Текст книги "Та, что стала Солнцем"

К удивлению Оюана, господин Ван отложил в сторону отчеты о потерях и снова занялся каллиграфией.

– Вы можете идти.

Поскольку Оюан знал характер господина Ван, он готовился к конфронтации. В отличие от усилий Великого князя Хенани, унижение от господина Ван лишь слегка его раздражало. В этом смысле их разговоры носили почти ритуальный характер, как будто они исполняли роли в пьесе, в которой оба обязаны были участвовать. Но ему, несомненно, грозило наказание самого господина Ван.

В тот момент, когда он поклонился и повернулся к выходу, господин Ван произнес:

– Вы столько лет этого желали, и вот Эсэнь наконец встал на колени ради вас. Вы получили удовольствие?

Вот оно. Похоже, он не смог устоять. Несмотря на понимание того, что в основе лежит ревность, Оюана охватило тошнотворное чувство незащищенности, когда нечто глубоко личное, в чем он не хотел признаться самому себе, вытащили из него на холод и уничтожили. Господин Ван, наслаждавшийся своей собственной болью, всегда знал, как ранить других.

Не дождавшись ответа от Оюана, господин Ван произнес с пониманием:

– Моего брата легко любить. Мир его любит, и он любит весь мир, потому что в этом мире все всегда складывалось для него как надо.

Оюан подумал об Эсэне, щедром, чистосердечном и бесстрашном, и понял, что сказанное господином Ван – правда. Эсэня никогда не предавали, не обижали и не презирали за то, каким он был, и именно поэтому его любили. И он, и господин Ван, они оба, каждый по-своему. Они понимали друг друга, потому что эта правда их связывала, два ничтожных и сломленных человека, взирающих снизу вверх на того, кем им никогда не стать и кого не получить: на благородного, идеального Эсэня.

– Он родился в правильное время. Воином в мире воинов, – сказал господин Ван. – Вы и я, генерал, мы родились слишком поздно. За триста лет до настоящего времени нас, может быть, уважали бы за то, какие мы. Вас, как манцзи. Меня, как человека, который считает, что цивилизацию следует беречь, а не превращать в корм для завоевания и разрушения. Но в глазах нашего общества мы – ничто. – Вокруг них тихо и непрерывно жужжали бюрократы. – Вы и Эсэнь непохожи. Не обманывайте себя, он никогда не поймет вас.

Оюан готов был рассмеяться. Он всегда понимал, что Эсэнь, как и все остальное, чего можно желать в жизни, для него недосягаем. Он с горечью спросил:

– А вы меня понимаете?

Особенность зависти в том, что ты можешь ощущать ее только к тому, кто похож на тебя. Оюан мог завидовать Эсэню не больше, чем мог завидовать солнцу. Но Оюан и господин Ван были похожи. Несколько мгновений они стояли там, с горечью сознавая это, чувствуя, как их сходство звенит в разделяющем их пространстве. Одного отвергали за то, что он не мужчина, другого за то, что он поступает не по-мужски.

Оюан вышел из конторы господина Ван через лабиринт письменных столов, чувствуя себя так, будто с него содрали кожу.

«– …приглашение на Весеннюю охоту пришло? На некоторое время они от нас отстанут…»

Два офицера сэму замолчали и поклонились, когда Оюан проходил мимо, но он услышал достаточно. Весенняя охота. Приглашение на ежегодную охоту Великого Хана, которую устраивали высоко в горах, на плато Шаньси, в месте под названием Хичэту, было самым престижным в году. Сотни самых важных членов Великой Юань собирались там ради охоты, игр и развлечений. Это была одна из немногих возможностей для представителей провинциальной аристократии, таких как Великий князь Хэнань, завести связи среди придворных двора императора в Ханбалике. Оюан один раз ездил туда, когда ему было двадцать лет и он был начальником личной стражи Эсэня. Но на следующий год Великий князь Хэнань ушел в отставку и перестал участвовать в военных походах, и с тех пор Эсэнь и Оюан всегда находились на юге во время Весенней охоты. Впервые за семь лет Эсэнь сможет сопровождать Великого князя Хэнань в Хичэту. И все из-за поражения Оюана.

