Текст книги "Речные разбойники"

Глава 4

В монастыре настоятель дал Лу Да имя Чжишэнь, что значит «познавшая глубину». С печальной мольбой в глазах он надеялся, что для Лу Да оно станет новым началом. То же выражение отчаянного терпения выступало на его лице всякий раз, когда он случайно сталкивался с подвыпившей Лу Да, весело распевающей песни, или же когда ловил ее с куском свинины или горстью утиных ножек, засунутых за пазуху.

«Ну, перестала бы мясо трескать, и что – тотчас бы просветления достигла, что ли?»

Лу Да хотела, чтобы ее путь к бессмертию сопровождался вкусной едой, и не видела никаких препятствий этому. Бессмертные небожители волосы рвали бы на себе от зависти, завидев в своих рядах Лу Да со свиной грудинкой в зубах!

Лу Да не слишком сильно беспокоилась из-за того, что за сотни лет никто, даже именитые отшельники-буддисты, так и не достиг бессмертия. Да и тоскливые, полные надежд вздохи ее бывшего настоятеля также ее не пробирали. Познавшая Глубину? Вот спасибо, глубину она уже не раз познать успела. Бравые хаоцзе[13]13
  Хаоцзе (豪杰) в переводе с кит. «выдающаяся личность, герой». Именно так назывались благородные разбойники из оригинального романа «Речные заводи».


[Закрыть] с горы Ляншаньбо, пожалуй, придерживались того же мнения, и Лу Да все больше убеждалась, что они были ей гораздо ближе по духу, чем монахи. Вот удача, что их товарищество решило позвать ее в свой круг! Ох, вместе они точно изменят мир!

Лу Да и вправду верила в заветы Будды. Ну, пожалуй, ее смущали только отказ от мяса, а еще трезвенность и целибат, а также эти бесконечные тренировки – да неужели их действительно должно быть так много, чтобы достичь просветления? Но пусть она едва соблюдала заветы Будды, в душе она была его последовательницей, и она будет жить, следуя им (правда, со своими поправками), пока не умрет. Или не умрет, а и впрямь бессмертной заделается.

Но чтобы исповедовать буддизм, вовсе не обязательно в монахини подаваться, верно? Вот так открытие – разве такая мысль не считалась верхом познания глубины? Она пробыла среди разбойниц Ляншаньбо недолго, не больше года, но в ее глазах они уже начинали походить на своего рода монахинь… по крайней мере, если наклониться и прищуриться. В конце концов, отваги и благородства им не занимать, да и убеждения их были крепки, как кремень. Ну чем не монахини? Чао Гай даже проходила обучение в монастыре, хотя, скорее, как даос, чем как последовательница буддизма, чтобы наловчиться в охоте на нечисть, что и восхитило Лу Да. Настоящая нечисть! Лу Да не терпелось встретиться с подобным созданием. Ей это виделось таким же диким, как бороться с вепрем или бегать обнаженной наперегонки с пантерами. Честно говоря, Лу Да неистово мечтала стать похожей на Чао Гай – обладать властью и влиянием и при этом охотиться за нечистью, иметь множество полезных связей и быть такой же одаренной в планировании и тактике. На Чао Гай, которая бросила вызов общественному неравенству и пошла в праведный бой за истинную справедливость.

Что за великолепная хаоцзе, настоящая героиня! И такая яркая личность – часть ее новой семьи на горе Ляншаньбо!

Лу Да была так уверена в Чао Гай и товарищах с горы Ляншаньбо, что ни на мгновение не задумывалась, каково будет их мнение о случившемся с Линь Чун. Ее, до мозга костей преданную Великой Сун, заперли по прихоти одного из самых мерзких и бесхребетных чинуш во всей округе? Человека с настолько прогнившим нутром, что даже черви побрезговали бы? Немыслимо! Так сказала бы Чао Гай или Ван Лунь, их вождь. Разумеется, Лу Да была того же мнения.

Даже до встречи с ними она думала так же. Разве она не раздробила черепушку того чертова мясника, верша правосудие? И у нее, вот уж спасибо, на память об этом осталось клеймо.

