Текст книги "Осторожно, Россия!"

Достижения народного хозяйства

Моя вторая прогулка по Москве начинается на ВДНХ. Расшифровывается это несколько громоздко: Выставка достижений народного хозяйства.

В советское время здесь в более чем ста тематических павильонах с невероятной напыщенностью демонстрировали то, чего добилась каждая союзная республика в различных отраслях экономики. Иностранных делегатов приводили сюда на экскурсии, а Героям Труда со всей страны здесь вручали награды и денежные премии. Приехав домой, они могли рассказывать о великолепии Москвы и о том, что их тяжелый труд окупается сполна.

После того как развалился Советский Союз, пришла в упадок и ВДНХ. Комплекс переименовали во Всероссийский выставочный центр, а в павильоны въехал капитализм, приняв форму магазинов и лавочек. Здесь продавали бытовую технику, меха, мед, вязаные изделия. Никому больше не было дела до поддержания парковых зон в порядке, некогда роскошные здания, памятники архитектуры, постепенно ветшали. Вполне логичный ход событий в непростые девяностые годы. Тогда вся страна погрузилась в хаос, переход к новой форме государственного устройства проходил далеко не так гладко, как себе это представляли оптимисты на Западе.

В 2014 году выставочный комплекс перешел от государства в собственность города, и мэр Сергей Собянин разом навел здесь порядок. В течение нескольких дней он велел сровнять с землей сотни нелегальных торговых точек и направил сюда бульдозеры и асфальтовые катки, а также нанял штукатуров и ландшафтных дизайнеров, чтобы вернуть этому месту былую красоту. После того как по результатам онлайн-голосования выяснилось, что большинство москвичей выступают за возвращение старого названия, выставочный комплекс снова зовется ВДНХ. Результат того голосования отражает настроения в стране в целом: согласно опросам, число тех, кто сожалеет о развале СССР, неуклонно растет с 2013 года и на сегодняшний день составляет 56 % населения.

На пути к главному входу возвышается 107-метровый монумент покорителям космоса в виде взмывающей ввысь ракеты с длинным шлейфом выхлопных газов, обшитым титановыми панелями, в которых отражается солнце.

В основании памятника видны огромные горельефы со сценами из жизни космонавтов. Маленький мальчик в шортах и поло карабкается сначала по лапам Лайки, первой собаки, которая была выведена на орбиту Земли на спутнике, а затем по ногам Юрия Гагарина, первого человека в космосе.

Зеленая территория выставки растянулась на многие сотни гектаров, здесь много посетителей – гуляют семьями и парочками. Реновация, похоже, еще не завершена до конца, несколько рабочих в светоотражающих куртках вкручивают лампочки в уличные фонари, стоя на подъемной платформе. Внизу сложены деревья, готовые к посадке, они пока еще завернуты в пластик.

Тиры и американские горки под названием «Дикая мышь» ждут гостей, равно как и продавцы в закусочных с названиями типа «Giovanni Pizza», «Make my day» или «Noodle Mama». То, что на плане выставочного комплекса названо «павильонами», на самом деле не что иное, как храмы. Храмы коммунизма с колоннадами и замысловатой лепниной, поверх которой красуются пятиконечные звезды, скульптуры колхозников и колхозниц, а также серп и молот во всевозможных вариантах. У входов в павильоны висят афиши, зазывающие на выставки роботов, русских изобретений и современного искусства.

Самое примечательное сооружение находится прямо посередине комплекса – а именно, многоструйный фонтан, который носит название «Дружба народов». Вокруг него выстроились шестнадцать позолоченных женских статуй с серьезными лицами. Каждая статуя олицетворяет одну из бывших советских республик, друг от друга их можно отличить по национальным костюмам и соответствующим атрибутам. Здесь представлены прибалтийские страны, Украина, Армения, Грузия, Казахстан и так далее. Пусть даже сейчас их больше ничто не связывает, как скульптуры они образуют гармоничный ансамбль (тот, кто заметит, что до сих пор советских республик вроде как было только пятнадцать, безусловно, будет прав. Фигура номер шестнадцать изображает Карело-Финскую Советскую Социалистическую Республику, которая просуществовала до 1956 года). Современная Россия делится на восемь федеральных округов: Центральный, Приволжский, Южный, Северо-Кавказский, Северо-Западный, Уральский, Сибирский, Дальневосточный. Они, в свою очередь, состоят из областей, регионов, республик и автономных округов.