Оюан мгновенно понял, в глубине души, и с неприятным чувством, что все это не случайное совпадение. Поражение, которое нанес ему монах, разнос, который устроил ему Чаган. Все это было не более чем механическое движение звезд, которые дали ему такую возможность: указали дорогу его судьбы. И когда он ступит на нее, пути обратно не будет.

Это была та самая возможность, которой он желал, и одновременно это было последнее, чего он желал: это было будущее, ужасное настолько, что его невозможно вынести. Но, несмотря на то что он лукавил, мучительно сомневался и гнал мысль об этом, он понимал, что у него нет выбора. Это была его судьба, то, от чего не может отказаться ни один человек.

9
Аньфэн. Новый год. 1355 год

Чжу стояла на коленях перед Первым министром. После удивительных событий у реки Яо она удостоилась личной аудиенции с руководителями Красных повязок. С приближением Нового года погода с каждым днем улучшалась, но в тронном зале Первого министра все еще держалась сырость, как в пещере, которую покинул медведь. Красные свечи дымились и таяли.

– Победа, ниспосланная самими Небесами! – прохрипел Первый министр. – У генерала-евнуха больше отваги, чем мы могли предположить. Если бы не вмешательство Небес, его замысел переправиться через реку ниже по течению удался бы. Они бы нас уничтожили! Но что может служить более надежным доказательством того, что монголы потеряли свой Небесный мандат на правление, как не это чудо?

Это действительно было чудо, но не совсем то, которое планировала и которого просила у Небес Чжу. Когда у нее появилась мысль вызвать оползень, она всего лишь намеревалась разрушить мост, чтобы ее не уничтожили вместе с остальными Красными повязками. Но вместо этого Небеса подарили ей победу, о возможности которой не подозревала ни она сама, ни остальные. Она боролась, как Чжу Чонба, и добивалась величия, и Небеса подтвердили правильность ее действий. В мгновение ока десять тысяч солдат генерала-евнуха перестали существовать. Она дрожала от благоговения и от горячего желания получить то, чего она никогда раньше даже не думала желать. Свою судьбу.

– Монаха следует наградить, – сказал Первый министр. – Теперь, когда Го Тяньсюй стал генералом, освободилась вакансия на уровне офицера. Пусть ее займет монах.

– Ваше превосходительство хочет сделать командиром монаха? – спросил Правый министр Го. Стоящая на коленях Чжу взглянула на него снизу и увидела, что он хмурится. – Я понимаю, что он оказал нам услугу, но, несомненно…

– Мы ничем не обязаны этому монаху! – с негодованием перебил его Малыш Го. – Может, он и молился, но это я решил сразиться с войском Юаня у реки Яо. Если Небеса даровали нам победу, то разве это не моя победа?

– Го Тяньсюй, – укоризненно произнес его отец. Он бросил быстрый взгляд на Первого министра. Он очень хорошо понимал: если бы Чжу не победила реку Яо, на Малыша Го сейчас обрушился бы гнев Первого министра.

Не только Чжу наблюдала за происходящим со стороны. Левый министр Чэнь наблюдал за отцом и сыном Го, и его внимание было отнюдь не пассивным. Подобно обнаженному оружию, оно сулило агрессию. Чэнь, почувствовав на себе ее взгляд, посмотрел на нее; их взгляды встретились. В его взгляде не было ни теплоты, ни враждебности. Только вертикальные морщины на его щеках стали глубже, а это могло означать все, что угодно.

Первый министр холодно ответил Малышу Го:

– Вмешательство этого монаха было необходимым условием любой составляющей вашего успеха.

– Ваше превосходительство, – вмешался Правый министр Го. – Не то чтобы это не было достижением, но…

– Независимо оттого, почему все это произошло, он даже не сражался! – крикнул Малыш Го. – Он даже не умеет держать меч. Как может командир не иметь боевого опыта? Почему бы не устроить его здесь, в тронном зале, прислуживать Сияющему Принцу? Разве это не больше пристало монаху?