И все же праведный гнев не помешал ей умять тарелку парных булочек со свининой. И два кулька засоленных утиных желтков. И несколько тарелочек жареного тофу. И пять чашек вина. Лу Цзюньи, оставив ее ждать здесь, не поскупилась на угощения… Со стороны Лу Да было бы невежливо не отведать все это, не так ли? Да и Лу Цзюньи вроде полагала, что в областном ямэне она вполне сможет справиться словами, а не кулаками, поэтому отклонила предложение Лу Да составить ей компанию.

Лу Да не стала спорить, особенно после того, как Лу Цзюньи спросила, не подождет ли она на весьма недурственном постоялом дворе.

С пышным цинизмом Лу Да не ждала, что эта ее затея воплотится в жизнь. Кто же нынче не знал, как такие бюрократические суды ведут дела. Она держала свой посох рядом со столом, полная решимости пустить его в ход в случае чего. Какой бы способной и изобретательной ни казалась Лу Цзюньи, Лу Да не считала, что той удастся договориться об отмене казни Линь Чун. С таким же успехом можно было уговорить рыбу жениться на собаке. И уж когда ее попытки провалятся, можно будет пустить в ход верный посох и меч, чтобы решить вопрос как надо.

Во всяком случае, драться Лу Цзюньи тоже умела, причем весьма недурно, но это особо не удивляло. В конце концов, почти все эти богачи обучались боевым искусствам наряду с музыкой и каллиграфией, едва повылазив из своих мамок. Учились у нанятых лично для них наставников и не рыскали в поисках учителя, как Лу Да… Легкая зависть грызла ее от этих мыслей.

Куда более необычным было то, что Лу Цзюньи не бросала учебу. Лу Да об заклад билась, что большинство знатных дам знали лишь самые основы, а после удачно выскакивали за таких же образованных хахалей. Уж по меньшей мере она не думала, что большинство богачей потехи ради глаза людям давят. Не то чтобы она прям многих богачей знавала… Поэтому, кто знает, может, и бывали случаи. А может, они на слугах все время отыгрываются! Хотя нет, тогда бы Лу Да повстречала куда больше слепцов. Да просто дралась Лу Цзюньи весьма недурно, уж точно смогла бы прикрыть ей спину, что однозначно увеличило бы шансы на успех, соберись они прорываться в тюрьму с боем.

Чисто гипотетически.

Лу Да как раз доедала миску лапши с жареной свининой и допивала двенадцатую чашку вина, как вдруг занавеска на входной двери отодвинулась, и на постоялый двор юркнула Лу Цзюньи. Лучи заходящего солнца мимолетно осветили ее сзади, прежде чем занавеска закрылась. Лу Цзюньи подошла к столику Лу Да, опустилась на скамью рядом и изнуренно подняла руки к лицу.

– Ну что, как там? Учитель Линь жива еще? Мы пойдем тюрьму палить, чтоб ее вызволить? – Лу Да облизала пальцы от жира и покрепче ухватила свой посох. Ох, как славно было бы разнести эту тюрьму. Пусть они с Лу Цзюньи не имели и четверти шанса, но даже если бы они провалились, это была бы прекрасная смерть.

– Она жива, – Лу Цзюньи судорожно вздохнула, пытаясь прогнать усталость из тела. Безуспешно. – Управитель Тэн согласился избавить ее от плахи. Ох!

Она была настолько охвачена эмоциями, что Лу Да охватило глубокое сочувствие. У Лу Да никогда не было такой же дружбы на всю жизнь, но она наверняка знала, что головы не пожалеет за боевых товарищей с Ляншаньбо, стоит кому-то из них столкнуться с подобной же несправедливостью… Уж она-то поотрывает врагам руки-ноги, пока вся земля по колено не будет усеяна их конечностями да головами. Да каждый с Ляншаньбо поступил бы так же.

Когда Лу Да впервые повстречалась с Лу Цзюньи несколько дней назад, то была несколько обескуражена: ее немного насторожил внешний вид последней – богатая одежда, изысканные манеры за столом и белые, точно фарфор, руки. Даже полоски чернил на ее пальцах говорили об образованности, которой недоставало Лу Да. А уж что говорить о коже между этими самыми полосками – бледная-бледная, к такой стремилась не одна знатная дама, а сама Лу Да считала это признаком болезненности, будто какая-то тварь высосала всю кровь из бедняжки. А кожа Лу Да отливала бронзой ее родного города на юге, от солнца она стала куда темнее и суше, а от схваток на мечах, кулачных боев и повседневного быта в отсутствие слуг и вовсе огрубела… Но, видя, в каком отчаянии была Лу Цзюньи из-за подруги, Лу Да прониклась к ней родственными чувствами. Это даже расположило ее еще больше, чем их общее увлечение боевыми искусствами.