На бортике фонтана присели поесть мороженого жители столицы, они держат ноги по икры в прохладной воде, пока их дети играют в догонялки. Дно фонтана усеяно монетами – десять, пятьдесят копеек, целый рубль. Как же там было? Тот, кто бросает в фонтан монетку, тем самым говорит: я хочу вернуться сюда снова.

Истина #2:

Тосковать по советскому прошлому снова в моде.

Три дня

Пожалуй, никто не может приложить словцом коммунистов лучше, чем Владимир, мой второй московский хост. Спустя три ночи я перебираюсь к нему, не смея более злоупотреблять гостеприимством Генриха. Владимир, этот шестидесятитрехлетний крепкий мужчина с волосами, уложенными на косой пробор, и умным, но порой слегка усталым взглядом голубых глаз, почти вдвое старше своего предшественника. Он обладает редким даром облекать свои ругательства в такую совершенную форму, что втайне начинаешь желать, чтобы приятные темы в разговоре вообще не всплывали. Вскоре я сбиваюсь со счета, пытаясь отслеживать, как часто у него в речи проскальзывают выражения типа «Come on!»[2]2
  «Ну же!» или в значении «Не может быть!» (англ.)


[Закрыть] или «Fuck those bastards!»[3]3
  «К черту этих ублюдков!» (англ.)


[Закрыть]. Его речи в перерывах между ругательствами, впрочем, свидетельствуют о его ясном и точном понимании положения вещей и выдают в нем нестандартно мыслящего человека, который не дает властям и СМИ задурить себе голову.

От него едва ли можно дождаться фразы: «Раньше было лучше», учитывая, что лучшее время его жизни пришлось на момент, когда «fuckin’ Commies»[4]4
  «Хреновы коммунисты» (англ.)


[Закрыть] канули в Лету, то есть с 1991-го по 2000 год. Его тогда наняли работать переводчиком иностранных корреспондентов из США. Американская пресса откомандировала своих лучших людей, окончание холодной войны было невероятно актуальной темой, и переводы внезапно стали приносить Владимиру от 500 до 1000 долларов в день. Суммы, которые при советской власти он смог бы заработать, только если бы вкалывал долгие месяцы. Это смахивало на золотую лихорадку.

Мы сидим у него в гостиной на северо-западе столицы и пьем баночный «Жатецкий гусь». «Знаешь, из-за чего развалился Советский Союз?» – спрашивает Владимир, пригвоздив меня своим взглядом сквозь очки без оправы. Неважно, говорит он или молчит, на его губах всегда заметна легкая усмешка, в которой, однако, чувствуется и печаль. «Чертовы телерепортажи из немецких супермаркетов». Он делает большой глоток и наслаждается напряжением, растущим по мере того, как он выдерживает паузу. «Людям не хватало еды, матерям приходилось по два часа в день стоять в очередях, чтобы купить продукты и накормить детей. Какая это, к черту, сверхдержава? Да еще и в конце XX века? Ха-ха-ха-ха. Мы проиграли гонку. А потом по телевизору взяли и показали немецкие супермаркеты. Где полки ломятся. Невероятно!»

Владимир встает и, шаркая, скрывается на кухне, я использую эту возможность, чтобы изучить его домашнюю библиотеку. «Вторая мировая война» Уинстона Черчилля соседствует здесь с бестселлером «Мужчины с Марса, женщины с Венеры», а Библия – с автобиографической книгой Виктории Бекхэм. Война, любовь, бог и попса. Четыре книги олицетворяют четыре мира, да, у Владимира действительно разносторонние интересы. Перед стопками с DVD в рамочке стоит фотография его бывшей жены – с обнаженным бюстом, где-то на пляже в лучах закатного солнца. Но самое оригинальное украшение комнаты – стальной шлем оливково-зеленого цвета с надписью: «Не ссы, прорвемся!»

