Текст книги "Кружево. Дорога к дому"

– Да, миссус, да. В холмы.

Под обжигающим солнцем они неспешно двинулись вперед. Поначалу Кейт казалось, что у нее вот-вот начнется морская болезнь, что она не выдержит этого галопа, сопровождаемого раскачиванием из стороны в сторону. Но через десять минут она с удивлением обнаружила, что езда на верблюде очень похожа на раскачивание в кресле-качалке и действует столь же умиротворяюще.

Они неторопливо двигались по песку, по выжженной серой траве, через терновые кусты в направлении видневшейся на горизонте линии невысоких, казавшихся издали как будто смазанными холмов. Становилось все жарче и жарче.

К закату они добрались до первых склонов этой гряды и вскоре уже тряслись по неширокому, усеянному камнями ущелью между холмами.

– Миссус уже в восточных холмах! – торжествовал Али. – Теперь миссус сможет найти короля!

– Нет, Али покажет миссус дорогу к королю! – резко возразила ему Кейт.

Торжествующий вид Али сменился откровенным испугом:

– Али знает, что король в холмах. Али не знает где.

– Но, Али, ты же сам сказал, что проводишь меня в лагерь короля!

– Нет, нет! Али сказал, он проводит миссус в восточные холмы! Теперь Али рассердился и надулся.

Кейт была поражена. Поездка заняла гораздо больше времени, чем она ожидала, возвращаться было уже поздно. Али явно не имел ни малейшего представления о том, где они сейчас находились; а кроме того, они теперь были за линией фронта, во вражеском тылу!

– Останови моего верблюда, Али! Надо делать привал на ночь. Уже такая темень, что я тебя почти не вижу.

Али свистнул, но верблюд не обратил на его свист ни малейшего внимания и продолжал трусить дальше по каменистому ущелью.

– Али, останови этого проклятого верблюда!

Вдруг послышался шум, будто кто-то скользил вниз, раздался щелчок, и из темноты возникли перед ними несколько неясных фигур. Одна из них выхватила у Кейт из рук поводья верблюда, и Кейт внезапно увидела, что прямо ей в лицо смотрит дуло автомата.

Али, перемежая слова рыданиями, отвечал по-арабски на вопросы, которые кто-то невидимый резко и отрывисто задавал ему из темноты. Руки у него были связаны за спиной, а сам он – привязан к Кейт, руки которой тоже связали. Потом вопросы прекратились и из темноты донесся чей-то приглушенный разговор, а затем их, грубо подталкивая в спины, так и повели связанными дальше по ущелью, потом по узенькой тропинке куда-то вверх, затем вниз… В конце концов Кейт окончательно потеряла всякую ориентировку.

Обогнув один из очередных холмов и двинувшись вниз по его склону, они внезапно увидели перед собой неглубокую, похожую на чашу лощину, сплошь покрытую невысокими черными палатками из козьих шкур. Те, кто взял их в плен, о чем-то посовещались вполголоса между собой возле одной из палаток, а потом грубо втолкнули Кейт и Али внутрь. Кейт заставили встать на колени перед человеком, которого, как оказалось, она прекрасно знала. Хотя ей ни разу не приходилось видеть его в длинных белых одеяниях жителя пустыни, это худое, с жестким выражением лицо Кейт ни за что не спутала бы ни с каким другим.

– Сулейман Хакем! – удивленно произнесла она.

Первым испытанным ею чувством было облегчение от того, что они все-таки попали не в руки врага. Вслед за этим она тут же сообразила, что Сулейман никогда не отходил от Абдуллы больше чем на пару шагов.

– Что вы здесь делаете? – грубо спросил ее Сулейман по-английски. «Значит, он меня тоже узнал», – подумала Кейт.

– Я журналистка. Я ищу короля Абдуллу, потому что… у меня для него есть личное сообщение.

– Откуда мы знаем, что вы не шпионы?

– Если мне кто-нибудь развяжет руки, я вам покажу свое журналистское удостоверение.

Руки Кейт не развязали, но один из находившихся в палатке мужчин обшарил ее карманы и передал удостоверение Сулейману Хакему. Тот принялся внимательно изучать его.

