Текст книги "Ахульго"

Глава 40

Аркадий становился другим человеком. Он и сам уже не узнавал себя в горской одежде и с новыми манерами, усвоенными от туземцев.

Поначалу, когда им заинтересовался полковник Попов, который вытащил его из гауптвахты, затем помог поправить затруднительное финансовое положение и даже причислил к своему полку, все складывалось как нельзя лучше. Затем, когда Попова сменил жандармский ротмистр, заведовавший лазутчиками, Аркадий решил, что так он сможет приблизиться к исполнению свой заветной цели. А когда ему дали понять, что крепко на него надеются, и предложили роль шута при канатоходце, Аркадию стало казаться, что он сделался важной фигурой, от которой теперь зависела судьба Кавказа.

Но чтобы идти к горцам, ему самому нужно было стать горцем. Хотя бы отчасти. Аркадий отрешился от общества, облачился в шутовской наряд и учился ассистировать бесстрашному канатоходцу. Пока тот выделывал свои головокружительные трюки, Аркадий нелепо пародировал его номера на земле, дразнил публику и собирал деньги. В остальное время Аркадий слонялся по базарам и караван-сараям, учился есть хинкал и говорить на местных языках. Последнее было труднее всего, но Аркадий старался и немало в этом преуспел. По крайней мере, его уже принимали за казака, имевшего близких кунаков среди горцев.

Но чем больше Аркадий проникался местным духом, тем труднее ему было ответить на вопрос, зачем и куда он идет. Горцы жили своей жизнью и ни про какого Аркадия Синицына и его ветреную невесту ведать не ведали. Однако Аркадий успел понять, что настоящие горцы держат данное слово так же, как настоящие дворяне. И теперь от него ждали исполнения его страшного обещания. Аркадий понимал некоторую нелепость своего намерения, но от данного слова отказаться не мог, даже если бы для этого надо было умереть.

Он бы с удовольствием застрелил на дуэли надменного Граббе. Или жандарма, который обучал его шпионским уловкам. Аркадий помнил эту самодовольную физиономию, в которую превратилось участливое лицо благородного человека, каким оно было, пока жандарм убеждал Аркадия возложить на себя великую миссию избавления Кавказа от тирана, а тем более – его личного врага. Но более всего Аркадия пугало, что откажись он от своего намерения, и станет известно, что он не сдержал слово, сгоряча данное им Попову при посвящении в лазутчики.

Изредка Аркадий навещал Лизу. Ей показалось, что он очень переменился после маскарада. Будто надел на себя какую-то загадочную маску и позабыл ее снять.

Аркадий жил в доме одного из штабных чиновников, обедал с офицерами, и у него появились деньги. Он даже вернул Лизе долг, сказав, что ему прислал батюшка. Но Лиза чувствовала, что это не так. В другой раз Аркадий сообщил, что приписан к полку вольноопределяющимся и ему выдали крупную сумму в счет будущего жалования.

Но, даже поступив в полк, Аркадий отчего-то не расставался со своим горским костюмом. Он даже обрил голову, как это делали горцы, и стал почти от них неотличим. Местные жители, не знавшие Аркадия близко, обращались к нему со своим обычным «Салам алейкум» или «Хошкельды», и он отвечал им так, как было принято у горцев.

А однажды Лиза увидела его на базаре. Аркадий яростно торговался с горцем за барана, толкуя с ним по-аварски. Аварец принимал его за казака и прощал ошибки. Но затем Лиза увидела и нечто вовсе странное. Купленного барана Аркадий отвел на другой конец обширного Шуринского базара и принялся продавать, подражая манерам горца, у которого он этого барана купил.

Лиза решила, что Аркадий получил роль в любительском гарнизонном театре, который часто давал спектакли и недурно представлял местные нравы в пьесах своих же самодеятельных авторов. Но когда Лиза дала ему понять, что не отказалась бы посетить новый спектакль, Аркадий сделался задумчив. А после сказал, что актеры здесь плохо играют.

