Текст книги "Единственная"

Глава 22

Пройдя с дюжину ярдов, они оказались под прикрытием мескитовых деревьев.

Мэгги остановилась, когда остановился он, но он так и застыл, не смея повернуться к ней лицом. Она смотрела в его широкую спину, удерживаясь, чтобы не коснуться его, но вместо этого, собрав все спокойствие, сказала:

– Что тебе надо, Колин?

Он обернулся по-кошачьи ловким движением.

– А разве не ясно? Мне нужна моя жена.

– Колин, я ведь тебе принесу только несчастья. Уже принесла. – Слезы отречения наполнили ее глаза, грозя перерасти в настоящий поток.

– Нет. Это я приношу тебе несчастье – тем, что упрекал тебя твоим прошлым, пытался упрекать в грехах давно забытых. Ты не шлюха, Мэгги. Ты такая же, как Иден. И уж я меньше, чем кто-либо из людей, имел право обвинять тебя. Разве ты не понимаешь, что благородство у тебя в крови? Пенс Баркер шантажировал меня не твоим прошлым. Он угрожал мне моим собственным.

– Я… я не понимаю.

Он снял шляпу, бросил ее на камень и прошелся, вцепившись пальцами в волосы.

– Когда я впервые сошел на землю этой страны, без пенни в кармане, в одиночестве, мне было семнадцать лет. – Он посмотрел на нее и грустно усмехнулся. – Странное совпадение, не правда ли? Идеи тоже было семнадцать.

– Как и мне, когда я совершила мою ошибку, – тихо сказала она. – За мной ухаживал человек, подобный Джуду Ласло. Он уговорил меня бежать. Когда же я забеременела, а деньги, которые он украл у моего отца, закончились, он… он стал скверно со мной обращаться. Я ушла от него, – мне надо было защитить будущего ребенка.

Удар молотом по сердцу не показался бы ему больнее. Он хотел ее обнять, но не решался… пока.

– А что же случилось с ребенком?

– Он умер при родах. – Она прерывисто вздохнула. – Я заболела, оставшись в одиночестве, в тысяче миль от Бостона. И трудно было надеяться, что отец простит меня, как ты простил Иден. Ну, а женщина, которая меня приютила, заправляла борделем… Когда я поправилась, мои обязанности как счетовода вынуждены были расшириться. – Встретившись с его взглядом, она гордо вскинула голову. – Но я покончила с этим сразу же, как только смогла.

– И не позволяла ни одному мужчине дотронуться до тебя, пока не появился я, – Он печально улыбнулся. – Не везло тебе с мужчинами. Вот я взял и бросил самое бесценное для меня сокровище на земле. Может быть, из лицемерия, может, из чувства собственной вины – я был слишком горд, чтобы признать, как я люблю тебя.

Она застыла. Он любит меня. Этого быть не может. Или может?

– Колин, расскажи мне, что случилось с тем семнадцатилетним пареньком? – Она подошла к большому плоскому камню и села, предложив ему устроиться рядом.

Колин рухнул на твердую поверхность, не обращая внимания на холод. Его мысли уже были далеко в прошлом, в жаре и запахах Соноры и Чихуахуа, вновь унося его в ужас бойни апачей.

– Я присоединился к банде скальперов, – начал он без вступления. – Их вожаком был человек по имени Джереми Нэш, но никто на всей границе не звал его иначе, как Австралиец.

– Ты говорил что-то об Австралийце, когда лежал в жару. Я не поняла…

Он потрясенно посмотрел на нее.

– И я не знал, что я выболтал в бреду, не знал, что тебе известно. И когда Пенс Баркер шантажировал меня…

– Ты подумал, что ему все рассказала я. – В голосе ее смешались боль и испуг.

– Часть меня боялась поверить в то, что это ты. Ты была ни в чем не виновна, я же оставался виноватым. Я никогда не отваживался взглянуть в лицо моему прошлому. И мне надо было убедиться, что ты не предашь меня.

– Но тогда, кто же…

– Это я, Мэг, – с другой стороны группы мескитовых деревьев вышел Барт и встал перед угрожающе поднявшимся Маккрори. – Прошу прощения, что подслушивал, но я хотел быть уверенным, что ты, Маккрори, не причинишь ей вреда или не увезешь ее силой.

