Текст книги "Франция. Полная история"

Интриги Венского конгресса

А в сентябре 1814 года начался знаменитый Венский конгресс, на котором страны-победительницы должны были решить судьбы Европы, освободившейся от многолетнего владычества Наполеона. Казалось бы, все должна была решить «большая четверка», то есть Россия, Австрия, Пруссия и Англия. Но на практике все оказалось далеко не так просто…

Как известно, в апреле 1814 года Наполеон отрекся от престола, а в мае было подписано мирное соглашение, согласно которому Франция вернулась в свои границы начала 1792 года. Таким образом, у нее не осталось ни республиканских завоеваний, ни имперских.

А потом в Вене собрались представители от всех европейских государств, чтобы дополнить постановления Парижского мира и привести Европу в тот вид, из которого она была выведена сначала кровавой французской революцией, а потом амбициозным императором французов.

Осенью 1814 года красавица Вена, не забывшая еще грохота наполеоновских пушек и стука башмаков марширующих по ее улицам французских солдат, пышно встретила представителей России, Пруссии, Англии и других стран, в чьих руках теперь находились судьба мира, торжество добра и справедливости и урегулирование всех европейских проблем.

Никогда еще в одном городе не собиралось столько венценосных особ, великих князей, герцогов и дипломатов. Кого только не представляли многочисленные делегации! Это была блестящая и весьма пестрая толпа: два императора, две императрицы, пять королей, одна королева, два наследных принца, три великих герцогини, три принца крови, 215 глав княжеских домов и т. д. Если прибавить к ним придворных, генералов, дипломатов, советников, секретарей, законных жен и вездесущих любовниц, шпионов и шпионок разного калибра, то всего, можно сказать, в Венском конгрессе принимало участие до семисот делегатов плюс около ста тысяч гостей.

Таким образом, Вена на время стала настоящим центром всего цивилизованного мира.

Гостеприимный австрийский император Франц не пожалел денег для того, чтобы придать конгрессу самый праздничный, самый торжественный вид. Придворные балы, маскарады, фейерверки, охота, маневры и смотры войскам – все это беспрестанно сменялось одно другим.

Конечно же, в этом «бомонде Европы» великие державы стояли особняком.

Россию в Вене представляли император Александр, канцлер Карл Васильевич Нессельроде и граф Андрей Кириллович Разумовский, сын последнего гетмана Украины, много лет живший в австрийской столице и под влиянием жены, графини фон Тюргейм, принявший католичество.

Со стороны Австрии был, конечно же, император Франц, человек по-своему честный и мужественный, но находившийся под полным влиянием своего канцлера – князя Клемента-Венцеля-Лотара фон Меттерниха, суждениям которого он доверял больше, чем своим собственным.

От Пруссии «выступали» король Фридрих-Вильгельм III и его канцлер князь Карл-Август фон Гарденберг, от Англии – министр иностранных дел Роберт Стюарт (он же виконт Каслри и маркиз Лондондерри) и фельдмаршал Артур Уэлльсли (герцог Веллингтон).

А что же Франция? Бывший наполеоновский соратник Талейран там вновь был назначен министром иностранных дел 13 мая 1814 года, и занявший трон Людовик XVIII (брат казненного Людовика XVI) отправил его в Вену на замену графу де Нарбонн-Лара, который был послом Франции в Вене, но умер от тифа в ноябре 1813 года. Однако Людовик XVIII не испытывал особого доверия к Талейрану, а посему приставил к нему двух своих людей – маркиза де Ла Тур дю Пэна и графа Алексиса де Ноайя, бывшего адъютанта своего брата, графа д’Артуа. Сопровождал Талейрана в Вену и герцог Эммерих фон Дальберг, баденец, находившийся на службе у Наполеона с 1809 года.

Об этих людях Талейран говорил: «Я беру с собой Дальберга для разглашения секретов, о которых, по моему мнению, должны знать все. Ноай нужен, так как всегда лучше находиться под наблюдением известного шпиона, чем неизвестного. Ла Тур дю Пэн послужит для визирования паспортов, это тоже необходимо»[170]170
  Bastide, Louis. Vie religieuse et politique de Talleyrand-Périgord: prince de Bénévent, depuis sa naissance jusqu’a sa mort. Paris, 1838. P. 350.


[Закрыть].

Впрочем, эти иронические оценки не мешали Талейрану активно использовать своих сотрудников.