Был еще один случай, очень напугавший Лизу. Когда в Шуру приехал канатоходец и устроил на площади свое представление, Лиза и жена маркитанта отправились на него посмотреть. Пока артист с легкостью выделывал головокружительные трюки, внизу его передразнивал ряженый, облаченный в вывернутую наизнанку шубу и в косматом колпаке с дырками для глаз. Публика аплодировала необыкновенным номерам, ряженый потешал собравшихся, а заодно собирал деньги. И вдруг Лиза услышала, как кто-то назвал ее имя. Ей показалось, что это голос Аркадия. Но когда она обернулась, позади нее скакало ряженое чудище, размахивая корявым посохом и страшно хохоча.

Футляр со своими знаменитыми дуэльными пистолетами Аркадий хранил у Лизы, пообещав забрать их, когда настанет время.

Приходя в себя после липких речей жандарма, после вздорных «глазомерных съемок» и «картографических опытов» поручика Милютина, после шутовских кривляний на базаре, Аркадий брал в руки книжку Марлинского. Только ему, опальному декабристу, популярному литератору, Аркадий верил, как, впрочем, и вся просвещенная публика, которая не могла уразуметь из газет, что творится на Кавказе.

Аркадию предстояло идти к аварцам, каковым был и сам Шамиль. А у Марлинского было ясно написано: «Аварцы – народ свободный. Они не знают и не терпят над собой никакой власти. Каждый аварец называет себя узденем, и если имеет есыря (пленного), то считает себя важным барином. Бедны, следственно, и храбры до чрезвычайности; меткие стрелки из винтовок – славно действуют пешком; верхом отправляются только в набеги, и то весьма немногие… Верность аварского слова в горах обратилась в пословицу. Дома тихи, гостеприимны, радушны, не прячут ни жен, ни дочерей – за гостя готовы умереть и мстить до конца поколений. Месть для них – святыня; разбой – слава. Впрочем, нередко принуждены бывают к тому необходимостью… Аварцы – самое воинственное племя, сердечники Кавказа».

Но делать было нечего. Надо было идти. И не в героическом виде вершителя судеб мира, а в образе жалкого шута, служившего на подхвате у канатного плясуна. И только дуэльные пистолеты, которые он забрал у Лизы, сохраняли его связь с прежним миром и с главной целью его путешествия.

Глава 41

Следующие представления канатоходцы давали в крепости Внезапной, у аула Эндирей. Гарнизон, маявшийся от зимней скуки, веселился от всей души. На натянутом между казармами канате акробат исполнял удивительные номера. Нанятые им полковые оркестранты играли нехитрую музыку, а особенно опасные трюки сопровождали барабанной дробью.

– Ловок, шельма! – удивлялись солдаты.

– Видал, каким чертом ходит!

– Тот еще абрек!

Акробат скользил по канату, стоя в тазу.

– Дьявол! – шептали солдаты.

– Расшибется!

– Гляди-ка, цел!

Ряженый забавно копировал на земле то, что происходило в воздухе, вызывая у зрителей взрывы хохота. Одни в шутку тыкали его штыками, другие целились из пистолетов, а шут в ответ бросался с посохом на зрителей и требовал денег.

– Браво! – кричали канатоходцу офицеры.

– Еще что-нибудь! На бис!

Вдохновленный акробат бросил свой шест ряженому и принялся танцевать на канате лезгинку.

– Ну, орел! – аплодировали офицеры.

– Тот еще разбойник!

Из окна полкового штаба за артистами наблюдал Пулло. Рядом стоял Жахпар-ага.

– Который? – спросил Пулло.

– Вон тот, внизу, – указал Жахпар-ага на ряженого.

– Славный маскарад, – одобрил Пулло.

– Так точно, господин полковник. На шайтана похож.

– Этим везде дорога, – кивал Пулло.

– Значит, говорите, через Буртунай пойдут?

– Так точно, господин полковник, – подтвердил Жахпар-ага.

– Слышал, есть и там дорога, – сказал Пулло.

– Оттуда нас Шамиль не ждет.

– Конечно, – кивал Жахпар-ага.

– Там горы высокие.

– И не через такие ходили, – улыбался Пулло.

– Только бы разведать хорошенько.

– Разведают, – обещал Жахпар-ага.

– Нам ведь не налегке идти придется, а с пушками.