– Но зачем ты это сделал? И как? – изумленно спросила Мэгги.

Барт грустно улыбнулся, затем склонил голову в знакомом насмешливом жесте и ответил:

– Насчет как, ответить несложно. Я узнал его сразу, как только увидел в Сан-Луисе. – Он обернулся к Колину. – Ты так и не вспомнил меня? Впрочем, в твоем прошлом я был лишь ничтожным клерком в компании «Серебряные рудники». Я вел счета по выплатам Австралийцу и его людям. Мне было чертовски интересно по счетам следить за процветанием вашей колоритной банды.

Он обратил свое лицо к Мэгги и задумчиво посмотрел на нее. Она была ошеломлена, но в глазах он не увидел проклятья.

– А вот почему – тут уже сложнее. Я убеждал себя поступать благородно. Ты сказала мне, что очень боишься, что Баркер убьет мужа. Я понимал, что ты любишь этого чертова ублюдка…

– И ты рассказал все Баркеру, чтобы он вместо убийства ограничился шантажом, – предположила Мэгги с зарождающейся признательностью.

Флетчер криво посмотрел на нее.

– Не надо меня считать более благородным, чем я есть. Я этого не заслуживаю, Мэг. Ведь оставался еще и хороший шанс на то, что этот упрямый шотландец не поддастся шантажу Баркера. И когда правда всплывет… и ты узнаешь ее… Но Бог свидетель, мне и в голову не могло прийти, что ты решишь, будто Баркер шантажирует Маккрори твоим прошлым, Мэг, и что ты уходишь от него, чтобы спасти его незапятнанную репутацию. Я должен был сказать тебе правду. – Он помолчал и добавил с невеселой улыбкой:

– По крайней мере, я думал, что скажу.

– Ох, Барт, мне так жаль…

– И мне, Мэг… Но все-таки последние извинения остаются за твоим мужем. И, я думаю, ты их услышишь. – Он взял ее руку и поднес к губам для быстрого поцелуя, затем посмотрел на Колина проницательными ледяными глазами. – Береги же ее как следует, Маккрори.

Лукаво подмигнув Мэгги, он повернулся и направился к дилижансу. Она окликнула его:

– До свидания, Барт. Я никогда не забуду тебя, друг мой.

– Я отправлю твои вещи в Тусон со следующей станции, – отозвался он из отдаления. Через несколько мгновений послышался громкий щелчок кнута кучера, заскрипела упряжь, загремели подковы, – дилижанс тронулся.

Они одни остались под лунным светом, в тишине, глядя в глаза друг другу.

– Я недостоин тебя, Мэгги. – Он протянул руку и заправил ей за ухо прядку выбившихся под легким ночным ветерком волос.

– Расскажи мне остальное, Колин. – Она понимала, что он должен поделиться с кем-нибудь тем грузом, что так долго носил в себе. – Ведь не будет же человек, который убивал апачей, затем рисковать своей карьерой и положением, которое укреплял столько лет, лишь для того, чтобы теперь спасать тех же самых людей от порабощения. Что-то еще недосказано.

– Ты не помнишь, ты даже не можешь себе представить всю эту кровь, запах смерти, мух… этих мух повсюду. Я думал, что через пару лет я привыкну относиться к этому безразлично… как Австралиец. Нет, – он помолчал, качая головой. – Нет, даже не как Австралиец. Тому просто нравилось убивать.

– А тебе было ненавистно это занятие.

– Ненавистно. Но те деньги казались мне, мальчику, выросшему в трущобах Абердина, сказочным богатством.

– Но что же окончательно заставило тебя прекратить это занятие? – Она посмотрела в его глаза и поняла, как ему сейчас нелегко.