Чэнь откашлялся. Чрезвычайно рассудительным тоном он сказал:

– Если я не ошибаюсь, ни у Первого министра, ни у Правого министра не было никакого опыта войны до того, как они стали нами руководить. Они добились успеха своими природными талантами. Почему у монаха должен быть опыт, когда у них его нет?

По блеску глаз Чэня Чжу поняла, какой будет ее роль: она станет тем клином, который он будет вбивать между Первым министром и Правым министром Го. Она и раньше знала, что продвижение по службе в рядах Красных повязок будет зависеть от ее выбора между Чэнем и отцом и сыном Го в их борьбе друг с другом за благосклонность Первого министра. Теперь одна из сторон сама ее выбрала. Но, подумала она, это была именно та сторона, к которой она все равно бы склонилась.

Малыш Го бросил на Чжу взгляд, полный яда:

– Любой дурак может раз или два нечаянно добиться успеха. Если его природный талант – молиться и мы верим, что он работает, тогда почему бы нам не попросить его взять для нас Лу?

Лу, город, обнесенный стенами недалеко к югу от Аньфэна, был одним из самых хорошо защищенных в этой местности. За все десятилетия беспорядков он оставался единственным из городов Великой Юань в этом регионе, который так и не удалось взять мятежникам. Желудок Чжу сжался от внезапного мрачного предчувствия.

Чэнь смотрел на Чжу с видом человека, который не прочь сыграть в азартную игру, поскольку она идет на чужие деньги.

– За десять лет боевых действий Красным повязкам не удалось взять этот город, генерал Го.

– Поэтому это будет хорошим испытанием. Если он умеет молитвами добывать победу, сделайте его командиром. А если его постигнет неудача, – что ж, тогда мы будем знать точно, какая от него польза.

Про себя проклиная Го, Чжу снова прижалась лбом к потрескавшимся плиткам тронного зала.

– Хотя этот недостойный монах – не больше чем пылинка, он с радостью отдаст свои скудные таланты на службу Вашему превосходительству. При поддержке Небес мы добьемся падения ху и увидим Сияющего Принца на принадлежащем ему по праву месте на троне нашей собственной империи!

– Этот монах хорошо говорит, – смягчившись, заметил Первый министр. – Пусть он выступит в поход и вернется с удачей и благословением Будды. – Он поднялся и вышел в сопровождении двух своих министров: один был раздражен, а второй – в спокойной задумчивости, которая скрывала неизвестно что.

Поднявшись, Чжу увидела Малыша Го, который преградил ей путь с довольной гримасой, которая делала его лицо еще более неприятным.

– Ты еще больший идиот, чем я думал, если считаешь, что сможешь с помощью молитв взять город, окруженный крепкими стенами. Почему бы тебе не сбежать и оставить боевые действия людям, которые умеют воевать?

Он был такого высокого роста, что Чжу пришлось запрокинуть голову, чтобы посмотреть ему в лицо. Она постаралась как можно лучше имитировать спокойную улыбку их учителя дхармы:

– Будда учил: начинай без надежды. Только когда мы сдаемся безнадежности текущего момента, страдание начинает растворяться…

– Может, Первый министр тебя сейчас и любит, – злобно произнес Малыш Го, – но тебя ждет поражение. А когда это произойдет, ты не думаешь, что он скорее прикажет тебя казнить как фальшивого монаха, чем поверит, что поражение – это воля Небес?

Ожесточившись, она ответила:

– Небеса не желают моего поражения.

Когда Ма вошла в комнату, которая когда-то была библиотекой дома Го, она услышала, как командир Сунь Мэн пытается усмирить Малыша Го:

– Так ли уж важно, кому достанутся лавры за победу? Первый министр доволен, и это снова поставило на место Чэнь Юляна. Ты знаешь, что он надеялся на твое поражение, чтобы иметь возможность бросить вызов твоему отцу.

Двое молодых людей сидели на полу за низким столиком и ели обед, который Ма недавно им принесла: тофу, томленный вместе с ветчиной и каштанами, ломтики моченого корня лотоса и просо. Вокруг них стояли полки, на которых лежали завернутые в бумагу головки капусты. Одна только Ма, генеральская дочь, получившая лучшее образование, чем другие, скучала по книгам. От капусты по нетопленной комнате распространялся сырой запах овощей, пахло полем после зимнего дождя.