Талейран прибыл в Вену 23 сентября 1814 года и остановился в роскошных апартаментах дворца князя фон Кауница, специально снятых для французской дипломатической миссии.

Отметим еще раз, что Венский конгресс поначалу задумывался как согласованное решение «большой четверки», то есть великих держав, победивших Наполеона, однако главная проблема заключалась в том, что их интересы не совпадали. Так, например, русский император Александр «уже был более или менее в ссоре с Австрией, Англией и Францией»[171]171
  История дипломатии (под ред. В.П. Потемкина). Том I. Москва, 1941. С. 377.


[Закрыть].

Так вот Талейран, приехав в Вену, принялся мастерски подстрекать антирусские настроения. Конечно же, этот «заговор Европы» происходил в обстановке повышенной секретности, все-таки непобедимые русские полки служили всем серьезным напоминанием о том, кто есть кто, однако они же и провоцировали агрессивный страх российских недругов. В результате была достигнута тайная договоренность Англии, Франции, Австрии и Пруссии о создании секретного военно-политического союза против России.

Как же такой опытный и тонкий политик, как Александр I, мог не заметить этой коварной интриги у себя за спиной? Это так и остается загадкой. Видимо, он недооценивал степень реальной угрозы и предпочитал сохранять видимость единства в стане победителей Наполеона. Ко всему прочему, конгресс работал очень медленно, но зато весьма живо развлекался, и Вена буквально утопала под дождем из цветов и ураганами здравиц.

Но все это было уже потом, а поначалу приехавшего в Вену Талейрана неделю держали на своеобразном «карантине», и только 30 сентября он принял участие в серьезном заседании представителей «большой четверки».

Заседание происходило в здании Государственной канцелярии на Бальхаузплатц. Представитель Людовика XVIII вошел в зал, окинув ироничным взглядом всех присутствовавших. Потом он уселся между представителями Пруссии и Австрии, а последний объявил ему, что государственные секретари соответствующих стран собрались для согласования текста предварительного соглашения.

Талейран удивленно поднял правую бровь:

– Государственные секретари?

Потом он указал на двух господ, сидевших перед ним, и сказал:

– Но господин де Лабрадор не является таковым и господин фон Гумбольдт тоже.

Князь фон Меттерних принялся объяснять, что маркиз Педро де Лабрадор – это единственный представитель Испании в Вене, а барон фон Гумбольдт сопровождает канцлера фон Гарденберга, который плохо слышит и не может обходиться без помощника. Бедняга фон Гумбольдт тут же доказал это, начав пересказывать прямо в ухо своему 64-летнему начальнику все, что происходит.

Талейран, бывший, как известно, хромым от рождения, тут же подхватил мысль Меттерниха и заявил:

– Если физическая немощь тут так уважается, то я тоже могу приходить в сопровождении помощников…

Меттерних открыл заседание, сказав несколько слов о долге, лежащем на конгрессе и заключающемся в том, чтобы укрепить только что восстановленный в Европе мир. Князь фон Гарденберг добавил, что для прочности мира нужно свято соблюдать взятые на себя обязательства, и что таково намерение союзных держав…

– Союзных держав? – перебил его Талейран. – Но против кого же направлен этот союз? Уж не против ли Наполеона? Но он, если я не ошибаюсь, находится на острове Эльба… Так, может быть, против Франции? Но мир заключен, и французский король служит порукой его прочности. Господа, будем откровенны, если еще имеются союзные державы, то я здесь явно лишний.

Было видно, что слова Талейрана произвели впечатление на присутствовавших. А он вновь заговорил:

– Если бы меня здесь не было, вам бы недоставало меня. Господа, я, может быть, единственный из всех присутствующих, который ничего не требует. Подлинное уважение – это все, что я желаю для Франции. Она достаточно могущественна, благодаря своему богатству, своей протяженности, численности и духу своего населения, единству своей администрации, а также защите, которую природа дала ее границам. Повторяю, я ничего не желаю для нее, но бесконечно много могу дать вам. Присутствие здесь министра Людовика XVIII освящает начала, на которых покоится весь социальный порядок. Основная потребность Европы – это изгнание навсегда мысли о возможности приобретения прав одним завоеванием и восстановление священного принципа легитимности, из которого проистекают порядок и устойчивость. Показав теперь, что Франция мешает вашим совещаниям, вы этим самым сказали бы, что вы не руководствуетесь больше истинными принципами и что вы отвергаете саму справедливость. Эта мысль далека от меня, так как мы все одинаково понимаем, что только простой и прямой путь достоин той благородной миссии, которую нам предстоит выполнить.