– Узнать бы дорогу, а ее и исправить можно, – убеждал Жахпар-ага.

– Но ведь Буртунай, я слышал, с Шамилем заодно, – сомневался Пулло.

– Наши пушки увидят – быстро поумнеют, – заверил Жахпар-ага.

– Сами они против Шамиля ничего не могут, вот и покоряются. А если хорошую армию послать…

– Как закончат, пусть ко мне явятся, – перебил его Пулло.

– Вернее, пусть господин Синицын, сам.

– Слушаюсь, господин полковник, – козырнул Жахпар-ага и вышел.

Представление продолжалось. Канатоходцу подали на штыке флягу с водой. Он отпил, перевел дух, а затем завязал себе глаза и под тревожный барабанный бой двинулся по канату. Наступила тишина. Канатоходец сначала двигался осторожно, затем пошел быстрее, а последний кусок каната пробежал, будто по ровной дороге. Публика восторженно кричала и аплодировала. А в шута полетели серебряные и медные монеты.

Пулло пригласил Синицына на обед.

Когда шут снял свой уродливый колпак и скинул вывернутый наизнанку полушубок, Пулло несколько опешил. Он ожидал увидеть кого угодно, но только не вылитого горца. Перед ним предстал бритый малый с усами и бородкой.

– Вы господин Синицын? – не поверил Пулло.

– Именно так, господин полковник, – ответил горец на чистом русском языке.

– Он, – подтвердил Жахпар-ага.

– Прошу к столу, – пригласил Пулло, а затем обернулся к капитану.

– И вы пожалуйте. Чем Бог послал.

– Давно не ел приличного супа, – потер руки Синицын.

– Мне эти хинкалы, да с сушеным мясом ихним…

– Кушайте, прошу вас, – приглашал Пулло, наливая Синицыну водки.

– И беленькой примите. Небось, в горах не угостят, а, капитан?

– Нет, – покачал головой Жахпар-ага.

– У нас это нельзя. Грех, харам.

Синицын опрокинул рюмку, закусил и принялся за суп.

– Так вы, выходит, горцем заделались? – спросил Пулло.

– По всей форме?

– Кем же мне еще? – пожал плечами Синицын.

– А молиться тоже умете?

– Умею, – кивнул Синицын, не отрываясь от супа.

– Только после водки нельзя.

– Так-так, – соображал Пулло.

– И все их поклоны знаете?

– Знает, – подтвердил Жахпар-ага.

– А как начет этого… – любопытствовал Пулло.

– Ну, вы понимаете.

– Не совсем, господин полковник, – поднял голову Синицын.

– Ну, в смысле обрезания.

– Обрезания? – переспросил Синицын.

– Ну да. Вас же любой мусульманин разоблачит, если что.

– Вот вы о чем… – догадался Синицын.

– Но ведь так бы я чистым мусульманином стал. А для меня это невозможно.

– Почему? – угрюмо спросил Жахпар-ага.

– Я вот мусульманин и не жалею.

– Если бы я собирался в Мекку, в паломничество, тогда другое дело, – рассуждал Синицын.

– А так…

– А так вы далеко не уйдете, – заявил Пулло.

– Помяните мое слово, любезный. Обличат в два счета – и секир-башка как лазутчику.

– Но… Но… – Синицын растерянно оглядывался на Жахпар-агу.

– Кто же станет ему штаны спускать? – возразил капитан.

– У нас это нельзя. А кто посмеет – тому самому секир-башка сделают.

– А то вы мюридов не знаете, – сказал Пулло.

– Если почуют неладное – все вызнают.

– Как же мне быть? – растерялся Синицын.

– Уж если входить в роль, так до конца! – посоветовал Пулло.

– Вы полагаете, господин полковник, это обязательно?

– Сами рассудите, – развел руками Пулло.

– Что вам дороже: кусочек плоти или сама жизнь?

– Жизнь, – согласился Синицын.

– Я даже не в том смысле, а в смысле успеха предприятия.

– Значит, решено? – обрадовался Пулло, а затем спросил у капитана: – Есть тут эскулапы?

– В Эндирее найдем, – заверил Жахпар-ага.