– А может быть, это подделка?

– Возьмите газету «Глоб», в ней наверняка будет какая-нибудь моя статья с моей подписью и фотографией, – ответила Кейт, подумав, что навряд ли здесь где-нибудь поблизости сыщется газетный киоск.

Сулейман отрывисто пролаял несколько гортанных слов. Кейт и Али развязали и подняли на ноги.

– На рассвете вас проводят обратно в Фензу, – сухо сказал Сулейман. – О верблюдах и мальчике мы позаботимся. Считайте, что вам повезло: часовые могли вас просто застрелить. – Он повернулся и резко, так что его одежды развевались, будто от ветра, вышел из палатки. Кейт не верилось, что этот человек окончил один из лучших в мире колледжей и даже учился в Сэндхерсте. Через минуту Сулейман так же резко вошел обратно в палатку. – Пока вы в лагере, вы будете под постоянной охраной. А сейчас умойтесь и поешьте.

Кейт одну проводили в небольшую палатку, у входа в которую встал часовой. Туда ей принесли чашу с водой и полотенце, а потом мальчик в белой одежде принес ей металлический кувшин с водой и поднос, на котором горой возвышались рис и куски жареной баранины. Кейт сразу же почувствовала, насколько она проголодалась за весь день, уселась, скрестив ноги, на ковер и принялась за еду, беря и мясо и рис прямо руками. Сквозь узкую щель в стенке палатки Кейт была видна луна, отбрасываемые ее светом черные тени на казавшемся серебристым песке, костер, а дальше за ним, на фоне темного неба, покачивавшиеся силуэты верблюжьих голов и шей – наверное, верблюдов здесь было целое стадо.

Только она поела, как появились еще два охранника в белых развевающихся одеждах и красных, с черной полоской, головных уборах. В руках у них были автоматы, на боку у каждого висел кривой кинжал. Не произнеся ни слова, они кивнули в сторону выхода. Кейт поднялась и последовала за ними. Они прошли по погруженному в ночной мрак лагерю, и только пламя от костров то освещало желтым светом, то отбрасывало причудливые тени на худые лица и спутанные косматые волосы ее спутников.

Кейт привели в длинную, не меньше тридцати футов, палатку, в которой прямо на песке лежали ковры с великолепными узорами, а на них горой возвышались украшенные кисточками подушки. На всем этом восседал, торжественно выпрямив спину, король Абдулла. Он жестом отослал охранников, и они вышли, оставив Абдуллу и Кейт вдвоем.

Выражение лица у Абдуллы было, как и всегда, самоуверенным, его наблюдательный взгляд пристально и надменно ощупывал Кейт. Смуглая кожа плотно обтягивала лицо, черные брови крыльями разлетались в разные стороны над ястребиным носом, который изогнутым клювом нависал над большим ртом. Оглядев ее, Абдулла спросил низким голосом:

– Черт возьми, как тебя сюда занесло, Кейт?

Кейт подумала, что Абдулла за все эти годы постарел, поседел и устал. Впрочем, это и неудивительно. Быстро и коротко, как могла, она рассказала ему свою историю.

– Тебе здорово повезло, – только и сказал Абдулла, когда она кончила свой рассказ. – Честно говоря, и мне тоже. За последние несколько дней проклятые саудийцы не сделали ни шагу. Мы тоже стоим и выжидаем, и все это чертовски скучно. Так что я рад неожиданной гостье… Хотя я привык тебя видеть более элегантной и изысканной, Кейт. – Он улыбнулся, глядя на перепачканные брюки и куртку Кейт, на ее покрытые грязью туфли и спутанные волосы. – Ты понимаешь, конечно, что наша встреча сугубо личная и частная, – продолжал Абдулла. – Я не могу обсуждать с тобой военные или политические вопросы, иначе на меня обидятся все другие журналисты. Если хочешь, можешь в общих чертах описать это место и написать, что я твердо уверен в победе и считаю, что она уже не за горами. Мы, конечно, предварительно просмотрим, что ты напишешь. – Он помолчал немного, посмотрел в темное окошко, а потом как бы между делом спросил: – Как Пэйган?

