Текст книги "Отель «Странник»"

Глава 10. Огни Будапешта

Рахки ведет меня за собой на Уровень Вестибюля – самое внешнее кольцо из концентрических кругов Отеля.

Я испускаю вздох облегчения, когда мы выходим из Лифтового холла в Североамериканский вестибюль. Наконец-то я оказываюсь в знакомом месте. Сверкающий фонтан, хрустальная люстра, изогнутая мраморная лестница со сбегающим по ступеням алым ковром – то самое место, где я убедился, что магия может быть реальной.

Только теперь я вижу вестибюль не снаружи, а изнутри. Прохожу мимо удобных кушеток и мягких стульев, вижу ряд полированных дверей на дальней стене. На каждой – бронзовая табличка: «Вашингтон, D. C.», «Чикаго, Иллинойс», «Ванкувер, Канада».

«Даллас, Техас».

Рахки спешит к бархатному занавесу, который висит под огромной гранитной статуей лося. Я уворачиваюсь от управляемой магией тележки с багажом, которую катит молодой портье.

– Куда мы направляемся?

– В Восточноевропейский вестибюль, – резко отвечает Рахки. – В Будапешт.

Мы проходим за занавес и оказываемся в похожем, но при этом совсем другом вестибюле. Структура здесь такая же, но стены украшены красивой цветной лепниной, кругом стоят подсвеченные огоньками пальмы в горшках. Под сводом распростерла крыла гигантская каменная птица с красными и желтыми перьями. Статуя настолько натуралистична, что мне кажется: птица за мной следит.

Что там говорил Нико, перед тем как нас с ним разлучили? «Отель следит за всем». Он даже способен читать в сердцах людей. Что это может значить? Вдруг, заглянув в мои мысли, Отель попытается меня остановить?

– Это Южноафриканский вестибюль, – поясняет Рахки. – Следующий – Западная Европа.

– Сколько тут вообще этих вестибюлей?

– Восемь, – отвечает она. – И если бы ты явился сюда подобающим образом, тебе устроили бы экскурсию, и ты уже это знал.

Я внезапно понимаю желание Нико постоянно показывать ей язык.

Мы проходим за следующий занавес и оказываемся в вестибюле, украшенном бронзовыми статуями, большими масляными портретами в рамах и множеством золотых аксессуаров.

– Ладно, вот тебе краткая версия экскурсии, – говорит Рахки. – Каждый вестибюль оформлен соответственным региону образом, – она широким жестом указывает на ряд дверей, отмеченных табличками с названиями европейских городов. – Внешние двери – те, что выводят из Отеля в разные места мира, – идут по внешней стене каждого вестибюльного кольца. – Она кивает на мраморную лестницу, ведущую на следующий этаж. – Наверху, откуда мы обычно сюда попадаем, – Лифтовый холл, а дальше, ближе к центу, – Мезонин, где…

– Нико мне все это объяснял, – перебиваю я ее. – А где расположена Шахта?

– Это не так работает. Шахта – не какое-то конкретное место. Она, скорее… клей, который скрепляет всю конструкцию. Для тебя важна центральная ось, она же ствол, и четыре главных кольца: Вестибюльный уровень, Лифтовый холл, Мезонин и Внутренний двор. Все остальное – расходящиеся в стороны лучи, связанные с основными кругами через «переходники» – так мы называем двери, соединяющие друг с другом части Отеля.

– Это как ветки, расходящиеся от ствола дерева, – киваю я, немедленно представляя себе знакомый символ.

Девочка утвердительно кивает.

– Внешние двери и переходники расположены в великих Домах. Просто запомни, что переходники соединяют места внутри Отеля, а внешние двери – Отель и места снаружи.

После короткой задержки – потребовалось пять минут, чтобы достать из шкафа и надеть меховые шубы, – Рахки ведет меня за собой к Двери Будапешта.

– И еще одно, – говорит она, прежде чем открыть внешнюю дверь. – Если ты вдруг оторвешься от меня и потеряешься, не паникуй.

Я мгновенно покрываюсь мурашками.

– С чего бы мне от тебя отрываться? – У меня нет ни малейшего желания навеки потеряться в Венгрии!