Владимир возвращается с сушеной рыбой и кладет ее на бумажную салфетку, расстеленную на клеенчатой скатерти. Уверенными движениями он начинает сдирать шкурку, попутно рассказывая о войне в Чечне. «Я переводил там для Newsweek, Los Angeles Times и Philadelphia Inquirer. Впечатления были невероятные. Они сровняли Грозный с землей. Было как в Сталинграде. Или в Дрездене».

Он отрывает большой кусок рыбьего мяса. Я повторяю за ним. По консистенции напоминает резину, несмотря на то что рыба отлично прокоптилась, она ужасно соленая, так что хочется как можно скорее сделать следующий глоток. Неудивительно, что русские столько пьют, при такой-то закуске.

«Во время первой чеченской войны мы могли делать что угодно, СМИ были нашим до лампочки. Во время второй войны они стали вести себя осмотрительнее. Работать там было интересно. Переживаешь столько ужаса, невообразимое количество эмоций». Было занятно, рассказывает он, а через какое-то время признается, что тогда он практически лишился сна. Журналисты были отправлены в Назрань, бывшую столицу соседней Республики Ингушетия, расположенную в трех часах езды от Грозного. «К счастью, там была круглосуточная сауна. Посреди ночи я приходил, парился, пропускал кружечку пива, после чего удавалось уснуть».

Кавказский регион был ему хорошо знаком, Владимир вырос в Баку, сегодня это Азербайджан. Его отец возглавлял крупное химическое предприятие, где работали 4000 человек, но тем не менее не нажил состояния, ведь только при капитализме подобная работа может принести миллионы. Впрочем, у него была возможность отправить Владимира учиться в одно из лучших высших учебных заведений Москвы, где обучали переводчиков, со второй попытки ему удалось поступить.

Слышится звук отпираемого замка. Влетает сосед Владимира по квартире, Ник из Новой Зеландии, он работает учителем английского. Судя по его виду, он просто в ярости. «Вот ведь говенный день!» – ругается он. Сегодня он должен был работать со всякими бредовыми материалами, заменяя внезапно заболевшего коллегу. «Да ни один человек сейчас не начнет предложение со слов «you better…»! Драматическим жестом он рвет два листочка с откопированным материалом из сборника грамматических упражнений.

«Bastards», – соглашается Владимир. Новозеландец уходит.

«На чем мы остановились? Ах да. Чечня. Больной вопрос российской политики, – продолжает Владимир. – Президент вбухал кучу денег в этот регион, но сейчас их стало не так много из-за цен на нефть. Кавказ – это как бомба замедленного действия, готовая вот-вот взорваться. Глава Чечни Рамзан Кадыров ныне располагает 20-тысячной армией, которой, если понадобится, под силу подавить любой мятеж, где бы он ни вспыхнул – хоть в Грозном, хоть даже в Москве. Поживем – увидим. Кто знает, что будет».

Он подходит к холодильнику и извлекает оттуда очередную банку пива. Я проверяю через телефон, есть ли в Чечне каучсерферы. В столице – Грозном по запросу выдаются 165 страниц.

«В конце советского периода оказалось, что Россия абсолютно непредсказуема, – продолжает Владимир, открывая свое пиво. – Я лично думал, что так будет продолжаться десятилетиями, если не столетиями. А что в итоге? За три дня все развалилось! Три дня!»

Он имеет в виду неудавшуюся попытку путча в августе 1991 года. Верхушки КПСС и КГБ хотели сместить Михаила Горбачева, демократические идеи которого пришлись им не по душе, и для этого удержали его на даче в Крыму. Параллельно сторонниками Государственного комитета по чрезвычайному положению был окружен Дом правительства в Москве, также известный как Белый дом. Противник путча Борис Ельцин забрался на танк и произнес оттуда историческую речь, обращенную к народу и армии, в которой призвал не примыкать к мятежным «авантюристам». Путч был подавлен, но развала СССР уже было не остановить.

