Текст книги "Трафальгарский ветер"

По обе стороны от орудия вели прицельный огонь стрелки. Присутствие в расчете капитана двух метких стрелков: Педро и Орландо, сделало стрельбу с бизани особенно губительной для лягушатников. Ни один выстрел этого «дуэта» не пропадал даром. Добрых полдюжины тел офицеров «Буцентавра» валялось в неестественных позах на квартердеке. Вот и сам французский капитан пострадал: он не был ранен, но удачный выстрел сержанта Перейры выбил у него из рук поднесенный к губам рупор. Чуточку правее – и француз мог остаться без командира. Безнаказанно такое продолжаться не могло. Проводив полным злобы взглядом искореженный инструмент, капитан «Буцентавра» подозвал вестового и отдал тому какое-то распоряжение. Минуту спустя, одна из кормовых девятифунтовок начала разворачиваться в сторону топа бизани «Виктории». Еще пара минут – и хобот орудия стал угрожающе вздыматься все выше и выше с каждым новым забитым клином. Позицию Хорнблоуэра и так непрерывно обстреливали, но из ручного оружия. Угроза стрельбы из девятифунтовки серьезно осложняла положение горстки храбрецов, из которых только по счастливой случайности ни один еще не был убит. Энрике, правда, получил ранение в голову, но пуля прошла вскользь, вырвав клок волос и оставив кровоточащую царапину, не мешавшую ему продолжать стрелять. Все остальные были невредимы.

Хорнблоуэр поймал в прицельную рамку группу хлопотавших возле орудия французов и дернул за шнурок. К сожалению, в момент выстрела «Викторию» вознесло на шальной волне, и заряд пропал даром, поразив свободный от людей участок палубы. В ответ рявкнула девятифунтовка противника. Горацио ожидал, что неприятель применит картечь, как это обычно делается при стрельбе по живой силе, но мимо корзины пролетело ядро. Он не мог ошибиться: характерный воющий свист летящего ядра был слишком хорошо знаком любому военному моряку, хоть раз побывавшему в морском сражении. Должно быть, французы поступили так не по собственной инициативе, а по приказу сверху. Их капитан рассчитывал убить сразу двух зайцев: поразить корзину и постараться сбить саму бизань-мачту. Уже первый выстрел показал, что канониром девятифунтового орудия был человек опытный – ядро, обдав Хорнблоуэра жаром, просвистело не более чем в ярде от корзины.

Хорнблоуэр снова выстрелил по огневому расчету и опять неудачно. Ответный выстрел не заставил себя долго ждать. Если бы граф Миранда в тот момент был занят прочисткой ствола или забивкой пыжей, карьера его на этом бы и закончилась вместе с жизнью. Та же участь могла постигнуть и капитана, не случись ему на мгновение отвернуться и сделать шаг к противоположному от пушки бортику корзины, где дон Франсиско, подбиравший подходящий заряд картечи для очередного выстрела, почему-то замешкался. Хорнблоуэр как раз хотел узнать у него причину задержки, когда за спиной послышался глухой, тяжелый удар, что-то больно укололо капитана под правую лопатку и по ушам резанул чей-то душераздирающий крик. Хорнблоуэр моментально обернулся и не поверил своим глазам. Вся правая сторона деревянного гнезда на топе бизани вместе с укрепленным на бортике орудием оказалась срезана, словно бритвой. Пару секунд спустя до ушей его донесся громкий всплеск. Это обрушились в воду пушка и часть корзины, снесенные французским ядром.

Внезапно подступившая тошнота заставила Горацио судорожно сглотнуть. У ног его распростерлось тело Педро с оторванной по локоть правой рукой, из которой, пульсируя, выплескивалась на помост темная кровь. Стрелок уже не кричал, а только часто и глубоко дышал со странным, всхлипывающим присвистом. Кожа на его лице бледнела на глазах от быстрой потери крови. Необходимо было срочно оказать раненому помощь, но Хорнблоуэр никак не мог заставить себя пошевелиться, равно как и отвести взгляд от страшной раны. Откуда-то появился Рикардо, держа в руке длинный, в несколько ярдов, кусок медленного фитиля. Он упал на колени возле пострадавшего и принялся ловкими, уверенными движениями накладывать турникет выше локтя. Только тогда Хорнблоуэр пришел в себя и приступил к своим прямым обязанностям. Искалеченная корзина, готовая рухнуть в любую секунду, не позволяла больше оставаться здесь, да и раненого следовало поскорее доставить в лазарет.