Увидев Ма, Сунь похлопал по полу рядом с собой:

– Инцзы, ты уже ела? Тут еще немного осталось.

Сунь был настолько же маленьким, насколько Малыш Го – высоким, и настолько же добродушным, насколько его друг был злым. У него было живое, красивое лицо, увенчанное гривой волнистых рыжеватых волос, вечно выбивающихся из узла на макушке. Несмотря на мальчишескую внешность, он был в бою намного лучше остальных двух молодых командиров Красных повязок.

Когда Ма улыбнулась и села, Сунь спросил:

– Как тебе понравилась наша победа?

– Я думаю, вам невероятно повезло, не важно почему. – Позаимствовав чашку и ложку у Суня, Ма потянулась к то фу. – И я думаю, вам в мозги затекла вода, если вы думаете, что это поставило Чэнь Юляна на место. Го Тяньсюй, ты и правда отправил того монаха взять город Лу? Разве ты еще не понял, что каждый раз, когда ты демонстрируешь обиду, ты даешь Чэнь Юляну оружие против себя?

– Ты смеешь меня критиковать? – Лицо Малыша Го покраснело. Он выхватил глиняный горшок из-под руки Ма и вывалил тофу в свою чашку. – Что ты понимаешь, Ма Сюин? Ты считала, что я не смогу победить у реки Яо. Ну, а я это сделал. А если бы я придерживался плана Первого министра, мы бы до сих пор стояли на той равнине и теряли по сто человек в день, и нам бы оставалось только ожидать, когда этот проклятый щенок, евнух, нападет на нас из-за реки Хуай. Так-то ты уважаешь мою победу?

– Дело не в уважении, – сердито ответила Ма. – Я только говорю, что в присутствии Чэнь Юляна тебе следует проявлять большую осторожность…

– В присутствии всех ты должна научиться не критиковать меня…

Сунь втиснулся между ними:

– Это я хотел узнать ее мнение, друг. Ох, вы такая плохая пара. Разве вы не можете хоть раз поговорить и не поссориться?

– Если тебе нужно бесполезное мнение женщины, так ты ее и слушай. – Сердито глядя на них, Малыш Го допил свою чашку и встал. – Но сначала я уйду. – Он не потрудился закрыть за собой дверь.

Сунь посмотрел ему вслед и вздохнул:

– Я потом с ним поговорю. Пойдем, Инцзы, проводи меня.

Он по-дружески обнял рукой плечи Ма. Одной из причуд Малыша Го было то, что, несмотря на его мелочную натуру, ее дружба с Сунем совсем его не волновала. Словно он и представить себе не мог, что женственная внешность Суня может показаться ей более привлекательной, чем его собственная. Ма лукаво подумала: даже в этом он был слеп. Если бы стоял вопрос о выборе между ними, она, конечно, выбрала бы этого цветущего мальчика с круглыми и гладкими, как у девочки, щечками. Но, разумеется, у нее не было права выбора.

Она спросила:

– Как ты считаешь, то, что произошло, действительно устроил монах?

– Понятия не имею. Знаю только, что нам необходимо было чудо, и мы его получили.

Пойти на мост между двумя армиями – поступок, который трудно понять. Во что легче поверить: что монах – наивный глупец, которому необычайно везет, или что он просвещенный бодхисатва, который совсем не думает о собственной шкуре? Ма вспомнила его острый взгляд во время их первой встречи и подумала: «Он не глупец». Но она не была уверена и в правильности второго варианта.

– Что тебя теперь беспокоит? – спросил Сунь, который умел чувствовать ее настроение. – У нас есть Небесный мандат, и мы одержали самую крупную победу за много лет. Армия Великой Юань будет восстанавливать силы до следующей осени, так что у нас будет шесть месяцев, чтобы вернуть территорию и построить прочные укрепления. – Он нежно сжал ее плечи. – Это тот момент, когда все меняется, Инцзы. Вот увидишь! Через десять лет, когда Сияющий Принц будет сидеть на троне нашей собственной империи, мы вспомним этот момент и улыбнемся.