– Ну, иногда такое случается. Но помни: если что-то пойдет не так, твоя монетка всегда будет хотеть вернуться. Она связывает тебя с Отелем и постоянно желает вместе с тобой перенестись в него. Пока монетка при тебе, она укажет тебе путь к двери. Постучи во внешнюю дверь – и кто-нибудь обязательно тебе откроет. Здесь, в Отеле, двери всегда открываются на стук.

Она оборачивается, чтобы взглянуть на площадку мраморной лестницы, и поджимает губы. Там стоит Агапиос, сцепив руки за спиной, и смотрит на меня сверху вниз. От вида его мрачного лица у меня по спине пробегает холодок.

– Пошли уже, – говорит Рахки и открывает дверь. Снаружи густо сыплет снег. – Добро пожаловать в Будапешт.

Дверь Будапешта выводит нас на широкую городскую площадь.

– Ух ты, – говорю я, оглядываясь. Это единственное, что я могу сказать.

Нас окружают пронизанные светом высокие здания из стекла и камня. Резные гранитные арки подсвечены оранжевым сиянием заходящего солнца. Площадь усеяна полосатыми торговыми палатками, из которых льется теплый свет лампочек. Сетки разноцветных гирлянд покрывают стволы и ветви могучих деревьев, напоминающих огненных драконов, перевитых между собой.

Рахки наклоняется завязать покрепче шнурки на конверсах.

– Vörösmarty tér[3]3
  Площадь Вёрёшмарти (знаменитая пешеходная площадь в центре Будапешта).


[Закрыть], – объясняет она, затягивая узел. – Да, в восточных странах, где много православных, сейчас повсюду очень празднично.

– То есть…

– Будапешт – одно из моих любимых мест в рождественское время.

Я смущенно смотрю на нее, не зная, как спросить.

– А разве ты не… – я киваю на ее хиджаб.

– То, что для меня Рождество – не праздник, не значит, что мне не нравится смотреть, как празднуют другие. Если что-то красиво, оно просто красиво, и все. Только искаженное восприятие может сделать что-то красивое пустым в наших глазах.

Она поворачивается ко мне, и я замечаю у нее на поясе длинную деревянную дубинку. Та слегка виднеется из-под полы шубы. Она отполирована и кажется такой же гладкой, как атласная перевязь, на которой она висит, а конец у нее расщепленный.

– Это пылевик, – поясняет она, заметив мой взгляд. – Оружие горничных.

Она ласково проводит пальцем в перчатке по гладкому дереву.

– Перчатки у нас, горничных, жесткие как наждак, – продолжает она, переплетая пальцы. – Мы полируем ими дерево пылевиков, чтобы получить связующую пыль. – Она демонстрирует мне ладонь – палец перчатки и правда покрыт слоем микроскопических белых опилок от дубинки.

– А что делает эта пыль?

Рахки улыбается.

– Дай мне руку.

Мне не хочется этого делать, но я подчиняюсь.

Рахки проводит по моим пальцам: по указательному, потом среднему – а потом сжимает их вместе.

– Пыль связывает. Вот и все. Попробуй сейчас разделить свои пальцы.

Сперва я не уверен, что правильно ее расслышал, но потом пытаюсь развести пальцы и понимаю, что не могу это сделать. Блестящая пыль словно бы склеила их намертво. Я пытаюсь стряхнуть ее, но она крепко пристала к моей коже, и пальцы остаются сросшимися.

– Как это отменить?

– Оно само по себе постепенно выветрится.

– Постепенно?!

– Успокойся, – все еще улыбаясь, произносит она. – В любом случае ты реагируешь лучше, чем Нико, когда я ему это показала. – Она хмыкает. – Прирастила эту дурацкую шапочку ему к лицу. Чуть переборщила с количеством пыли, но оно того стоило. Он почти весь день ничего не мог видеть. – Она сощуривает глаза. – Тебе следует знать, что, если решишь нарушать правила, я могу очень творчески подойти к вопросу применения связующей пыли.

Это настоящая угроза. Она явно доверяет мне так же, как и я – ей, то есть примерно никак.

Рахки указывает мне на одно из стеклянных зданий, увешанное прозрачными светящимися шарами, и я с трудом различаю над палатками голову какого-то памятника.

– Человек, с которым мы должны встретиться, ожидает нас возле памятника Михаю. Пошли.