ХРУЩЕВКА – CHRUSCHTSCHOWKA [C]

Типовые пятиэтажные блочные дома родом из 1960-х и 1970-х годов, которые до сих пор можно обнаружить во многих городах. Бывший глава государства Никита Хрущев намеревался таким образом решить жилищную проблему и при этом избежать больших затрат, красота была вторична. Сейчас многие здания сильно обветшали – ни фасады, ни лестничные клетки не радуют глаз. В результате слияния фамилии с общеупотребительным словом «трущоба» в народе появилось новое понятие «хрущоба». Впрочем, за дверями порой может оказаться нечто неожиданное: сами квартиры, как правило, гораздо уютнее, а отделка современнее, чем можно подумать, глядя на эти фасады.

«А в 1917-м? Февральская революция! Тогда тоже все произошло в течение нескольких дней! Империя исчезла в мгновение ока! Невероятно, блин! Многие считают, что сейчас, столетие спустя, снова что-то должно произойти. И у меня похожее ощущение: мы стоим на краю бездны».

Я интересуюсь, в чем это проявляется. Он отрывает от рыбы последний съедобный кусочек, делает большой глоток пива и говорит: «86 процентов». Это количество поддерживающих политику Путина, согласно недавнему опросу. «86 процентов населения съехало с катушек. Ладно, большая часть из них, процентов 80, просто тупые и необразованные. Они верят всему, что им говорят. Меня беспокоят те, кто поумнее, кто учился на Западе. Они называют себя сейчас патриотами, а на таких, как я, ставят клеймо предателя. Come on!»

«Почему Путин так популярен?»

«Русские непременно хотят снова стать сверхдержавой, как раньше, в советские времена. Сейчас мы в заднице. Но Путин и его СМИ вселяют в людей уверенность: мы круты, остальные нас боятся. Это просто невероятно».

Он сминает банку и выкидывает рыбные очистки в ведро. «Я пошел, завтра рано вставать. Спокойной ночи!» Он удаляется в свои покои и оставляет гостиную в моем распоряжении, на диване уже лежит стопка простыней.

Я отправляю парочку электронных писем и бронирую с телефона авиабилет в Грозный, что занимает примерно пять минут. Странно, вообще-то, что в век полного страхования можно так просто купить билет туда, куда не советует лететь Министерство иностранных дел. Ни тебе вопросов типа «Вы уверены?», ни полей, обязательных к заполнению, в духе «Я предупрежден обо всех рисках». Где надо все по три раза подтверждать, так это происходит, например, в доставке суши, когда делаешь заказ по Интернету, или при переводе 10 евро из Гамбурга в Бремен, или когда бронируешь тур на Майорку и забываешь поставить галочку рядом с пунктом «Страхование на случай отмены поездки». Забронировать билет в Чечню оказывается проще, чем сменить номер мобильного телефона.

В европейских СМИ об этих краях обычно говорят мало хорошего. Пару недель назад в Чечне было совершено нападение на автобус с иностранными журналистами и правозащитниками – пассажиров избили. Несколько месяцев назад в Грозном сожгли офис организации, которая занимается правами человека – «Комитет против пыток», чеченский филиал пришлось закрыть. Знакомый другого знакомого, который долгое время провел там, рассказывал об одном фотографе, который работал над снимками, обличающими действующий строй, в связи с чем его сожгли на костре, как средневековую ведьму. Владимир говорит, что знает лишь, какой ситуация была 15 лет назад, о том, как дело там обстоит сейчас, он судить не берется.

Когда на следующий день Мурад[5]5
  Имя было изменено. – Прим. автора


[Закрыть] в кратком электронном письме дает разрешение остановиться у него в Грозном, я спрашиваю его в лоб, насколько опасным, как он считает, может оказаться мое пребывание здесь. Что он отвечает? Четыре смайлика, смеющихся до слез. И приписку: «Шорты надевать не стоит. У тебя костюм есть?»