В конце зимы теплый солнечный свет высушил грязь Аньфэна. Чжу медленно шла в холодной тени между прилавками рынка. Народу было больше, чем обычно, царило почти что оживление. После оглушительного поражения Великой Юань у реки Яо в городе снова чувствовался энтузиазм. Можно даже подумать – надежда.

– Эй, бабушка!

Ну, для некоторых надежда была слабой. Чжу, наблюдая разворачивающуюся драму, ощутила вспышку тревоги: воспоминание о том, чему она была свидетельницей так давно, возможно, даже в прошлой жизни.

– Эй, я тебе говорю, бабушка! – Группа мужчин окружила старуху, сидящую за грудой овощей. – Ты ведь дашь нам немного своих овощей за то, что мы не пускаем сюда смутьянов? Аньфэн – очень опасное для жизни место! Лучше тебе хорошо отблагодарить нас за нашу поддержку…

– Поддержка, вы, гнилые черепашьи яйца! – Какой-то человек яростно растолкал толпу, пробираясь к ним. Чжу с удивлением увидела, что это та девушка сэму, которая спасла ее от Малыша Го. Дочь генерала Ма. Она велела опустившей голову старухе: – Ничего им не давай.

– А ты можешь заткнуться! – рявкнул вожак вымогателей.

– Ты смеешь так разговаривать со мной?! Разве ты не знаешь, кто я?

После паузы один из них спросил:

– Это не женщина Малыша Го?

Вожак всмотрелся в девушку и ухмыльнулся:

– Этой полупустой бутылки уксуса, которая называет себя генералом? Думаешь, мне не наплевать на него?

Девушка Ма не сдавалась. Гневно глядя на них, она приказала:

– Пошли вон!

– А не то что?

Солдаты набросились на овощи старухи, а вожак схватил девушку и легко вышвырнул ее на улицу. Она вскрикнула, упав на четвереньки. Вожак рассмеялся:

– Катись обратно в утробу своей матери, сука. После того как мародеры ушли, Чжу подошла и присела на корточки рядом с Ма:

– Значит, все прошло хорошо.

В ответ она получила сердитый взгляд. Даже с таким выражением лица девушка была потрясающе хороша. Гладкая золотистая кожа казалась еще более сияющей по контрасту с небольшой темной родинкой высоко на лбу. Прямые волосы ниспадали сияющим черным облаком. Возможно, ее внешность не соответствовала классическим стандартам красоты наньжэней, но лицо ее выражало такую глубину искренних и невинных чувств, что оно притягивало взгляд Чжу, как притягивает место происшествия.

– А что мне было делать? Не обращать внимания? – нахмурилась Ма. Она вытирала юбкой кровь с ободранных ладоней.

– Вы расстроены, – заметила Чжу. Ма гневно посмотрела на нее:

– Да, я расстроена! О, я знаю, такое случается на каждом шагу. Она к этому привыкла. Все к этому привыкли. Просто…

– Это больно. – Чжу удивило сострадание девушки. Если у Чжу когда-то и была такая слабость – способность испытывать к кому-то нежность только на основании общего гуманизма, то вряд ли она ее еще сохранила.

– Конечно.

– Конечно? – Чжу стало смешно. – Не считайте это само собой разумеющимся. Вряд ли все такие, как вы. – Она вскочила, купила чашку соевого молока в соседней палатке и принесла ее Ма.

Ма приняла подарок со скептическим видом:

– Я думала, что ты странствующий монах без гроша в кармане.

– Этот монах ничего не имеет, кроме того, чем одаривают его другие люди, – благочестиво ответила Чжу. В действительности у нее было немного денег, так как она продала гонг обратно Цзяо (который вернулся после победы) в обмен на коня и несколько связок медных денег. Было разумно извлечь прибыль – ведь этот гонг сумел призвать на помощь Небо, в конце концов.