«Я позабочусь, чтобы ей не пришлось мучиться из-за потери подруги, – поклялась Лу Да сама себе. – Так будет правильно».

Лу Цзюньи удалось взять себя в руки.

– Ее отправляют в каторжный лагерь в Цанху. Путь тяжелый и неблизкий, порядка десяти дней идти. А я… она просила меня заглянуть в ее покои, забрать ее вещи…

– Моя помощь нужна? – спросила Лу Да. Она нехотя признавала, что чувствовала укол разочарования от того, что им не удалось вызволить Линь Чун из тюрьмы. Быть может, она расскажет это товарищам с Ляншаньбо, пока Линь Чун будет в Цанху. Настоящие хаоцзе ставят справедливость превыше всего, они ни за что не смирились бы с таким положением дел. Чао Гай придумала бы план, и они в два счета вызволили бы Линь Чун из лагеря. Линь Чун была благородной женщиной, так что ей определенно требовалось помочь. И неважно, что думала об этом ее подруга, так было бы правильно, разве нет?

Лу Да понимала, что в политике она ни в зуб ногой и часто ведет себя безрассудно, но на этот случай у нее имелись Чао Гай и другие. Они точно знают, как поступить.

– Могу ли я попросить тебя… – Лу Цзюньи вжала руки в стол. – Ты, разумеется, ничего нам не должна, но, быть может, ты как монахиня милостиво согласишься? Стражники завтра ее поведут. Дорога обещает быть трудной, а она сейчас очень слаба. И я… Я не настолько выносливая, чтобы отправиться вслед за ней. Но я подумала, что ты куда сильнее, и если ты не против, то… Разумеется, я серебром-золотом не обижу…

– Ни слова больше, – горячо откликнулась Лу Да. – Я лично прослежу, чтобы она безопасно добралась до каторжного лагеря. Нелепо звучит, верно? Лагерь-то этот – вовсе не безопасное место.

– Нет. Разумеется, нет. Но я послала гонца к начальнику лагеря, да и Линь Чун впридачу дала золота для него. Я уже так для других делала: золото смягчит условия труда. Храмы там подметать заставят или охранять…

Лу Да лишь хмыкнула про себя. Лу Цзюньи решала проблемы деньгами – кидала направо и налево золото с серебром, точь-в-точь кусок мяса, чтобы угомонить зашедшуюся лаем шавку. Такой способ Лу Да не смогла бы себе позволить, да и куда благороднее ей казалось разбить пару-другую голов, вызволить Линь Чун и забрать ее в стан Ляншаньбо. Но она также видела сцепленные руки Лу Цзюньи, ее лицо, на котором отражались беспокойство и горе.

«На сей раз я спляшу под твою дудку», – решила она про себя.

Тем паче, что и приглядеть за Линь Чун совсем не помешает. Да убедиться, что путь ее будет безопасным, чтобы по дороге с ней ничего не случилось.

– Я и конвою уже заплатила, – продолжала тем временем Лу Цзюньи. – Пообещала, что они еще больше получат по возвращении, чтобы не вздумали плохо с ней обращаться. Но все чаще доносятся слухи о разгулявшихся разбойниках на северо-востоке. Да и я боюсь, что жестокое обращение подорвет ее здоровье. Если бы только… Прости, я слишком много прошу.

«Разбойники, – усмехнулась Лу Да про себя. – Вот уж правда, нас так и называют».

Она не стала упоминать о хаоцзе с горы Ляншаньбо. Хоть Лу Цзюньи и понравилась ей, но все же она решила, что с женщиной, которая осмелилась пойти в ямэнь за помощью (да еще и получить ее!), стоило держать ухо востро, и лучше пока повременить с рассказами о «благородных разбойниках».