– Мы проникли тогда вглубь Чихуахуа, преследуя большую группу индейцев чирикахуа. Они не могли двигаться быстро, с ними были женщины, старики, дети. И догнать их было несложно. – Колин содрогнулся, все еще помня то зрелище, которое являлось ему в кошмарах все эти годы. – И тут началась резня. Я всегда старался убивать только мужчин. – Он рассмеялся невесело. – Ничего себе, кодекс чести, да? В последние моменты боя я оказался один, а на меня налетели два воина. Мы схватились, и я убил их, но и мне здорово досталось. Удар по голове здорово ошеломил меня. Я сидел на земле рядом с двумя мертвыми апачами, когда услыхал позади треск в кустах, и из-за них вышел старик. Он был совсем ссохшийся от старости, но направленную на меня винтовку держал твердо. Но тут вместо того, чтобы выстрелить, он, к моему изумлению, заговорил со мной. К тому времени я уже сносно понимал их диалект и сообразил, что ему от меня нужно.

Он сказал, что прожил уже свою жизнь. И что дни людей его племени тоже сочтены. И что мы – белые – победили. Затем он подозвал к себе маленькую девочку – лет четырех или пяти. Она выбралась из кустов и обхватила его за ногу, боясь и глянуть в мою сторону. Он пояснил, что ее украли из мексиканской деревушки в Чихуахуа. Его сын взял ее вместо дочери, которую он с женой потерял во время налета на них мексиканцев. Сын его уже был мертв, как и остальные индейцы. И у него теперь никого не осталось, кроме этой мексиканской девчушки, которую он считал как бы своей внучкой. Он молил меня спасти ей жизнь и вернуть ее в Кампарго. Меня, скальпера, который убил сотню его соплеменников. Тем не менее он так любил эту почти белую девочку, что готов был отдать за нее жизнь. Один из скальперов застрелил его. Ребенка тоже пытались убить.

– Но ты не позволил.

– Ты думаешь, меня заставил это сделать героизм? – горько спросил он. – Ведь они были людьми, Мэгги, – такими же, как ты и я, как любой другой. Они ненавидели, но и любили тоже. Впервые я понял это. Они были людьми. – Последние слова он произнес как молитву, глаза ее блестели от слез.

– И ты никому и никогда не мог рассказать об этом, – сказала она и, протянув руку, погладила по щеке этого жесткого, неуступчивого мужчину, которого любила так нежно.

Он ухватился за ее руку как за единственную нить, связующую его с жизнью, пытаясь собраться с мыслями.

– Почти двадцать лет я загонял события того дня вглубь памяти. Слишком много я знал о самом себе. Это было невыносимо. И твердо понимал, что должен покончить с этим…

– Что же произошло с внучкой старика? – Она знала, что он спас ее или сделал все для того, чтобы спасти.

– Я отвез девочку в Кампарго и разыскал ее семью. Оставил им денег. Потом забрал остальные свои деньги, часть добычи в виде лошадей и убрался в Аризону. Остальное ты знаешь.

– Ты стал ранчером и расширил свое хозяйство. И ты сделался защитником апачей, дабы искупить грехи прошлого.

– Когда с ними договариваешься, они держат свое слово. И потом жить с ними в мире в шестидесятых годах, когда тут армии и в помине не было, было просто-напросто умным бизнесом. И я был обязан хоть что-нибудь сделать, чтобы помочь им.

– Не мучай себя, Колин. Ты хороший человек, – со страстной убежденностью сказала она, пытаясь стряхнуть с него мрачный груз воспоминаний, теперь, когда он избавился от того яда, что столько лет носил внутри себя.

– Я просто богатый лицемер. Невежественный чужестранец с окровавленными руками. И если я добился какого-то уважения, то лишь благодаря…

– Благодаря встрече с Элизабет? – спросила она, напрягаясь.

Ей следовало бы знать, что дух Элизабет незримо будет витать между ними всегда.

– Она открыла перед тобой целый мир. Как ты ее, должно быть, любил…

Он еще пребывал в уродливом мире своего прошлого, но что-то в голосе Мэгги зацепило его. Он поднял голову и увидел ее встревоженные глаза. В них не было ни презрения, ни осуждения за то лицемерие и жестокость, с которыми он обращался с ней. Нет, глаза были полны печали и беззащитности.

– Она страшит тебя. Внезапно он все понял.