– Сколько будет стоит? – поинтересовался Пулло.

– Такое дело бесплатно сделают! – пообещал Жахпар-ага.

– У них праздник будет, если русский суннат сделает.

– Однако же, – колебался Синицын.

– Нет, господа, я не согласен. Каждый должен жить по своей вере.

– Это же только для вида, – настаивал Пулло.

– Выходит – кощунство? Я так не могу, извините.

– Значит, вы – сумасшедший, – заключил Пулло.

– Как вы смеете?! – вскочил Синицын.

– Я не позволю.

– Успокойтесь, сударь, – жестко сказал Пулло.

– Поймите, что вы подвергаете опасности не только себя, но и все дело.

– Сумасшедший – это хорошо, – сказал вдруг Жахпар-ага.

– Как то есть? – недоумевал Синицын.

– Ты же и так дурнем под канатом прыгаешь, им и оставайся.

– Оно и верно, – поддержал капитана Пулло.

– И в мечеть ходить не придется, и распознать вас не смогут.

– У нас сумасшедших пальцем не тронут, – убеждал Жахпар-ага.

– Харам.

– Именно, – согласился Пулло.

– А иначе – пропадете, и никакой маскарад вам не поможет.

– Тебе это будет нетрудно, – убеждал Жахпар-ага.

– Вы даже сможете открыто рассказывать, что хотите вызвать Шамиля на дуэль, – добавил Пулло.

– А вы откуда знаете? – погрустнел Синицын.

– Слышал, – ответил Пулло, покручивая ус.

– Значит, я – действительно умалишенный? – спросил Синицын и засмеялся странным смехом.

– Для пользы дела, – успокаивал его Пулло, подливая еще водки.

– В рассуждении конспирации.

Синицын вылил рюмку себе на голову и дико захохотал.

– Может, желаете чаю? – жестко осадил его Пулло и протянул салфетку Синицын перестал хохотать, вытер салфеткой лицо и спокойно ответил: – Желаю.

Глава 42

Наутро, навьючив на лошадей свой нехитрый скарб, канатоходец Айдемир и его помощник Аркадий двинулись в путь. Жахпар-ага с парой нукеров проводили их до подъема в горы.

– Идите туда, – показал Жахпар-ага нагайкой в сторону невысокого хребта.

– Сначала будет аул Инчха, потом – Хубар, а оттуда до Буртуная недалеко. Люди покажут.

– Инчха? – припомнил Айдемир.

– Когда-то я был там с отцом, да смилостивится над ним всевышний.

Впереди лежали лесистые, укрытые снегом горы.

Лазутчики медленно поднимались по извилистой дороге. Вокруг была сверкающая на солнце белая пустота. Только следы зверей паутиной покрывали снежную гладь между буковыми и дубовыми рощами. Но кое-где уже проглядывали проталины. Наступала весна, и солнце понемногу набирало силу.

Кони часто сбивались с дороги и останавливались. Понукаемые седоками, они опускали головы, будто принюхиваясь, а затем снова двигались вперед. К полудню путникам повстречалась арба, на которой горец вез на базар в Эндирее сыр и сушеную курагу. Поздоровавшись и переговорив с горцем, Айдемир двинулся по колее, оставленной арбой.

С трудом поднявшись на первый перевал, они увидели в сумерках огни небольших аулов. Подтаявшая колея вела к тому, что виднелся слева. Это и был аул Инчха. Спускаться оказалось труднее, чем подниматься. Совершенно выбившись из сил, они добрались до аула только к ночи.

У въезда в аул их окликнули. Затем появилось несколько человек в бурках и с ружьями наготове. Аркадий похолодел, решив, что их окружили свирепые мюриды и что миссия его закончится, так и не начавшись. Но больше всего он опасался, что мюриды найдут припрятанный среди реквизита футляр с дуэльными пистолетами. У него было оправдание на этот счет, и они даже репетировали номер в духе Тиля Уленшпигеля, когда Айдемир сбивал с головы Аркадия яблоко. Но теперь все было иначе, и мюриды в ночи сильно отличались от солдат во Внезапной, которые только и ждали, чтобы их кто-нибудь поводил за нос.