Разумеется, на дорогах северо-восточных районов водились и другие, менее благородные разбойники – те не стали бы тщательно выбирать, кого грабить, а, скорее, просто ударили бы в спину случайного путника. Лу Да в себе не сомневалась – она точно защитит Линь Чун от таких. А если столкнется с кем-нибудь с Ляншаньбо, то тем лучше. Жалко только, что времени вернуться к ним и все обговорить у нее нет.

– За учителя Линь впредь даже не волнуйся, – заверила она Лу Цзюньи. – Я прослежу, чтобы до Цанху она добралась целой и невредимой. Жизнью клянусь!

Лу Цзюньи склонила голову.

– Не знаю, как и отблагодарить тебя. Я в неоплатном долгу перед тобой.

– Да брось ты, – небрежно отмахнулась Лу Да. – Сама сказала, я же монахиня! Защищать тех, кому нужна помощь, – как раз по нашей части.

«А еще я разбойница с горы Ляншаньбо, и там мы тоже защищаем тех, кто в том нуждается», – добавила она уже про себя.

Уже совсем скоро жители Бяньляня узнают имена разбойников Ляншаньбо. И Лу Да поможет вырезать их истории на дорогах беззакония, начав с защиты уважаемого наставника по боевым искусствам Линь Чун.

На второй день пути ноги Линь Чун начали кровоточить.

Солнце жаром палило сверху, а на плечи тяжелым грузом давила канга. Они надежно закрепили вокруг ее шеи квадрат из дерева и металла, каждая сторона которого была длиной с аршин. Его вес нещадно давил на позвоночник, заставляя места, пострадавшие от ударов палок, вновь вспыхивать огненными полосами. Кандалы под кангой врезались в запястья с такой силой, что казалось, будто она тащит на себе собственный труп.

Она не понимала, почему еще в тюрьме у нее отобрали обувь и ее сопровождающие вручили ей хлипкую пару соломенных сандалий, которые совсем не подходили для пеших путешествий. Охранники подталкивали ее вперед дубинками и не проявляли ни малейшего терпения, стоило ей оступиться. Они не были из числа ее подопечных – акцент выдавал в них недавно поселившихся в столице приезжих, но никак не продвигавшихся по службе в имперской страже Бяньляня вояк.

Она не сомневалась, что такой выбор сопровождающих не был случайным.

– Шевелись давай. До Цанху триста ли топать, – подгонял один из них, Дун Чао, как уловила его имя Линь Чун.

– Нам сказали, что ты была наставником по боевым искусствам, пока в изменницы не подалась, – с издевкой добавил другой, по имени Сюэ Ба. – Вот брехня. Даже идти нормально не может.

Он наклонился и с силой хлестнул по ней дубинкой, но метил он не в туловище, а чуть выше левой ступни. Линь Чун была слишком измождена, чтобы успеть среагировать вовремя. Удар последовал такой силы, словно на нее обрушили каменную урну, раздробив каждую косточку. Со стоном она начала заваливаться набок.

– Хилячка! Шагай давай, живее! – кричал Сюэ Ба. Он опять замахнулся чертовой дубинкой, нещадно хлеща ее по коленям и ступням. Линь Чун насилу увернулась от нескольких ударов, но его напарник ухватил ее за кангу и, посмеиваясь, пихнул обратно. Он держал ее на месте, а Сюэ Ба тем временем нанес еще один удар по левой лодыжке.

Ударил он жестко: весь хребет болью пронзило, и в глазах вспыхнули искры. Сустав он не раздробил, уж это чувство она знала. Все было не так уж плохо: она сможет, она выдержит это. И не такое выдерживала…

– Побежала! Живее! – гоготал Сюэ Ба, подталкивая ее. – Живее давай, или схлопочешь у меня!

Линь Чун неуверенно, покачиваясь, побежала, каждый шаг отдавался глухим ударом. Одна из соломенных сандалий сползла, и в ступню ей вонзился камень. Из-за канги она потеряла равновесие и упала на колени, сильно ударившись оземь. Позади нее раздался смех конвоиров.

Она так и стояла на одном колене, пытаясь восстановить дыхание. Ее ступни болезненно пульсировали.

– Что за ленивая развалюха, – протянул Сюэ Ба, а затем вместе с Дун Чао не спеша подошел к ней. – Поднимайся давай, шкура ты продажная.

Он вновь пустил в ход дубинку, на этот раз удар пришелся на локоть, боль вспыхнула в плече.