– Но ведь я же ни в чем не похожу на нее. Она была леди. Да, Колин, я страшусь, что она тебя не отпустит. Ведь она умерла пятнадцать лет назад, а ты так и не женился второй раз.

Кривая ухмылка коснулась его губ.

– Но тем не менее все-таки женился. – Он притянул ее к себе, подбирая нужные слова. – Мне всегда казалось, что я недостоин Элизабет, потому что она такая чистая и добрая.

– А зачем же тогда я тебе, Колин? Как искупление? Ты считаешь, что достоин лишь шлюхи, поскольку сам был скальпером? – Она не скрывала боли в голосе.

Он печально покачал головой.

– Нет, Мэгги. Ты сама по себе слишком хороша для меня. С первой минуты, как я увидел тебя, я был очарован, распален – в общем, я даже не могу объяснить моего состояния. Я пытался доказать себе, что это всего лишь похоть, но это было самообманом. И я лгал тебе, и причинял тебе боль. Мне так жаль. Я действительно люблю тебя, Мэгги.

Ей бы и остановиться на этом. Ах, если бы это было раньше, она бы затрепетала от этих слов, но теперь она упорно стремилась к чему-то большему, к чему-то необъяснимому.

– Я люблю тебя, Колин. Вот почему я сделала тебе то оскорбительное предложение в Сан-Луисе. Он ощутил ее сомнения.

– Понимаешь, у меня к тебе совсем другие чувства, нежели к Элизабет. – Она настороженно напряглась в его объятиях, но осталась неподвижной, пока он продолжал:

– Я был благодарен Элизабет. Я боготворил ее, поставив на пьедестал. Но это не те чувства, которые мужчина должен испытывать к женщине. Она была хорошей женой, исполняла свой долг… пока не забеременела и попросила извинения, что из-за деликатного своего положения…

Мэгги и представить себе не могла, как такой энергичный мужчина, как Колин, может обходиться без женщины. Но еще меньше она могла себе представить его нарушающим брачный обет.

– И ты сделал так, как она просила.

– Да. И ты знаешь, хотя тогда мне было двадцать три, мне было легче обходиться ночью без нее, чем сейчас без тебя. Я становлюсь злым и виноватым. И выплескиваю эту злобу на тебя, хотя на самом деле чувствую совсем другое. Я сгораю по тебе, Мэгги!

В настоящем браке должен быть огонь. Слова Айлин вспыхнули в ее мозгу. Видит Бог, даже когда у них с Колином не было ничего общего, огонь оставался.

– И ты больше не будешь чувствовать себя виноватым и злым? – Она подняла голову и посмотрела в его живые золотые глаза.

Хмурая улыбка вновь искривила его лицо, а глаза потемнели от страсти.

– Нет, я больше не буду чувствовать себя виноватым, потому что люблю тебя больше, чем Элизабет. Что же касается злости, – Господи, женщина, да ты меня можешь до сумасшествия довести!

Он поцеловал ее, и она ощутила привкус дыма и желания, страсти и радости. Она ответно открыла губы, вцепившись ногтями в его широкие плечи, и услыхала, как он низко простонал от страсти.

Несколько минут длилось это яростное объятие под луной, пока тела подтверждали то, что высказали слова. Нехотя они оторвались друг от друга, сообразив, что находятся посреди ночной пустыни. Теперь и лицо Мэгги было измазано копотью. С нежной улыбкой он потер ее щеку.

– Я испачкал тебя, – сказал он мягко. – Ты теперь почти такая же замарашка, как и я, а мне нужна ванна. Пожалуй, нам надо бы подумать о возвращении на станцию смены лошадей, но для начала вот что…

Он полез в карман пиджака и достал кольцо.

– По-моему, это твое, жена, – ласково сказал он, надевая его на ее палец. Кольцо засверкало в лунном свете, и он накрыл ее палец ладонью и сжал. Мэгги подняла залитое слезами лицо и посмотрела в лицо любимого.

Она мягко провела пальцами по его запачканной сажей коже, осмотрела опаленную одежду.

– Ты пострадал, обгорел, Колин? Что случилось?

– Поехали на станцию. Расскажу по дороге. – Он свистнул Сэнда, вскочил на жеребца и затем помог ей сесть впереди себя.