Айдемир объяснил, что они странствующие канатоходцы, и назвал имя человека, у которого он когда-то останавливался с отцом, тоже канатоходцем.

– А, Нур-Магомед? – закивал один из горцев, опуская винтовку.

– Живой еще. Пойдемте.

Эти люди оказались вовсе не мюридами, а просто жителями аула, несшими по очереди караул. Гостей по обычаю должны были проводить к их кунаку. По пути горцы уговаривали не покидать их аул, не дав представления, до которых все горцы большие охотники.

Нур-Магомед оказался еще бодрым стариком. Он отлично помнил и Айдемира, и его отца – своего кунака. Он с радостью пригласил их в свою саклю. Оружие полагалось оставлять у входа, и это очень беспокоило Аркадия. Хотя сам он был безоружен, но надеялся на кинжал Айдемира. Однако опасения оказались напрасными. Кровля кунака берегла гостей лучше всякого оружия.

Нур-Магомед угостил их хинкалом с сушеным мясом. Проголодавшийся Аркадий ел хинкал и обгрызал кости с таким аппетитом, будто ничего вкуснее никогда не пробовал.

– Я слышал, с твоим отцом случилось несчастье? – спросил старик.

– Стар уже был, а не хотел канат оставлять, – рассказывал Айдемир.

– Услышал, что один пехлеван прошел по канату между двумя минаретами, и решил пройти над пропастью, где Хунзахский водопад.

– И что же случилось? – сочувственно спрашивал старик.

– Он почти прошел, – говорил Айдемир, горестно опустив голову.

– А под тем местом, где он укрепил канат, оказалось орлиное гнездо. И орлица начала быть его крыльями.

– Вах, – хлопнул себя по коленям старик.

– Отец и не удержался.

– Смелый был человек, – вздохнул старик.

– Видно, так предопределил ему Аллах. А ты свое дело не бросаешь, значит?

– Как бросишь, когда оно меня кормит, – ответил Айдемир.

– А это кто, брат твой? – кивнул старик на Аркадия.

– Помощник, – объяснил Айдемир.

– У него голова плохо работает, зато шут хороший получился.

– Пакир, – сказал старик, что означало «несчастный».

– Теперь и такого не найдешь, люди в горы ходить боятся.

– Да, неспокойно теперь, – согласился старик.

– А у нас будешь по веревке ходить?

– Если джамаат разрешит.

– Почему же не разрешит? Люди до сих пор помнят, как вы с отцом их развлекали.

– А Шамиль разрешает? – спросил Айдемир, незаметно подмигивая аксакалу.

Услышав про Шамиля, Аркадий напряг слух, замерев с обглоданным ребром в зубах.

– Шамиль нам не хозяин, – ответил старик.

– Мы сами по себе. А если бы и спросили – разве Шамиль смелых людей не любит? Еще как любит! Вы к нему идите – он вас с радостью примет.

– Думаешь, примет? – сомневался Айдемир.

– Он всех принимает, кто с добром приходит, – сказал аксакал.

Канат натянули на площади между домами. Позвали музыкантов с зурной и барабаном. Те умело взялись за дело, и выступление канатоходца с его уморительным помощником превратилось в настоящий праздник, особенно для детей, которые никогда еще не видывали подобных чудес.

Аульчанам так понравились канатоходцы, что они не хотели их отпускать. А когда, наконец, согласились, то снабдили их съестными припасами и дали проводника до следующего аула.

Молодой горец повел их по крутой дороге, поднимавшейся к лесистому плато. Аркадию дорога показалась ужасной, но проводник клялся, что дорога очень хороша, просто ее не видно под снегом.

– Летом две арбы туда-сюда ходят, – говорил проводник.

– И то я вас по короткой дороге веду, а рядом дорога еще лучше.

Вскоре показался Хубар, и оттуда уже спешили всадники, которые давно заметили путников. Проводник растолковал хубарцам, какая им выпала удача, и те с гиканьем помчались обратно.

Когда канатоходцы прибыли в Хубар, их встречали всем аулом. Народ толпами стекался к годекану – главному общественному месту аула, а дети торопились занять крыши соседних домов.

