Текст книги "Осторожно, Россия!"

На границе с Ингушетией Мурад рассказывает об одном из боев. «Гражданские взяли машины и попытались уехать. Но русские собрали их здесь, выстроили рядами и затем разбомбили. Никто не выжил». А что сейчас? Чистота, ровный асфальт и пограничные посты из красного кирпича с портретами Путина, охраняемые скучающими пограничниками.

В Ингушетии пейзаж становится зеленее, дороги – хуже, а портреты правителей и вовсе исчезают. Мы едем по холмистой местности, которая вполне могла бы находиться где-нибудь в Нижней Баварии, если бы не полумесяцы над храмами и ржавеющие остовы промышленных предприятий, попадающиеся на каждом шагу.

Внезапно отец Мурада начинает браниться. «Ему не нравится, как я вожу, он считает, я слишком медленно еду», – поясняет виновник, который на деле же отчаянно жмет на газ, чем объясняется наличие на крыше его автомобиля пикающего антирадара. Я замечаю, как Мурад меняется в разных ситуациях: по паспорту ему 37, когда он смеется – 27, а когда его чихвостит отец, не больше 17.

В родном селении родителей Мурада мы задерживаемся надолго, знакомимся с его мамой, сестрами, тетками, дядьями, племянниками и племянницами и обходим всю главную улицу, навещая соседей.

Нас везде встречают нарядные люди с накрытыми столами и теплыми словами. На пороге одного из домов женщина приветствует меня на беглом немецком: она несколько лет учила его в университете, но до сих пор так ни разу и не поговорила с настоящим немцем. Через три дома отсюда одна тетенька с золотыми зубами предлагает мне остаться у них в деревне, а уж она позаботится о том, чтобы быстро подобрать мне хорошую девушку в жены. В саду напротив слышны выстрелы: это друг семьи вытащил из кармана свой пистолет Макарова и выпускает боевые патроны в воздух. Раздается восемь оглушительных выстрелов прежде, чем пустеет магазин.

«Он полицейский, ему можно» – объясняет Мурад. Полицейский приглашает нас в дом и подает мне пистолет. У меня не всегда получается ловко обращаться с предметами, вот и сейчас я, похоже, держу дуло не совсем под правильным углом к земле. Владелец пистолета делает шаг назад, бросая мне: «Эй, аккуратней!»

Истина #3:

Не такие уж они суровые, эти северные кавказцы.

Мы отвозим домой отца Мурада и во второй половине дня отправляемся обратно, по дороге заехав, пожалуй, в самую маленькую республиканскую столицу на свете. Речь о Магасе, «Городе Солнца», где живет всего 2500 человек. Здесь есть главная улица с дворцом, постройкой в виде старинной сторожевой башни и огромным мемориалом вокруг. Все это – отсылка как к Великой Отечественной войне, так и к депортации населения Ингушетии в период с 1944-го по 1957 год. Сталин обвинил местное население в том, что они планируют восстания и намерены сотрудничать с оккупантами из вермахта. За считаные дни 450 000 ингушей и чеченцев вывезли на поездах в северную часть Казахстана. Десятки тысяч умерли по дороге. Сейчас ведется большой спор о том, насколько справедливыми были эти обвинения, жестокость, которую на себе испытали депортированные, неоспорима. Неудивительно, что вследствие этого кавказские республики стали прохладно относиться к Москве. «Мы вам не юг России, а север Кавказа!» – Мурад придает этому большое значение.

На следующий день нас с Мурадом останавливают на главной улице при въезде в Грозный, и он чуть не лишается машины из-за разворота через сплошную. Патрульный просит показать документы и спрашивает, почему это у машины тонированы задние стекла. Такое в Чечне дозволяется лишь тем, кто принадлежит к верхушке. Остальным полагается штраф – конфискация дорожно-транспортного средства. Впрочем, это поправимо при помощи кругленькой суммы, однако сопутствующие бюрократические процедуры могут длиться недели и даже месяцы. Российские гаишники славятся своей коммерческой жилкой. Меня удивляет Мурад: он спокойно и уверенно, несмотря на невеселые перспективы, ведет разговор с полицейским.

Диалог через окно автомобиля заканчивается тем, что нас отпускают. «Как тебе удалось?» – спрашиваю я Мурада.