В зале заседаний поднялся шум, но Талейран, как ни в чем не бывало, продолжил:

– Парижский договор гласит: «Все державы, участвовавшие на той и другой стороне в настоящей войне, отправят в Вену полномочных представителей для того, чтобы принять на общем конгрессе постановления, которые должны дополнить предписания Парижского договора». Когда откроется общий конгресс? Когда начнутся его заседания? Эти вопросы ставят все те, кого привели сюда их интересы. Если бы некоторые державы, находящиеся в привилегированном положении, захотели, как об этом уже распространяются слухи, осуществить на конгрессе диктаторскую власть, то я должен сказать следующее: опираясь на условия Парижского договора, я не мог бы согласиться на признание над этим собранием какой-либо высшей власти.

Говорил Талейран почти два часа, и, надо признать, его выступление изменило тональность всей конференции. Во всяком случае, после этого державы-победительницы не устраивали больше совещаний без участия Франции. Более того, Талейран каждый раз вел себя так, как если бы он был министром не побежденной, а победившей страны.

Теперь за столом переговоров сидела уже «большая пятерка», и Франция получила равное право управлять работой конгресса.

Напомним, Наполеон в это время находился в ссылке на средиземноморском острове Эльба. А в это время в Вене «большая четверка», казалось бы, уже договорилась отдать России Польшу, а Пруссии – Саксонию. Но очень скоро в ней наметился раскол.

Безусловно, Талейрану не было особой нужды настраивать Меттерниха против императора Александра: они и так почти не переносили друг друга. В свое время они сильно повздорили по вопросу о судьбе Швейцарии, и вследствие этого в их отношениях появилась зияющая брешь, которая потом переросла в открытое противоборство на всех фронтах.

В Вене благородный Меттерних заявил, что его страна ни за что не отдаст Галицию, южный край Польши, и не позволит Польше сделаться марионеткой России. В ответ, говорят, Александр пригрозил ему дуэлью, но поединок, конечно же, не состоялся. После этого они долго не разговаривали друг с другом.

Политика Меттерниха всегда была последовательной и независимой от часто непредсказуемых решений таких людей, как Александр или Наполеон. В этом смысле ему гораздо ближе был Талейран. Тот, в свою очередь, всегда симпатизировал Австрии, а теперь убеждал Меттерниха в том, что Австрии не нужна полностью восстановленная Польша, что поляки никогда не смогут стать полностью независимыми от России и т. д. В том же духе он говорил и о Саксонии.

Талейран писал Меттерниху: «Как вы можете допустить, чтобы такой давний и достойный сосед, как Саксония, был отдан вашему подлинному врагу?»[172]172
  Лодей, Дэвид. Талейран. Главный министр Наполеона (перевод с английского). Москва, 2009. С. 401.


[Закрыть]

Гораздо труднее Талейрану было иметь дело с флегматичным Каслри. Дело в том, что в Лондоне хотели видеть Польшу возрожденной и независимой, и британцев не устраивало то, что она окажется под пятой у России.

Талейран в своих директивах, подготовленных к конгрессу, представлял себе «равновесие сил» в Европе совсем не так. Он писал: «Это может быть только система относительного равновесия. Абсолютное равенство сил между государствами не только невозможно, но и нежелательно для политического баланса и в некотором смысле может навредить. Такой баланс заключается в соотношении между силой сопротивления и силой нападения. Если Европа будет слагаться из государств, соотносящихся между собой таким образом, что минимальная сила сопротивления самых малых из них была бы эквивалентна максимальной силе агрессии самых крупных, тогда мы и имели бы подлинное равновесие сил. Но такой ситуации нет и никогда не будет в Европе. Реальная ситуация допускает лишь искусственный и неустойчивый баланс сил, который может поддерживаться, лишь когда крупные государства, чтобы сохранить его, руководствуются чувством меры и справедливости»[173]173
  Лодей, Дэвид. Талейран. Главный министр Наполеона (перевод с английского). Москва, 2009. С. 402.


[Закрыть].

В конце концов Каслри согласился с теорией Талейрана, но вот император Александр резко заявил, что русские войска находятся в Польше, что их там много, и если кому-то это не нравится, пусть он попробует выгнать их оттуда.