Начались приветствия и знакомства. Айдемир отвел в сторону старшину аула и стал с ним о чем-то говорить, показывая на Аркадия. В таких случаях Аркадию полагалась радостно улыбаться и кланяться на манер юродивого. И он прилежно исполнил свою роль.

Пока натягивали канат, Аркадий оглядывал окрестности. Вид отсюда открывался далеко во все стороны. Впереди покрытое лесами плато пересекалось множеством глубоких оврагов, которые, как потом выяснилось, им еще предстояло пересечь. Во всяком случае возложенное на Аркадия обозрение местности и собрание сведений о дагестанских обществах он мог производить беспрепятственно.

Представление началось. Нашлись и музыканты, умевшие подчеркнуть особенно опасные трюки. Люди смотрели на канатоходца с замиранием сердца и радовались каждый раз, когда он оставался цел.

Аркадий тоже отменно вошел в роль.

А в перерывах между своими дурачествами даже успевал внимательно разглядеть горцев сквозь дыры в своем колпаке. Эти добродушные люди совсем не были похожи на свирепых мюридов, какими их представлял Аркадию полковник Попов. Мужчины искренне восхищались трюками бесстрашного Айдемира, а женщины и дети потешались над выходками шута. Простые люди бесхитростно наслаждались веселым зрелищем, и никто не спешил разоблачать Аркадия и делать ему «секир-башка».

Но вдруг Аркадий заметил, что стоявшая в стороне молодежь весьма недружелюбно на него поглядывает. Они о чем-то спорили, и было заметно, что Аркадий вызывал у них большое подозрение. Но Аркадий знал, что, пока канатоходцы находились под покровительством старшины аула, им ничего не угрожало. Тем не менее бдительные молодые хубарцы предпринимали попытки выяснить, такой ли этот шут слабоумный, за какого себя выдает. Как бы откликаясь на проделки ряженого, одни грозили ему кинжалами, другие – пистолетами, а третьи неожиданно кричали ему по-русски:

– Пошел к черту!

– Зачем обманываешь?

– Деньги хочешь?

– Я тебя знаю, солдат!

– Шамиль голову отрубит!

Но все было тщетно. Аркадий сохранял совершенное равнодушие и безмятежную веселость, хотя понимал, что жизнь его висела на волоске.

К вечеру зарезали барана и на славу угостили новых кунаков. Как обычно, пирушка сопровождалась разговорами и обменом новостями. А когда речь зашла о Шамиле, хубарцы гордо заявили, что давно выгнали всех мюридов, а имама с его шариатом и знать не желают.

– И правильно, – заявил Айдемир, косясь на Аркадия.

– От него одни беспокойства.

Хубарцы дали им сразу двух провожатых и просили приезжать еще.

Миновав Теренгульское ущелье, путники приближались к аулу Буртунай. Но тут дорогу им преградило несколько негодующих горцев, в которых Аркадий сразу узнал тех, кто косо поглядывал на него в Хубаре.

– Чего вам? – спросил провожатый.

– Эти люди не те, за кого себя выдают, – заявил предводитель сомневающихся.

– Они не канатоходцы? – удивился провожатый.

– Тогда попробуй пройтись по канату, как они.

– Этот, который строит из себя сумасшедшего, – указал на Аркадия предводитель.

– Он хочет нас обмануть, он прикидывается.

Аркадий понял, что дело принимает дурной оборот, но продолжал изображать юродивого и безмятежно улыбался.

– Ты, похоже, тоже сошел с ума, если оскорбляешь гостей нашего аула, – заявил проводник.

– Аул остался позади, – ответили ему.

– Прочь с дороги! – крикнул провожатый, трогая своего коня.

– Мы хотим поговорить с этим человеком, – настаивал предводитель.

– Говорите со мной, – сказал Айдемир, кладя руку на кинжал.

– Это мой человек, и я за него отвечу.

– Постыдитесь, – увещевал парней провожатый.

– Он же больной.

– А если это шпион? – вопрошал предводитель.

– Вынюхает тут все, а после солдат приведет.

– Мы видели, как он все кругом разглядывал, – добавил другой хубарец.

– Вы меня знаете? – спросил провожатый, едва сдерживая гнев.