Она устроилась в его объятиях с ощущением не испытанного доселе умиротворения и радости. Пока они ехали, Колин вкратце описал ей произошедшее с Иден и Волком и закончил сценой пожара в магазине Баркера.

– Этот малокровный Эдвард Стэнли стоял за всей тусонской шайкой! Потрясающе. Бедная старая Софи Стэнли. Надо думать, теперь-то Люсиль Гесслер заменит ее на посту законодательницы мнений светского общества Прескотта.

Колин фыркнул.

– Меня больше заботит наш ночной кров, чем то, чем займутся эти старые греховодницы. Пусть они там сами с собой сражаются сетями и трезубцами.

Представив себе, как ледяная сухонькая Софи и пухленькая Люсиль кружатся в гладиаторской схватке, Мэгги не выдержала и рассмеялась.

Колин уткнулся в ее шею и прошептал:

– Что тебя так позабавило?

Она вытерла слезы веселья и прошептала:

– Ничего особенного. Просто я счастлива. Вот и хихикаю, как школьница. – Она помолчала, потом спросила тихо:

– Колин, как ты думаешь, а кровати на станции мягкие или хотя бы большие?

– А это имеет значение?

– Нет. Вовсе нет.

Станция располагалась в обширном строении из саманного кирпича с традиционным внутренним двориком. В одном крыле находились стойла для лошадей, а в другом – кухня и столовая для путешественников. Номера для желающих заночевать были без особых удобств, но имя Колина Маккрори было известно даже в этом достаточно уединенном месте. Через час они уже устроились в номере, хоть и обставленном в спартанском духе, но чистом, где исходил паром в прохладном ночном воздухе большой чан горячей воды.

– Сначала леди, – сказал Колин, когда за служанкой закрылась дверь. Он показал на чан, пожирая Мэгги глазами.

– Тут достаточно места для двоих. – В ее глазах отразилось его ненасытное желание, когда она медленно подошла к нему.

– Я грязный после пожара, я всю воду загрязню, – сказал он голосом, приглушенным и хриплым.

– Наплевать. Еще нальем. Кстати, у тебя могут оказаться ожоги, о которых надо бы позаботиться. Я осмотрю каждый дюйм твоего тела, чтобы убедиться, что с тобой все в порядке, – медленно сказала она, встречая губами кончик его языка и кладя руки ему на грудь. Пальцы начали расстегивать рубашку, проскальзывая под хлопчатобумажную материю, чтобы приласкать серебристо-темные волосы на груди.

У него перехватило дыхание, а потом сердце понеслось вскачь.

– Мэгги, Мэгги, – шептал он, взяв ее лицо в ладони и вглядываясь в тонкие любимые черты.

Взгляд скользил по тонкому прямому носу, громадным голубым фарфоровым глазам с пушистыми каштановыми ресницами, по изогнутым бровям. Благородные черты, дарованные ей предыдущими поколениями.

– Ты так прекрасна. Я восхищаюсь вами, миссис Маккрори. – И подушечками больших пальцев он провел по ее лицу.

Мэгги от блаженства на мгновение закрыла глаза, прижимаясь к нему, ощущая его тепло и силу крепкого тела. Его ладони медленно скользнули вниз, лаская шею, затем начали расстегивать жакет. Она помогала ему, быстро сбрасывая одежду с плеч. Пока он расстегивал ее кружевную блузку, она стягивала с него потрепанную рубашку.

Когда он распахнул блузку и ладонями обхватил ее груди сквозь ажурную сорочку, она изогнулась и застонала.

– Твое тело – сама роскошь и совершенство. И никогда не прячь его под корсет, – прошептал он.

Скоро ни один корсет уже и не подойдет. Она должна рассказать ему о ребенке. Но не сейчас. Попозже. Она опустила руки и принялась расстегивать ему ремень, языком обводя каждый мускул на плечах и груди. В считанные мгновения они раздели друг друга. Мэгги не хотела отпускать его, ей хотелось, чтобы он подольше постоял обнаженным посреди комнаты, освещенный светом лампы, отражающейся переливами на мускулах его большого крепкого тела. Она принялась покрывать быстрыми и легкими поцелуями ободранную и покрытую волдырями кожу спины и шеи.