К концу 1814 года на конгрессе запахло новой войной. И вот тогда-то Талейран выиграл и второй раунд: на этот раз в закулисной борьбе со своими главными оппонентами – Россией и Пруссией. Ему удалось уговорить Меттерниха и Каслри заключить секретный договор об альянсе против России и Пруссии, и 3 января соответствующий документ был подписан. По сути, три страны договорились, что «если одной из них будет угрожать нападение, другие будут помогать ей мирным, а потом и вооруженным содействием».

Талейран ликовал и в своем секретном донесении Людовику XVIII с гордостью доложил:

«В самых дерзких своих мечтах я не смел обольщать себя надеждой достичь такого оглушительного успеха. Я могу с уверенностью сказать, сир, что коалиция распалась раз и навсегда. Франция не просто покончила со своей изоляцией в Европе. У Вашего Величества теперь есть федеративная международная система, какую маловероятно создать и за пятьдесят лет переговоров. Франция идет теперь рука об руку с двумя великими державами <…> и скоро сможет объединиться со всеми государствами, придерживающимися принципов и правил поведения, не приемлющих революции. Франция будет стержнем и душой этого союза, формирующегося для защиты принципов, которые она первой и провозгласила. Таким великим и счастливым событием мы обязаны Провидению, возвратившему нам Ваше Величество»[174]174
  Лодей, Дэвид. Талейран. Главный министр Наполеона (перевод с английского). Москва, 2009. С. 403.


[Закрыть].

Итак, коалиция была разрушена, и теперь побежденная Франция вышла из международной изоляции и могла оказывать ощутимое давление на «большую четверку». Талейрану в этом деле удалось гениально использовать противоречия между недавними союзниками, которые легко находили общий язык, только пока были связаны друг с другом целью разгромить Наполеона. При этом он проявил блистательное дипломатическое искусство, если не сказать неподражаемую ловкость.

Как пишет биограф Талейрана Дэвид Лодей, «это оказался грандиозный блеф, побудивший пойти на блеф царя Александра и короля Фридриха-Вильгельма, когда они узнали о тайном сговоре. Они вовсе и не собирались развязывать войну из-за Польши и Саксонии»[175]175
  Лодей, Дэвид. Талейран. Главный министр Наполеона (перевод с английского). Москва, 2009. С. 403.


[Закрыть]. В итоге, «подковерная» дипломатия Талейрана дала результат, внезапно открыв двери для всевозможных компромиссов.

А тем временем наступил новый 1815 год. Конец января и начало февраля не принесли ничего нового. Конфронтация между участниками конгресса сохранялась, компромиссы кое-как достигались, и все практически полностью погрузились в рутину совещаний и развлечений… И тут вдруг грянул гром! В Вену пришла страшная весть: Наполеон бежал с острова Эльба!!!

Наполеон вернулся!

Свидетельствует генерал А. И. Михайловский-Данилевский: «Два дня прошли в догадках о том, где Наполеон выйдет на берег; одни полагали, что он отправится в Америку, другие – что он пристанет в Неаполе; но большая часть, основываясь на неудовольствиях, произведенных слабым правлением Бурбонов, думали, что он высадит войска свои во Франции»[176]176
  Михайловский-Данилевский А. И. Записки 1814 года. СПб., 1831. C. 144.


[Закрыть].

Так и произошло: 1 марта 1815 года Наполеон высадился на юге Франции, в бухте Жуан, что недалеко от города Канны.

5 марта монархи, находившиеся в Вене, обнародовали манифест, в котором Наполеон был объявлен вне закона, а 13 марта представители России, Австрии, Пруссии и Англии обязались «до тех пор не слагать оружия, пока не лишат его возможности возмущать на будущее время спокойствие Европы»[177]177
  Наполеон Бонапарте. СПб., 1848. С. 79.


[Закрыть].

Узнав о неожиданном возвращении императора, бывшие маршалы Наполеона повели себя по-разному. Кто-то без рассуждений бросился к нему на помощь, кто-то затаился, ожидая, куда все это выведет. А, например, маршал Лефевр открыто выступил с заявлением о том, что это возвращение гибельно для страны. При этом он якобы даже сказал:

– Он не успокоится, пока нас не перебьют всех до последнего!

Маршал Мюрат, король Неаполитанский, женатый на сестре Наполеона Каролине, узнав о том, что император бежал с острова Эльба и высадился во Франции, тут же написал ему пламенное письмо, а потом, не дождавшись никаких инструкций, уже 18 марта объявил войну Австрии.