«Я ему объяснил, что это машина моего отца, который родом из Ингушетии, где нет такого правила про тонированные стекла. А еще я добавил, что показываю страну туристу. И он такой: «Тогда все в порядке, проезжайте».

Уже будучи под Грозным, мы делаем остановку в городе Аргун, где располагается гигантская мечеть «Сердце матери», построенная в современном стиле на перекрестке с круговым движением, она напоминает корабль инопланетян с золотыми полосками и четырьмя минаретами. Одетый во все черное смотритель, назвавшийся Харби, радостно приветствует меня. «Я люблю Германию – точность, порядок, прекрасный язык». Его самого друзья зовут немцем, потому что он очень аккуратный. Пока я стою внутри и разглядываю люстру размером с легковую машину, со стороны входа доносится музыка. Причем такая, которую никак не ожидаешь услышать в мечети: «Что мы будем пить семь дней подряд»[7]7
  «Was wollen wir trinken sieben Tage lang?» – бретонская народная песня о сидре, перепетая на немецком нидерландской группой Bots. – Прим. пер.


[Закрыть] – раздается из динамиков телефона Харби. Похоже, достопочтенному господину невдомек, о чем поется в этой песне. Алкоголь в Чечне под строгим запретом. Удивительнее всего было наблюдать отсутствие алкоголя на всех приветственных застольях.

«Зачем Москве тратить столько денег на Чечню?» – спрашиваю я Мурада по возвращении домой.

Он ненадолго задумывается, разливая черный чай. Таким образом Путин хочет продемонстрировать остальным «проблемным» регионам России: будете с нами сотрудничать, только выиграете от этого…

«Тогда это что-то вроде компенсации за потери в войне?»

«Каждый, кто лишился дома, получил деньги. Почти каждый. Мне, например, не дали, хотя мой дом и был разрушен».

После этого мы меняем тему. Чувствуется, что ему не очень хочется разговаривать о войне.

На диком Кавказе

Махачкала

Население: 572 000 чел.

Северо-Кавказский федеральный округ

Первым рубежом на дальнейшем пути становится автовокзал, самое пыльное место во всем Грозном. Разодетые женщины на высоких каблуках и с дорогими сумочками спешат кто куда, продавцы билетов выкрикивают названия рейсов. Царит суматоха, везде одна суета и грязь, такое ощущение, что вышел из кинопарка «Бабельсберг»[8]8
  Расположен в Потсдаме на территории знаменитой киностудии. – Прим. пер.


[Закрыть] прямо на турецкий рынок.

Второго рубежа мы достигаем два часа спустя на границе с Республикой Дагестан. Я понимаю это по тому, что водитель автобуса отстегивает ремень безопасности и поддает газу, хотя дорога становится ощутимо хуже. Мы едем по плоской местности, мимо подсолнечных полей, и уже совсем скоро нам встречаются гораздо более компактные, старенькие машины, а населенные пункты теряют ухоженный вид. От Грозного до Махачкалы каких-то 165 километров, но ощущение такое, будто они находятся на разных планетах и разделяют их несколько десятилетий.

Республика Дагестан, численность населения которой составляет 3 млн человек, расположена на берегу Каспийского моря и печально известна как рассадник терроризма – во всей стране не найдется более опасного региона. Иначе этот гористый край имел бы все шансы стать излюбленным туристическим направлением среди европейцев.

«В Дагестане больше любопытных обычаев, чем в остальных республиках вместе взятых», – убежден Игорь, журналист и экскурсовод из Москвы, который долгое время сотрудничал с российской версией журнала National Geographic. Он носит очки в прямоугольной оправе, за стеклами которых поблескивают живые глаза неугомонного искателя приключений, открытого миру, который интересуется происходящим в нем и едва ли может усидеть на одном месте. На его розоватом лице борода прикрывает лишь подбородок, а футболка с логотипом Вильнюсского университета и плотное туловище выдают в нем человека, который предпочитает знания силовым упражнениям. Три года назад Игорь приехал в Махачкалу, чтобы работать над книгой о местных художественных промыслах и культурных традициях.