Линь Чун выработала в себе некоторую выносливость, но почувствовала, что ее тело разрушается само по себе. В этот момент ей больше, чем когда-либо, захотелось встать перед ними на колени и умолять. О снисхождении. О пощаде.

Ни самые изнурительные тренировки, ни беспощадность поля боя не могли сравниться с этим медленным истязанием ее сил. Ее рефлексы боролись друг с другом, и если бы она попросила о милости – это было бы по-людски, она это заслужила…

Но ей ни разу не удалось чего-то добиться, показав слабость. Даже тех же охранников кто-нибудь другой наверняка смог бы умаслить, пустив в ход красноречивые мольбы или скромное обаяние… Но Линь Чун не относилась к тем, кто получал поблажки или сострадание от других. Ее слабости лишь превращались в мишени для чужой ненависти.

«Так как же ты тогда справлялась?»

Упорным трудом. Настойчивостью… Именно так она добивалась уважения вместо того, чтобы просить о жалости.

– Господин Дун, – обратилась она к тому, что постарше. Она с трудом поднялась на ноги, да и то у нее вышло, как ей казалось, на одной лишь силе воли. Ее язык распух в раненом рту, но она продолжала. Ей было интересно с тех пор, как она впервые услышала его говор… «Спроси же. Терять-то все равно нечего». – Вы ведь из провинции Юй? Я по акценту поняла. Быть может, вам и в восстании два года назад приходилось биться?

Тот помешкал с ответом и с подозрением уставился на нее.

– Ну, приходилось, и дальше что?

– Я была с имперской стражей. Скорее всего, тогда на поле боя мы были союзниками.

На лице Дун Чао медленно проступило узнавание.

– Ты ведь… Наставник по боевым искусствам Линь Чун, которая возглавила левый фланг, когда командир Ся пал от стрел мятежников. Ты та самая Линь Чун?

Какая-то хрупкая надежда поселилась в ноющих суставах Линь Чун. Она лишь пыталась наладить общение, но если уж он и вправду слышал о ней, то…

– Я всего-навсего выполняла свой долг. Победу одержали благодаря вам, бойцам из полка Юй, что крепко держали оборону в тот день.

Ленивое презрение во взгляде Дун Чао сменилось потрясением, он невольно протянул вперед руки, собираясь склониться в почтительном жесте.

– Мы бы погибли, если ваши не прибыли бы тогда с подкреплением. Мы многим обязаны вам за тот день.

– Да бросьте вы, – прохрипела Линь Чун. – Мы все служили Великой Сун изо всех сил.

– Пока ты в предатели не подалась, – громко прервал ее Сюэ Ба, придвинувшись к ней слишком близко. – Ну же, шевелись.

Линь Чун знала, что должна руками и ногами вцепиться в эту возможность. Она игнорировала его колкости, даже когда начала прихрамывать на усеянной ямами дороге. Пока она не решалась попросить их поправить сползшую сандалию, однако вместо этого сделала самую большую ставку, на которую была способна.

– Господа, время к полудню идет, начинается страшное пекло. Впереди виднеется постоялый двор – я была бы польщена, если вы позволили бы угостить вас обоих сытным обедом. В знак благодарности за вашу добрую защиту.

Те переглянулись.

– Ну, подкрепиться и вправду не помешало бы, – рассуждал вслух Дун Чао.

– В пути перекусим, – возразил Сюэ Ба.

Но Дун Чао был старшим из них двоих, и благоговение в его взгляде, обращенном к Линь Чун, никуда не делось. Пока что, по крайней мере. Отмахнувшись от брюзжания Сюэ Ба, он повел их к постоялому двору.

Долгожданная, благословенная тень, прохлада и вода для ее пересохшего горла. Линь Чун со всей величавостью, на какую была способна, предложила охранникам заказать любые мясо и вино, какие им придутся по вкусу, а после даже ухитрилась прислонить кангу краем к стене и приподнять ноги, чтобы унять боль в горящих огнем ступнях. Ей также неуклюже удалось подвязать развязавшуюся сандалию, хоть она и ощущала, как кровь сочилась между пальцами и соломой, склеивая их.

«Да рана на ноге – это еще полбеды. Чего они ждут, что я так смогу триста ли одолеть?»