– Всем покинуть позицию! – возвысил голос Хорнблоуэр, чтобы перекричать грохот канонады. – Сержант Перейра, вы отвечаете за раненого. Забрать мушкеты. Дон Франсиско, вы спускаетесь первым. Выполнять!

Природная сметка позволила Рикардо спустить потерявшего сознание Педро без особых хлопот. Не имея под рукой легких парусиновых носилок, хорошо приспособленных для переноски привязываемых к ним раненых по многочисленным корабельным трапам, он привязал Педро к могучей спине Хуана Большого своим шелковым кушаком. Тот только крякнул и начал спускаться на палубу по веревочной лестнице вслед за графом, не испытывая при этом видимого напряжения.

Горацио спускался последним. Лет десять назад он просто слетел бы вниз по одному из многочисленных тросов, но сегодня поступить так не позволял высокий капитанский чин, да и прежняя ловкость куда-то улетучилась с годами. До палубы оставалось ярдов двадцать. Все, кроме него, уже благополучно спустились. И в этот момент остатки корзины с треском и грохотом обрушились вниз, разваливаясь на части в воздухе от столкновения с такелажем. Хорнблоуэр едва успел прижаться к мачте: здоровенный деревянный брус промелькнул в каких-то дюймах от его плеча. Должно быть, в гнездо попало еще одно ядро, окончательно довершив процесс разрушения.

Передав раненого помощникам корабельного хирурга, Хорнблоуэр сразу поспешил на шканцы «Виктории». Надо было доложить об оставлении позиции и получить новые приказания. Он взбежал по трапу наверх и едва не столкнулся с капитаном Харди, который, наоборот, собирался спускаться.

– Капитан Хорнблоуэр? – поднял бровь Харди. – Что вы здесь делаете?

– Топ бизани разбит, сэр. Я приказал покинуть позицию. У меня один раненый. Какие будут приказания, сэр?

– Очень хорошо. Пока можете оставаться здесь. Постойте, что это у вас? Вы ранены?

– Нет, сэр, – недоуменно ответил Хорнблоуэр.

– Почему же тогда у вас мундир сзади в крови? Ну-ка, ну-ка… Вот, взгляните! – И капитан Харди протянул Хорнблоуэру маленькую щепку длиной в четверть дюйма, частично побуревшую от крови. Горацио вспомнил укол в спину на топе бизани. Вероятнее всего, он был нанесен отколотой от бортика ядром щепкой. Сама щепка не удержалась в ране, оставив лишь крошечный кусочек, зацепившийся за ткань мундира. Но удивительным было то, что он ничего не чувствовал, хотя не верить капитану Харди тоже не мог. Быть может, кровь Педро каким-то образом попала на его мундир?

– Пойдемте со мной, – властным жестом Харди взял Хорнблоуэра под локоть.

– Со мной все в порядке, сэр, – сделал тот слабую попытку освободиться.

– Никаких возражений, Хорнблоуэр! – сурово отрезал флаг-капитан. – Я вас провожу в кокпит. Мне все равно необходимо навестить лорда Нельсона и сообщить ему последние новости. При нем дежурит корабельный хирург, он вас перевяжет.

– Лорд Нельсон ранен?! – воскликнул Горацио, забыв от волнения и неожиданности обязательное «сэр».

– Да, – односложно ответил Харди и отвернулся; Горацио успел краем глаза заметить, как он что-то смахнул рукой с ресниц.

Хорнблоуэр не стал допытываться, какого рода ранение получил адмирал. И так понятно, что тяжелое, иначе он ни за что не разрешил бы унести себя в кокпит со шканцев. Впрочем, отсутствие командующего ни в коей мере не повлияло на боеспособность флагмана и всего флота. Нельсон никогда не уставал твердить о том, что каждый должен знать свой маневр, и только так воспитывал подчиненных. А вот если он умрет от ран… Хорнблоуэр не стал даже додумывать эту мысль до конца, такой ужасной она ему показалась.