Чжу видела, что Ма рассматривает ее из-под ресниц, пока пьет молоко. Взгляд ее был раздраженным, словно она была уверена: что-то другое скрывается за монашеской наивностью Чжу, но не могла определить, что именно. И все же она была первым человеком среди Красных повязок, который это увидел. Чжу подумала, что, если генерал Ма был таким хорошим военачальником, как все говорят, можно предположить, что его дочь умнее большинства нынешних руководителей Красных повязок. «Интересно было бы узнать эту девушку получше», – подумала Чжу и сказала:

– Конь.

– Что?

– Конь этого монаха. Вы его помните. Поскольку генерал Го дал этому монаху скромное поручение завоевать город, этот монах думает, что лучше ему во время сражения быть на коне. Возможно, тогда его выживание будет меньше зависеть от чудес. – Она вопросительно взглянула на Ма: – Вы знаете какого-нибудь учителя верховой езды?

– Опять ты об этом? Почему ты так уверен, что я умею ездить верхом?

– Ваше имя означает «лошадь», не так ли? – игриво произнесла Чжу. – Имена не лгут.

– Ох, прошу тебя! – Девушка с упреком смотрела на нее. – Если верить в этот принцип, то каждый пьяница по имени Ван был бы правителем. А ты бы был… – Она замолчала.

– Красным? – насмешливо спросила Чжу. – Как… Красная повязка?

– Это другой красный! А как тебя зовут полностью, между прочим?

Когда Чжу ей ответила, она покачала головой и рассмеялась:

– Красная и везучая двойная восьмерка? Твои родители, должно быть, были счастливы, когда ты родился.

Картинки из детства – не из детства Чжу Чонбы – промелькнули в памяти Чжу подобно вспышкам света в разрывах оконной бумаги. Но она – Чжу Чонба, и точно так же, как большая часть его судьбы теперь стала ее судьбой, его прошлое также стало ее прошлым. Она ответила:

– Ах, это правда: несмотря на то что этот монах никогда не был таким уж многообещающим, его родители всегда верили, что он совершит великие деяния. – Она пошевелила бровями. – И посмотри теперь! Вот он, образованный монах, а не крестьянин. Разве крестьяне могли желать чего-то большего?

Чжу казалось, что она говорит небрежно, но когда Ма бросила на нее испытывающий взгляд, она спросила себя, не отразилась ли на ее лице нечаянно правда. Но девушка только сказала:

– Приятно познакомиться, очень везучий господин Чжу.

– Ох, так официально! Лучше этот монах будет называть вас учительница Ма, так как вы будете давать ему уроки.

– Кто собирается давать уроки?

– Или, если вы не будете давать уроков, следует ли этому монаху называть вас старшая сестра Ин?

– О, это слишком смело! – воскликнула Ма. Бросив на Чжу проницательный взгляд, она сказала: – А кто из нас старше? Если ты монах, тебе должно быть по крайней мере двадцать лет.

Чжу усмехнулась: самой Ма не могло быть больше семнадцати.

– Значит, пусть будет учительница Ма, если вам не нравится, чтобы этот монах называл вас как-то иначе.

– Это и есть твой аргумент?

Чжу постаралась как можно лучше изобразить на лице выражение надежды. Девушка уставилась на нее, явно разрываясь между гневом и раздражением, потом вздохнула:

– Ладно! Один урок. Один!

– Этот монах быстро учится. Но конь – кто знает? – ответила Чжу, радуясь своему успеху. Ей нравилось, что она снова увидит быстрые глаза Ма и сможет дразнить ее, играя роль наивного монаха. – Возможно, вы можете давать ему дополнительные уроки отдельно, если этот монах для вас слишком сильная головная боль.

– Да, ты головная боль! А теперь исчезни.

Но когда Чжу оглянулась, она увидела, что Ма улыбается.