Мы сидим в отделанном деревянными панелями зале в глубине ресторана «Хуторок», внутри темно, уютно, как в норе у хоббита, и пахнет пивом и маслом для жарки. Перед нами разложены сосиски, сушеная рыба и наваристый говяжий бульон. Ко всему этому в изобилии подается чесночный соус, разве только не к урбечу, сладкой ароматной пасте, в которой уже и так достаточно вкусностей вроде семян льна, пшеницы, миндаля и меда. «Лучшее кавказское блюдо. В Москве урбеч продают тоннами – и уже совершенно за другие деньги», – рассказывает Игорь. Встретиться с ним мне посоветовал один знакомый фотограф, на случай, если мне захочется послушать необыкновенные истории. «Тебе обязательно нужно проехать по окрестным деревням. В селе Кубачи, например, живут лучшие мастера по металлу, в селе Балхар создают удивительные керамические изделия. А если хочешь увидеть что-то по-настоящему странное, поезжай в Шукты – там один олигарх задумал построить для жителей родной деревни новые дома за миллионы долларов, но так и не довел дело до конца. Нереальное зрелище». Но на этом он прерывает свою рубрику «советы путешественникам». Официант приносит полную тарелку дымящихся хинкали с начинкой из рубленой говядины, и Игорь переходит на другую тему. Я обращаю внимание на то, что по-русски «Кавказ» звучит как «Кафкас».

«Кавказский регион немного похож на Японию. То же поверхностное дружелюбие, – говорит он. – Но как только начинаешь чего-то разнюхивать в поисках тайн, нужно быть аккуратнее. Мне тут каждые три дня угрожают». Его новая задумка: репортажи об острове в Каспийском море, где живут самые настоящие пираты, и о браконьерах, которые нелегально ловят осетров и наживаются на продаже мяса рыбы и икры. Как-то он подумывал написать и о борделях в Грозном или о барах «с невообразимо широким выбором напитков, где цены всего на 15 % выше, чем в Москве». Однако он не уверен, что сможет протолкнуть куда-то эти материалы.

Я замечаю, что его только заводят опасности, с которыми связана его работа. Чем выше риск, тем интересней выйдет история. Причем трудности поджидают не только во время сбора информации, но и в обычной жизни. Для далеких от журналистской деятельности людей на Северном Кавказе велик риск погибнуть в аварии. Или уже после того, как ДТП произошло: «Как-то ночью в прошлом году в Северной Осетии меня сбила машина. У меня была сломана рука, шла кровь. Водитель вышел из машины и закричал: «Извини! Я отвезу тебя в больницу, денег дам». Игорь берет кусочек сушеной рыбы. «Для здоровья полезнее всего макать ее в бульон», – объясняет он и демонстрирует сказанное. Мне нравится то, как он чередует рассказы о своих путешествиях с гастрономическими тонкостями. «Короче, я сел к нему в машину, и он рванул, но не в город, а в обратном направлении. Мне это показалось странным, я спросил, куда мы едем. Он ответил: «Доверься мне, я отвезу тебя в больницу, но я забыл дома очки и почти ничего не вижу, поэтому мы сначала заедем ко мне домой, а потом я доставлю тебя в приемный покой». Тут я сообразил, что он, вероятно, принял дозу и сейчас в абсолютном неадеквате».

Игорь – непревзойденный рассказчик. Он так изображает голосом водителя, что у меня мурашки бегут по коже. «Бери еще соуса. Сначала я тоже осторожничал, но здесь все поедают килограммы чеснока, и ничего».

Он продолжает свой рассказ: «А потом тот парень начал мне угрожать. Дескать, убью и в лесу закопаю. А я ему на это: «Слушай, я не просто так здесь, я журналист из Москвы. Меня будут искать и выйдут на тебя». Это ожидаемо на него подействовало, он высадил меня непонятно где на темной улице и умчался прочь. Вкусные сосиски, правда?»

«Да, неплохие, – говорю я. – Но с урбечем ничто не может сравниться. А чего это он вдруг захотел тебя убить?»

«Он был под наркотой и испугался, что его посадят после того, как он доставит меня в больницу. Если кто-то в таком состоянии становится виновником дорожно-транспортного происшествия, не стоит ждать от полиции ничего хорошего».

«А как ты из леса выбрался?»

«Это было как в фильме ужасов: я стою весь в крови на обочине. И тут как раз ехал автобус, битком набитый симпатичными девушками, водитель остановился и подбросил меня до больницы. Через два месяца рука зажила. Здесь случаются невероятные вещи, как на Диком Западе. Хочешь еще чесночку?»