Кейт рассказала ему обо всем, что произошло за эти годы, и добавила, что сейчас Пэйган ожидает ребенка, который должен появиться через несколько месяцев. Абдулла как-то странно и мрачно усмехнулся:

– Да, мне говорили об этом.

Наступила тяжелая пауза.

– А твоим детям сколько уже? – спросила Кейт.

– Мустафе четыре. Он страшно похож на меня. Такой непослушный мальчишка, вечно что-нибудь напроказит, и очень смелый: настоящий дьяволенок. – Снова повисло молчание. – Жаль, что у меня нет других сыновей. – Он тут же поправил сам себя: – Законных сыновей. Я ведь уже десять лет как женат. Но с Мустафой мне повезло. Вскоре после того, как мы поженились, у жены произошел выкидыш, а еще через год родилась мертвая девочка. Потом, в 1957 году, родился недоношенный мальчик, который умер через две недели. – Абдулла помрачнел и нахмурился. Кейт молча смотрела на него, вспоминая о собственных неудачных беременностях. – Потом четыре года не было никого. Я уже подумывал о том, чтобы взять вторую жену: мусульманам ведь разрешается иметь до четырех жен. Да, я знаю, что на Западе это считают варварством: ваши мужчины предпочитают иметь несколько жен по очереди, а не одновременно, как мы, на Востоке. В общем, я отвез жену в Лозанну, в клинику, и там обнаружили, что у нее что-то не в порядке в фаллопиевых трубах. Через пятнадцать месяцев после операции она подарила мне сына, наследника.

Абдулла вдруг вспомнил, что, когда ему дали на руки только что родившегося сына, тот издал сильный крик и, к удивлению Абдуллы, что-то как будто сдавило ему горло, а в груди разлилось непонятное тепло. В тот момент он инстинктивно ощутил, что готов будет сделать что угодно ради этого крошечного, но уже властно командующего, повелевающего им существа. Ребенок плакал, и цвет его сморщенного личика менялся от белого к розовому, а потом и к темно-красному. Абдулла смеялся от радости, прижимал крошку к себе, нежно целовал мягкие черные волосики на его беззащитном затылке и впервые в жизни почувствовал любовь к кому-то.

– Молюсь Аллаху, чтобы он послал мне еще сыновей, – продолжал свой рассказ Абдулла. – Я регулярно хожу на половину Сары. Она снова проверялась в клинике, и там говорят, что у нее должны быть дети. Что нет причин, по которым их не могло бы быть. Но детей нет… Ну да ладно, что это мы разговариваем, словно две повивальные бабки!

«Значит, Мустафа – единственный человек на свете, которого Абдулла действительно любит», – подумала Кейт.

– А что ты делаешь в этих краях, Абдулла? – спросила она.

– Напиши, что это один из моих обычных визитов в племя хакемов, – ответил он. – Ничего такого, что могло бы оказаться полезным для врага, я тебе все равно не скажу. Но регулярно бываю у каждого из наиболее важных шейхов. Самых лучших наших солдат мы набираем не в городах, а в тех племенах, что живут в пустыне. – Он сделал жест в сторону входа в палатку. – Эти люди могут спать прямо на песке, укрывшись лишь своей накидкой. Бедуины – закаленные люди, они презирают комфорт, как и нынешний мир со всеми его механическими чудесами.

– За исключением ружей, пистолетов и транзисторов, – возразила Кейт.

– Согласен, но все-таки они обременяют себя лишь самым минимумом вещей. У семьи есть обычно только пара верблюдов, иногда несколько коз, палатка, ковер, ножи, кожаные ведра и веревка. Вот и все, что им необходимо; да большего они и не хотят. – Он усмехнулся: – Могу тебе поклясться, Кейт: я много раз мечтал о том, чтобы прожить жизнь в пустыне, среди таких вот простых и закаленных людей. – Абдулла бросил на нее хитрый взгляд и широко улыбнулся: – Иди-ка ты лучше в свою палатку. Ты же знаешь, какая у меня кошмарная репутация, а завтра предстоит трудный день.

