Текст книги "Ложь без спасения"

Внезапно Надин столкнулась с идущей навстречу женщиной.

– Извините, – промямлила она, погруженная в свои мысли.

– Ты свою собственную мать не узнаёшь, – произнесла Мария Иснар, качая головой. – Я машу тебе уже столько времени, но ты не реагируешь! – Она оглядела свою дочь. – Каждый раз, когда я тебя встречаю, ты выглядишь все хуже. Что с тобой происходит?

Надин проигнорировала этот вопрос.

– А что ты здесь делаешь? – спросила она вместо ответа.

Ее мать настолько редко покидала свой одинокий дом, что привести ее сюда могло лишь какое-то чрезвычайное событие.

Мария указала на свою сумку и сказала заговорщически низким голосом:

– Здесь аэрозольный баллончик со слезоточивым газом. Я только что купила его себе. Для самозащиты.

– С каких это пор ты думаешь о самозащите?

Мария уставилась на свою дочь.

– Да ты разве еще не знаешь? Даже я в своем уединении…

– Что, мама?

– В Шмэн-де-ла-Клер нашли женщину. Убитую. И ее четырехлетний ребенок тоже мертв. Убийца, вероятно, застал обеих спящими. Женщина вроде бы еще пыталась добраться до окна в своей комнате, но он оказался быстрее. – Мария заговорила еще тише: – Он задушил ее веревкой. Ночная рубашка была вся порезана ножом на клочки. Изнасиловал он ее или нет, должны еще выяснить.

Собственные проблемы Надин на мгновение отошли на задний план.

– О боже! Да это ужасно… Ты говоришь, в Шмэн-де-ла-Клер?

Дорога в это местечко шла за пределами города, но относилась к Сен-Сиру. Дома там располагались на большом расстоянии друг от друга, отдельно между полями, и к каждому из них можно было добраться лишь по длинным и ухабистым частным тропинкам. Это была волшебная местность – широкая, светлая долина, где Надин никогда не одолело бы одиночество, как дома в Ле-Боссе. И вот теперь в эту милую идиллию проник такой неописуемый ужас…

– Уже знают, кто это был? – спросила Жоли.

– Нет. Об этом сумасшедшем ничего не известно. Мне позвонила наша соседка, Изабель, ты ее знаешь, – та, что иногда делает для меня покупки. – У Марии была целая сеть людей, выполнявших для нее те дела, которыми сама она была не в состоянии заниматься. – Изабель довольно много об этом знает.

Это Надин не удивляло. Изабель была первоклассной сплетницей. Каким-то таинственным образом ей всегда удавалось первой узнать все новости.

– В общем, в доме якобы ничего не пропало, – продолжала Мария. – Сумка жертвы стояла посреди зала, с деньгами и кредитными карточками, но никто ее даже не открывал. То же самое со шкафами и выдвижными ящиками. Преступник или преступники пришли только для того, чтобы убить. – Она содрогнулась от собственной формулировки. – Только для того, чтобы убить…

– А кто стал жертвой? – спросила Надин. – Кто-то из местных? – В той стороне стояло много дачных домов, поэтому ее вопрос был вполне уместным.

– Нет. Она жила в Париже. Молодая вдова с четырехлетней дочерью. Муж умер от рака крови, когда она была беременна. – Изабель, видимо, удалось вытащить на свет все детали случившегося. – Она якобы была очень… очень состоятельной. Ей не нужно было работать. Нелюдимая, депрессивная личность, так говорит Изабель. Она вела такой уединенный образ жизни, что в Париже, видимо, ни одна душа не заметила, что она не вернулась в конце сентября, как было запланировано. Дело в том, что она как раз собиралась уехать. Понимаешь? Десять дней она лежала задушенная в своем дачном доме, и никто не заметил ее пропажу! – Марию передернуло, и она добавила с мрачной миной: – Ну да, у меня все было бы точно так же. Я могла бы долго лежать мертвой, прежде чем кто-нибудь это заметил бы!

– Ах, мама! – запротестовала Надин виновато, потому что эти слова ее матери были правдой. – У тебя ведь есть я!