– Значит, вы, горничные, используете в бою эти пылевики? – по пути спрашиваю я, все еще пытаясь разделить сросшиеся пальцы.

– Пылевики – отличное оружие, но это не единственный способ их применения. Можно кого-нибудь связать, устроить ловушку, починить сломанную дверь – с хорошим пылевиком можно многое, если не жалко тратить пыль.

Я украдкой плюю себе на пальцы, чтобы растворить пыль с помощью слюны, но ничего не получается. Я и так-то не был особо расположен к Рахки, после того как она нас выдала, но это уже просто оскорбительно и не лезет ни в какие рамки.

Мы прокладываем себе дорогу по полной народа площади, и мое внимание привлекают палатки на деревянных шестах, стоящие вдоль улицы. Каждый киоск украшен мигающими цветными огоньками и еловыми венками. От палаток исходит дурманящий запах жареного мяса, меда, хвои и корицы, и я чувствую себя в самой сердцевине Рождества. Рахки права: это все ужасно круто. Однако нужно сосредоточиться. Мы не любим эту девушку. Она предала нас с Нико, склеила мне пальцы своей магической пылью. Она, в конце концов, горничная, а Нико говорил, что горничные – наши враги.

Но чем дальше, тем она меньше напоминает мне врага.

Рахки протягивает продавцу бумажку и получает от него потрясающий пончик с джемом.

– У тебя под рукой оказались тутошние деньги?

– Это отельный чек. Чеки отеля привязаны ко всем странам, в которых мы работаем, – отвечает она. – Наши деньги универсальны, они устроены так, чтобы сходить за любой тип валюты, который нам нужен в данный момент.

– И что, продавец не заметил, что купюра… несколько отличается?

– Ну, дверей они тоже не замечают, верно? – девушка пожимает плечами. – Тут работает магия другого типа: призванная отвлекать внимание людей от того, чего им не следует замечать. И не думай: те, кто принимает в уплату наши чеки, не несут никакого урона. Раньше чем они успевают заметить, что купюры не настоящие, наше бизнес-отделение успевает заменить деньги Отеля на местные по номиналу.

– А я думал, что ты могла бы… магически… ты понимаешь.

Рахки выглядит смущенной.

– Превратить эти бумажки во что-то другое.

– Ты сейчас говоришь о магии превращений, а она работает не так. На все имеются свои правила, – она откусывает кусочек пончика и меряет меня взглядом. – Ладно, теперь твоя очередь рассказывать. Что с тобой не так? Зачем ты здесь?

– А какое это имеет значение?

Рахки подозрительно рассматривает меня.

– Ладно. Не хочешь – не рассказывай. Но я и так знаю, что ты хочешь кое-что получить, – она снова впивается зубами в пончик и шагает дальше вдоль ряда палаток со вкусностями, а я спешу за ней следом.

Я стараюсь не отставать, протискиваясь сквозь праздничную толпу. Монетка, не монетка – я очень не хочу оторваться от Рахки и впрямь потеряться.

– А откуда ты знаешь, что мне нужно что-то получить? Может, я просто хочу посмотреть мир?

Она резко останавливается, так что я почти врезаюсь в нее на ходу.

– Посмотреть мир? Я тебя умоляю. С первой секунды здесь ты выглядишь насмерть перепуганным.

Я невольно сжимаю руки в кулаки. Правда в том, что я действительно сильно боюсь. Мой мозг уже выдал штук пятнадцать новых пунктов для списка СПСУ: подхватить какой-нибудь хитрый венгерский вирус, быть прирезанным в темном переулке и так далее, и тому подобное. Но Рахки об этом знать не должна.

– Отель не открывает своего присутствия кому попало, – говорит она. – Он призывает только тех, кто ищет, нуждается в чем-то, шансов получить которое иным путем нет. Так что лучше делись, что у тебя на душе.

Я молчу.

Она вскидывает взгляд на часовую башню неподалеку и ахает.

– Нам нужно срочно ускориться. Нельзя выбиваться из графика. Если желаешь тормозить и глазеть вокруг, окажешься у меня в долгу.

Мы минуем райски пахнущую палатку, где на вертелах готовится жареное мясо. Запах барбекю напоминает мне о дом, о Ба и Кэсс, наших пикниках на заднем дворе. Как же я по ним всем скучаю, особенно по Ба! Наверняка она до смерти волнуется, не зная, где меня искать. А я еще не нашел никакого способа с ними связаться. Дерьмовый из меня брат и внук не лучше.