Сейчас нужно было думать только об этом дне, продержаться до заката, а там уже и о следующем можно волноваться. Ей уже и Дун Чао удалось на свою сторону переманить – ну, или почти удалось, – а это уже что-то. К тому же они разрешили ей угостить их.

Линь Чун волновалась, как бы ее охранники не прознали, сколько денег у нее припрятано – тех слитков, что дала ей Лу Цзюньи. Она медлила и не тратила на еду больше, чем того требовалось, ведь подруга велела ей приберечь б ' ольшую часть для охранников в Цанху. Но если не удастся задобрить этих охранников, то до Цанху она не доберется.

«Я должна выжить. Пережить каждый из предстоящих дней».

Хоть сейчас на первом месте у нее стояли другие трудности, гнев, зародившийся еще в тюрьме, по-прежнему бурлил внутри нее, словно ядовитая яма, угрожая разъесть ее изнутри. Он продолжал подниматься, подобно змее, пытаясь нанести удар исподтишка и задушить свою жертву. Она старалась держать его в узде, запрятать подальше, чтобы после разобраться с ним. В голове ее снова и снова звучало:

«Что бы там ни было, ты должна выжить. Выжить…»

Выжить нужно было обязательно, ведь иначе ее вынужденное признание, удары палками и клеймо на щеке, все, что она вытерпела до этой минуты, – все было напрасно.

Хорошее вино и отдых развязали языки охранникам. Сюэ Ба по-прежнему был неразговорчив, но Линь Чун сосредоточилась на Дун Чао, стремясь вовлечь его в беседу, и заметила, что это оказалось совсем несложно. Так она выведала, что у него есть жена и дочь, что их семья переехала из провинции Юй в столицу поближе к его свояченице и ее мужу, который служил мелким чиновником во Внешнем городе.

– …Такая красавица, ну просто слива в цвету! – просиял Дун Чао, в красках расписывая дочурку. – И такая любопытная, вопросами так и сыплет, обо всем на свете спрашивает. В прошлый Новый год ей стукнуло четыре! Нынче умоляет меня сыскать ей драконье яйцо, питомца себе решила такого вырастить. Я уж как ни объяснял, что каждое такое яйцо три тысячи лет должно высиживаться, да и какой дракон согласится в питомцах у ребенка ходить? Ну, и последние века никто понятия не имеет, куда же они вообще делись. А она только фыркает и обвиняет меня, что я недостаточно хорошо искал!

А после он расхохотался. Линь Чун выдавила из себя легкую улыбку и постаралась польстить малышке, отчего отец той прямо засиял от гордости.

Едва перевалило за полдень, они вновь двинулись в путь под настойчивое ворчание Сюэ Ба. Животы охранников были набиты до отвала, что, казалось, привело их в доброе расположение духа. Дун Чао все так же болтал с Линь Чун как с боевым товарищем, а Сюэ Ба на это лишь фыркал, изредка отпуская в ее сторону ехидные колкости, но пока что, наверняка из уважения к старшему товарищу, хотя бы перестал измываться над ней.

Чуть погодя ноги Линь Чун снова стали подводить ее, грозясь подкоситься в любой момент. Она вновь рискнула попросить Дун Чао немного отдохнуть возле деревьев. Тот немного поколебался, но все же дал добро, и она скользнула под тень, прикрыв глаза.

Пусть ее ступни распухли и горели огнем, а боль словно от зазубренного меча отдавалась в каждой мышце и суставе, Линь Чун уверилась, что нашла способ выжить.

«Если продолжу вести себя так, то вполне смогу добраться до Цанху, а уже там…»

А там она и решит, как ей быть дальше.

– Дай мне ту фляжку с водой, – донесся до нее голос Сюэ Ба. Охранники стояли от нее на некотором расстоянии, наблюдая, как она отдыхала. На мгновение голос смолк, а после Сюэ Ба продолжил: – Я надеюсь, ты не совсем раскис и не передумал делать то, что нам приказали.

Дун Чао расстроенно проворчал:

– Да теперь думаю, что не стоило нам вообще брать те деньги.

– Да бери, не бери – все одно, – шикнул на него Сюэ Ба. – Сколько раз обговаривали! Да разве же можем мы пойти против приказа командующего Гао. Лучше переживай, как бы он не посадил нас за убийство, когда мы вернемся. Он хоть и дал слово, а все же. Да и так куда лучше будет. Если мы ее не убьем, нам и нашим семьям точно несдобровать.