– Ты, бывает, по две недели не звонишь. А у меня появляешься еще реже… Нет-нет! – Мария подняла руки в протестующем жесте, заметив, что Надин уже открыла рот, чтобы защищаться. – Это не упрек. У тебя, конечно, собственная жизнь, и ты не можешь обременять себя еще и своей старой матерью.

– Я должна была больше заботиться о тебе, – сказала Надин. – Я исправлюсь.

Эта мысль повлекла за собой другую, еще более мрачную. Жоли поняла, что заботиться о матери означает остаться в этом городе. Продолжать вести ту жизнь, что она сейчас вела. Принять печь для пиццы как судьбу. Принять зал с туристами среднего пошиба. Принять Анри с его маленьким миром.

Ее глаза вновь стали мокрыми от злости, и она сжала кулаки в карманах своей спортивной куртки.

А Мария тем временем продолжала:

– Нашла ее женщина, которая убирает у нее и вообще присматривает за домом, когда в нем никто не живет. Моник Лафонд, ты ее знаешь? Она живет в Ла-Мадраге. Она и у Изабель тоже убирает, поэтому та и знает обо всем. Моник была в шоке и теперь долго останется на больничном. Изабель говорит, что у нее целыми днями стоят перед глазами эти ужасные картины, а ночью она не может спать. Да и не удивительно! Наверное, это было очень страшно!

– А теперь ты тоже боишься, – сказала Надин, вернувшись к теме о слезоточивом газе. – Но, мама, может быть, убийца охотился именно на эту женщину? Если он ничего не украл, то это не обычный взломщик.

– Полиция сейчас расследует прошлое убитой. Конечно, это может быть отвергнутый любовник или бывший партнер по бизнесу ее мужа, который хотел отомстить за что-то… Но возможно также, что кто-то намеренно выбирает одиноких женщин, что это человек, для которого убивать – своего… своего рода наслаждение. Ведь была убита и маленькая дочка, а с ней уж едва ли у кого-то могли быть личные счеты.

– Ты хотела бы пожить у нас какое-то время? – предложила Надин. Она не верила, что ее мать находится в опасности, но ей было бы жаль, если б Мария на протяжении многих недель не могла сомкнуть глаз от страха.

– Нет-нет, – ответила Иснар, – ты же знаешь, я лучше всего сплю в собственной кровати. Я поставлю баллончик со слезоточивым газом на ночной столик. Уж я так намертво всегда запираю свои двери – услышу, если одну из них взломают! Тогда у меня будет время защититься.

Это натолкнуло Надин на последний вопрос:

– А как он, собственно, попал в дом? Я имею в виду, к убитой?

– Это как раз всех и удивляет, – сказала Мария. – Признаков того, что он вломился в дом, не смогли обнаружить. Ни одного разбитого окна, ни взломанной двери… Ничего.

– Но все выглядит так, что она, похоже, и сама не открывала ему.

– Нет, ведь на нее явно напали во сне.

– Наверное, у него был ключ, а это значит, что он все-таки был ее старым знакомым, – предположила Надин и поцеловала мать. – Я действительно не думаю, что кому-то стоит чего-то бояться. Это была личная драма между двумя людьми.

– А что, собственно, ты здесь делаешь? – вдруг спросила Мария, сменив тему. – Ты что, сегодня не работаешь в вашем кафе? – Она стала мысленно подсчитывать дни и через несколько мгновений установила: – Сегодня не понедельник.

– Анри сегодня справится и без меня. Мне необходимо пару часов побыть одной.

– Дочка, не оставляй его часто на произвол судьбы. Анри – хороший мужчина.

– Я позвоню тебе завтра, мама. Всего хорошего! – сказала Надин и отправилась дальше, не дожидаясь ответа. Ее мать всегда считала Анри фантастическим, а у нее в данный момент не было ни малейшего желания выслушивать проповедь о его достоинствах.

6

Лаура стояла около взломанной машины своего мужа. Она как раз перерыла последнюю из трех дорожных сумок, лежавших в багажнике, установив, что Петер, куда бы он ни пропал, оставил практически все, что упаковал для поездки: нижнее белье, рубашки, носки, свитеры, зубную щетку, таблетки от головной боли, пижаму, дождевик, книги, журналы, беруши и даже витамины, без которых он никогда не покидал дом, потому что считал, что ему необходимо постоянно защищаться от вездесущих вирусов простуды.