«Черная рубашка».

«Годится. Ты приезжаешь как раз к окончанию Рамадана, лучшего времени для визита и представить себе нельзя».

Смеющийся смайлик в качестве ответа на животрепещущий вопрос от незнакомца, о котором я знаю только то, что он сам написал о себе в интернет-профиле. До самого вылета я сомневаюсь, а стоило ли включать этот пункт в свой маршрут.

Что бы сделал в этой ситуации русский человек? Вероятно, потер бы нос собаке на станции метро «Площадь Революции». Это приносит удачу. Собачий нос у скульптуры неподалеку от путей стал гладким и блестит, будучи отполированным миллионами рук в течение нескольких десятилетий. Я поглаживаю холодный металл, собака глядит на меня строго, но не без симпатии. Теперь все точно будет хорошо.

Львы и небоскребы

Грозный

Население: 272 000 чел.

Северо-Кавказский федеральный округ

Через три часа я уже в самолете. Бросается в глаза то, что многие женщины сидят в платках, а мужчины носят типичные для этого региона бороды, которые покрывают лицо от ушей до подбородка, но сбриваются над губой. Передо мной три девушки фотографируют свои билеты и делают на их фоне V-образный знак пальцами. Их вышитые платья и кольца с драгоценными камнями выглядят богато, у них уже скорее восточная, а не славянская внешность. «Мы изучаем английский язык в Москве, а сейчас едем домой к семье», – рассказывает одна из девушек. На мой вопрос о том, опасно ли в Грозном, она лишь пожимает плечами и дает несколько советов: «Всегда будь вежливым. Не прикасайся к женщинам. И никаких шорт».

Из иллюминатора видно, что в Чечне очень много зелени (и что я только ожидал увидеть? Пустыню? Взрывную воронку?). Приземление происходит под звуки темы из «Лебединого озера». За окном 32 градуса тепла, погода ясная, объявляет стюардесса. «Спасибо за то, что вы выбрали авиакомпанию UTair».

Здание аэропорта – это плоская бетонная коробка с портретом Путина слева и портретом Ахмата Кадырова, отца действующего президента Чечни, справа. Оба изображения вытянулись на целый этаж. Над ними различимы золотые минареты мечети, расположенной на площади перед аэропортом.

На фронтоне здания аэропорта читаю два изречения Кадырова-старшего, который погиб во время теракта в 2004 году: «Мое оружие – правда. И перед этим оружием бессильна любая армия», а другое гласит: «Единственное выражение патриотизма – поступок». Внизу выход из аэропорта охраняют два оскалившихся латунных льва. Добро пожаловать в Чечню.

Мурад написал, что он пока на встрече. Я должен доехать на такси до мечети, оттуда он меня и заберет. Какую именно мечеть он имеет в виду, понятно сразу – «Сердце Чечни» – самую большую в России, и мое такси действительно останавливается перед «Сердцем»: на парковке перед мечетью установлен знак для фотосессий соответствующей формы с надписью «Я люблю Грозный».

Я знаю Грозный только по телесюжетам о войне. Тогда целые районы выглядели так, как сейчас Алеппо в Сирии, отчетливо ощущалось приближение конца света, и танки проносились между насыпными горами и остовами домов.

И вот я стою перед роскошной мечетью с мраморными стенами. На полированной площади перед ней не видно ни пылинки, и ни одна веточка не выбивается из аккуратно постриженной живой изгороди. Неподалеку возвышаются небоскребы комплекса «Грозный-Сити», вид которых больше напоминает какой-нибудь Абу-Даби, чем руины, оставшиеся после бомбежки.

После войны город отстроили практически заново. Символом новой жизни годами воевавшей с Россией республики должна будет стать башня «Ахмат-тауэр» высотой 435 метров. В ее строительство охотно вкладываются частные инвесторы, исходящие из того, что личная гвардия главы республики в черной униформе обеспечит эксплуатацию этой грандиозной башни тишиной и спокойствием.