Я замечаю возле одной из лавочек стенд с открытками и мигом вспоминаю огромные стопки открыток от папы, которые хранятся у Ба.

– Скажи, а если бы я захотел послать кому-нибудь…

Рахки понимает меня без объяснений и всовывает мне в руки отельный чек.

– Иди скорее и купи открытку. Сможешь ее отправить из Отеля, в почтовом отделении.

Она внимательно смотрит, как я выбираю и покупаю открытку с видом сверкающего здания с куполами и шпилями, на фоне которого красуется надпись: Üdvözöljük Magyarország[4]4
  «Добро пожаловать в Венгрию!» (венг.).


[Закрыть]. Мне не нравится, как она на меня пялится. Как будто видит все тайные страхи, бурлящие у меня внутри.

– Человек, с которым мы должны встретиться, будет ждать нас там, – когда я возвращаюсь с покупкой, она машет рукой куда-то вперед и быстро проталкивается сквозь группу смеющихся подростков.

Я пытаюсь следовать за ней, но тут что-то привлекает мое внимание. А именно – человек в сером костюме в полоску, в плоской соломенной шляпе. В двух шагах от меня он покупает пакетик засахаренных орешков.

Мистер Полосатый оглядывается на меня через плечо, легонько салютует мне набалдашником трости и подмигивает.

Что он здесь делает?

– Кэм! – окликает меня Рахки с той стороны газона. – Куда ты подевался?

Полосатый машет мне рукой и снова разворачивается к торговцу сладостями. Я проглатываю все вопросы, которые так и рвутся у меня изнутри, и поспешно догоняю свою спутницу.

Над нами высится огромный каменный памятник: мужчина восседает на высоко вознесенной скамье, у его ног полно фигурок детей. Скульптура невольно напоминает мне о Старике: у каменного человека такое же суровое лицо и темные, пустые глаза. Может, управляющий чувствует себя примерно как этот Михай, с толпами детей у его ног, готовыми ему служить?

Только вот дети в этой скульптурной группе не выглядят испуганными и подавленными. Они кажутся спокойными и радостными, как будто мужчина наверху защищает их от всего на свете. Как я всегда к этому стремился! Чувствовать себя защищенным, спокойным. Быть в безопасности. Быть таким же беззаботным, как почти все прочие дети, которых я знаю. Ба прекрасно заботится о нас, но те, у кого есть родители, все равно чувствуют и ведут себя иначе. Они куда более… уверенные.

Я оглядываюсь на палатку, возле которой только что стоял Полосатый, но он уже исчез. Может, он ищет меня, хочет что-то сказать? Но как он сумел меня отыскать?

Рахки вглядывается в толку.

– Ну и где же он?

– Я здесь.

Из-за памятника выходит бледный мальчик в тяжелой синей шинели с серебряными пуговицами. Из-под войлочной шапочки вроде моей выбиваются густые черные кудри, на лице видны поросшие волосами родинки.

Через мгновение я понимаю, почему он выглядит таким знакомым.

– Szia[5]5
  Привет (венг.).


[Закрыть], Орбан, – говорит Рахки.

– Szia, – отзывается тот, пожимая ей руку.

Значит, это Орбан… Тот самый парень, который был вместе с Полосатым в коридоре. Он выглядит таким расслабленным, уверенным в себе. В компании Полосатого он вел себя холодно и безучастно, не проявлял ни тени эмоций.

Мы встречаемся взглядами, и Орбан улыбается мне.

– Привет. Мы, кажется, незнакомы.

Стоп, стоп… Но мы именно что знакомы! Я хочу его поправить, но через мгновение все понимаю и прикусываю язык. Он просто притворяется, что не знает меня.

– Кэмерон – новенький, – говорит Рахки. – Я провожу с ним инструктаж.

– Рад знакомству, Кэмерон, – Орбан отвешивает мне легкий поклон. Я пожимаю его мясистую руку, стараясь не смотреть на волосатые родинки у него на лице. Та, которая у него под глазом, по форме напоминает башмак, другая, что на скуле, похожа на карту Калифорнии, очень волосатую карту.