В кокпите было светло: сразу полдюжины фонарей освещали помещение. На матрасе, расстеленном на двух сдвинутых рундуках, лежал адмирал Нельсон. Тело его было обнажено до пояса и туго перевязано от талии до лопаток толстым слоем бинтов. Уже подсохшие бурые пятна крови свидетельствовали о том, что кровотечение удалось остановить, но местонахождение раны вызвало у Хорнблоуэра безотчетную тревогу и нехорошие предчувствия. Она находилась в самой середине спины, на несколько дюймов ниже лопаток.

Неужели задет позвоночник? Ноги адмирала не шевелились и были раскинуты как-то неестественно. Более внимательный взгляд подтвердил худшие опасения капитана: нижняя часть тела великого флотоводца была полностью парализована.

Несмотря на тяжкую рану, Нельсон был в сознании и даже нашел в себе силы улыбнуться в ответ на приветствие Харди. Флаг-капитан присел на табурет у ложа раненого командующего и начал обстоятельно докладывать о происходящем наверху, в то время как корабельный хирург мистер Джонс, следуя указанию командира корабля, занялся врачеванием Хорнблоуэра.

Как и следовало ожидать, рана его оказалась простой царапиной. Мистер Джонс извлек из нее несколько мельчайших заноз, промыл слабым раствором карболки, заставив пациента сморщиться от резкого жжения, а затем перевязал слоем бинтов, отчего Хорн-блоуэр сразу сделался в чем-то похож на раненого адмирала, если не считать того, что рана Нельсона была не в пример серьезней и опасней.

Прежде чем снова надеть мундир, Хорнблоуэр с сожалением повертел его в руках, рассматривая на свет рваную дыру на спине. Никакая штопка уже не сможет привести его в божеский вид. А ведь это был его единственный мундир, взятый с собой в экспедицию. Что ж, бывает и так, что ранение огорчает меньше, чем связанный с ним ущерб верхней одежде.

– Идите, Том, вас ждут ваши обязанности, – сказал, наконец, лорд Нельсон закончившему доклад Харди. – Слава Богу, судьба сражения решена и находится в надежных руках. А вы останьтесь, Хорнблоуэр, – добавил он, заметив, что тот намеревается последовать за флаг-капитаном. – Какой из вас сейчас боец? Там и без вас справятся. Да и без меня тоже… – прошептал он с какой-то щемящей грустью, заставившей сердце Горацио сжаться от сострадания.

Кто знает, о чем говорили в этот последний час жизни лорда Нельсона два тезки, два человека, во многом схожие между собой не ранним взлетом по службе, но, главным образом, беззаветной преданностью долгу и чести морского офицера? Единственный свидетель – мистер Джонс – не мог слышать их беседы, ведущейся вполголоса, а сам Хорнблоуэр никогда и никому не передавал ее содержание.

Снова спустился в кокпит капитан Харди и доложил адмиралу, что «Буцентавр» захвачен абордажной командой, а «Грозный» полностью выведен из строя и больше не отвечает на обстрел с «Виктории».

– В сей же час с ним сближается «Дерзновенный», сэр, – сообщил флаг-капитан, – минут через десять начнут высадку призовой команды. Мы победили, сэр!

– Что авангард? – еле слышно спросил слабеющий на глазах раненый.

– Они сначала повернули, сэр, но потом, видать, решили не ввязываться. Десять кораблей. Жаль, конечно, но сейчас они уже в Кадисе.

– Так вы говорите: победа, Том?

– Победа, сэр! – твердо ответил Харди.

– Благодарение Господу, что я выполнил свой долг… – прошептал адмирал Нельсон и добавил совсем тихо: – Поцелуйте меня, Том…

Голос его прервался…

Флаг-капитан Томас Харди, не скрывая рыданий и обильных слез, склонился над командиром и другом, бережно приподнял голову адмирала и трижды поцеловал. Голова лорда Нельсона бессильно опустилась на подушку, веки в последний раз дрогнули, и наступил конец.