Портфель, о котором говорил Анри, она не нашла.

«Он ушел почти ни с чем, – подумала женщина и внезапно почувствовала озноб, хотя ей только что было жарко. – Бросил здесь все, кроме, вероятно, своего кошелька, того сомнительного портфеля и мобильного телефона… Причем его мобильник по-прежнему остается отключенным. Что с ним случилось?»

Анри взломал водительскую дверцу машины, чтобы Лаура смогла дотянуться до рычага, без которого невозможно было открыть багажник.

– Ты уверена, что нам следует это сделать? – с сомнением спросил он, и Лаура нетерпеливо возразила:

– Боже мой, а что мне еще остается делать? Мой муж бесследно пропал. Может быть, я найду в этой чертовой машине хоть какой-нибудь след!

Жоли необычайно ловко и быстро открыл машину и тут же, сославшись на работу, отправился в «У Надин». Уже второй раз за это утро фрау Симон рассердилась на него, посчитав бесчувственным. Обычно он был совсем другим. Милый, всегда готовый помочь Анри… Теперь же он вел себя так, словно все докучали ему.

Следуя своей интуиции, Лаура порылась в карманах куртки, лежавшей на заднем сиденье, но нашла там только упаковку бумажных носовых платков. Потом заглянула в бардачок и в отсеки на дверцах. Карты, руководство по эксплуатации, одна-единственная зимняя перчатка, скребок для очистки стекол от наледи, пустой футляр для очков… Наконец Лауре попался один конверт, вызвавший у нее интерес. Этот конверт не был заклеен и выглядел белым и очень чистым, словно не торчал уже давно среди помятых, пришедших в негодность предметов в отсеке автомобильной дверцы. Лаура вынула из него два билета на самолет и уставилась на них, словно еще никогда не видела ничего подобного.

Билеты на имена Петера и Лауры Симон, полет должен был состояться в прошлое воскресное утро из Ниццы в Буэнос-Айрес. Но поскольку было ясно, что Петер собирался лететь не с ней, Лаура сразу поняла, что он использовал лишь ее имя. Билет предназначался для женщины, с которой ее муж проводил время в Перуже. Для женщины, с которой у ее мужа была интимная связь. Связь, которая все еще продолжалась.

По каким-то причинам этот полет не состоялся. Но Лауру это не должно теперь волновать.

Ей стало так холодно, что она задрожала. Не в силах стоять, женщина опустилась на водительское сиденье, с удивлением заметив, как трясутся у нее ноги. Затем посмотрела через ветровое стекло на высокие деревья, качавшиеся на ветру – сквозь их ветви можно было видеть море, имевшее тот же мрачный цвет, что и небо. Держа в руках осколки своей супружеской жизни, Лаура стала рассматривать последние двенадцать часов с невероятно большой дистанции: вот она, маленькая девочка, которая верила в сказки, которая непоколебимо держалась за невинные мечты, которая сгибала действительность в дугу до тех пор, пока не становилось возможным жить в согласии с ней, – даже такой ценой, когда в конце концов от этой действительности уже не оставалось ни капли. Как же необычайно хорошо она подходила для того, чтобы ее обманывали! И ведь обманул ее не кто-то посторонний, а собственный муж, причем она сама сделала все, чтобы облегчить ему эту задачу. Вчера вечером Лаура чуть ли не до эйфории внушала себе, что Петер не бросил ее, делая из него невинного ангела. Осознание его вины было нестерпимо для нее, и она погрузила себя в бессмысленную надежду.

Если рассмотреть все трезво – а теперь фрау Симон заставила себя сделать это, – то она потеряла своего мужа. То, что она всегда считала самым ужасным и невыносимым, что только могло случиться в ее жизни, теперь наступило. Петер предпочел другую женщину и хотел полететь с ней в Аргентину, чтобы, вероятно, начать там новую жизнь. Он выдал ее за свою супругу, как и тогда, в отеле в Перуже. Кто-то или что-то в последний момент помешало его планам, но кто и что именно, не должно ее интересовать. И не важно, как это все закончится и что выяснится; ее браку с Петером пришел конец. Для них двоих больше не было шанса.