Тишина. Вот именно. Внутри мечети не слышно ни звука, людей тоже не видно, лишь пара прихожан в шапочках для молитвы бродит по внутреннему двору. Я все никак не могу как следует разглядеть это место, я ощущаю себя инородным элементом и чувствую на себе косые взгляды. Иностранец с рюкзаком за плечами и камерой наперевес резко выделяется – туристы заходят сюда не так часто.

Передо мной останавливается серебристая Peugeot, у которой тонированы задние стекла. Из машины выходят двое коротко стриженных мужчин в светлых клетчатых рубашках. Они выглядят сурово и стремительно приближаются ко мне.

«Штефан?» – спрашивает один.

«Мурад?» – вопросом на вопрос отвечаю я, и мы пожимаем друг другу руки. Вторым мужчиной оказывается его брат Руслан. Я желаю им всего наилучшего по случаю окончания Рамадана и сажусь на заднее сиденье.

Пока мы катаемся по городу, я сижу за тонированными стеклами и чувствую себя, как какой-нибудь шпион. «Главная улица раньше называлась проспект Победы, а сейчас та ее часть, которая расположена до мечети, называется проспект Владимира Путина, а другая – проспект Ахмата Кадырова», – рассказывает Мурад. Здесь все то же самое: чистота и новизна. «А сейчас мы проезжаем памятник трем дуракам!» Он имеет в виду изваяния трем борцам революции. Тот, кто сражается за коммунистов, просто дурак, считают чеченцы, отсюда и прозвище.

С советским периодом их связывает национальная травма: сотни тысяч чеченцев были депортированы в конце Второй мировой войны. Впрочем, улица, идущая параллельно проспекту, до сих пор носит имя Розы Люксембург. Рестораны же, напротив, указывают на других героев: неподалеку от «Голливуда-1» расположено кафе «Халяль Пачино».

Мы останавливаемся на пустыре за пределами центра города и выходим. Здесь заметно грязнее, и ничего не обустроено. Раскопанная серая земля, заросшая сорняками, пара ям и остатки стены. «Раньше здесь был большой рынок, – говорит Мурад. – Там можно было купить оружие. Во время последней войны это место обстреливали дважды. И заодно разбомбили детскую поликлинику». Он произносит это без каких-либо эмоций тоном экскурсовода, который демонстрирует экспозицию пейзажной живописи XIX века. Не исключено, что он уже не первый раз об этом рассказывает. «Кто-нибудь из клана Кадырова обязательно здесь что-нибудь построит, место ведь хорошее».

На ужин мы делим 42-сантиметровую пиццу «Мексикана» в ухоженном итальянском ресторанчике «Спонтинни» по адресу: п-т Путина, 5. На деревянных лавках разложены нарядные подушки, на меловых досках, развешанных на стене, написаны цитаты на английском типа «Eat fresh, stay fresh»[6]6
  «Ешь здоровую пищу, оставайся здоровым» (англ.).


[Закрыть], а по телевизору идет диснеевский мультик. «Ненавижу Россию, – говорит Мурад. – В смысле, российское правительство, а не простой народ».

Он рассказывает, как все устроено в послевоенной Чечне: «Мы должны играть по правилам. Местные шишки, все как один, жополизы, им безразлично, что думают люди. Тот, кто хорошо отзывается о правительстве, выступает по телевидению и надеется получить привилегии».

Инвестиции из Москвы всегда поступают на определенных условиях: «Если ты хочешь открыть кафе или торговый центр, это можно. Но, например, завод – ни за что. Мы должны оставаться зависимыми. Все промышленные предприятия во время войны сровняли с землей».

Немного поспорив о том, кто будет оплачивать счет (что я в итоге взял на себя), мы едем к Мураду, – его дом расположен уже ближе к окраине. Кирпичная стена высотой в добрых три метра и массивные стальные ворота отгораживают запущенный сад, где он оставляет свою машину. По сути, он живет на стройке: три просторных комнаты на первом этаже, ванная и кухня уже почти готовы. Бетонная лестница ведет на второй этаж, где еще нет ни паркета, ни облицовки, и повсюду лежат доски, стоят ведра с краской. «Чтобы продолжать, мне нужно сначала заработать немного денег», – объясняет Мурад. Он мечтает о дне, когда сможет начать организовывать туры. Но для этого нужно, чтобы уровень безопасности повысился, а зарубежные министерства должны смягчить формулировки своих рекомендаций для путешествующих.

