лишь отчасти рыбная ловля. Это трудовое, трудолюбивое и упорное в своей деятельности население пользуется среди туземцев большим уважением и даже симпатией. Молокане быстро усвоили себе туземные наречия и свободно объясняются со всеми, кто в них имеет нужду, но в своих семьях упорно и неизменно держатся только великорусского языка.

Мне пришлось, в общем, провести в с. Еленовке три дня. Нельзя сказать, чтобы население отличалось большим гостеприимством по отношению к «чужакам», но в своей среде единоверцев они живут миролюбиво и крепко стоят друг за друга. Впечатление, в общем, о них я вынес глубокое, особенно поразительное по сравнению с поселениями на Кавказе «вольных» переселенцев из тех же великороссийских губерний.

Утром 21/Х 1889 г. наш небольшой караван (из 5 всадников и трех вьючных лошадей) выступил из с. Еленовки на г. Ново-Баязет по годной для колесного движения дороге, которая лишь участками очень пыльна теперь, а в ненастное время года становится очень грязной. Дорога слеует по волнистым склонам, окаймляющим западный берег озера Гохча (Севанг), величественного и красивого бассейн пресной воды, поднятого над уровнем моря. В расположенных по сторонам от дороги попутных селениях было собрано много зерна и сена.

Пройдя в общем 30 верст, мы вступили в типичный армянский уездный город Ново-Баязет, бывший в древние времена столицей царства этого народа. Здесь мы заночевали. Выступив 3/Х утром, мы следовали на юг по колесной дороге, но уже требующей значительных улучшений, а главное, легких мостов через встречные горные речки, недоступные в период половодья для пеших людей вброд. Дорога постепенно сближается с берегом озера Гохча, а в общем, пройдя 29 верст, мы достигли сел. Ад-Яман (129 дворов армян), где и заночевали. В попутных селениях всюду уже было собрано много зерна и сена. сел. Ад-Яман лежит у горного берега озера (Н=1056 м, tI=19 °C, tII=12 °C)[51]51
  Показания анероида: Н=высота в метрах, Н=температура внутри помещения; Ш=температура наружного воздуха в градусах Цельсия (прим. Л.К. Артамонова).


[Закрыть]
; стоит у ручья того же имени, имеет большие запасы зерна и сена.

<…>[52]52
  Здесь и далее опущены подробности военно-географического описания местности, подобные приведенным выше, потерявшие актуальность для современного читателя.


[Закрыть]

В г. Нахичевань мы прибыли до наступления темноты и остановились у начальника уезда, почтенного старого кавказского служаки, проведшего на службе в этом крае больше 30 лет. Он и его жена – коренные русские люди, бездетные и очень радушные хозяева – среди туземного населения пользовались глубоким уважением за твердое, справедливое и доброжелательное ко всем жителям уезда отношение. Старушка-жена, очень интеллигентная и деятельная женщина, в совершенстве изучившая шелководство, много сделала для населения уезда правильным развитием этого промысла. Я немедленно писал письмо нашему генеральному консулу в г. Тавриз[53]53
  Совр. Тебриз – город в Иране, административный центр провинции Восточный Азербайджан.


[Закрыть]
почтой с извещением о переходе мною персидской границы у с. Джульфа.

Город Нахичевань – очень оживленный торговый уездный центр. Сюда из Персии и Турции контрабандой ввозится много заграничных европейских, преимущественно английских, товаров, несмотря на бдительный надзор казачьих и пограничных постов. Не останавливаясь на описании города, уже хорошо известного из официальных изданий, скажу, что население смешанное (татары и армяне), причем, высший привилегированный класс, по преимуществу, мусульманский, а торговый – армянский.

Город Нахичевань (Н=712 м, tI=15 °C, tII=12 °C) расположен в самой широкой части левого берега среднего течения речи Аракса и в 7-и верстах от самой реки. Здесь сильно развито пчеловодство и садоводство с искусственным орошением. Славится первосортными фруктами, в сухом виде являющимся очень ценным товаром вывоза в Россию. Однако, на большие запасы хлеба рассчитывать нельзя, так как горожане сами закупают хлеб в районе озера Гохча, обменивая его на мануфактуру, по преимуществу, доставляемую контрабандой из заграницы.

В г. Нахичевани мы пробыли пять дней, в течение которых мы окончательно снарядились для дальнейшего пути. Этим же временем я воспользовался для ознакомления с городом и сделал визит к старому генералу русской службы хану Нахичеванскому, когда-то самостоятельному властителю всей этой страны, а ныне на почетной пенсии проживающему здесь в своей резиденции типично азиатского характера. Старик-хан, одетый в русскую генеральскую форму, принял меня крайне приветливо и пригласил на следующий день к обеду.

Обед состоялся в большой комнате, полуевропейски сервированной, но из азиатских блюд. Хан представил меня вышедшим к обеду двум своим дочерям, недавно окончившим курс в тифлисском институте. Тогда было еще редкостью в семье знатного мусульманина, да еще бывшего владетельного хана, так воспитывать своих дочерей и показывать их гостям с открытым лицом. Очень миловидные девушки интересовались Тифлисом и жадно слушали все мои рассказы о нем и об общих городских знакомых. От хана я услышал добрый отзыв о начальнике уезда г. Останевиче и его почтенной супруге, которую очень любит туземное население: владея прилично татарским и армянским языком, эта чудная сердечная русская женщина много добра делала для всех, особенно женщин, энергично вступаясь за обиженных или впадавших в какое-либо несчастье. К сожалению, эта почтенная чета скоро предполагала покинуть Кавказ, ввиду предстоящих больших перемещений административного состава и выслуги г. Останевичем полной пенсии. Мы расстались с нею самыми сердечными друзьями, но не пришлось мне больше их видеть никогда[54]54
  Ошибка автора. По возвращении из командировки он еще раз встретится с четой Останевичей.