Непонятным образом в кокпит сразу набилось столько народу взглянуть на покойного и отдать ему последнюю дань уважения, что в крохотном помещении стало не продохнуть. Почти все плакали, не стыдясь этого, многие вставали на колени и почтительно целовали безжизненно свесившуюся вниз руку командующего. Хорнблоуэр сам с трудом сдерживал слезы, ощущая внутри себя ужасающую пустоту, словно со смертью Нельсона из души ушло что-то непередаваемо важное, близкое, связанное с ней неразрывными узами. Внезапно он почувствовал себя лишним среди этих людей, знавших Нельсона не первый год и сражавшихся под его командованием при Сан-Висенти, на Ниле, у Копенгагена и еще в десятке не столь известных баталий. Он застегнул и одернул ставший тесным из-за бинтов мундир и тихо, стараясь никого не задеть, пробрался к выходу.

На верхней палубе он отыскал свою команду, успевшую без него принять участие в абордаже и захвате «Буцентавра» и теперь наперебой хвастующуюся друг перед другом проявленной в рукопашной схватке доблестью. Никто не был ранен, а несколько поверхностных порезов можно было не принимать во внимание. Хуан Большой и Хуан Маленький вдвоем уложили своими навахами не меньше дюжины французов, а остальные, во главе с Мирандой, взяли в плен несколько офицеров вражеского корабля. Хорнблоуэр приказал всем отдыхать, а сам отправился на шканцы, чтобы получше разобраться в обстановке.

Трафальгарское сражение закончилось. Из 33 кораблей франко-испанского флота 3 были потоплены, 20 достались англичанам в качестве призов, адмирал Вильнев попал в плен [37]37
  Вильнев был вскоре освобожден, но во Франции был отдан под суд трибунала и покончил с собой в тюремной камере.


[Закрыть] и только 10 кораблям авангарда под командованием адмирала Дюменуара удалось укрыться в Кадисской бухте. Величайшая угроза, нависшая над Англией, была полностью устранена. Больше никто не мог бросить вызов безраздельному господству на море Британского флота. Жаль только, что ценой победы стала жизнь величайшего флотоводца за всю историю Англии, но покойный и сам вряд ли смог бы пожелать себе более достойного конца. Он жил в ореоле славы и умер, как жил, навечно прославив свое имя.

Капитан Харди прервал размышления Хорнблоуэра.

– Капитан, вы сейчас свободны?

– Так точно, сэр.

– Очень хорошо. Главный хирург флота только что сообщил мне, что убыль личного состава на некоторых судах составляет больше десяти процентов, а на флагмане еще выше. Я полагаю необходимым, срочно отправить большую часть раненых в Англию. Для этой цели сейчас оборудуется одно из захваченных испанских судов. В бою корабль почти не пострадал. Мы намереваемся превратить его во «флейту», сняв пушки и разместив на батарейных палубах временный лазарет. Своего рода плавучий госпиталь…

– Понятно, сэр, – сказал Хорнблоуэр, которому вовсе не было понятно, каким боком это касается его.

– Вы не откажетесь, надеюсь, отвести его домой? – задал вопрос Харди.

Хорнблоуэр не поверил своим ушам. Любой из многочисленных «безлошадных» коммандеров или лейтенантов с большой выслугой, которых всегда полно при штабе командующего, сочтет за честь подобное предложение. Почему же флаг-капитан делает его ему, чужому, по сути дела, пассажиру, не имеющему никаких прав и даже временно не приписанному к эскадре?

Как бы отвечая на невысказанный вопрос, Харди продолжал:

– Я прошу вас об этом, потому что такова была последняя просьба командующего. И еще он просил вас передать м-ру Генри Марсдену, Секретарю Адмиралтейства, вот этот пакет, присовокупив его к вашему рапорту. – И капитан Харди протянул Хорнблоуэру запечатанный личной печатью адмирала конверт. – Теперь, полагаю, вопросов больше нет?

– Так точно, сэр! – ответил Хорнблоуэр.

ЭПИЛОГ

Сереньким хмурым небом и дождем пополам со снегом встретила Англия возвратившихся победителей, многим из которых предстояло еще месяцами валяться по госпиталям.