После ужина Игорь предлагает потанцевать. Мы ловим такси и едем в центр, водитель останавливается перед неприметным девятиэтажным офисным зданием на улице Имама Шамиля. Вывески снаружи гласят, что здесь находится салон Beauty Spy Daisy и Happy sauna, но нет никаких признаков клуба. Само заведение хорошо запрятано, лестница ведет в подвал, и только когда мы открываем железную дверь, становится слышна музыка. «Сюда приходят только те, с кем лично знаком владелец», – говорит Игорь.

Он заходит в мрачного вида помещение размером примерно с половину теннисного корта, где также есть бар. По краям стоят черные столы и обтянутые кожей кресла, в центре располагается танцпол. Из двух бесформенных колонок доносятся звуки сентиментальных песенок на испанском в ритме румбы, а иногда кто-то из посетителей берет микрофон и начинает петь. В интерьере зала преобладают сиреневые оттенки, отсутствие окон компенсируется наличием на одной из стен четырех черно-белых картин с дорожными пейзажами, безрадостность которых заставляет вспомнить о роуд-муви Джима Джармуша. Стоит запах духов, спирта и табака, зал для курящих тут же, рядом. Мы пожимаем руки владельцу клуба, широкоплечему мужчине в рубашке поло и строгих брюках. Он поразительно похож на Эла Банди[9]9
  Персонаж американского ситкома «Женаты… с детьми», русский аналог – Гена Букин из сериала «Счастливы вместе». – Прим. пер.


[Закрыть], однако в отличие от него начисто лишен наивности и производит впечатление скорее мафиози, а не комедийного актера.

Игорь лишь подтверждает мои выводы, рассказывая следующее: «С ним шутки плохи. Однажды его избили на улице. Так он сходил домой, переоделся, потому что не хотел пачкать костюм, нашел одного из обидчиков и застрелил его». Я решаю не испытывать судьбу и не шутить с ним зазря.

Затем я знакомлюсь с предпринимателем, которому около семидесяти, у него золотые зубы и загипсованная рука, и от него разит перегаром. Он читает мне «Лорелею» Генриха Гейне: «Не знаю, о чем я тоскую, покоя душе моей нет» и при этом очень трогательно смотрит грустным взглядом вдаль. Он приглашает меня выпить с ним стопку коньяку, а потом тащит меня на танцпол.

В том же зале среди гостей были замечены университетский профессор, оперный певец и председатель ассоциации философов. Разумеется, Игорь знает каждого из них. Как выясняется, в этом мрачном подвале собирается городская интеллигенция. Это как-то не укладывается у меня в голове, но, вероятно, другого места для встреч просто нет.

Мои земляки

В Махачкале я останавливаюсь у Рената, тридцатисемилетнего IT-специалиста, который три месяца назад получил водительские права. Он радуется возможности сесть за руль своей Lada Granta, когда на следующий день мы отправляемся кататься по окрестным деревням. Сначала мы минуем канал имени Октябрьской Революции, от которого прилично попахивает, – все из-за горы мусора на берегу. «Мы летаем в космос, гордимся своим лучшим на свете балетом, а с отходами управиться не можем, – сокрушается Ренат. – Это так по-русски: все на это жалуются, а через секунду выбрасывают свой мусор в ту же кучу».

Махачкала застроена хаотично: закусочные с шаурмой и палатки с квасом соседствуют здесь с салонами свадебных платьев и мечетями, плакаты пестрят рекламой. Всего пара метров отделяет унылые советские блочные дома от прибрежного веселья – прямо у Каспийского моря играют в волейбол, устраивают пикники, купаются и занимаются спортом. По официальным данным, численность населения города составляет 600 000 жителей, однако неофициально здесь проживают чуть ли не вдвое больше людей, сдается мне, им тут слегка потеряли счет.

Мы едем на юг, и пейзаж сначала изобилует деревьями, а затем становится гористым. На обочине мы замечаем полицейских. «Блин, точно остановят, – говорит Ренат. – И день будет потерян. Они захотят увидеть все документы, расспросят, к кому мы едем и куда. И не поверят нам, что бы мы ни рассказали. Просто, чтобы придраться». Но нас не останавливают.