Желательно было бы еще и поработать над текущей версией рекламного буклета Visit Chechnya, который Мурад показывает мне. На нем напечатана фотография заместителя директора туристическо-информационного центра под названием «Тур-Экс», сжимающего в руке кинжал. Подпись к фото гласит, что, если вы отправитесь с ним в путешествие, он гарантирует ваше «беззаботное пребывание».

Гораздо привлекательнее выглядит набор открыток с видами Чечни. На них изображены сияющая подсветка мечетей в ночи, цветы на лугах с зелеными холмами в отдалении и древние смотровые башни.

На следующее утро, принарядившись и начистив обувь, мы отправляемся в Ингушетию – навестить родственников из соседней республики. Мурад, его брат, их отец, приехавший к нам накануне, и я. «Ты выбрал для визита лучший день в году, мы как раз празднуем завершение поста», – говорит Мурад. После чего включает магнитолу – мы несемся за пределы Грозного под аккомпанемент Scooter. Mesmerized. Metropolis. Psycho. Безликая музыка, которая гармонирует с безликими домами на безликих улицах, – все вылизано, причесано и абсолютно ненатурально. Что-то здесь не то, этот мир будто бы из фильма «Шоу Трумана», потемкинская деревня. Люди опасаются своего правительства, а раны от последнего конфликта, завершившегося лишь в 2009 году, еще не залечены. Мне бросается в глаза, что нигде не видно ветеранов войны.

Чечня может рассматриваться как беспрецедентный эксперимент по радикальному преодолению прошлого: разве можно закатать следы обеих войн в бетон? Стоит положить новый асфальт и отстроить город, посадить авторитарного правителя, который будет обеспечивать порядок, – и готово?

Как во время первой чеченской войны, длившейся с 1994-го по 1996 год, так и во время второй, начавшейся в 1999-м и продолжавшейся десять лет, речь шла о независимости от России. Целая эпоха ужаса, унесшая жизни 150 тысяч граждан и сопровождавшаяся полным набором военных преступлений и зверств, на которые только способен человек.

В местечке Алхан-Юрт мы проезжаем мимо карминно-красного дома, перед которым припаркован Rolls-Royce. «У господина Баева сегодня высокопоставленные гости, – объясняет Мурад. – Это врач, во время войны он лечил раненых вне зависимости от того, на чьей стороне они воюют. Настоящий герой. Но славу ему принесла одна-единственная операция: именно он ампутировал Шамилю Басаеву правую ногу после того, как тот напоролся на мину. Жизнь ему спас».

Басаев считался в России кем-то вроде бен Ладена, самый разыскиваемый террорист страны. После ампутации он уже не мог самостоятельно устраивать теракты. Что, впрочем, не помешало ему спланировать захват заложников сначала в Московском театре на Дубровке в 2002 году, а затем в бесланской школе в 2004-м, равно как и убийство Ахмата Кадырова. За голову Басаева назначили награду в 8,2 млн евро, в 2006 году он был убит оперативниками из ФСБ.

На многих перекрестках стоят полицейские, вооруженные автоматами Калашникова, на въезде в каждый населенный пункт к аркам на улицах прикреплены огромные плакаты с первыми лицами: Кадыров-старший с окладистой бородой на них обычно в черно-белой шапочке и с галстуком в горошек, на лице его улыбка всепонимающего пастыря. Либо в позе мыслителя, подперев подбородок. Особенно раздражает плакат, на котором портрет бывшего правителя и его жены в хиджабе заключены в сердечки и подписаны: «От сердца к сердцу». Сын же его предстает либо в военной форме со множеством эмблем на груди или в опрятном синем пиджаке и красном галстуке. А президент Путин выглядит как всегда: серьезно, смотрит немного свысока, с нейтральным выражением лица. Настоящий культ личности, который известен по многим другим диктатурам. «Раньше было больше плакатов, на которых можно видеть всех троих сразу, – говорит Мурад. – Но вскоре их прозвали «Отец, Сын и Святой Дух. Когда в народе пошли такие шутки, многие плакаты поснимали».