Капитан Хорнблоуэр привел двухпалубный линейный корабль «Андалузия», срочно переименованный в «Трафальгар» и переоборудованный под госпитальное судно, на Плимутский рейд в последний день октября 1805 года. Сдав раненых и временно полученный под команду приз портовым властям и выполнив все необходимые формальности, он смог, наконец, уединиться с женой и сыном в невзрачной квартирке на Извозчичьей Аллее.

Встреча была радостной и бурной. Мария тоже заразилась всеобщим ликованием, царившим во всей стране по получении известий о громкой победе английского флота, и смотрела на мужа с немым обожанием, как на какого-нибудь античного героя. Нельзя сказать, что ее отношение не льстило самолюбию Горацио, но уже через пару дней неумеренные восторги супруги стали его раздражать, вызывая тоску и желание снова оказаться на шканцах корабля, даже если это будет дрянной портовый лихтер.

По зрелому размышлению, Хорнблоуэр решил не ехать в Лондон, а отправить свой рапорт и письмо Нельсона на имя Марсдена по почте. Контр-адмирал Фостер собственноручно поместил оба документа в шкатулку, предназначенную для ближайшего курьера. Теперь оставалось только ждать развития событий и надеяться, что у чиновников Адмиралтейства хватит совести не забыть о тех обещаниях, на которые они не скупились, когда испытывали нужду в его услугах.

Как ни странно, ответ не заставил себя долго ждать. Уже на четвертый день Хорнблоуэр получил официальный пакет, в котором находилось письмо за подписью Марсдена. Сухие, казенные строчки послания разочаровали капитана, равно как и содержащееся в нем предписание «считать себя во временном отпуске, вплоть до особых распоряжений…» . Ни слова о его миссии, никакой реакции на благосклонный отзыв покойного адмирала Нельсона, ни строчки о новом назначении и ни малейшего намека на самостоятельное командование.

Трижды прочитав краткое письмо Первого Секретаря, Хорнблоуэр пожал плечами и с философским смирением отправился в госпиталь навестить раненого Буша. Буш был тяжело ранен при высадке абордажной команды на борт «Грозного», которую возглавил, согласно своему рангу второго лейтенанта. Сопротивление французы оказали только в самом начале. Бедняге Бушу просто не повезло, как не везло уже не первый раз. Да он и не переживал особенно по этому поводу, хотя врачи предрекали, что лечиться ему придется не меньше шести месяцев, пока раны окончательно не заживут.

Буш был единственным человеком, которому капитан мог поведать свои сомнения относительно будущего назначения, не опасаясь насмешки или тайного злорадства. Простая и чистая душа Буша всегда была чужда проявлению мелких и недостойных чувств, поэтому наедине с ним Хорнблоуэр позволял себе быть до конца откровенным.

Буш утешал посетителя как мог, особенно упирая на то, что его отправили в отпуск и приказали ждать.

В его устах это воспринималось чуть ли не как награда. В конце концов, Хорнблоуэр и сам начал склоняться к мысли, что полученное известие можно, в определенном смысле, рассматривать как обещание будущих благ, которые в настоящий момент предоставить ему Адмиралтейство, в силу каких-то причин, пока не имеет возможности.

Разговор перешел на самого Буша, тяжелое ранение которого ничуть не повлияло на его оптимизм. После лечения в госпитале он собирался поехать к сестрам и пожить с ними до полного выздоровления. Несмотря на половинное жалованье и очевидную несправедливость такого отношения к раненному на королевской службе, Буш не должен был в ближайшем будущем испытывать финансовых затруднений. При Трафальгаре было захвачено столько призов, что на долю старших офицеров эскадры приходилась умопомрачительная сумма в несколько сот тысяч фунтов стерлингов. Правда, число таких офицеров также было весьма значительным, но, при самом худшем раскладе, Бушу все равно причиталось от 700 до 1000 фунтов . На эти деньги он мог безбедно просуществовать не только полгода, упомянутые лечащим врачом, но и гораздо дольше.

Другое дело Хорнблоуэр. Не будучи приписан к эскадре адмирала Нельсона, он формально считался пассажиром и не имел никаких прав на призовые деньги, несмотря на активное участие в боевых действиях. Закон был несправедлив, но это был закон, и принимать его следовало только так и никак иначе.