И впервые с той злополучной субботы Лаура заплакала: скрючилась над рулем, обхватив его руками, и предалась сильным, мучительным рыданиям навзрыд. Она так надеялась в предыдущие дни, что ей удастся порыдать, что когда-нибудь ее прорвет и она освободится от внутреннего напряжения… Наружу вырвалось все ее отчаяние – не только то, что она пережила в последние ужасные мгновения, но и то, что скопилось в ней за годы, все, что она не воспринимала всерьез, а лишь постоянно отстраняла от себя. Это отчаяние включало в себя все: утрату профессии и самостоятельности, чувство, что она была неполноценной в глазах мужа, возрастающее презрение, с которым он обращался с ней, что она осознала только сейчас… Одиночество тянущихся дней, когда она боролась с чувством вины, потому что считала общество ее маленькой дочери утомительным, потому что ей было скучно с ней и она постоянно впадала в депрессию…

Фрау Симон плакала над своим замужеством, в котором она была несчастлива и слишком зависима, чтобы признаться себе в этом хоть один-единственный раз. Она плакала о множестве потерянных лет и о жестоком самообмане. Плакала, потому что муж обманул ее не только физически, потому что он украл у нее важную часть жизни, которую ей уже никто не вернет. Она сидела в машине и ревела оттого, что была такой простодушной. И когда – Лаура не знала, прошло ли полчаса или час – поток ее слез прекратился, она подняла голову, и у нее было такое ощущение, будто она прошла болезненный процесс сдирания кожи. Ей не стало по-настоящему лучше, и слезы не принесли ей того облегчения, которого она ожидала, но что-то в ней изменилось с того момента, когда она посмотрела на себя, ничего не приукрашивая. Может быть, фрау Симон потеряла частицу своей детской наивности, но это было лучше, чем продолжать терять время жизни.

Лаура вышла из машины, шумно захлопнула ее дверцу и бросила ее вместе с вещами мужа на произвол судьбы.

7

– Привет, Анри, вот и я! – позвала Катрин.

Она вошла через кухонный вход, и кузен не слышал ее, поэтому при звуке ее голоса он встрепенулся. При виде Катрин в нем, как это часто бывало, проснулось теплое чувство. Это были не те эмоции, которое в нем обычно вызывали женщины и в которых всегда присутствовало напряжение и иногда возбуждение. Чувства, которые Жоли испытывал к Катрин, напоминали ему его детство. Его отец умер рано, и матери приходилось работать, чтобы как-то содержать себя и ребенка. Порой вечером она возвращалась домой очень поздно, и Анри немного побаивался – страх у него вызывала не какая-то реальная опасность, а чувство одиночества, покинутости. И когда он наконец слышал звук ключа, поворачивающегося в замке, и тихие шаги матери, когда до него доносился запах дыма и жирной еды, который она приносила с собой из кабачка, где подрабатывала, его переполняло долгожданное тепло. Теперь он уже не был один. Рядом с ним находился человек, дающий ему надежную опору. Его мать была очень надежным человеком, и до сих пор для хорошего самочувствия ему, как и прежде, требовалась надежность окружающих людей. За все эти годы, когда Анри с доской для серфинга под мышкой, загоревший и окруженный кучкой симпатичных девчонок, бродил по Лазурному Берегу и славился своей быстрой ездой на машине, никто даже не предположил бы в нем такую потребность, да и сам он этого не осознавал. Эту потребность восполняла Катрин, его уродливая, но надежная кузина. И чем старше он становился, тем яснее ему было, что при малейшей ненадежности его все еще охватывал тот страх быть покинутым, от которого он так страдал ребенком. А защищала его от этого страха Катрин: так было всегда и так будет и дальше, до конца его жизни.