Гораздо менее чувствителен к шуткам Рамзан Кадыров в своем инстаграме, на который подписаны более двух миллионов человек. Он выкладывает туда фото и видео с официальных мероприятий, соревнований по борьбе и детских праздников в кругу семьи. На одном снимке он стоит с оружием в руках на стрельбище, угрожая своим врагам, на другом делится личной фотографией на беговой дорожке в фитнес-студии или с милыми зверушками на руках.

До настоящего времени самой абсурдной пиар-акцией была публикация с крокодилом – на видео было заснято, как он боролся с ним на ринге, причем так, что в итоге не очень ясно, кто же вышел из поединка триумфальным победителем. Он опубликовал уже более 8000 постов, целая SMM-команда отвечает за поддержание его имиджа вождя с большим сердцем. Количество смайликов в некоторых публикациях немного не соответствует статусу государственного деятеля, равно как и то обстоятельство, что он ведет себя как восторженный турист, приехавший в Чечню и отовсюду рассылающий селфи. Однако тому виной, по всей вероятности, его возраст. Даже после десяти лет на государственной службе в свои сорок он еще считается молодым для этого поста.

Однако все далеко не так, как кажется на первый, поверхностный, взгляд. Кадыров, когда-то воевавший против федеральных сил, а затем, вслед за своим отцом, к ним перешедший, став президентом Чеченской республики в составе Российской Федерации, почувствовал себя полным хозяином Чечни. Для поддержания и укрепления своей власти он создал свою гвардию, которая, по словам правозащитников, не всегда считается с законами России. Некоторые говорят о похищениях и допросах, но это всего лишь слухи.

Нас обгоняет белый Hyundai Land Cruiser с инициалами КРА вместо номеров. «Они расшифровываются как Кадыров Рамзан Ахматович. Так, чтобы всем сразу было понятно, что водитель является приближенным семьи властителей», – объясняет Мурад.

Мы останавливаемся у обнесенного забором дома с огромным двором. Деревянный обеденный стол на кухне ломится от всевозможных яств. «Это мой двоюродный брат», – объявляет Мурад при виде вышедшего нам навстречу высокого мужчины в темно-синем костюме. Чеченское приветствие представляет собой своего рода полуобъятие – здоровающиеся касаются друг друга предплечьями, как если бы у них были мокрые руки. Эта форма приветствий распространена между обоими полами, так что уже на второй день я нарушаю правила и прикасаюсь к женщине. Меня угощают куриными бедрышками, пельменями, фрикадельками и овощным салатом, столы уставлены горами фруктов, сладкой выпечки и шоколадных батончиков.

Еще один родственник по имени Тимур, одетый в сиреневую шапочку и голубую рубашку, в восторге от страны, откуда я родом. «Немцы сделали для нас больше, чем саудовцы или любой другой мусульманский народ». Он намекает на чеченских беженцев, получивших убежище. «И потом, у вас такая классная футбольная команда! Месси! Кроос! Клозе!» Справедливо, по крайней мере, в отношении двоих. «У нас тут шутят так: гораздо лучше было бы, если немцы выиграли бы Вторую мировую, тогда бы мы все сейчас катались на «Мерседесах»!» Угадайте, кому сейчас не смешно.

На прощание все гости получают в подарок носовые платки – таков обычай. Под вечер у меня набирается внушительная коллекция продуктов с рынка в пластиковых пакетиках производства таких марок, как Pier Karting, FC Вarcelona Pfoducto Oficial или Charles Jourdan Paris. Теперь я знаю одно слово по-чеченски, barkalla – это спасибо.