– Это лучше помогает, чем мазь от ожогов. Гораздо лучше, – прошептал он, в восторге от ее любовной дерзости, так странно констрастирующей с поведением той леди, которую она изображала для окружающих.

Когда ее прохладные ладони легли на его плечи, заставляя опуститься в чан, он подчинился.

– А теперь ты иди сюда, – пригласил он, протягивая руки и привлекая ее к себе за мягкие изгибы бедер.

Она шагнула в чан и встала там на колени, лицом к нему, держа в руках тряпочку и кусок мыла. Он взял их у нее.

– Позволишь?

Колин отбросил тряпку и намылил мылом руки. Он начал бережно обтирать ее кожу, начав с пальцев и продвигаясь по руке к ключицам. Намылив руки еще, он перешел к манящим грудям. Розовые соски раскраснелись в теплой воде, набухая под его пальцами, нежно их ласкающими.

– У тебя грудь немного пополнела. Жизнь в Аризоне идет тебе на пользу, – прошептал он, оглаживая выемку между грудями и плавно соскальзывая к талии.

– Мне на пользу жизнь с тобой, – пробормотала она, когда он добрался до ее ягодиц и потянул ее к себе.

Она ощутила, как в легкую выпуклость мягкого живота упруго упирается его отвердевший член.

– Отдай мне мыло, – прерывисто дыша, сказала она.

Повторяя его движения, она намылила руки и принялась за его волосы и лицо, затем взяла тряпку и смыла, когда он попросил не заливать ему глаза пеной.

– Я хочу видеть, что мы делаем.

Она продолжила методическое обмывание, втирая мыло в его тело небольшими круговыми движениями, отчего вскоре на волосах груди образовалась ажурная картинка из пены. Когда ее руки добрались до его затвердевшего жезла и начали его обмывать, коварно поглаживая пальцами, сжимая ладонями, он закинул голову назад и сжал зубы, выругавшись про себя от наслаждения.

Колин ответил тем же, опустив руки к рыжеватым волоскам между ног, добравшись до набухших губ и поглаживая их, пока она со стоном не произнесла его имя. Через несколько минут они оба, покрытые пеной с ног до головы, терлись друг о друга, скользя, ласкали и обтирали друг друга. Дыхание их стало тяжелым и прерывистым, странно контрастируя с медленными и деликатными движениями рук и тел.

Наконец дрожащими руками Колин нащупал стоящий рядом с чаном ковш для ополаскивания и вылил воду на плечи Мэгги.

– Я больше не могу ждать, – хрипло сказал он, поливая ее чистой водой. Затем он принялся за себя, выливая холодную воду на голову и позволяя ей стекать вниз, по телу.

Мэгги наблюдала за стекающими ручейками, пальцами провожая их по груди и плоскому животу, пока опять ее руки не сжали его фаллос.

– Я думаю, ты уже достаточно чистый. Давай теперь я позабочусь об… ожогах, – прошептала она, улыбаясь ему соблазнительной улыбкой.

– Все ожоги ничто по сравнению с охватившим меня огнем, – сказал он, прерывисто дыша, выбираясь из чана и протягивая к ней руки.

– Колин, мы же мокрые… простыни…

– Они высохнут. Мы их осушим своим огнем! – Он поднял ее на руки, отнес и положил на постель и погрузился в ее распахнутые объятия. Лежа под ним и слыша, как ее сердце бьется в такт с его, она ощутила сладкое чувство возвращения домой. Он продолжал удерживать ее в объятиях, несмотря на сжигающую его страсть, пока не ощутил ответного неодолимого желания.

– Ну же, Колин, ну, – попросила она его взять ее. В дальнейшем подбадривании он не нуждался. Приподнявшись на руках и глядя в ее бледное лицо, он глубоко вошел в нее. Она выгнулась навстречу, не сводя своих голубых с его золотых глаз. Он входил, она изгибалась Навстречу. Сначала это было безумное, дикое воссоединение, стремительное и грубое. Он догнал ее, а она вернулась к нему. И теперь им до конца быть вместе.