Вот и теперь, когда она стояла перед ним со всей своей уродливостью и кургузостью, он вновь это осознал. Катрин была его скалой в морском прибое. Верная, как золото, сильная и непоколебимая. Они могли бы быть великолепной командой. Но видеть в ней женщину и представить себе сексуальные чувства к ней всегда было для Анри невозможным. Эта сторона в нем – все еще – была полностью занята Надин. Несмотря ни на что.

– Катрин! – Он улыбнулся кузине и увидел, как она расцвела от его улыбки. – Как хорошо, что ты пришла! Если б у меня не было тебя! Моя вечная спасительница в трудную минуту…

Жоли говорил непринужденно и радостно, но оба они знали, что за его словами скрывалась горькая правда: Мишо была его спасительницей в трудную минуту, потому что жена при каждом удобном случае уклонялась от работы. Вот и сегодня – все то же самое. Несмотря на договоренность, Надин не появилась в кафе в одиннадцать часов. В двенадцать начали прибывать посетители, а супруга по-прежнему и не думала возвращаться, и Анри, как это часто бывало, позвонил Катрин и попросил помочь ему. Через четверть часа кузина появилась. Она выглядела лучше, чем в прошедшую субботу, заметил Анри. Воспаленные места на ее лице постепенно исчезали, и хотя она все равно была страшна, при виде ее у людей уже не возникали мысли о бубонной чуме. Жоли мог бы даже поручить ей обслуживание посетителей. Впрочем, у него не оставалось другого выхода, как сделать это, потому что он едва ли мог покинуть кухню.

«Тяжело… – удрученно подумал Анри. – Жизнь тяжела, а я, кажется, так и не вижу, как справиться с проблемами».

– Ты же знаешь, – сказала Катрин, – что я всегда появлюсь, когда буду тебе нужна.

Продолжение ее мысли осталось невысказанным, но повисло в воздухе между ними. «Хотя я не получаю ничего взамен. То, что я хотела бы получить», – явно подразумевала Мишо.

– Ну так вот, – сказал вдруг Анри, непонятно почему смущенно, – ты, наверное, заметила, что у нас сегодня опять полон дом. Надо браться за работу.

Катрин взглянула на него, и внезапно у нее появилось такое ощущение, словно она двинулась вдоль границы, которая всегда проходила между ними и которую она всегда соблюдала. Кузен в ту секунду мог в буквальном смысле прочитать в ее глазах, что Катрин решила больше не придерживаться того негласного соглашения между ними, по которому она могла говорить о Надин не иначе как совершенно нейтральным образом. Однажды Мишо нарушила это соглашение – но тогда дело касалось информации, которую, как ей казалось, она не должна была хранить в себе, и Катрин выдала эту информацию с неподвижным лицом и без всяких эмоций в голосе. А теперь, в этот самый миг, она решила избрать принципиально новую стратегию.

– Как долго еще ты собираешься терпеть это? – спросила она охрипшим голосом. Призрачная бледность ее лица и горящий блеск в глазах выдавали, как близка она к тому, чтобы полностью потерять привычное самообладание. – Как долго ты еще собираешься здесь стоять и понапрасну ждать, пока эта сучка, которую ты…

– Катрин! Не надо!

– Ты такой симпатичный мужчина. Мужчина, который так самозабвенно отдается своему делу. Который действительно хочет разделять свою жизнь с женщиной. Ты мог бы иметь любую женщину; почему же ты позволяешь выставлять себя на посмешище этой…

– Катрин, хватит!

Мишо отступила на шаг назад. Ее уродливое лицо перекосилось каким-то причудливым образом, и она буквально выплюнула следующие слова:

– Она – шлюха! И ты это знаешь! Она, наверное, перетрахалась со всем Лазурным Берегом до того, как впилась в тебя своими когтями, потому что ты показался ей подходящим, чтобы осуществить ее далеко идущие планы. Но самое ужасное то, что она и сейчас не остановилась. Она все еще продолжает трахаться с каждым, кто попадается ей на пути, и…

– Замолчи, – сказал Анри, надеясь, что кузина поняла, с каким трудом он себя сдерживал. Он не мог переносить, как она поливала Надин грязью, не мог видеть и слышать, как эти тонкие губы, которые еще никогда не целовал ни один мужчина, теперь, исказившись от зависти и злости, приписывали своей сопернице то, что для нее самой было недосягаемым. – Закрой рот, черт побери!