– Орбан – один из наших поставщиков, – объясняет Рахки. – Это не совсем то же, что персонал Отеля, но вроде того.

– Поставщиков? – переспрашиваю я.

– Отель помимо прочего занимается торговлей специфическими товарами и услугами, – Орбан переводит взгляд на меня. – Пока каждый из нас хорошо выполняет свою работу, все идет как надо.

Это послание адресовано лично мне, я не сомневаюсь. Полосатый пытается передать мне, что ситуация под контролем.

Но Рахки этого не улавливает.

– Ну и где сегодняшняя группа? – спрашивает она.

– Вот она, наша Рахки: сразу к делу, а развлечения побоку, – Орбан широким жестом указывает на рождественский базар и вытаскивает из кармана какое-то печенье. – Ты пробовала наши рождественские сладости? На Вёрёшмарти они самые вкусные в мире.

Рахки распахивает глаза.

– Они медовые?

– Очень медовые. И к тому же халяльные! – Орбан добавляет какую-то шутку по-венгерски, и Рахки заливисто смеется. Они выглядят такими беззаботными, будто заняты чем-то незначащим. Может, так оно и есть? Видимо, они то и дело выполняют подобные задания и просто привыкли?

Они о чем-то беседуют, будто забыв про меня, а я пока разглядываю витые фонарные столбы и здания в шапках снега. Я в самом деле в Венгрии. И здесь совсем не так плохо, как мне казалось. Это не так уж страшно: путешествовать, находиться где-то вдали от дома. И не только не страшно, но даже почти… восхитительно.

Почти.

Фигура в толпе снова привлекает мое внимание. Мужчина в полосатом костюме стоит на краю площади. Полосатый раз за разом опускает руку в пакетик с сахарными орешками, краем глаза следя за нашей группой. Мне нужно с ним поговорить, получить от него указания, как вести себя, когда Отель знает о моем присутствии, что делать с отцовской монеткой. Я делаю шаг в сторону: Рахки и Орбан так поглощены своей беседой, что, надеюсь, не обратят на меня внимания – но Полосатый издалека качает головой. Лицо у него такое серьезное, что я оставляю попытки к нему приблизиться.

Орбан ведет нас прочь с главной площади по одной из боковых улиц. Хотя Вёрёшмарти совершенно очищена от снега ради рождественского базара, переулки покрыты грязным подтаявшим снегом, чавкающим под ногами. Длинные тени фонарей пересекают улицу поперек. Веселый шум праздника утихает и сменяется мертвенной тишиной.

Рахки и Орбан продолжают свой разговор, я плетусь за ними следом. Орбан говорит слишком быстро: должно быть, нервничает – но Рахки то и дело прерывает его, чтобы перевести для меня венгерскую речь.

– Он говорит, их нашли в магазине сладостей вверх по набережной…

– Их плохо кормили…

– Перед отправкой их нужно слегка подлечить…

Я останавливаю ее.

– Погоди. О ком ты говоришь? О людях?

Рахки недовольно морщится.

– Не просто о людях. О нашей миссии.

Орбан останавливается у задних дверей здания на самом берегу Дуная. На реке гудят и покачиваются тяжелые баржи со светящимися окошками. Я чувствую запах воды мокрых камней.

Орбан отпирает дверь, и мы оказываемся в темной прихожей. Под ногами бетонный пол, стены покрашены унылой синевато-серой краской.

Рахки первой переступает порог.

– Когда закончим здесь, принесем им свежих медовых печений. И тебя тоже угостим, – говорит она Орбану.

Тот оглядывается. Он вообще всю дорогу осматривается, как будто чего-то боится. Но снаружи незаметно ничего такого, чего стоило бы бояться. По крайней мере, я ничего не замечаю. Просто праздничная толпа, торговцы в палатках, ну и, конечно же, Полосатый.

– Что не так? – спрашиваю я.

Он предостерегающе прижимает палец ко рту и проводит меня через дверь – прочь от пляшущих теней, снежного холода и запаха засахаренных орешков.

Я в отеле. Ряды пронумерованных дверей вдоль коридора, запах дезинфекции… Но это, конечно же, не Отель, а просто отель. Эти двери открываются обычными ключами, а не резными и магическими, значит, они не служат переходниками Отеля. К тому же, когда я переступаю порог, мне не закладывает уши.