У Линь Чун перехватило дыхание. Она не смела и шелохнуться, замерев, как статуя.

Гао Цю уплатил ее охранникам, чтобы те избавились от нее.

Выжить. Почему же теперь возможность этого казалась все дальше и все более и более несбыточной? Разве Гао Цю было мало того, что он сделал с ней, чего лишил ее?

Гнев вновь подступил к горлу, наполнив все ее тело до самых кончиков пальцев, как разлившаяся тушь пропитывает бумагу, пока та не станет черной настолько, что не сможет вобрать еще больше тьмы. И он не отступал, как в прошлый раз.

«Он не удовлетворится, пока не убьет меня. Именно этого жаждет его ничтожная душонка».

Она не доставит ему такого удовольствия. Но как? Как ей выкрутиться из этого?

– К середине дня свернем с дороги, срежем путь через лес Ечжу, – объявил Дун Чао безжизненным, смирившимся голосом. – Там все и сделаем.

Ечжу… Это название отчего-то казалось Линь Чун смутно знакомым. Ох, верно, это про него частенько ходили мрачные байки, якобы путники, решившие свернуть через Ечжу, «терялись» там и больше никогда не возвращались. Вот только обычно тех путников ненавидели: пропадали бесследно ссыльные, должники, узники или же беглецы.

Она и подумать не могла, что это и вправду случалось, что все эти байки имели под собой реальную основу, и власть имущие в самом деле прибегали к подобному, не испытывая ни сожалений, ни мук совести, словно это было совершенно обыденное дело. Лес Ечжу, место, где подкупленная охрана убивала, кого ей велят.

Трещины в цивилизации. Сколько же крови пролилось в этих лесах?!

Теперь и ее кровь удобрит эту полную призраков глинистую землю. Если только она не предпримет что-нибудь. Если только не найдет способ выпутаться. Здесь, на этой пустынной дороге, развернется самый важный бой в ее жизни.

Она попыталась помедитировать, чтобы собраться с силами, но, пусть и при серьезном настрое, особых успехов ей достичь не удалось, так как Сюэ Ба вновь ткнул ее дубинкой под ребра, не сдерживаясь.

– Подъем! – рявкнул он. – Пора уже идти. И пошевеливайся на этот раз!

Линь Чун сделала вид, что подчинилась, и старалась ступать как можно медленнее. Быть может, ей удастся задержать их до сумерек. Не пойдут же они в лес по темноте? Разумеется, нет. Придется искать постоялый двор для ночлега. Она продолжила бы наводить мосты к Дун Чао, и тот, возможно, проявил бы к ней сочувствие или хоть малость заколебался…

Но Дун Чао теперь избегал ее взгляда, а когда она пыталась его разговорить, отмахивался односложными ответами. После нескольких ее попыток он не выдержал:

– Ты преступница! Кончай пытаться болтать со мной, словно мы боевые товарищи.

Больше она к нему не лезла.

Она тайком проверила, насколько свободна в движениях. Никак. Подводили даже те части ее тела, на которые не давили канга или кандалы, те, которые не были в синяках и не кровоточили. Казалось, что все лишения превратили ее гибкое тело в неповоротливый камень. Словно тяжесть оков и гноящиеся раны работали сообща, чтобы сломать и обездвижить ее.

«Я должна хоть как-то защитить себя. При них только дубинки. Если я смогу прыгнуть, застану их врасплох; ударить в колено или пах – этого же хватит?»

Сбежать от них она не сможет, не в ее нынешнем состоянии. Ей нужно будет вырубить их, а дальше?.. Там видно будет, для начала нужно выжить.

Сюэ Ба опять ударил, на сей раз дубинка опустилась на ее израненную спину. Ее сталкивали с дороги. Над головой нависли деревья, поднимавшиеся к пологому склону, и под их кронами зияла тьма. Линь Чун поглядела назад – быть может, попытать удачу сейчас, поймать последний шанс, пока они еще не сошли с дороги? Пусть вокруг не было ни души, но лучше начать действовать здесь, чем заблудиться в лесу… Вот только Дун Чао шел слишком далеко впереди, поразить обоих сразу ей не удастся. А если не сумеет застать их врасплох, то весь ее план полетит коту под хвост.