Только на следующий день, после того как ее на джипе привезли назад в Фензу, да и то уже ближе к вечеру, Кейт наконец-то поняла, что ей удалось совершить невозможное – и в том числе, как открылось ей только теперь, проехать на верблюде по минному полю. Когда она вошла в бар отеля «Маджестик», все сидевшие там журналисты негромко захлопали ей. «Хорошо, что никто не предупредил меня, что это невозможно, – подумала Кейт. – Иначе я бы даже и не пыталась ничего предпринимать».

Свою статью, которую она назвала «Один день на фронте», Кейт начала с описания того, как выглядит поле боя после только что закончившегося сражения: «В воздухе над светло-желтым песком кружилась туча белых бумажек. Еще до того, как сюда слетелись стервятники, арабские мародеры ограбили всех погибших, срывая с них часы, вытряхивая карманы и бумажники в поисках денег. Чековые и записные книжки, разные документы валялись разбросанные по песку. Еще вчера драгоценные письма от любимых, фотографии жен, невест, детей, родителей – все это валялось теперь на земле, а изображенные на снимках лица улыбались неизвестно кому».

Скотти был в восторге от этой статьи.

– Я же говорил, что она обязательно пришлет нам что-то необычное! Но чтобы добиться интервью у этого распроклятого короля! – Он повернулся к секретарше: – Отправьте ей телеграмму, и немедленно: «Поздравляю сенсационным материалом Абдулле. От всей души целую. Скотти, «Глоб». – И он стал читать статью Кейт дальше. – Господи боже! Я ей не говорил, чтобы она кого-нибудь убивала! Надо переписать все от третьего лица. У корреспондентов не должно быть оружия. Надо ее отозвать, пока она не влипла там в какую-нибудь скверную историю!

Статья Кейт перепечатывалась газетами и журналами во всем мире. Для умного и восприимчивого читателя в ней содержалась всего одна мысль: на войне убивают.

40

Возвратившись в Англию, Кейт обнаружила, что успела стать своего рода достопримечательностью, даже небольшой знаменитостью. «Господи, она же ужасно выглядит, а похудела-то как!» – подумал, увидев ее, Скотти и дал ей две недели отпуска. Кейт решила провести это время в Нью-Йорке, с Джуди.

Джуди теперь занималась рекламой не только мод, но и книг, и знаменитостей. Последние два года она просто процветала. Кейт оглядела просторную, наполненную светом и воздухом гостиную в новой квартире Джуди, выходившей окнами – из которых с такой высоты открывался прекрасный вид – на 57-ю Восточную улицу. «Этот бухарский ковер обошелся ей не меньше чем в семь тысяч долларов», – подумала Кейт. Напротив нее, откинувшись назад и заложив руки за голову, в кресле на бронзовых ножках, с расшитой обивкой и резными, причудливо изогнутыми ручками, инкрустированными сверху слоновой костью, сидела Джуди. Она говорила:

– Теперь, Кейт, ты должна написать книгу. Ты добилась определенной известности, но если ее не поддерживать, то долго она не сохранится. Книга всегда полезна для престижа, даже если и не всегда добавляет что-нибудь на твой счет в банке. Ты вела дневник, когда была на войне? А записи в блокнотах у тебя сохранились? Ну вот и преврати их в книгу – тоненькую, скажем, не больше шестидесяти тысяч слов. Оставайся завтра дома, будить утром я тебя не стану, и напиши краткое резюме, а вечером, когда я вернусь, я его посмотрю… Да сможешь ты его написать! Садись прямо сейчас и напиши три простых предложения: о чем будет твоя книга.

Подумав минуту-другую, Кейт вытащила из темно-коричневой сумки от Гуччи блокнот, набросала в нем несколько фраз, потом вырвала страницу и протянула ее Джуди.

Джуди взглянула и торжествующе заявила:

– Прекрасно. Теперь вначале преврати эти три предложения в короткое резюме, а потом разверни резюме в несколько глав. А теперь представь себе, что ты уже знаменитая писательница: приглашаю тебя на ужин.