Но Катрин уже не могла остановиться. Ненависть, скопившаяся в ней за многие годы, вырвалась наружу – бурно, неудержимо. И случилось это как раз потому, что ей приходилось с таким усердием постоянно сдерживать это чувство. Надин разрушила ее жизнь. А теперь намеревалась разрушить и жизнь ее любимого.

– Эта женщина не предназначена для женитьбы, Анри; это была большая ошибка! – продолжала Мишо. – Она женщина на одну ночь, и даже при этом мужчина рискует подхватить болезнь. Она расставляет ноги для любого бродяги, который…

Она с ужасом замолчала и уставилась на Анри с испуганными, широко раскрытыми глазами. Его рука с такой силой опустилась на ее щеку, что человек менее крупного телосложения пошатнулся бы. Удар эхом пронесся по кухне, слился воедино с шелестящим эхом ее слов и с тихим говором и звоном стаканов, доносящимся из зала.

– О боже… – наконец произнесла Катрин, отрезвев и внезапно вернувшись в мир, в котором, как ей было известно, подобные выпады были непозволительны. – Мне очень жаль.

Анри казалось, что ему тоже нужно извиниться, но он не мог. Им все еще слишком сильно владело возмущение, вызванное ее словами.

– Не смей никогда больше этого делать, – произнес он. – Никогда больше не говори в моем присутствии плохо о Надин. Она – моя жена. То, что происходит между нами, касается только ее и меня. Это не твое дело.

Его кузина покорно кивнула. Левая половина ее лица покраснела и горела от боли, и, несмотря на толстый слой макияжа, на ней остались следы от руки Анри.

– Ты можешь работать? – спросил он, зная, что любая другая женщина сейчас оставила бы его стоять на кухне в одиночестве, дав ему понять, что он может сам выкручиваться как хочет. Но Анри знал также, что Катрин останется, даже если б он избил ее ногами. У нее не было выбора: одиночество причиняло ей гораздо более сильную боль, чем удар по лицу.

– С чего начать? – спросила она.

8

– Если я тебе сейчас напомню, что всегда остерегала тебя от этого типа, тебе это, конечно, не поможет, – высказала свое мнение Анна, – но ты, может быть, еще помнишь, как часто я говорила, что ты кажешься мне очень несчастной женщиной. Это было сказано не просто так. Ты не была счастлива с Петером, и когда-нибудь ты будешь рада, что теперь уживаться с ним придется другой женщине.

Лаура пыталась дозвониться Анне всю первую половину дня, но ни по домашнему, ни по мобильному номеру ей это не удавалось. И только теперь, когда было уже далеко за полдень, ее подруга взяла трубку и извинилась: она работала и не хотела, чтобы ее прерывали.

Они с воскресного утра – то есть с позавчерашнего дня, хотя Лауре казалось, что с тех пор прошли годы – не говорили по телефону. Анна была удивлена, что ее подруга звонит с юга Франции.

– Ты поехала за ним! Боже, Лаура, ты действительно не можешь прожить и дня без его звонка?!

– Подожди, пока я все тебе расскажу! – И фрау Симон стала сбивчиво рассказывать обо всем, что случилось за последние два дня: о своем разговоре с секретаршей Петера, о том, как она узнала о его банкротстве и о его неверности, о своей поездке в Прованс, о его машине, в которой еще находились его вещи… Под конец она сообщила еще и о билетах на самолет в Буэнос-Айрес, и о том, что один из них был выписан на ее имя, которое, очевидно, постоянно использовалось любовницей Петера…

Анна слушала затаив дыхание и только время от времени бормотала: «Не может быть!» Наконец она сказала:

– Бедняжечка моя, многовато тебе пришлось пережить за эти два дня! Если б у меня сейчас не было, в порядке исключения, пары выгодных заказов и мне так сильно не нужны были бы деньги, я прямо сейчас, сразу же поехала бы к тебе, чтобы помочь.

– Спасибо, но я думаю, что так и так завтра поеду обратно, – ответила Симон.