Я стараюсь держаться немного позади от остальных. Орбан то и дело странно взглядывает на меня, а еще он наконец перестал болтать без умолку. У меня перед глазами стоит серьезное лицо Полосатого. Мне не о чем волноваться: Орбан – мой союзник, в конце концов, – но в голове у меня начинает звучать тревожная сигнализация.

Орбан прижимает карту-ключ к сенсорной панели одной из облезлых дверей, и я замечаю, что у него в кармане что-то есть. Нечто, слегка выпирающее. Оно немного похоже на… нож? Орбан замечает мой взгляд и поправляет шинель так, чтобы ничего не было заметно.

Я хватаю Рахки за локоть.

– Давай я войду первым.

Она удивленно оглядывается.

– С какой стати?

Потому что все здесь кажется ужасно неправильным. Вот-вот случится что-то скверное, и пусть лучше оно произойдет со мной. Такая у меня работа – прикрывать других от неприятностей. Я всю жизнь защищаю Кэсс и Ба. Да всех на свете.

– Просто хочу посмотреть, что там, – говорю я и первым переступаю порог.

Но оказываюсь совершенно не готов увидеть то, что ждет меня за порогом.

– Это же дети, – выдыхаю я. Их тут пятеро, всем не больше восьми лет, и у всех одинаково испуганные лица.

Истории Ба о злых духах, похищающих детей, разом всплывают в моей памяти. Злые духи жадны и коварны. Они бы давно завладели миром, если бы только могли. Ба всегда говорила, что детей им заполучить очень трудно, именно поэтому духи так к этому стремятся. Дети обычно не слушаются, не подчиняются правилам, так что только самым умелым злым духам удается проникать в людские дома и высасывать из детей всю их радость. А это разрушает детей, уничтожает их жизни.

Это конкретные дети выглядят так, будто из них высосали не только радость. У них вытаращенные и пустые глаза, они ужасно худые – просто скелетики, обтянутые кожей. Одежда болтается на них, как на вешалках, висящих в старом шкафу, воняющем нафталином.

Рахки бросается вперед, раскинув руки.

– Идите ко мне, малыши!

Девочки и впрямь приникают к ней, а мальчики шарахаются в стороны, глядя перепуганными глазами.

Многие, входящие в двери Отеля, никогда не возвращаются обратно. Может ли быть, что Полосатый имел в виду детей? Таких как эти? Возможно ли, что Агапиос – один из злых духов из сказок Ба? Неужели Отель крадет их радость? Или ее высосало что-то другое?

– Что… с ними случилось?

Никто не потрудился мне ответить. Рахки полностью занята детьми, пытается их успокоить, а Орбан безучастно стоит на пороге, за дверью.

Я смотрю на малышей. Их несчастные лица вызывают во мне приступ острой тоски по сестре, по дому. Никогда я еще так ужасно не хотел домой. Что там с моими родными – они уже меня ищут? Объявили о моей пропаже в полиции? Неужели я просто исчезну для них и никогда не вернусь?

Краем глаза вижу, что Орбан переступает порог и берется за дверную ручку. Наши взгляды встречаются – и мне очень не нравится выражение его лица.

– Орбан?

Орбан вытягивает из кармана шинели нож и направляет его на меня. Только вот это не нож. Или, по крайней мере, не совсем нож, если я что-то знаю о ножах. Он целиком сделан из дерева, от рукоятки до лезвия – острого колышка толщиной не более карандаша, зато вдвое длиннее.

Он делает угрожающий выпад в мою сторону, приказывая мне не двигаться.

– Я не хочу утратить себя, – говорит он прерывающимся голосом, а потом добавляет шепотом слово, адресованное только мне: – Бросай это дело, беги.

Рахки оборачивается, и в этот миг он захлопывает дверь снаружи.

Я бросаюсь к двери и хватаюсь за ручку, но промахиваюсь. Я снова пытаюсь найти ручку, но пальцы нащупывают пустоту.

Потому что у двери нет ручки изнутри.

Пальцы мои саднит, в голове бухает пульс.

Орбан по ту сторону двери произносит что-то по-венгерски, а затем слышны его торопливые удаляющиеся шаги.

Я поворачиваюсь к Рахки, ожидая от нее перевода.

Она пораженно моргает.

– Он сказал… что за ним был какой-то долг.