– Знаем, Хайбула, как не знать, – ответил предводитель.

– Тогда вы должны знать, что я не позволю оскорблять своих кунаков.

– Мы его не пропустим, – стояли на своем молодые хубарцы.

– Отдайте нам его!

– Мы отведем его к Шамилю как лазутчика.

– Попробуйте, возьмите! – вспылил Хайбула, выхватывая кинжал.

Второй провожатый вынул саблю, и они двинулись на своих обидчиков. Но их опередил Айдемир, тоже обнаживший кинжал.

– Мы гостей не предаем, – пытались оттеснить его провожатые.

– А я не хочу, чтобы в ауле, который так хорошо нас принял, началась кровная месть, – упрямился Айдемир.

В этой напряженной суете про Аркадия все позабыли. А он блаженно щурился на солнце, будто ничего особенного кругом не происходило. Со стороны он и вправду казался умалишенным, хотя на самом деле Аркадий уже беззвучно молился, прощаясь с жизнью.

Но тут прозвучали выстрелы. Горцы завертелись на лошадях, не понимая, кто стрелял. А затем увидели всадников, двигавшихся к ним со стороны Буртуная.

Хубарцы убрали оружие, не желая выглядеть плохо перед соседями. Айдемир тоже вложил кинжал в ножны, наблюдая за приближавшимися всадниками.

– Салам алейкум! – крикнул буртунаец, подъехавший первым.

– Ва алейкум салам, – ответили хубарцы.

– Не к нам ли собрались?

– Гостей провожаем, – сказал Хайбула.

– К вам едут.

– Гости – подарок Аллаха, – кивал буртунаец, а затем крикнул своим.

– Это хубарцы! Спорили, оказывается, кому гостей провожать!

Остальные буртунайцы остановились невдалеке и посмеивались.

– Гостеприимный народ, – говорили они.

– Знаем мы их!

– Но раз вы уже здесь, то передаем гостей вам, – сказал Хайбула.

– Такие ловкие пехлеваны, каких я в жизни не видел!

– Пехлеваны?! – возрадовался буртунаец, протягивая гостям руку.

– Люблю пехлеванов!

Айдемир пожал протянутую руку, а Аркадий все еще будто отсутствовал.

– Что с ним? – спросил буртунаец Айдемира.

Айдемир покрутил рукой у виска, давая понять, что его помощник не совсем в своем уме, и сказал:

– Напарник мой, со смеху умрете.

Тем временем молодые хубарцы подъехали к стоявшим поодаль буртунайцам и стали жарко им что-то объяснять, кивая на канатоходцев. Аркадий видел это краем глаза и уже готов был к самому худшему. Жаль только было, что он так усердно затвердил в памяти дорогу, которая теперь вот так бессмысленно оборвется, а подвиг его окажется напрасным.

Выслушав встревоженных парней, один из буртунайцев подъехал к гостям, внимательно оглядел канатоходца и его спутника, а затем откинул башлык и улыбнулся:

– Добро пожаловать в Буртунай!

Это был Юнус, ближайший помощник Шамиля.

Простившись с хубарцами, буртунайцы двинулись к аулу, сопровождая своих гостей.

Буртунай оказался большим аулом, и гостей здесь принимали особенно тепло.

Представления давались несколько дней. Юнус опекал гостей, как своих лучших кунаков, и охотно рассказывал им все, что делалось вокруг Буртуная. Особенно он любил поговорить о Шамиле. Эти сведения Аркадий впитывал, как губка. Он не все понимал, но главное улавливал.

– Были и у нас его мюриды, – сообщал Юнус.

– Только давно к Шамилю убежали.

– А далеко до Ахульго? – любопытствовал Айдемир.

– Совсем близко, – уверял Юнус.

– Через горы только перейти.

– А дороги туда есть?

– Как же без дорог? – удивлялся Юнус.

– Очень хорошие дороги, особенно летом.

– А людей у Шамиля много? – спрашивал Айдемир.

– А тебе зачем? – деланно настораживался Юнус.

– Для пехлеванов чем больше людей, тем лучше, – объяснял Айдемир.

– А… – кивал Юнус.