Единственное, что огорчало Буша до глубины души, так это расставание с «Дерзновенным», где перед ним открывались неплохие перспективы продвижения по службе.

– Понимаете, сэр, – с жаром объяснял он Горацио, – наш старший офицер м-р Уинслоу засиделся в лейтенантах и почти наверняка получит коммандера после такой победы, а я бы тогда занял его место.

Старший офицер линейного корабля – это уже кое что! – Но тут Буш вспомнил, что на «Дерзновенном» можно поставить крест, так как ни один капитан не станет полгода держать вакантным место лейтенанта, и прикусил язык. С минуту он лежал, задумчиво глядя в потолок, а потом произнес: – И все-таки, сэр, я предпочел бы служить с вами на шлюпе, чем без вас на самом большом линейном корабле…

Хорнблоуэр не мог ничего ответить на тронувшее его до слез откровение старого друга, потому что сам находился в состоянии неопределенности и не считал себя вправе раздавать пустые обещания, но поклялся в душе, что при первой же возможности постарается перетащить Буша к себе, где бы тот ни служил.

Потекли тоскливые дни вынужденного безделья. Хорнблоуэр ежедневно наведывался в контору порта, но известий для него не было. И лишь одно событие всколыхнуло начавшую, было, угасать надежду.

В конце ноября, проводив выписавшегося из госпиталя Буша к сестрам, он вернулся домой и застал там нежданного гостя. Сержант Перейра вскочил с кресла, в котором сидел до прихода хозяина, и с радостью пожал протянутую Хорнблоуэром руку. Он привез привет от графа Миранды и письмо, в котором тот таинственно намекал на скорую встречу. А уже в первых числах декабря Хорнблоуэр провожал корабли экспедиции коммодора Кларка. На борту одного из них, по странному совпадению носившим громкое имя «Освободитель», отправлялись в Южную Америку его испанские друзья вместе со своими легионерами и внушительным запасом оружия и другого снаряжения.

На прощание Рикардо подарил капитану странный амулет на цепочке. Маленький золотой диск имел на лицевой стороне рельефное изображение в профиль головы мужчины с огромным прямым, начинающимся от самого лба носом.

– Берегите его, дон Горацио, – сказал Рикардо, – он может вам когда-нибудь пригодиться. Если вам случится побывать в Перу, этот талисман обеспечит дружеский прием у любого индейского племени.

– Кто это? – полюбопытствовал Хорнблоуэр.

– Это Великий Инка.

– Тот самый, которого удавили испанцы?

– Нет, дон Горацио, здесь изображен не несчастный Атагуальпа, а самый первый Великий Инка, Бог-император нашего народа. Никто не знает, сколько веков этому кружочку металла. Когда-то он принадлежал последнему повелителю Тауантинсуйу [38]38
  Тауантинсуйу – государство инков в 1438—1536 гг., на территории современных Перу, Боливии, Эквадора, на севере Чили и северо-западе Аргентины. Столица – город Куско. Первый (мифический) правитель – Манко Капак, последний – Атагуальпа. В 1532—1536 гг. завоевано испанцами.


[Закрыть]. С тех пор он хранится в моем роду, переходя от отца к сыну. У меня нет ничего дороже, но я верю, что отдаю его в достойные руки.

– Благодарю вас, Рикардо, – ответил Хорнблоуэр, – но лучше бы вы оставили этот амулет себе. Маловероятно, что мне придется побывать в ваших краях, а вам он наверняка понадобится. Мне ничего не нужно, я и так всегда буду вас вспоминать.

Рикардо таинственно усмехнулся.

– Берите, дон Горацио, – твердо сказал он, – потому что у меня предчувствие, а предчувствия редко меня обманывают. Мы еще встретимся в этой жизни, и тогда талисман сыграет ту роль, которая предназначена ему от века. Прощайте, капитан, и помните, что в Америке у вас есть два друга, на которых вы всегда можете положиться.

– Прощайте, Рикардо. Спасибо за все. Попутного ветра вам и удачи!