«У Кейт, безусловно, есть талант, – думала Джуди, – но, похоже, она сама не в состоянии найти ему применение. Ей нужен кто-то, кто тянул бы ее вверх, а не толкал бы вниз, как поступали, кажется, все мужчины, какие были в ее жизни». Впрочем, должна была признаться себе Джуди, иногда Кейт как будто специально напрашивалась, чтобы ей хорошенько врезали. Но в этот раз она все-таки держалась гораздо лучше и оптимистичнее, чем во время предыдущего приезда.

Вечером следующего дня Джуди немного посидела над написанным Кейт резюме, немного поколдовала, слегка изменила структуру, а потом сказала:

– Отлично. Теперь я могу это проталкивать. Назовем так: «Женщина на войне». – Она вынула из сумочки небольшой, завернутый в красивую бумагу пакетик и бросила его Кейт: – Подарок.

Кейт одной рукой поймала его, развернула, открыла коробочку от Тиффани и увидела квадратный, два на два дюйма, темно-синий кожаный футляр, внутри которого были тоже квадратные маленькие золотые часы с циферблатом, покрытым темно-синей эмалью.

– Будильник. Чтобы ты начала писать книгу на следующее же утро после приезда в Лондон.

– Но у меня совершенно нет времени, – запротестовала Кейт, – да и работа отнимает все силы.

– Поставь его на пять утра, сделай себе чашку быстрорастворимого кофе и печатай два часа до работы. И так каждый день, без пропусков и поблажек… Нет, не вечером после работы, потому что ты тогда будешь вымотана… Ну хорошо, хорошо, по воскресеньям можешь не работать. Но если ты будешь стучать по тысяче слов в день, то даже с учетом переписываний ты закончишь книгу самое большее за четыре месяца.

Начать трудиться над книгой оказалось непросто, потому что сразу же по возвращении Кейт в Англию Скотти впряг ее в работу. Однажды утром, войдя к нему в кабинет по его вызову, она увидела, что Скотти стоит, как обычно, возле своей рабочей полки и ругается, пытаясь одной рукой на ощупь отыскать очки. Он никогда не надевал очки, когда писал или читал; но думать без них он не мог. Задумываясь о чем-либо особенно сильно, он обычно начинал их протирать. Так что, если Скотти срывал у себя с носа очки, вытаскивал из кармана грязный платок и начинал яростно тереть им стекла, значит, он собирался высказать что-то неожиданное и потрясающее.

– Я хочу, чтобы ты перестала воображать себя знаменитостью и снова занялась бы интервью. Я не хочу, чтобы ты навсегда осталась в роли военного корреспондента. Поезжай-ка и возьми интервью у той женщины, которая убила своего извращенца-мужа и которую только что оправдали. Даю тебе семьсот слов.

– Я не могу! – выпалила пораженная Кейт и удивленно уставилась на Скотти.

– Почему? – Скотти отвернулся и полностью переключил внимание на лежавшую перед ним газетную полосу. Кейт подумала и решила, что у нее нет достаточно уважительной причины, по которой она могла бы отказаться от этого предложения. Возможно, такое интервью было бы даже сейчас полезно ей самой.

Книга Кейт вышла в июне 1967 года. Она вышла в свет одновременно в Англии и в Соединенных Штатах, где Джуди обещала сделать ей рекламу.

Кейт появилась в Нью-Йорке, в квартире Джуди, поздно вечером. Она прямым ходом направилась в ванную и, скрывшись за пеной шампуня, принялась изливать душу:

– Какие же там в аэропорту свиньи! Они потеряли мой чемодан, в котором у меня лежит платье специально для выступления по телевидению! А когда я им сказала об этом, мне дали какой-то бланк, попросили заполнить, а потом вручили мне зубную щетку и две пары бумажных трусиков! Вряд ли я могу появиться в этом на экране!

– Ну, не знаю, – ответила Джуди, вытаскивая блокнот из своих пурпурно-красных брюк от Курриджа. Кейт тем временем с головой погрузилась в воду, и на поверхность вылетали только пузырьки, с непристойным звуком лопавшиеся. Когда над водой снова появилась голова Кейт, с которой стекала пена, Джуди начала составлять список предстоящих им дел.