Совсем иначе повел себя другой знаменитый наполеоновский маршал Ней. Он спокойно жил в своем загородном имении и прибыл в Париж с намерением уладить кое-какие личные дела. О высадке Наполеона он вообще ничего не знал.

Первым, кого он встретил, оказался его нотариус Анри Батарди. Как обычно, Ней поприветствовал его и спросил:

– Что нового?

– Чрезвычайные новости, господин маршал! – возбужденно закричал Батарди.

– Что за новости? – удивился Ней.

– Он высадился и двигается к Парижу!

– Кто высадился?

– Император! Он идет на Париж! Это – гражданская война!

– Скверное дело, – озабоченно сказал Ней. – Он должен быть остановлен.

Час спустя он уже был у тогдашнего военного министра маршала Сульта, чтобы получить от него инструкции. Сульт приказал ему срочно отправляться в Безансон, чтобы оказать сопротивление мятежникам, но «Храбрейший из храбрых» потребовал личной аудиенции у короля. И он ее добился!

Людовик XVIII сказал маршалу:

– Мы больше всего желаем, чтобы Франция не была ввергнута в гражданскую войну. Просим вас, используйте всю вашу популярность среди солдат для предотвращения кровопролития.

– Вы правы, сир, – щелкнул каблуками Ней. – Я немедленно выезжаю в Безансон и надеюсь, что очень скоро доставлю Наполеона сюда в железной клетке.

Когда рыжеволосый маршал ушел, король лишь пожал плечами:

– Какая железная клетка? Мы не просили его об этом…

Многие историки задаются вопросом, был ли искренен в тот момент маршал Ней? Без сомнения, был. В частности, в первых числах марта он сказал генералу Бурмону:

– Если мы встретимся с ним, он будет уничтожен.

К несчастью для самого Нея, подобное боевое настроение владело им недолго. Прибыв к месту назначения в Безансоне, он тотчас же справился о положении дел в Гренобле и Лионе. Гренобль к тому времени уже открыл свои ворота Наполеону. Отметим, что в Безансоне у Нея войск практически не было, и он тут же написал об этом графу д’Артуа (будущему королю Карлу Х), находившемуся в Лионе.

А потом Наполеон вошел в Лион, и Ней предложил графу д’Артуа встретиться в Роане, чтобы совместно действовать «на благо короля». Его страшно нервировала нерешительность сторонников Бурбонов. Наполеон же уже успел собрать 14-тысячную армию, а сам он мог противопоставить ему не более 6000 солдат. Да и в их преданности королю приходилось сомневаться. Ней просил срочно прислать ему артиллерию, но она все не подходила. Зато отовсюду приходили известия о переходе войск на сторону вернувшегося императора.

Ней писал маршалу Сюше: «Мы накануне грандиозной революции. Только искоренив зло в зародыше, мы можем еще надеяться избежать ее». В этом же письме он сетовал на медлительность властей и говорил, что свой успех Наполеон обеспечил быстротой своих действий: «Весь мир оглушен этой быстротой, и к несчастью некоторые категории людей помогали ему во многих местностях, по которым он проходил. Должно опасаться заражения среди солдат; поведение офицеров хорошее, гражданские власти выказывают самоотверженность королю. Я надеюсь, мой дорогой маршал, что мы скоро увидим завершение этой безумной затеи»[178]178
  Welschinger, Henri. Le maréchal Ney 1815. Paris, 1893. P. 25–26.


[Закрыть].

Отметим, что правительство, конечно же, пыталось предпринять какие-то шаги, чтобы остановить «узурпатора», однако кроме призывов и массы противоречащих друг другу распоряжений у него ничего не получалось.

13 марта Ней получил известие, что авангард Наполеона занял Макон. Ней был взбешен и уже готов был послать все к…

А в ночь с 13-го на 14-е марта к нему прибыли люди от Наполеона с предложением присоединиться к императору, чтобы не разжигать пожар гражданской войны.

В коротком письме от Наполеона говорилось: «Я не сомневаюсь в том, что при получении известий о моем прибытии в Лион вы уже заставили свои войска перейти под трехцветный флаг. Выполняйте приказы Бертрана и присоединяйтесь ко мне в Шалоне. Я приму вас так же, как принял на следующий день после битвы под Москвой»[179]179
  Le Gette, Blythe. Marshal Ney: a Dual Life. New York, 1937. P. 175.


[Закрыть].