Она споткнулась о яму на краю дороги, утопая в зарослях коленями и задевая кочки коленями и щиколотками, а после поднялась и последовала за Дун Чао в глубь леса.

Лес Ечжу сомкнулся над ними.

Лес напоминал лабиринт пещер. Плотные стены деревьев чередовались с пустыми участками рыхлой земли, и высокие кроны не давали свету сюда проникнуть. Сколько же костей было захоронено в этих зарослях? Сколько людей сгинуло в тесных объятиях этого леса?

Дорога за их спинами исчезла, будто бы кто-то стер ее.

– Э-э-эх, – застонал Сюэ Ба, наигранно потягиваясь. – Отдохнуть бы чуток. Давайте здесь привал устроим.

«Вот и все, – поняла Линь Чун. – Медлить больше нельзя».

Она попыталась опереться на мысочки израненных ступней, чтобы приготовиться к атаке, но чуть не упала, потеряв равновесие из-за канги.

– Ты давай присядь пока, отдохни, – призывал Сюэ Ба. Он и Дун Чао напряженно застыли по обе стороны от нее, да еще так, что легко атаковать не получится.

– Благодарю за вашу доброту, – Линь Чун понимала, что ее неуверенное высказывание звучало не правдоподобнее их. – Я, пожалуй, у того дерева отдохну.

И она направилась в сторону Сюэ Ба.

Тот взмахнул дубинкой и обрушил ее сверху вниз ей на голову, словно намеревался пригвоздить ее к земле.

Но Линь Чун ждала этого. Годы ее тренировок дали о себе знать. Она начала двигаться неуклюже, глубоко приседая и скользя вперед, но все еще недостаточно быстро. Дубинка мазнула по ее голове, а затем ударила в кангу и отскочила от нее, громким треском раздирая тишину леса. Но Линь Чун удалось уклониться и подобраться ближе, и пусть вместо того, чтобы изящно скользить, получалось лишь спотыкаться, она занесла ногу для удара со всей силой, которую смогла извлечь из своего тела.

Ее голень врезалась в колено Сюэ Ба сбоку.

Его нечеловеческий крик отразился от верхушек деревьев над их головами, и он завалился назад. Дун Чао тем временем шагал к ней с другой стороны. Линь Чун нужно было хотя бы на миг вернуть равновесие. Если ей удастся этот удар, всего один… Скоро он приблизится достаточно…

Но Дун Чао и не собирался подходить к ней достаточно близко. Вместо этого он замахнулся дубинкой, хотя и стоял слишком далеко, чтобы попасть по ней. Потому что целился он не в Линь Чун. Удар его дубинки пришелся прямо на край канги.

Ощущения были такие, словно Линь Чун угодили по горлу железным ломом. Трахею сдавило, внутри все будто разорвалось в предсмертной агонии, что судорогами расползалась по всему телу, подчиняя его себе. От удара канга по инерции описала дугу в воздухе и полетела на землю вместе с зажатой в ней головой Линь Чун.

Она никак не могла предотвратить падение. Небо, кусты, деревья промелькнули перед ее глазами в одно отвратительное мгновение, прежде чем канга, сильно ударившись оземь, воткнулась углом в глину, и голова Линь Чун откинулась назад с такой силой, что на миг ей почудилось, будто ее и вовсе оторвало.

Она не могла пошевелиться. Лес вокруг нее то темнел, то светлел, очертания ветвей и деревьев расплывались непонятными пятнами. Сквозь этот туман она различила, как к ней двинулись две тени. Одна из них согнувшаяся набок и прихрамывающая. Обе с дубинками.

Линь Чун пыталась взять себя в руки, вернуть контроль над телом. Ее палец дернулся, царапая землю.

– Сам с ней кончай, – послышался чей-то высокий полный боли голос. – Я и близко к ней больше не подойду.

– Да и не стоило подходить к ней так близко. Сам же слышал, как я говорил о ее боевых навыках. Не будь она ослаблена, у нас были бы проблемы.

– С лицом поаккуратнее. Помни, командующий Гао приказал кожу с ее лица срезать, чтобы клеймо как доказательство предъявить. По затылку бей.