Чжу смотрела вниз, на Аньфэн, стоя высоко на ступеньках храма, и следила, как многоцветное шествие течет по узким улочкам, заполняя их до краев, как реки и драконы. Храм в восточном квартале Аньфэна представлял собой грязные развалины, когда Чжу наткнулась на него. Она умела распознать открывшуюся возможность и воспользоваться ею и сразу же заняла его. С ней пришли двести новых рекрутов, которых Малыш Го нехотя выделил ей для захвата Лу При виде их многочисленных палаток, усеявших территорию храма, она чувствовала себя так, будто у нее появилась собственная армия. Но если это и была армия, то слишком маленькая. Атака на Лу тревожила Чжу. Чем больше она узнавала о городе, тем яснее понимала, какую невыполнимую задачу поставил перед ней Малыш Го. Кто мог бы взять окруженный каменными стенами город всего с двумя сотнями солдат?

Но теперь, когда она увидела могучую фигуру в черных одеждах, поднимающуюся к ней по ступеням, она подумала: «Вот идет шанс».

– Приветствую, господин Чжу, – сказал Левый министр Чэнь.

Насмешливая улыбка играла на его губах. Его присутствие поглотило Чжу, как тень горы.

Чжу почувствовала, как по телу пробежала дрожь, отчасти вызванная осознанием опасности, а отчасти возбуждением от предстоящих ухищрений. Она инстинктивно понимала, что Чэнь, самый коварный и амбициозный из главарей Красных повязок, когда-нибудь станет для нее еще более опасным противником, чем Малыш Го. Но в данный момент он еще понятия не имел о ее желаниях, и преимущество было на ее стороне. Она поклонилась, даже ниже, чем ожидалось от молодого монаха, принимающего важного гостя.

– Министр! Этот недостойный монах слишком незначительное лицо, чтобы принимать такого уважаемого человека в этом скромном храме. – Сложив руки и опустив глаза, она позволила себе показать, как дрожат ее рукава. Несомненно, Чэню польстит мысль, будто ему представился случай тайком проникнуть в особенности ее характера, и он не поймет, что она сама подарила ему такую возможность.

– Скромном? На этот раз это правда, отчасти, – согласился Чэнь, демонстративно окинув взглядом осыпающиеся постройки и беспорядочно расставленные палатки. Настоящий центр его внимания оставался прежним: Чжу чувствовала на себе его взгляд, острый, как шило. – По крайней мере, вы выгнали бродячих собак.

– Какие бы другие задания ни доверили этому монаху, его первый долг служить Будде и его посланникам на земле. Этот монах только сожалеет, что у него слишком мало ресурсов для возрождения храма, и он не сможет превратить его в подобающее для молитв место.

Черные глаза Чэня впились в нее, их выражение трудно было понять.

– Похвальное отношение, господин Чжу. Ваши молитвы, несомненно, принесли нам победу у реки Яо. Но я гадаю, можно ли будет повторить такой же подвиг при взятии Лу Вы увидите, что взять город – гораздо более трудная задача.

– Все возможно с благословения Будды, – пробормотала Чжу. – Нам нужно лишь верить в это.

Чэнь одарил ее одной из своих быстрых улыбок:

– В самом деле. Ах, как это приятно, когда встречаешь молодого человека, так верящего в наши цели. Если бы генерал Го последовал вашему примеру. – На его лицо вернулось ироничное выражение. Чжу подумала, что он не совсем купился на ее обычную игру в наивного монаха, хоть и не отвергает ее – пока. Пристально глядя на нее, он сказал: – Вам не кажется, что даже успех подвигов веры можно подкрепить добавлением большего количества людей и снаряжения, господин Чжу?

Это был ее шанс. Она широко раскрыла глаза, изо всех сил изображая недоумение:

– Министр?

– Полагаю, у вас будет очень мало возможностей, что бы я ни сделал, – задумчиво произнес Чэнь. – Но мне все же захотелось увеличить ваши шансы. Я отдал приказ командиру By прислать вам пятьсот солдат перед вашим выступлением в поход. Сколько у вас будет тогда, семьсот или около того? – Его смех прозвучал так, будто кусок мяса шлепнулся на колоду мясника. – Семьсот человек против города! Сам я не стал бы пытаться это сделать. Но позвольте мне сделать для вас то, что смогу. Потом, если вам удастся захватить Лу, я уговорю Первого министра разрешить вам оставить себе то, что вы там добудете. Тогда у вас будет достаточно средств на новый храм. – Его черные глаза блеснули. – И на все остальное, что вы захотите сделать.