Кроме того, посланники Наполеона сообщили маршалу, что король уже бежал из Парижа. После этого Ней почувствовал себя в полной растерянности. Он уже не знал, чему и кому верить, и перед ним остро встал вопрос: остаться верным присяге королю или отречься от короля и примкнуть к Наполеону?

В конце концов, Ней все же принял решение. Это было, пожалуй, самое главное решение в его жизни…

Когда Людовику XVIII доложили об измене маршала Нея, он с негодованием воскликнул:

– Презренный! У него, стало быть, нет больше чести!

А вот Наполеон, без единого выстрела вошедший 20 марта 1815 года в Париж, не выразил особой благосклонности Нею за то, что тот привел свои войска к нему. Он говорил:

– Общественное мнение было возбуждено против маршала Нея. Его поведение никем не одобрялось.

При встрече Ней долго извинялся перед Наполеоном за свое поведение.

– Не нужно извинений, – перебил его император, – я никогда не сомневался в ваших истинных чувствах!

Но на самом деле он в них сомневался. Теперь начал сомневаться. Тем не менее, когда армия Наполеона двинулась из Парижа на северо-восток, он вызвал «Храбрейшего из храбрых» к себе, поручив ему командование 1-м и 2-м армейскими корпусами.

Маршал Лефевр, когда Наполеон вступил в Париж, прибыл во дворец Тюильри, чтобы поздравить императора с победой. Впрочем, на этом все и закончилось. Весь последующий период «Ста дней» герцог Данцигский занимал «особую позицию», предоставив событиям право идти своим чередом.

Маршал Даву, который так и не принял реставрацию Бурбонов, которых он рассматривал как чужаков, навязанных Франции европейскими державами, был человеком основательным и никогда не бросался в водовороты заговоров и авантюр. Через несколько часов после торжественного въезда Наполеона в Париж он тоже прибыл туда. Он явился к Наполеону, как всегда спокойный и бесстрашный, и тот горячо обнял этого холодного, никогда ни с кем не дружившего, но при этом совершенно неподкупного человека.

Их встреча произошла 20 марта 1815 года в Тюильри. В этот день они впервые увидели друг друга с того момента, когда Наполеон бросил остатки своей армии при отступлении из России.

Наполеон заявил:

– Нам предстоит сделать очень многое, и я как никогда нуждаюсь в сильном помощнике.

Так Даву стал военным министром. На этом посту князь Экмюльский проявил присущие ему выдающиеся организаторские способности. При этом к нему тут же стали приезжать из провинций разные люди с обращениями, чтобы он уговорил Наполеона ввести в стране террор, направленный против тех, кто поспешил предать императора. Однако Даву, который всегда был против расправы и суда по законам толпы, отказался это сделать.

Удивительно, но «Железный маршал» так и не сумел убедить Наполеона предоставить ему хоть какую-то должность в действующей армии. Император ограничился тем, что сказал:

– Я не могу оставить Париж никому другому.

На это Даву возразил:

– Сир, если вы станете победителем, Париж – и так ваш. Если же вы будете побеждены, то ни я, ни кто-либо другой не смогут ничего сделать для вашей пользы.

Но Наполеон жестко стоял на своем, и это, как потом выяснилось, была его большая ошибка. В самом деле, если бы он предоставил Даву место начальника штаба, неутомимая работоспособность того и умение управлять войсками оказались бы весьма кстати. И все могло бы сложиться совершенно по-другому. Но Судьба все устроила иначе: император оказался глух к просьбам, пожалуй, самого надежного и самого эффективного из своих маршалов.

Итак, Наполеон вошел в Париж, а 25 марта Россия, Австрия, Пруссия и Великобритания подписали соглашение о совместных боевых действиях для защиты решений Венского конгресса. Позднее к соглашению присоединились Бавария, Вюртемберг, Португалия, Ганновер, Сардиния и еще ряд государств.

Талейран в своих «Мемуарах» рассказывает: «Когда дела были таким образом закончены и король, а следовательно, и Франция были приняты в союз, заключенный против Наполеона и его приверженцев, я покинул Вену, в которой ничто меня более не удерживало, и отправился в Гент»[180]180
  Талейран. Мемуары (перевод с французского). Москва, 1959. С. 317.


[Закрыть].

Почему в Гент? Да потому, что туда предусмотрительно бежал из Парижа король Людовик XVIII.

Далее события стали разворачиваться с калейдоскопической быстротой. И вскоре произошло сражение при Ватерлоо.