[Закрыть]
.

Из г. Нахичевани наш небольшой караван выступил утром 13/Х, в солнечный яркий день я двинулся по широкой и пыльной дороге, направляясь на юго-восток.

<…>

Мы достигли русской Джульфы, где оставались все 14/Х, ожидая прибытия из г. Тавриза гуляма[55]55
  Гулям – раб, слуга в мусульманских странах в Средние века. Гулямами в российских источниках чаще всего называли конвой шаха, то есть воинов регулярной кавалерии.


[Закрыть]
от нашего генерального консула. Этим временем я воспользовался, чтобы осмотреть развалины на этом месте древнего города и кладбища. По дороге видел ключи содовой[56]56
  В смысле, минеральной.


[Закрыть]
воды по прибрежья р. Араке, бьющие из земли. Все это когда-нибудь будет использовано с лечебными целями. К вечеру прибыл гулям от действительного] с[татского]с[оветника] Петрова, ожидающего моего приезда. Гулям сообщил, что одновременно прибыл в персидскую Джульфу английский консул из Тавриза и ночевал там, а завтра направляется в г. Тегеран. Слухи об эпидемии в персидских пределах оказались вздорными. Нас приютили на ночлег служащие местной русской таможни, оказавшие нам радушное гостеприимство.

Перед вечером на местном базаре я первый раз в своей жизни видел индийского факира и его гипнотические фокусы. Часть его представлений была понятна; даже не удивила меня круглая плоская плетеная корзина, в которую факир запихивал своего худощавого, небольшого роста помощника, а затем протыкал середину корзины огромным кинжалом. Но последний фокус был поразителен: факир достал из клетки небольшую обезьянку, усевшуюся ему на плечо; затем он взял длинную узловатую веревку и, удерживая в левой руке один конец, всю остальную часть веревки, свернутой около большого узла, сильным движением бросил вверх. Веревка, вытянувшись, повисла в воздухе, как подвешенная на крючке; тогда факир пустил обезьянку на веревку, и зверек быстро полез по ней наверх,, а затем все исчезло из наших глаз. Что это гипноз – нет сомнения, но тонкий, искусный, какого я еще в жизни не видел и плохо тому верил…

Все утро 15/Х я провозился с исполнением всяких таможенных формальностей на посту пограничной станции Джульфа до 11 ч. 45 м. утра, выступили с ночлега в этот час.

<…>

Пришли на ночлег в с. Эйран-диби (60 д.) (H=885m, tI=8 °C, tII=12°R). Селение это принадлежит шаху, но он подарил его марандскому[57]57
  Маранд (Меренд) – город на севере Ирана.


[Закрыть]
шейх-уль-исламу[58]58
  Шейх-уль-ислам – титул высшего должностного лица по вопросам ислама в ряде исламских государств. Титул присваивался ведущим богословам, которые досконально знали исламскую правовую традицию и могли применять религиозные нормы к новым, ранее не трактовавшимся случаям. Шейх-уль-ислам был обязан обладать моральным авторитетом в умме.


[Закрыть]
. На ночлег мы устроились в чапар-хане[59]59
  Чапар-хан – почтовый двор.


[Закрыть]
. Ночлег был убийственный по массе всяких насекомых др. неудобств. Сопровождающий меня гулям, рекомендовавший это место ночлега, оказался порядочный негодяй. Правда, по оживленному движением караванов пути очень трудно найти приличный ночлег, но гулям действовал с чисто корыстными целями. Это мне было хорошим уроком в первом же соприкосновении с чистокровными персиянами. Всего были в движении 5h 05m по торному караванному пути, что составит 35 верст (или 5 персидских фарсанга[60]60
  1 персидский фарсанг равен примерно 5549 м.


[Закрыть]
)… Первые впечатления о Персии, как стране, неудовлетворительные. Нет лесов, ни в долинах, ни на горах. Растительность только там, где человек добыл воду и искусственно орошает свои поля и сады. Население в попутных селениях угнетено, живет бедно и настороженно; большинство селений и домов построено так, чтобы в них можно было отбиться или отсидеться от нападений. Движение по большой дороге довольно оживленное. В припутных селениях жители не отличаются гостеприимством и живут тем, что рвут с проезжих. 16/Х наш караван выступил с места ночлега у с. Эрандиби.

В движении были 6h42m и достигли с. Шор-дере (Н=925m, tI=10°C, tII=1°R). В селении 150 д., но в лучшем доме нам наотрез отказали в гостеприимстве, и мы с трудом приютились у очень бедного поселянина, принявшего нас радушно, причем прислуживали его жена и дочь. Мы устроились довольно удобно, ибо впервые за весь путь ночью нас не продувало. Ночлег обошелся дорого, но этих денег было не жаль, ибо они попали в руки бедных и достойных внимания людей. Селение, в общем, бедное. Жители питаются больше ячменным хлебом… Дорога разработана недавно для колесного проезда ввиду путешествия в текущем году шаха в Россию. К общему изумлению, в войсках шаха, сопровождавших его до нашей границы, царствовала большая дисциплина, и жителей они не обижали. Приказано было только в счет подати внести провизию на продовольствие войск шахского конвоя. Местные власти использовали это повеление: провизии население внесло так много, что губернатор Лаверджана (приграничной к р. Араке персидской провинции), выпоротый по повелению шаха за лихоимство и насилие над женщинами, и поныне торгует награбленными у жителей излишками. Ночью был мороз (-4°R), и вода в канавах замерзла. Ночь прошла благополучно, и, согретые жарко натопленным персидским камином, мы проспали в бедной мазанке гостеприимного поселянина.

Внимание! Это не конец книги.

Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!

Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации