Текст книги "Речные разбойники"

Цзя не обладала тем же мятежным духом, что Лу Цзюньи, ни в поступках, ни во взглядах. Она была порядочной, чтящей традиции и очень красивой, ей суждено было обзавестись богатым мужем и вести собственное домашнее хозяйство. Ее семья не стала заходить так далеко и силой выдавать ее замуж, хотя могла бы. Вместо этого они просто отреклись от нее. В одночасье она лишилась родителей, родственников, богатства и фамильного имени.

Никто не хотел оставаться незамужней наперсницей в доме другой богатой женщины, когда вместо этого можно было заключить контракт с подходящим мужем.

Это был единственный раз, когда Цзя отбросила общественные ожидания относительно нее. И какой ценой!

Не следовало Лу Цзюньи упоминать об этом, едва ли возможном, предложении Цай Цзина. Так или иначе, а это было не более вероятно, чем кровавая луна. И пусть ее дорогая Цзя наверняка знала, что о ней хорошо позаботятся, если их соглашение когда-нибудь подойдет к концу, не по этой причине они шепотом клялись друг другу никогда не заводить мужей.

Лу Цзюньи не могла притворяться, что их разрыв не разрушит и часть ее самой, ведь глубоко в душе она была вовсе не такой сильной, как ей хотелось бы верить.

После этого Лу Цзюньи попыталась быть более чуткой к чувствам своей дорогой Цзя. Не выказывала никакого восторга по поводу неограниченных знаний и ресурсов, которые внезапно свалились на ее голову, научных свитков, о возможности прочитать которые раньше она могла лишь мечтать, графиков с численными анализами, которые, казалось, открывали невероятные возможности под взмахами ее кисти.

Вместе с тем она перестала делиться и своими страхами. Теми, которые она могла игнорировать, лишь отгородив их стеной в своем сердце. Потому что, стоило ей приметить их отражение в глазах своей дорогой Цзя… когда та начинала волноваться за нее и паниковать, Лу Цзюньи приходилось утешать ее…

Напряжение между ними стало походить на плохо подогнанную черепицу, которая никак не стыковалась друг с другом и лишь трескалась.

Где-то в глубине души Лу Цзюньи испытывала облегчение от того, что скоро обзаведется официальным исследовательским помещением, куда сможет сбежать.

А что до советника Цай Цзина… Она не могла забыть, что он мог разрушить ее жизнь одним щелчком пальцев. Но он всегда был с ней любезен, проявлял благородство и остроумие ученого. Он мог понять бóльшую часть ее объяснений, и некоторые из их бесед тянулись до самой глубокой ночи, и он всегда подталкивал ее к подробному обсуждению возможной теории.

И она удивительно легко забывала, что он угрожал ей казнью.

– Если придумаете что-нибудь, что может ускорить вашу работу, вам нужно лишь сказать слово, – наставлял Цай Цзин, проводя унизанными перстнями пальцами по столешнице, пока они медленно прогуливались по новому исследовательскому пространству. Он напоминал Лу Цзюньи добродушного дядюшку. – Во внутренних дворах в задней части здания установили горны, в вашем распоряжении будут работники, которые умеют с ними обращаться, для проведения любых этапов отжига, которые вы пожелаете выполнить. Там же достаточно места для создания и испытания зажигательных смесей. Постарайтесь не изувечить никого важного.

Ей не давало покоя, что советник обращался к ней так, словно она обладала здесь безмерной властью. Она уже дважды встречалась с Шэнь Ко, ученым, который должен был наблюдать за ними всеми, тот был немного отстраненным, но стал больше прислушиваться к ней, стоило ей заговорить цифрами, а не словами. Она тщательно взвешивала свои ответы, стараясь выбирать наиболее благоразумные.

– Помещение более чем подходит, – искренне ответила она. – Не думаю, что у нас возникнет недостаток в каких-либо материалах, но, если так случится, я непременно сообщу вам. Разумеется, когда речь касается чего-то серьезного, я обычно полагаюсь на ученого Шэня, уверена, он будет доволен и благодарен.

– Ах, я казнил его нынче утром, – буднично заметил Цай Цзин, потянувшись через плечо слуги, чтобы прочесть этикетки на травах и минералах.

Лу Цзюньи запнулась на полушаге. Кожу по всему телу стянуло, словно из нее резко откачали всю жидкость.

– Я… я не знала, господин советник.

– Да, оказалось, он грешил тем, что подделывал цифры в докладах для меня. Осмелился полагать, что никому не ' должно вмешиваться в эту область, даже империи, да процветает она вечно. Чистая измена.

Лу Цзюньи и саму подобные мысли посещали разок-другой. Она постаралась, чтобы смятение не отразилось на ее лице.

Цай Цзин вперил в нее свои черные, точно жучки, глаза.

– Вам ведь не было известно о его вероломстве?

– Нет, господин советник. До сих пор он лишь запрашивал у меня сводки, чтобы оценить мою подкованность в вопросе… – она-то думала, что тот предвзято к ней относится из-за того, что она женщина. Теперь же такое обвинение выглядело безжалостным. – Он редко разговаривал со мной.

– Прекрасно.

– Осмелюсь спросить… – запнулась Лу Цзюньи, не в силах продолжить: у нее перехватило дыхание. – Осмелюсь спросить, а кто будет руководить исследованиями в дальнейшем?

– Верно. В том и проблема, – Цай Цзин внимательно изучал ее взглядом. – Для того, кто твердит, что он лишь любознательный литератор, вы обладаете гораздо более обширными знаниями в этом вопросе, чем большинство ваших предшественников, которых я нанимал. В значительной степени.

У Лу Цзюньи внезапно закружилась голова, словно она перебрала с ароматным вином.

– Ваша роль в деле служения империи только что возросла, – сказал Цай Цзин. – Будьте осторожны. Впредь успех или провал исследования – это целиком и полностью ваша ответственность.

– Господин советник, это честь для меня, но я не… – слова давались ей с трудом. – У меня нет…

– Это решено, – отрезал Цай Цзин. – А теперь, что вы думаете о новом исследовательском пространстве? Нужно ли что-то поменять?

«Это сон», – с изумлением подумала Лу Цзюньи. Вот только она переживала, не обернется ли тот кошмаром.

– Все… все прекрасно… – выдавила она. – Ничего менять не нужно…

– Я жду от вас подробной оценки остальных членов команды, – продолжал Цай Цзин. – Если ученый Шэнь действовал не один, вы же сумеете по расчетам это вычислить, верно? Также я ожидаю, что вы сообщите мне, если кто-то из них не будет соответствовать стандартам, которые требуются в нашем деле. Не стесняйтесь открыто извещать меня о таких случаях.

– И что же случится с теми, кто… не будет соответствовать стандартам? – тихо спросила Лу Цзюньи. – Что с ними будет?

– Отправятся домой с благодарностью империи и предупреждением не разглашать того, чем они занимались в этих стенах. Госпожа Лу, казни подлежат лишь предатели…

Она не была уверена, что почувствовала от этого облегчение. Определенно не почувствовала.

– Немедленная казнь вашей команды, их семей и домочадцев последует, только если всплывет хоть малейший намек на истинную цель наших исследований, – произнес Цай Цзин таким тоном, каким мог бы обсуждать цветы в саду. – Я читал ваши научные умозаключения, госпожа Лу. За вами водится дурная привычка бросать вызов тем, кто выше вас.

Перед глазами Лу Цзюньи мелькнуло лицо ее дорогой Цзя, которую только что столь буднично угрожали убить…

– Клянусь вам, господин советник, что все буду держать в строжайшей тайне…

– Не перебивайте меня.

Лу Цзюньи смолкла, даже дышать перестала. Лишь почувствовала, как ее покачивает.

– Надеюсь, что вы сохраните эту свою привычку, но только в отношении меня. Если вам понадобится информация или материалы, то я жду, что вы попросите меня. Если будет не хватать работников, то я жду, что вы уведомите меня. Если вы сочтете, что необходимо выбрать новый курс для исследования, то я жду, что вы поставите меня в известность. Меня. И лишь меня. Безусловно, с должным почтением. Терпеть не могу, когда почтение превалирует над истиной. Однако если вы решите обсудить эти темы где-то еще и я узнаю об этом, вы будете уничтожены. Я ясно выражаюсь?

Лу Цзюньи облизнула губы. Голос ее был слабым, словно дуновение ветра, с трудом шевелящее тростник:

– Да, господин советник. Предельно.

– Замечательно. В таком случае, настала пора поведать вам об истинной причине вашего пребывания здесь.

Лу Цзюньи сглотнула. Головокружение усилилось.

Цай Цзин повел ее из комнаты во внутренний рабочий кабинет, где у дверей дежурили стражники, стоявшие в три ряда, несмотря на то, что снаружи и так было много военных. Они даже не шелохнулись, когда Цай Цзин и Лу Цзюньи вошли внутрь.

– Я лично отобрал стражников, – поделился с ней Цай Цзин, стоило им оказаться в комнате. – Им невдомек, чтó именно они охраняют, знают только, что это чрезвычайно важно. Доступ к этой комнате будет только у вас. Я распорядился, чтобы сегодня это доставили сюда.

Его рука опустилась на сундук, богато украшенный золотом и резьбой, с увесистым замком. Бронзовый ключ болтался у него на рукаве.

– В этом году монахи Аньфэньского монастыря экспериментировали с зажигательными порошками для создания взрывчатки. Но случилось несчастье, которое сровняло монастырь с землей и убило сорок семь монахов.

Лу Цзюньи подавила вздох. О, небеса…

– Но они не обратили внимания, что их взрыв зацепил какой-то неизвестный камень гунши.

Лу Цзюньи попыталась собраться, чтобы переварить эту информацию.

Последствия, наверное, были уму непостижимы. Зажигательные порошки уже давно вышли за пределы разумного понимания – некоторые считали, что они прорывают трещины в реальности так же, как это удавалось божьим зубам, чтобы высвободить такое же количество энергии. Мнения относительно них отличались: одни считали, что их стоит и дальше изучать, другие утверждали, что те являются дьявольским искусством, за которое никому не стоит браться, дабы не навлечь на себя гибель.

Такой выброс энергии в непосредственной близости от камня гунши!

Какая-то часть Лу Цзюньи искренне удивилась, что погибло лишь сорок семь человек.

– Судя по всему, ' большая часть камней гунши была уничтожена взрывом, – спокойно продолжил Цай Цзин. – Но среди обломков нашли тринадцать небольших фрагментов, которые остались невредимыми. Поразительно, но они, кажется, были… изменены.

Ключ, висевший на рукаве, опустился в его ладонь, и он вставил его в замок резного ларца.

– Девять из них существуют и поныне, и три были перенесены сюда.

Он поднял крышку.

Внутри на подстилке из роскошной ткани лежали три осколка полированного камня.

Лу Цзюньи потянулась было в их сторону, но замерла на полпути. Ей показалось, или воздух над ними и вправду дрожал?

– Они натолкнули меня на мысль о… – предположение казалось слишком глупым, чтобы его высказывать.

– Божьем зубе? – согласился Цай Цзин. – Да, даже больше, чем вам кажется. Вскоре было обнаружено, что, несмотря на произошедшую трансмутацию, они ведут себя как божьи зубы.

На этот раз Лу Цзюньи не смогла удержаться от резкого вздоха.

– Это значит, что…

Что можно создать новые божьи зубы…

– Все верно, – подтвердил Цай Цзин. – Суть вы поняли. К сожалению, чтобы приобрести эти знания, мы потеряли четыре из этих фрагментов, а вместе с ними рассудки и души четырех человек.

– Связь между божьим зубом и человеком… сработала не так, как должна была? – предположила Лу Цзюньи.

Последствия такой неудачи невозможно было представить.

«Ох, бедные люди».

– Все работало именно так, как и должно было работать, – вкрадчиво ответил Цай Цзин, – пока осколки не пожрали их изнутри. Судя по всему, остается проблема с их… стабильностью.

– Вот чего вы от нас хотите, – вывод был только один. – Изыскать способ, как обуздать их и исправить их нестабильность…

Задача возникла у нее в голове.

«Возможно ли это вообще осуществить?»

– Именно, а также повторить подвиг, – советник опустил крышку сундука, скрывая его ошеломляющий секрет. – Но осторожно.

Цай Цзин хотел получить возможность изготавливать божьи зубы из камней гунши по своему желанию.

Как это изменило бы империю! Как это изменило бы все! У Лу Цзюньи в голове не укладывалось… Каким бы это стало открытием! На долгие века.

– За исключением самого государя, никто за пределами этой комнаты не знает подробностей, которые я вам только что поведал, – тихо предупредил Цай Цзин. – Никто из ныне живущих, я хотел сказать. Я распорядился уничтожить все записи об аньфэньском инциденте. Можете себе представить, что может случиться, если эти знания попадут не в те руки?

Она вполне могла.

В глубине души Лу Цзюньи понимала, что советник, вероятнее всего, не станет разделять ее собственное мнение о том, как надо обращаться с подобным изобретением. Но… это не могло помешать технологическому прогрессу, который значительно изменил бы мир. Даже сам Цай Цзин не мог предсказать, воплотятся ли в жизнь его тщательно разработанные планы, и Лу Цзюньи этого знать не дано. Это было бы слишком масштабным, слишком неконтролируемым изменением…

Если бы оно сработало.

Если бы оно сработало, Лу Цзюньи сохранила бы секреты того, как это делается.

Очень опасное знание.

Цай Цзин повернулся и направился прочь из комнаты, а Лу Цзюньи поспешила следом; ее разум был в смятении, кожа онемела.

– Коль скоро вы обо всем узнали, то понимаете, ч ' то я требовал от вас изучить, – сказал Цай Цзин. – К сожалению, до сих пор мои надежды в отношении выбранных мною ученых не оправдались. Над империей нависла серьезная угроза, исходящая из-за ее границ. Чтобы избавиться от нее, нам необходимы самые светлые умы в империи, и если у вас на примете есть кто-то вроде вас, кого, возможно, обошли стороной, назовите мне их имена, и они будут в вашем распоряжении.

Лу Цзюньи заколебалась.

– У вас есть кто-то на примете, – Цай Цзин поторопил: – Говорите.

Будь проклят этот человек и его сверхъестественное чутье! Лу Цзюньи не считала, что у нее на лице все написано, знала, что это не так. Отчего-то казалось, что он всегда знал слишком много.

По правде сказать, Лу Цзюньи заметила, что многие предоставленные Цай Цзином трактаты были за авторством Лин Чжэня. Лин Чжэня, забавного старика-ученого, который несколько раз посещал ее светские кружки, порой в компании своей супруги Фань Жуй. Лин Чжэня, который приходил в восторг от всего, что было способно гореть и создавать шум, каким бы опасным то ни было, и который заражал всех своим весельем.

Лин Чжэня, который несколько месяцев тому назад был арестован – по подозрению в подстрекательстве к мятежу, как слышала Лу Цзюньи, – что совсем не вязалось с озорной улыбкой этого старика. Она и раньше находила некоторые из его работ увлекательными, но до сих пор понятия не имела о глубине его открытий.

Она также начала замечать, что частенько в его заметках упоминается его жена. Фань Жуй сама по себе была личностью необычной, заклинательницей жэнься с определенными достижениями, правда, в присутствии Лу Цзюньи она никогда не выказывала грубости, с которой обычно связывали приверженцев жэнься. Если не считать ее редких, но хлестких проявлений остроумия.

Читая между строк заметки Лин Чжэня, Лу Цзюньи поразилась, как высоко он отзывался о своей супруге: как о равном по интеллекту человеке, партнере по исследованиям. Много места отводилось ее особым способностям в алхимии, благодаря которым она, судя по всему, и снискала некоторую славу, и что он регулярно советовался с ней по вопросам своих исследований.

Поговаривали, что Фань Жуй заключили в тюрьму вместе с супругом.

Лу Цзюньи тщательно подбирала слова:

– Господин советник, во время изучения материалов по вашему указанию у меня возникла идея. Некоторые из них были написаны одним мужчиной и, как я полагаю, его женой. Я встречалась с ними раньше пару раз, и их ученость впечатлила меня. Однако…

Цай Цзин подождал, пока ее слова повиснут в воздухе, его седые брови сурово сдвинулись.

– Вы говорите об ученом Лин Чжэне. И его супруге, надо полагать.

Лу Цзюньи замешкалась с ответом:

– Да, советник. Понимаю, они… в немилости у империи. Прошу прощения, что вообще упомянула их, но думаю, они смогли бы помочь с исследованием, их поразительные знания…

Она запнулась и замолчала под яростным взглядом советника.

«Но он же сам просил… просил говорить ему… трижды спрашивал… Идиотка. Это же не значит, что нужно предателей империи предлагать».

Она думала, по-прежнему считала, что арест Лин Чжэня был несправедливым, а обвинения в подстрекательстве к мятежу были надуманными, поскольку он имел дерзость экспериментировать с зажигательными порошками без разрешения империи. Быть может, и Фань Жуй просто схватили заодно, как это часто бывало. Лу Цзюньи и подумать не могла, что они и вправду были виновны. В глубине души она искренне надеялась, что, замолвив за них словечко здесь, сумеет спасти их от плахи, но Цай Цзин… Цай Цзин…

В его глазах, разумеется, они были виновны.

Он по-прежнему не произнес ни слова. Лу Цзюньи ощутила холодок страха. Она рухнула на колени, прижавшись лбом к полу.

Она просчиталась по всем фронтам.

– Приношу свои извинения, господин советник… это было глупейшее решение…

– Я весьма сведущ в этих областях исследований, – изрек Цай Цзин. – И мне знакомы имена всех известных ученых, мятежники они или нет. С вашей стороны было ошибкой полагать, что я этого не знаю.

И как ей только в голову это взбрело? Он ведь не желал, чтобы она бросала ему вызов, разумеется, нет; она всегда была лишь мышкой в разинутой пасти тигра…

– Однако, – продолжил Цай Цзин, – вы ответили мне честно и выразили искреннее сожаление о своей ошибке. Как, по-вашему, им удалось бы существенно продвинуть процесс?

Пол под руками Лу Цзюньи был каменным, прохладным и ровным, его холод пробирал до самых костей.

– Да, господин советник, – тихо откликнулась она.

– Встаньте и следуйте за мной.

Цай Цзин явно привык быстро ходить. Лу Цзюньи поспешила за ним, соблюдая почтительную дистанцию, его личная охрана трусцой последовала за ними, и они покинули здание.

Они миновали ряды стражи, прошли через широкий обнесенный стеной двор и вышли в Центральный район. Цай Цзин не позвал паланкин, но это было для него обычным делом – он предпочитал проходить пешком гораздо большие расстояния, чем большинство людей его положения. Физические упражнения, как он говорил, способствуют ясности ума.

Лу Цзюньи пришлось подобрать юбки, чтобы не отставать от него.

Цай Цзин повел их вдоль передней стены дворца по левую сторону от него, его зубцы и силуэты стражников на возвышении наблюдали за ними. Миновав дворец, они свернули через несколько извилистых улиц, которые раньше Лу Цзюньи в глаза не видела: не то чтобы она была постоянной гостьей на этих улицах или же в любом другом месте Внутреннего города. Лаковые резные крыши возвышались над ними с одной стороны, а с другой им все чаще встречались сады и дикие участки, которые подбирались к склонам гор, тех самых, которые окружали дворец, точно северная стена Бяньляня.

Лу Цзюньи знала, что лучше не спрашивать, куда они держат путь.

Наконец исчезли и здания по правую сторону от них. Быть может, они все еще находились в пределах городских стен, но, пусть во Внешнем городе и кипела жизнь, это место больше походило на сельскую глубинку из-за редкой растительности. Цай Цзин развернулся на пятках и устремился по тропинке между деревьями, ведущей к горам.

Потирая колющий бок, Лу Цзюньи последовала за ним. Они наверняка прошли по меньшей мере три ли. Ее обувь явно не предназначалась для таких прогулок.

Деревья приглушали дневной свет, отчего казалось, что они шли по сумеречному лесу. Наконец тропинка закончилась у тяжелых наглухо закрытых ворот, встроенных в покосившуюся стену, заросшую кустами. Но сколь тихими и таинственными ни казались эти леса, стена была внушительная, в два раза превышавшая рост Лу Цзюньи, вокруг нее расположились крепкие сторожевые башни. Лу Цзюньи со своего места трудно было как следует их разглядеть, но мурашки на затылке шептали о том, что там находились хорошо обученные часовые в начищенных доспехах, с заряженными арбалетами наготове.

«Что это за место такое?»

– Откройте, – приказал Цай Цзин. Говорил он негромко, и Лу Цзюньи гадала, как же часовые на башнях услышат его, но тут стражники, следовавшие за ними тенью, забежали вперед и объявили о прибытии советника.

Послышался тяжелый лязг, после чего массивные ворота, скрипя, начали открываться. Но они не были деревянными, а, казалось, выкованы из железа… правда, бугристой формы и с извивающимися серебристо-серыми прожилками…

– Милости прошу в Яму, госпожа Лу, – елейным тоном пригласил Цай Цзин.

У Лу Цзюньи пересохло во рту, а пальцы похолодели. Яма, глубочайшая темница империи, из которой никто и никогда не возвращался. Окутанное мистикой и слухами место – половина подданных империи даже сомневалась в ее существовании. Это была не обычная имперская тюрьма, в которой она навещала Линь Чун, не блок камер в здании, где обвиняемых помещали в забитые грязной соломой клетки и выводили из них, чтобы те предстали перед судом, который выносил им приговор. Яма была местом постоянного содержания опасных преступников. Тех, за чьей судьбой следил лично император.

Лу Цзюньи сомневалась, что кому-нибудь из них удалось покинуть это место живым.

За этими воротами и завершался их тяжелый путь.

Хоть снаружи ворота и окружала аура таинственности, скрывался за ними лишь военный полигон. За бугристыми, бесформенными стенами был широкий круг, вырытый прямо в земле, он казался огромной, обращенной к небу ареной. Концентрические каменные ярусы расстилались по земле и вели вниз, к центральному углублению, где вздымался уродливой формы холм – здание, которое наверняка и являлось той самой темницей. Вместо обычных гражданских тюремщиков по каждому уровню этой огромной конструкции сновали имперские стражники, держа руки на сверкающих ножнах.

Еще ни одно сооружение не было так тщательно спроектировано для содержания людей под стражей.

Лу Цзюньи поглядела на стены, мимо которых они прошли. С этой стороны, без лесных теней и налета плюща и мха, они, казалось, были сложены не из каменных блоков, а будто слеплены из материала матово-черного цвета, который будто впитывал весь дневной свет. Исключением были те места, где проступали серебристо-серые тона, те же, что и на уродливых воротах.

Лу Цзюньи отвернулась и поспешила вслед за советником.

Их путь вниз по ступенькам тянулся, словно сырая лапша в руках повара. Пусть она и была здесь гостьей, но Лу Цзюньи чувствовала, как арбалетчики рисуют на ее спине мишени, словно один ее неверный шаг мог стоить ей жизни. Солдаты, которые бесстрастно маршировали мимо них, казались до жути проницательными и бдительными, на их лицах читалось, как мало им надо, чтобы взяться за меч и махом рассечь человеку горло. Это были не шумные конвоиры, а одни из самых закаленных стражников империи.

Пот покатился по спине Лу Цзюньи под ее легким халатом и накидкой.

Они проходили уровень за уровнем, спускались все ниже и ниже, пока не достигли плоской круглой площадки внизу. Та была куда шире, чем казалась сверху. Здесь стояло еще несколько стражников, все, как один, обращены были к монолитному зданию в самом центре.

Лишь один мужчина стоял к ним лицом, на форме его виднелась кисточка, выдававшая командира подразделения. Стоило им приблизиться, как он тотчас же выпрямился и сложил руки в приветственном жесте.

– Приветствуем! Добро пожаловать, господин советник.

Поразительно, что остальные солдаты не сделали ни шагу со своих мест. Лу Цзюньи и в голову не приходило, сколь привычным ей всегда казалось проявление внимания и почтительности в присутствии советника, пока ей не встретились те, кому было приказано этого не делать.

Здешние солдаты подчинялись более высокой цели.

Цай Цзин подошел к командиру.

– Привести заключенных Лин Чжэня и Фань Жуй.

– Будет исполнено, господин советник, – ответил мужчина и отдал несколько приказов подчиненным. Небольшая группа спешно выступила вперед, остальные же рассредоточились по периметру, держась настороже, но оставляя перед собой свободное пространство.

Лу Цзюньи припомнила эту супружескую чету – несколько раз им уже доводилось встречаться. Несмотря на свою страсть к взрывоопасным веществам, Лин Чжэнь выглядел не опаснее детской набивной игрушки; он обладал раскатистым смехом, длинными волосами и бородой, поредевшими с возрастом. Рядом с ним была Фань Жуй, тихая женщина, у которой порой внезапно прорезывалось чувство юмора; черты ее лица выдавали, что жизнь ее была полна как радости, так и печали. Ее мужу, однако, как-то удавалось заставить ее улыбаться. Они оба выглядели кроткими и седыми на склоне своих лет. И все же Лу Цзюньи отмечала их детскую любознательность.

Однажды Лин Чжэнь перестал посещать ее кружки – не то чтобы он был их завсегдатаем, но тогда ей стоило разобраться в этом, выведать больше информации. Их нельзя было назвать хорошими знакомцами, да и у самой Лу Цзюньи тогда нашлись другие дела, требующие ее вмешательства, – инцидент с Линь Чун, например…

«А что бы ты могла сделать, раз они с женой и вправду оказались здесь?»

Солдаты, которых вызвал командир, вошли в темный туннель – он наверняка был входом в это ужасное здание, темницу с такими толстыми стенами, что едва ли для них нашлась бы дверь. Цай Цзин и Лу Цзюньи стояли у входа в ожидании; советник был безмятежен, Лу Цзюньи же старательно пыталась дышать, чтобы успокоиться.

Только этим утром Цай Цзин казнил ее начальника. Что же она наделала, спросив о таком…

Она решила помочь Лин Чжэню и Фань Жуй, даже не подумав о своей собственной безопасности и жизни… А что, если они откажутся? Что, если они виновны?

Она попыталась выкинуть эти мысли из головы и повернулась, чтобы рассмотреть это грозное сооружение, темницу, которая становилась могилой для своих пленников. Часть ее желала никогда не видеть воочию это. У стен здания, если его можно было так назвать, были те же бугристые, бесформенные очертания, что и у стены над ними: оно казалось скорее слепленным, нежели построенным, и смутно напоминало курган. Подойдя поближе, она заметила, что черный камень камнем-то вовсе и не являлся, то был известковый раствор – шероховатый черный раствор с россыпью блестящих обломков, выглядывающих из его глубин.

Лу Цзюньи читала о подобном. Раствор из черного риса. Такой готовили из смеси извести, клейкого черного риса и измельченного камня или керамики. Он способен вынести землетрясения, пожары, войны, ему не страшны были ветра и время. В Великой Сун такой материал использовали для самых важных укреплений: массивных городских стен, сторожевых башен и больших неприступных гарнизонов.

И здесь, для темницы, расположенной в самом сердце Внутреннего города Бяньляня, неподалеку от императорского дворца.

Лу Цзюньи незаметно коснулась неровной поверхности стены. Вблизи серебряные прожилки, торчащие волнистыми узорами, казались куда… ч ' уднее. Они были гладкими и серебристыми, с собственной текстурой и причудливыми узорами на фоне шероховатого черного раствора… Казалось, что раствор просто насыпали вокруг них…

Лу Цзюньи отпрянула от стены, словно обжегшись.

– Верно. Стены здесь отделаны камнями гунши, их оставили в естественном виде перед тем, как залить раствором, – заговорил Цай Цзин прямо у нее за плечом, так близко, что она могла ощутить его дыхание на своей шее. – Вполне объяснимая предосторожность для подобной темницы, не думаете?

Для подобной темницы. Она использовалась, чтобы запереть в ней людей вроде… вроде Фань Жуй…

Фань Жуй, заклинательницы жэнься, обладающей навыками совершенствующегося.

Разумеется. А где же еще, как не в такой Яме, держать до, несомненно, неизбежной казни тех, кто обладает развитыми навыками совершенствующихся, если их сочли угрозой империи?

Она никогда раньше не задавалась этим вопросом. И как же она только не додумалась? Разве обычная тюрьма сумела бы удержать монаха с невероятными навыками? Она подумала, что даже представить не могла подобного человека в роли негодяя. Те, кому рукой подать было до просветления, как правило, жили отшельниками на скрытых облаками горных вершинах, далекие от всего мирского.

И все же ей попадались монахи вроде Лу Да. Фань Жуй, несомненно, была куда способнее и обладала поистине развитыми навыками совершенствующегося… Но империя, как и в случае с Лу Да, сочла ее угрозой, несмотря на ее дисциплину и ее опыт. Реальность не соответствовала ее стереотипам.

– Что произойдет, если… – Лу Цзюньи собирала воедино разрозненные мысли. Она неделями корпела над этими таинственными трудами, к тому же на ум приходила история Цай Цзина о сорока семи погибших в Аньфэньском монастыре. Если бы на эти стены воздействовали чем-то иным, нежели обычным долотом, – пламенем, алхимией или одной из взрывчаток Лин Чжэня, то тогда последствия были бы…

Совершенно непредсказуемыми. Все обернулось бы ужаснейшим ночным кошмаром для любого, кто бы ни попытался это сделать.

В этой темнице вполне мог находиться и тот легендарный монах, который тренировался не один век, опытный ученый, способный проникнуть во все тайны Вселенной.

– Вы правильно предположили, – пробормотал Цай Цзин и отошел.

Раздался лязг железа – где-то в глубине, в конце потайного туннеля, отворилась дверь. Солдаты отправились внутрь и тотчас же вернулись обратно, ведя посередине в окружении по меньшей мере пяти лезвий…

Лу Цзюньи не признала бы их. Тощие и грязные, от них несло смрадом их собственных испражнений… запястья и лодыжки были надежно закованы в цепи, а шеи вытянуты вперед. Покрытые корками грязи волосы скрывали их лица. Вокруг жужжали нетерпеливые мухи. Один глаз Лин Чжэня раздулся до размеров апельсина и потемнел от запекшейся крови.

Ужас превратил разум Лу Цзюньи в ничто.

«Пусть они виновны, но разве можно с ними так? Разве можем мы тогда считаться цивилизованным государством…»

Фань Жуй плотно заткнули рот кляпом. Стражники знали, что с опытной заклинательницей жэнься шутки плохи.

Оба заключенных щурились и моргали, пытаясь закрыться от яркого дневного света. Когда же они последний раз видели что-то за пределами темницы, где их заперли? Еще больший ужас обуял Лу Цзюньи, когда она поняла, что в Яме, покрытой камнями гунши, не было окон. Равно как и воздушных отверстий, ведущих наружу.

Слезящиеся глаза Лин Чжэня наткнулись на Лу Цзюньи. Он непонимающе уставился на нее. Фань Жуй, казалось, приспосабливалась к свету куда медленнее, взгляд ее блуждал, словно она видела все и вместе с тем ничего одновременно, пока она не заметила Цай Цзина и не уставилась на него.

Солдаты вывели пленников на середину открытого пространства и поставили обоих на колени, послышался звон цепей. Лин Чжэнь едва не упал лицом прямо на камни, но один из стражников тотчас же резко поднял его. Как только заключенных представили, стражники отступили назад, но лишь на расстояние вытянутой руки, держа клинки наготове.