Она сидела на балконе их с Петером дачного дома, укутавшись в толстый свитер, и смотрела через долину на море. Ветер полностью успокоился, оставил этому дню лишь тишину. Тяжелый, своеобразный покой. Он соответствовал чувствам Лауры, ее состоянию одурманенности и нереальности.

– Мне надо будет позаботиться о многих проблемах, которые ждут меня дома, – добавила она. – Кредиторы будут ломиться ко мне в дом, и…

– Это кредиторы Петера, – возразила Анна. – Почему ты должна одна расплачиваться за то дерьмо, что он сотворил?

– Потому что он исчез. Я бы с удовольствием призвала его к ответственности, но не нахожу возможности.

– Хм… – некоторое время подруга Лауры раздумывала. – Его машина стоит перед этим кабачком, вместе с вещами и с билетами… Это очень странно, ты не находишь?

– Ну, я думаю…

– Значит, он не улетел в Буэнос-Айрес. И мышка, которую он себе приглядел, – тоже. Значит, он все еще находится где-то там, внизу. На юге Франции.

– Может быть, они передумали и успели взять билеты в другое место… И улетели туда.

– Не думаю. Такие вещи планируют заранее, а не решают внезапно, в последний момент. Кроме того, это не объясняет оставленных вещей. Машина, чемоданы, билеты… Что-то очень существенное помешало ему.

Лаура начала чувствовать себя бесконечно усталой.

– Но для меня же это совершенно неважно, Анна. Мой брак так или иначе разрушен. Какая, в конце концов, разница, что ему помешало?

– А если он мертв? – спросила ее собеседница.

Где-то пронзительно закричала птица. В воздухе чувствовался терпкий запах сжигаемых осенних листьев.

– Что? – переспросила фрау Симон.

– Он вышел из этого… «У Надин». Он хотел сесть в свою машину. Но машина все еще стоит на месте, со всеми вещами, которые ему принадлежат. Это означает, что он, возможно, не дошел до нее. На этом промежуточном участке… А какое там вообще расстояние? Я имею в виду, парковка расположена непосредственно около кафе?

– Нет, там… – Лаура прикинула расстояние от кафе до того места, где стоял автомобиль Петера. Ей было тяжело сконцентрироваться, чтобы ответить на этот вопрос, в ушах у нее все еще гремели слова: «А если он мертв?» – Там, может быть, метров двести. Скорее всего, даже больше.

– Ближе нельзя припарковаться?

– У них нет собственной парковки. Обычно клиенты паркуются напротив, вдоль каменной стены, окружающей территорию отеля. Но если там все заставлено, приходится ехать дальше, а ближайшая возможность – это небольшой карман у трансформаторной будки.

– Если он не мог запарковать свою машину напротив, потому что там стояло слишком много машин, – сказала Анна, – значит, в тот субботний вечер «У Надин» было переполнено.

– Возможно. Да, наверняка так оно и было. Но я не понимаю…

– Я думаю, что на этих двухстах метрах между заведением и машиной что-то произошло. Что-то, что помешало Петеру осуществить его дальнейшие планы. И, возможно, кто-то что-то видел. Там, где скапливается много народу, обычно кто-нибудь что-нибудь замечает.

– Я предполагала, что это… любовница его забрала…

– Но тогда они забрали бы с собой билеты. И вещи. Так что не сходится.

– Ты думаешь…

– Я думаю, что с ним что-то случилось. И если это так, ты должна срочно это выяснить.

– Почему? – непонимающе спросила Лаура. У нее создалось впечатление, что она порядком нервировала Анну тем, что так туго соображала. Мысли в ее голове шевелились медленнее, чем обычно. Лаура предположила, что ее шок был намного сильнее, чем она осознавала в данный момент.

– Он оставил тебе приличную кучу дерьма, – сказала Анна. – Тебе понадобятся деньги, а он, наверное, застраховал свою жизнь. Если с ним что-то случилось, это необходимо установить. Другим путем ты деньги не получишь. Подумай о своем будущем и о будущем своего ребенка. Найди своего мужа – и, если возможно, мертвым!