Горацио обнялся с графом Мирандой, пожал руки Энрике, обоим Хуанам, малышу Орландо и с грустью вздохнул, вспомнив так и не оправившегося от ранения Педро, скончавшегося от потери крови в тот же день к вечеру. Вспомнился ему и Клавдий, тоже не вернувшийся из экспедиции. Капитан настоял тогда, чтобы экс-священника похоронили с офицерскими почестями. Смерть смыла с него прежние грехи и он заслужил человеческое отношение и погребение по христианскому обряду.

Отчалила последняя шлюпка. На кораблях уже поднимали якоря, готовясь к выходу в море. Хорнблоуэр повернулся и побрел домой, немного завидуя уходящим, которых ждут новые приключения… Одно утешало: мистер Марсден, похоже, всегда выполнял обещанное, если давал слово. Ему, правда, корабля никто не обещал, но это как-то подразумевалось само собой, поэтому он позволил себе в тот вечер немного помечтать. В мечтах его фантазия не распространялась дальше бескрайнего водного горизонта и себя, стоящего на шканцах корабля, не имеющего пока названия, но и такая картинка заметно подняла настроение истосковавшемуся ло морю Хорнблоуэру.

Словно в ответ на его мысленный зов, следующий день принес, наконец, так долго ожидаемый результат. Курьер из портовой конторы доставил пакет с предписанием Адмиралтейства прибыть в Лондон и принять под командование военный шлюп «Атропос». Помимо официального документа, в пакете находилось личное послание мистера Барроу, которое начиналось так, что приятно удивило капитана, не ожидавшего столь теплого обращения со стороны одного из высших чиновников Адмиралтейства:

Дорогой капитан Хорнблоуэр!

Счастлив первым поздравить вас с новым назначением и заодно принести извинения за затянувшееся ожидание. Крайне высоко оценивая ваши способности и испытывая искреннюю благодарность за содеянное вами, м-р Марсден и я хотели сделать вам сюрприз в виде не очень большого, но достаточно мощного фрегата в 32 орудия. Увы, но вам не суждено им командовать. Не буду называть корабля и имени человека, которому он, в конечном счете, достался, скажу только, что и наше влияние небезгранично. Берите пока что «Атропос», чей капитан внезапно тяжело заболел и вынужден был оставить командование. Корабль почти готов к выходу в море. Считайте это назначение временным и не таите на нас обиду. Если вам удастся отличиться, в чем, зная вас, я нисколько не сомневаюсь, на вашем следующем корабле будет не 32 орудия, а существенно больше.

Что же касается разведывательной операции по ознакомлению с текстом приказа Наполеона Бонапарта адмиралу Вильнееу, общее мнение выражается в том, что проведена она была вами блестяще и заслуживает самой высокой оценки. Если вам будут задавать вопросы, можете процитировать эти мои слова.

Подписано: Барроу, Второй Секретарь Их Светлостей Лордов Адмиралтейства.

Дочитав письмо до конца, Хорнблоуэр должен был признать в душе, что и чиновникам Адмиралтейства не чуждо ничто человеческое. Конечно, он был бы несказанно рад, получив назначение на фрегат, но в дело, видимо, вмешались такие сферы, с которыми не могли спорить даже в Адмиралтействе. Он почти не сомневался, что у нового командира «его» фрегата имеется пышный титул и не меньше двух десятков поколений тупоголовых предков. Что ж, quod licet Jovi, поп licet bovi [39]39
  Что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку (лат.).


[Закрыть]. Да и приятно все же, когда тебя ценят в морском министерстве. Для начала и шлюп сойдет, тем более, на него наверняка тоже была масса претендентов – в этом Хорнблоуэр не сомневался.

Прежде чем начать собираться в Лондон, Горацио не поленился посетить контору и заглянуть в канцелярию. Полистав Регистр военных судов, он нашел там «Атропос». Как он и ожидал, корабль нисколько не превосходил его бывший «Пришпоренный», а кое в чем даже уступал ему. Только чуть большее количество орудий позволило включить «Атропос» в последний, шестой разряд военных кораблей капитанского класса, то есть таких, для командования которыми требовался полноправный реестровый капитан. Ничего, главное не в количестве мачт и орудий, а в том, что очень скоро его снова ждут шторма и туманы, звезды и волны, чайки и облака, новые люди и новые приключения.