– Тоже верно… Да откуда у него люди? Заперся, говорят, в Ахульго и от своих же отбивается, которые его выгнать хотят.

– Значит, не стоит туда идти? – разочарованно спрашивал Айдемир.

– Почему? – удивлялся Юнус.

– Там и других аулов много. Аргвани, например, большой аул, богатый. Неделю будете деньги собирать.

– Проводите?

– Еще как проводим, – обещал Юнус.

– В Аргвани тоже пехлеванов любят.

Наутро они покинули гостеприимный Буртунай и двинулись дальше. Теперь им предстояло преодолеть высокий хребет Салатау.

Аркадий растерянно смотрел на покрытые снегом громады, и ему не верилось, что через них можно перебраться. Ему казалось, что это по силам только орлам, которые безмятежно парили в солнечной синеве.

– Вон там, – показывал Юнус на самую высокую вершину хребта, – хорошая дорога идет, а за перевалом и Аргвани, и Ахульго.

– Где же эта дорога? – не понимал Айдемир, тревожно оглядываясь на Аркадия.

– Отсюда ее что-то не видно, – соглашался Юнус.

– Я и не знал, что столько снега насыпало. Но ничего, я послал людей, чтобы посмотрели, можно ли пройти.

И они продолжали двигаться вперед, пока не встретили возвращавшихся посланцев Юнуса.

– Плохие новости, – сообщили они.

– Обвалы. Четырех мюридов снегом засыпало.

– Мюридов? – переспросил Айдемир.

– Лазутчики, наверное, – сказал Юнус.

– А может, абреки, которые проезжих грабят.

– Значит, там не пройти?

– Если очень надо, то можно и рискнуть, – предложил Юнус.

– А ты с нами пойдешь? – спросил Айдемир.

– Я же не пехлеван, – усмехнулся Юнус.

– Это вам ничего не страшно. А я по земле хожу.

– Что же нам делать? – сомневался Айдемир, оглядываясь на Аркадия

– Если на тот свет не торопитесь, можете у нас пожить, пока снег растает, – предложил Юнус.

Аркадий щурился на солнце и безмятежно улыбался. Но про себя решил, что путь к Шамилю уже известен, а замерзнуть на перевале было бы просто глупо. Да и штурмовать Ахульго в одиночку он уже передумал.

Вечером, уже в Буртунае, Айдемир с Аркадием уединились в кунацкой, где при свете масляной лампы решали, как быть дальше. Немного поспорив, они сошлись на том, что не стоит дальше искушать судьбу, которая и без того была к ним чересчур благосклонна.

Утром, позавтракав лепешками с кислым молоком, они двинулись в обратный путь, уже не давая представлений. Хотя у них и были проводники, Аркадий убеждался, что верно запомнил дорогу. Теперь они могли бы вернуться и без провожатых, если бы не опасности, всегда подстерегавшие путников на беспокойном Кавказе.

К изумлению начальства, лазутчики явились в Темир-Хан-Шуру целыми и невредимыми. Траскин отказывался верить, что они побывали в недрах дагестанских гор, пока Синицын не представил подробнейшее описание пути к ставке Шамиля.

Милютин признал отчет весьма убедительным и поспешил известить об этом Граббе. Он писал своему начальнику, что хотя обозрение и не увенчалось полным успехом, однако вряд ли кто-нибудь сумел бы сделать больше при таком невыгодном расположении умов в Дагестане.

Граббе отозвался из Ставрополя благодарственным письмом, исполненным ликования, и предписал Траскину достойно наградить лазутчиков за геройское усердие. Однако шпионский гонорар давно уже был поделен и истрачен. Траскин косился на Попова, будто это он вывел Синицына из опасных пределов. И Попову ничего не оставалось, как упечь Синицына в полковой госпиталь и приставить к нему психиатра, хотя Аркадий уверял, что в лечении не нуждается.

Но доктор имел на сей счет и тайный приказ Траскина, и собственное мнение.

Диагноз, который он поставил Синицы-ну, гласил: «Mania grandiosa» – «Мания величия». Да и как еще можно было определить пациента, который утверждал, что ходил в горы, чтобы вызвать на дуэль самого Шамиля.