– Пока эти недотепы в аэропорту Кеннеди будут искать твой чемодан, давай купим тебе чего-нибудь в дорогу. Завтра пройдемся по магазинам. Но помни: чем меньше ты возьмешь с собой, тем лучше. Пару каких-нибудь легких платьев, чтобы надевать их по вечерам и ходить в них на юге; один хороший костюм и к нему не меньше семи блузок – одной не хватит, у тебя не будет времени каждый день стирать ее. Бери синтетические, а не шелковые – тогда их можно будет стирать прямо в раковине в гостинице. И купи какую-нибудь бижутерию и шарфики или косынки. Марго Фонтейн ездит вообще без багажа, в одном черном костюме. А между встречами, по дороге, в машине, она то поднимет воротничок вверх, то опустит его, то расстегнет пару пуговиц, то нацепит другие серьги, наденет шарфик или снимет его – у нее их с собой полно в дорожной сумке, – и в результате создается впечатление, будто она переодевается по шесть раз на дню.

– Ты что, хочешь, чтобы у меня появился комплекс неполноценности еще до начала? – раздался возмущенный возглас из ванны. – Я не прима-балерина. Я приехала, чтобы рассказать, что я видела на войне. Никто от меня не ждет, чтобы я выглядела как манекенщица на демонстрации мод.

– Нет, ждут, – совершенно серьезным тоном возразила Джуди. – Все женщины, которые будут приходить на встречи с тобой, запомнят прежде всего, во что ты была одета. И если ты будешь скверно выглядеть, то чего ради им тебя слушать? – Она подлила в ванну еще шампуня и добавила: – А что касается комплекса неполноценности, то подожди, пока мы приедем на Западное побережье. Там все помешаны на том, чтобы хорошо выглядеть: у всех постоянно безукоризненная улыбка на лице и безукоризненная прическа в любое время суток. Хотелось бы, чтобы там твоя уверенность в себе не поколебалась, ладно?

Кейт ругнулась, отбросила мокрые волосы назад, пригладила их рукой и потянулась за шампунем. Джуди украдкой скосила на нее взгляд.

– Не трогай-ка волосы. Откинь их снова назад. Пока они мокрые, можно прикинуть, как тебе больше идет. Кеннет завтра их подрежет. Скажи ему, чтобы убрал волосы с лица: тогда станут видны твои зеленые тигриные глаза. – Она увернулась от брошенной в нее мокрой губки. – Господи, совсем как в школе! Да, возьми еще с собой пару удобных туфель на низком каблуке и эластичный бинт: в поездке придется следить за ногами, как пехотинцу на войне.

– Что еще?

– Баночку витаминов. Глазные капли, если не хочешь, чтобы после долгих перелетов у тебя были красные глаза. И мужской дезодорант: он сильнее, а в телестудиях бывает иногда чертовски жарко.

– Ну, в таком случае незачем и разыскивать мой неизвестно куда улетевший чемодан, – проговорила Кейт, выбираясь из ванны. – Ничего из того, что ты назвала, в нем все равно нет. Я захватила с собой только несколько платьев для торжественных выходов: знаешь, того типа, который надевают на прием у королевы. Слава богу, что они пропали.

– Пойми одно, – сказала Джуди, подавая ей полотенце, – в поездке, которая тебе предстоит, ты каждую минуту должна думать, как выглядишь, и стараться всеми силами выглядеть как можно лучше. – Кейт недовольно заворчала, и Джуди прикрикнула на нее: – Твое турне обойдется минимум в двести долларов в день! Так что будь добра выглядеть не меньше чем на миллион!

Рекламная поездка Кейт по Америке началась 5 июня. Джуди, оставшаяся дома и как раз варившая к завтраку кофе, вдруг отставила кофейник и прислушалась к тому, что говорили по радио, а потом сделала его погромче: «Молниеносные удары израильтян нанесли арабам существенные потери и позволили Израилю занять значительные территории, преимущественно на землях Египта и Иордании».