Эти мысли постепенно одолевали страсть похоти, их ласки становились все нежнее, наполняя нежностью каждый вход и отдачу. Он склонился над ней в длительном поцелуе. Языки противоборствовали и дразнили друг друга, а руки неутомимо изучали тела. Колин перенес вес тела на локти и запустил пальцы в ее волосы.

Мэгги нежно ласкала кожу его спины и понимала, насколько она была близка к потере его – и не только потому, что ушла от него, но и потому, что он мог погибнуть в этом пожаре вместе с Баркером и Стэнли. Но этого не произошло. Ее муж, отец ее ребенка, был жив, здесь, рядом с ней и любил ее. А ведь все могло быть и по-другому… Она больше не могла сдерживаться.

Колин ощутил, как ее неторопливая нежность вдруг сменилась нетерпением. Он отбросил осторожность, входя в раж, чувствуя ту ярость, с которой отвечает ее тело, извиваясь, содрогаясь, и как со всхлипом она произносит его имя, когда дрожь пошла по ее телу.

Волна освобождения была столь сильна, что Мэгги показалось, будто она взлетела к тем звездам, что мерцали в ночном небе за окном. Бездыханная, она трепетала, вцепившись в него, всеми своими чувствами ощущая экстаз, и тут его фаллос задрожал, выпуская семя где-то так глубоко внутри нее, что, должно быть, коснулся и ребенка которого они уже создали.

Колин откинул голову назад и застонал, содрогаясь в ее сжимающих его рывками бедрах, в оргазме, доводящем почти до безумия. Никогда, ни с одной из женщин не приходилось ему так полно, на каждой стадии воссоединения ощущать такую сладость удовлетворения страсти. Он обмяк на ней, целуя ее лицо и шею в перерывах между судорожными вздохами, вдыхая сладкий мускусный запах ее тела вперемежку с ароматами лилий.

После того как они так недолго полежали, приходя в себя и возвращаясь на землю, он встал с нее, перекатился на спину, не выпуская ее из рук, так что она оказалась сверху.

– Не смей больше оставлять меня, Мэгги. Я без тебя жить не могу. Я и понятия не имел, пока не лишился твоей любви, что за драгоценный дар был мне ниспослан.

Она уткнулась лицом в его плечо и ощутила губами соль кожи, шепча:

– Это ведь я тебя чуть не потеряла – в этом огне. Ох, Колин, если бы ты не выбрался… – Она содрогнулась и крепко обхватила его.

– Я обязан жизнью нашему будущему зятю. Судя по тому, как они смотрят друг на друга, надо побыстрее организовать их свадьбу, – добавил он.

– Прекрасная и здравая мысль, – ответила она, уже зная, что Волк и Иден стали любовниками.

Набравшись мужества, она решила, что сейчас подходящий момент сообщить ему о ребенке.

– Может так получиться, что ты одновременно станешь и дедом и еще раз отцом.

Мэгги ощутила, как он напрягся. Она заставила себя поглядеть ему в глаза.

Колин, глядя ей в лицо, увидал, как искрящиеся надеждой глаза слегка тускнеют в нерешительном ожидании. Она боится моей реакции. Он протянул руку и заправил ей за ухо выбившийся локон.

– Ты уверена?

– Я поверить не могла, но доктор Торрес подтвердил.

– Я думал, что ты не можешь больше иметь детей, – сказал он, скрывая страх.

– Это чудо, Колин. – Пожалуйста, скажи, любимый, что ты хочешь этого ребенка. – Я была уверена, что после смерти моей дочери я осталась бездетной… но теперь я поняла… возможно, все зависит от любви. – Она сглотнула и вновь уткнулась ему в грудь. – Я всегда чувствовала себя такой грязной, такой запачканной… Я ненавидела свое тело. В то же мгновение, когда уходил очередной клиент, я бросалась отскабливать себя, пытаясь смыть невыносимый позор.

Он гладил ее по волосам, темным великолепием покрывающим ее спину.