Семьсот человек лучше, чем ничего, хотя они оба понимали: это было очень далеко от минимума, необходимого для какого-то шанса на успех. И даже если она все же добьется успеха, она заплатит за это тем, что станет пешкой Чэня в ожесточенной схватке между ним и отцом и сыном Го. Но какой смысл беспокоиться об этом сейчас? Надо решать по одной задаче за раз.

Чэнь ждал, хотя и очень хорошо понимал, что она может дать один-единственный ответ. Она трижды поклонилась, покорно и благодарно:

– Этот недостойный монах благодарит министра за его щедрую помощь! Несмотря на то что у этого монаха не хватает опыта и мастерства в ведении боя и командования, он сделает все возможное, чтобы добиться успеха и прославить дело Красных повязок…

Зубы Чэня сверкнули, как зубы хищника, который готов сожрать тебя и даже костей не выплюнуть. Первые огни новогоднего фейерверка расцвели в потемневшем небе у них за спиной.

– Так используйте то мастерство, которым обладаете, господин Чжу и молитесь хорошенько.

Во время первой стражи Ма выскользнула из передних ворот особняка Го. Она скрывалась только по привычке: в течение двух недель между Новым годом и Праздником фонарей[26]26
  В 15-й день 1-го месяца по лунному календарю в Китае отмечают Праздник фонарей, знаменующий собой окончание праздника Весны или традиционного Нового года.


[Закрыть] все жители Аньфэна бродили по городу в любое время суток, любовались новым обликом улиц, уставленных прилавками с едой и напитками, где выступали акробаты и музыканты, устраивали бои сверчков, вещали физиогномисты и готовили рыбные фрикадельки.

Монах Чжу ждал ее на улице вместе с конем, надвинув на лицо соломенную дорожную шляпу. Из-под шляпы были видны только его узкие губы, растянутые в улыбке. Театральный эффект продержался до того мгновения, когда он увидел ее и расхохотался. Прижав руку ко рту, он пробормотал:

– Это… маскировка?

– Что? Нет. Молчи. – Чтобы удобней было ездить верхом, Ма надела короткую мужскую рубаху, штаны, подвязанные под коленями, и сапоги. – Мне что, надо было надеть штаны под юбку?

– А почему бы и нет? Никому и в голову не придет принять вас за мужчину.

Ма гневно уставилась на него. Однако это была правда, мужская одежда никак не скрывала ее женские формы. Глядя на ее крепкие ляжки и округлые бедра, никто не стал бы слагать стихи, сравнивая ее с тонким прутиком лозы или с грациозной и гибкой былинкой.

Монах опустил взгляд:

– У вас ступни больше, чем даже у этого монаха. Смотрите. – Он сравнил их ступни.

– Ты… ты! – Это было невежливо.

– Не волнуйтесь, этому монаху не нравятся перебинтованные ноги. Женщинам следует оставить хоть маленькую возможность убегать во время восстания.

– Кому какое дело до того, что тебе нравится! Ты монах!

Он рассмеялся, и они двинулись к западным воротам.

– Нельзя сказать, что монахи никогда не видят женщин. Люди всегда приходили в монастырь с подношениями. Иногда девушки, которым хотелось узнать больше о дхарме, оставались изучать писание с послушниками, которые были особенно… продвинутыми. Если вы понимаете, что я имею в виду. – Из-под надвинутой шляпы она увидела, как сверкнули его зубы и еще ямочку на щеке, и была потрясена. – Вы понимаете?

– Конечно, нет, – сухо ответила она. – А если монахи монастыря Ухуан именно так себя вели, то неудивительно, что евнух смог его сжечь и не испортить себе карму.

– Вы навели справки об этом монахе! – радостно воскликнул он. – Ухуан был хорошим местом. Я там многому научился. – Его тон стал печальным, приобрел оттенок искренней грусти. – После того как появился Сияющий Принц и империя Великая Юань попыталась урезать власть монастырей, наш Настоятель отказался уступить. Он всегда был упрямым.

– Умные люди знают, когда нужно уступить, – с горечью сказала Ма, думая о Малыше Го.