Это было самое первое сообщение о том, что позднее назовут «шестидневной войной» между Израилем и Египтом.

Джуди сразу же поняла: «Женщине на войне» суждено стать бестселлером.

– Спускайся-ка ты на грешную землю, – проворчал Скотти, когда Кейт вернулась в Лондон. – Посмотрим, как ты справишься с сюжетом о сиськах и заднице. – И он отправил Кейт брать интервью у какой-то восходящей звезды из Европы, еще девчонки, снимавшейся сейчас в осовремененной сказочке где-то под Нью-Форестом, в Гэмпшире.

С первыми лучами солнца Кейт была уже в лесу, на небольшой поляне. Было холодно и сыро, но она оделась в расчете именно на такую погоду и теперь с удовольствием вдыхала запах мокрых осенних листьев. Под деревьями стоял большой желтый фургон. Вдруг дверца его открылась, и в дверном проеме возникло самое очаровательное существо, какое только доводилось видеть Кейт в жизни. Лили стояла, засунув руки глубоко в карманы темного мехового пальто с поднятым воротником. Под пальто на ней было надето нечто весьма красочное, притом с таким расчетом, чтобы максимально возможная часть тела оставалась неприкрытой.

У Кейт перехватило дыхание, настолько элегантна и восхитительна была Лили. Изумительно чистая и гладкая смуглая кожа, огромные черные глаза и почти безукоризненный профиль. «Она даже со спины прекрасна», – подумала Кейт. Когда она сбросила меховое пальто и приготовилась к съемке, длинные шелковистые черные волосы рассыпались у нее спереди и по спине, доходя почти до талии, узкой и изящной. Лили направилась к центру поляны, и под странными тряпками, в которые она была облачена, отчетливо просматривались красивые, правильной формы груди и матовые ягодицы. От нее исходило ощущение необычайной чистоты и невинности, как от молодой лани, и казалось, что в любой момент она может бесследно растаять в воздухе или отпрыгнуть в сторону и скрыться в туманной дымке, стоявшей в этот ранний час в лесу.

Кейт полагала, что на съемочной площадке ее не ждет ничего интересного, придется только померзнуть, дожидаясь возможности взять интервью. Но она была поражена волшебством, казалось исходившим от Лили, излучавшимся ею, когда она, босая, с необыкновенным изяществом скользила между деревьев.

Съемки фильма уже подходили почти что к концу, они сильно затянулись, расходы были превышены. Все, кроме Лили, казалось, устали от постоянной работы, находились в плохом расположении духа, жаловались и ворчали. Режиссер разговаривал с главным оператором только через своего помощника, а большая часть участников съемочной группы вообще не разговаривала друг с другом. В перерыве между дублями костюмерша прибегала с тазиком горячей воды, и Лили опускала в нее ноги, пока группа готовилась к следующей сцене.

Когда съемки закончились, Кейт прошла с Лили в фургон и там интервьюировала ее. Оказалось, что Лили хорошо говорит по-английски. Серж настоял, чтобы она как следует выучила английский язык и научилась ездить верхом на лошади: он считал то и другое крайне важным для успешной карьеры в кино. Пока Лили отвечала на вопросы о своих ролях, она держалась собранно и спокойно.

– Как вы начинаете работать над ролью? – задала Кейт свой первый вопрос.

– Ну, я как-то совсем не думаю о том, чтобы над ней работать. Я просто читаю сценарий, перечитываю его снова и снова до тех пор, пока не пойму, как бы я вела себя, если бы была той, кого мне предстоит играть. Я… я просто вынашиваю роль… пока мне не становится понятно, как должна действовать моя героиня. И тогда я просто превращаюсь в эту героиню, она становится для меня более настоящей, чем я сама. Я, еще когда была маленькой девочкой, всегда воображала себя кем-то, так что для меня это не трудно.

Но когда Кейт принялась расспрашивать Лили о том, как она относится к своей репутации и нравится ли ей постоянно быть в центре внимания, как бы под светом прожекторов, на лице у Лили отразились настороженность и подозрение.