– А со мной ты никогда так не делала. Ты удерживала семя внутри, желая его. – Его рука застыла на нежной коже ее спины. – И уехала ты отчасти из-за ребенка?

– Я не хотела тебя удерживать при себе таким способом. Я хотела, чтобы ты любил меня, любил как свою жену, чтобы ничто не вынуждало тебя делать то, к чему ты не склонен, тем более что я уже вынудила тебя жениться» В тот последний наш день в гостинице я поняла, что ты жаждешь меня и ненавидишь себя за это. А потом, когда я решила, что тебя шантажируют моим прошлым, ситуация стала просто непереносимой. Я…

– Ш-ш-ш… Мэгги, не надо, не надо. – Он стал ее баюкать, почувствовав боль в ее голосе. – Я столько раз обращался с тобой несправедливо. Сможешь простить меня?

– Да ведь я уже простила, ты же знаешь. Просто я так люблю тебя, что остальное не имеет значения. – Кроме еще твоего желания иметь этого ребенка.

– Я бы не перенес потери тебя, Мэгги, – выпалил он, вцепляясь в нее мертвой хваткой. – Я ощутил свою вину, когда умерла Элизабет, а ведь я не любил ее так, как тебя!

– Со мной все будет хорошо. Я ведь не похожа на Элизабет, Колин. Я крепкая и здоровая, и я хочу этого ребенка – и хочу всех детей, которых ты сможешь мне дать.

Странная эта мольба тронула его сердце до боли.

– Ох, Мэгги, так хочется поверить, но я не заслуживаю такого счастья.

– Но… но если это счастье, значит… ты хочешь еще одного ребенка, сына, наследника «Зеленой короны»?

– Ребенка, сотворенного в нашей любви, – да, любимая, я хочу, и, черт побери, не важно, сына или дочь, главное, что он наш, и главное, чтобы ты была живой и здоровой.

Она улыбнулась, расцветая от радости.

– Я думаю, твой старый друг – Аарон Торрес чертовски хороший доктор. Он уже заверил меня, что со здоровьем у меня все в порядке и проблем быть не должно – за исключением утренних недомоганий. – Она тут же нахмурилась, сообразив, что лишь встревожила его.

– Какие недомогания? – спросил он, мгновенно напрягаясь.

– Обычные нормальные недомогания беременной женщины, они быстро проходят. На самом деле именно по ним доктор в резервации и установил мое состояние. – Она засмеялась, поглаживая темные кружки вокруг сосков на его груди. – Я не могу по утрам удержать в себе завтрак. Но через час или два могу съесть в два раза больше своего веса. Ты ведь уже заметил, как они потяжелели. – Она почувствовала, как он ладонями приподнял ее набухшие груди.

– Я должен был понять, к чему эти изменения… Он не стал упоминать, что его первая жена была настолько деликатна и скромна, что он никогда не видел ее тела без одежды после того, как она забеременела и перестала пускать его в свою постель. И тут эта пугающая мысль овладела им.

– Мэгги… как ты думаешь, мы сможем… э, смогу я…

– Да как ты вообще мог подумать, – яростно оборвала она его. – Занятия любовью еще никогда не вредили детишкам, а вот воздержание точно повредит мамаше.

– Ты уверена? – с подозрением спросил он, и в то же время с облегчением, когда понял, что она не прогонит его из своей постели.

– Да. За годы прошлой своей работы я перевидала немало беременных женщин. Ну, а уж чтобы до конца успокоить тебя, я спрашивала у доктора Торреса.

Он иронически поднял бровь.

– Интересные у вас двоих разговоры происходят.

– Весьма. Я взяла с него слово, чтобы он не проговорился о ребенке, пока я сама не выберу момент, чтобы сообщить тебе. – Она заглянула ему в глаза. – И, кажется, я выбрала правильный момент, не так ли, Колин?

– С того самого дня, когда я впервые увидел тебя в Соноре, все происходило правильно. Жаль только, что я долго не мог этого понять… но, может быть, иначе я и не мог…

Ее веселый смех смешался с его хохотом, и они стали возиться, пока он не подмял ее под себя. Затем он склонился над ней и принялся целовать ее, а она все ближе притягивала его к себе.