– Конечно, не нравится. Но это – часть моей работы, так что приходится, – ответила она, четко формулируя фразы, но с сильным французским акцентом. – Я ненавижу все те гадости, которые про меня пишут. Терпеть не могу, когда газеты изощряются во вранье, будто я сплю то с одним, то с другим. Это все абсолютная ложь. Если бы я действительно спала со всеми, кого мне приписывают, у меня бы на сон и времени не оставалось.

– То есть вы хотите сказать, что вам не нравится быть знаменитостью? – переспросила Кейт. – Вам не нравится, когда вас все узнают, когда к вам все поворачиваются, куда бы вы ни пришли, когда у вас просят автограф и так далее?

– Вам кажется, что все это может нравиться, только потому, что сами вы никогда не испытывали ничего подобного, – совершенно серьезно ответила Лили.

Когда Кейт принялась расспрашивать Лили о ее личной жизни, о первых появлениях на публике, та стала показывать признаки раздражения. Кейт достала конверт с вырезками, где писалось о Лили, который она взяла в справочном досье «Глоб», а потом и ранние фотографии Лили, на которых она была снята в платье для причастия, но абсолютно прозрачном.

– Нельзя же заниматься такими вещами и думать, что репутация при этом не пострадает? – спросила Кейт.

– Это снималось, когда мне было тринадцать лет. Я тогда делала все, что мне говорили. Думаю, что и вы тоже поступали в этом возрасте так, как вам говорили.

– Но как это разрешали ваши родители?

– Я сирота. Я убежала от своих родителей, потому что… потому что они меня били, – ответила Лили так, как учил ее Серж. А потом вдруг добавила: – Меня фактически заставили этим заниматься… – И впервые в жизни, неожиданно для себя самой, стала подробно рассказывать о том, как все это началось много лет назад в парижской студии Сержа.

Кейт слушала рассказ Лили и представляла себе и эту девочку-ребенка, и то, как легко было злоупотребить ее покорностью и беспомощностью. Она поняла, что, хотя внешне Лили вроде бы была окружена вниманием и заботой, на самом же деле то и другое она получала только от тех, кто на ней зарабатывал.

– Но неужели у вас нет друзей, подруг?

– Нет. У меня нет на это времени, – как-то отстраненно ответила Лили. – Вот у Сержа масса знакомых.

Кейт никак не ожидала от себя, что она будет испытывать жалость и сострадание к восходящей звезде порноискусства.

– Давай быстро, мне эта статья нужна к пяти часам, – встретил ее Скотти. Кейт уселась за стол, в спешке набросала что-то и сдала материал за полчаса до назначенного срока. Скотти быстро пробежал взглядом страницы и застонал от отчаяния:

– Не могу я поставить это на третью полосу! Слюни какие-то! Читатель за такое платить не станет. – Он прочитал вслух: – Сомневающаяся, странно неуверенная в себе… дрожащая, как лань, готовая сорваться обратно в лес… Побойся бога, Кейт, что ты пишешь?! Записи у тебя есть? Покажи!

Он посмотрел их и проворчал:

– Дай это Брюсу, он успеет переписать заново. Такие вещицы он во сне кропает!

Статья начиналась так: «Вечно я в постели то с одним, то с другим, заявила актриса, известная в порнобизнесе под именем Лили». Это было не интервью, а оскорбление – сильное, высказанное с нескрываемым презрением и, за исключением самой первой фразы, точное в передаче того, что говорила сама Лили. К сожалению, оно было напечатано к тому же за подписью Кейт.

– Прекрасно, – сказал Скотти. – Забойный матерьяльчик.

– Почему это пошло под моим именем? – Кейт была возмущена и кипела от негодования.

– Ну, знаешь, в газетах это случается, – пожал плечами Скотти.

– Видишь, что получается, когда ты даешь интервью без меня? – сердился Серж. – Видишь, что с тобой сотворила эта английская шлюха? Как она тебя расписала, а? Ничего ты сама не умеешь делать толком: ни интервью дать, ни из окна выпрыгнуть!

– Я не выпрыгивала!