У Рената черные волосы с проседью, карие глаза и смуглая кожа. Три года он провел в приюте для беженцев в Лангельфельде, где жил в старом армейском бараке. Во время чеченской войны много дагестанцев бежали в Германию. «Немецкому меня научили свидетели Иеговы, они были очень терпеливы. А еще я слушал радио WDR4, там крутили песни с простыми текстами типа «Ich hab’ mein Herz in Heidelberg verloren»[10]10
  «Свое сердце я потерял в Гейдельберге» – песня, написанная в 1925 году Фредом Раймундом, стала такой популярной, что многие воспринимают ее как народную. (нем.) – Прим. ред.


[Закрыть]. Очень прагматичный человек. И такие приятные у него остались впечатления от Германии! О фитнес-прогулках вокруг озера, о девушках au-Pair с языковых курсов, о корректности чиновников, о свободе от семейных порядков. «Родители в Дагестане пытаются тебя контролировать до самой смерти. Они боятся вот так просто отпустить детей, даже когда тем исполнилось 50–60 лет».

Ренат иногда переходит на крайне любопытную смесь английского с немецким. «Мои земляки эксплэйнд ту ми вот ту сэй, и ви придумали бэд ситуэйшн», – вспоминает он свою подготовку к разговору с сотрудниками, занимающимися вопросами распределения беженцев. «Бат ай хэд зэ неприятное ощущение ай ду самфинг неправильно, энд ай финк зей это заметили». Из-за недостаточно веских оснований предоставления убежища его выслали из страны. «Я был ужасно наивным. Если бы тогда был Интернет, я бы все сделал правильно. Сначала бы выучил немецкий, а потом попытался бы получить образование».

Оставив надежду на новую жизнь в Европе, теперь он надеется на то, что напряженные отношения с Москвой ничем не обернутся. «Сейчас все внимание направлено на Украину, и нам это выгодно, мы больше не враги номер один». А вот пять-шесть лет назад ситуация была куда хуже – в любом преступлении, в котором был замешан выходец с Кавказа, подозревали подоплеку или намеренно придавали этому политический характер. «В декабре 2010-го я был в Москве, когда почти 6000 человек вышли на Манежную площадь, и их потом разгоняли силой. Я стоял неподалеку, и меня начали толкать какие-то мужики». Демонстрация началась после убийства москвича-болельщика «Спартака». Его застрелили в драке. При этом виновника-кавказца к ответственности так и не привлекли, по слухам, он дал полиции взятку.

Этот инцидент повлек за собой цепную реакцию, достигшую пика 11 декабря на митинге в память об убитом, в котором приняли участие другие фанаты и различные националистические группировки. Обстановка все больше накалялась, и в какой-то момент собравшиеся начали без разбора нападать на прохожих неславянской наружности. «В Москве вообще непросто с такой внешностью, как у меня», – сухо замечает Ренат.

ДОМОСТРОЙ – DOMOSTROJ [D]

Памятник древнерусской литературы XVI века, состоящий из 64 глав, сборник правил поведения порядочного человека. Здесь упоминается и о богобоязненности, и о покорности царю, но большинство правил касается все же семейных взаимоотношений. Современному читателю сборник послужит скорее источником шуток, чем практическим руководством, так как многое из описанного устарело. Там написано, например: «Наказывай сына своего в юности его, и упокоит тебя в старости твоей, и придаст красоту душе твоей» или: «Пьяный мужчина – дурно, а женщина пьяная в миру и вовсе не пригоже».

Мы едем по гравийной дороге меж отвесных скал, которые возвышаются на лугах и напоминают огромные рыбьи плавники. По обеим сторонам дороги растут цветы, напоминающие яркую посыпку, в воздухе витает аромат цитрусовых, тогда как влажная почва воняет коровьим дерьмом. Крупный орел нарезает круги в вышине над нашими головами. Ренат выжимает из машины максимум и гонит свою Lada вперед через лужи грязи, лавируя между валунами. Каждый новый поворот мы встречаем как последний – в машине нет полного привода. Как раз перед тем как пропадает связь, звонит Игорь: он договорился через своих знакомых, чтобы нас встретили на месте.

Мы добираемся до Балхара к вечеру. Горная деревня может похвастаться потрясающим расположением прямо на склоне горы и колоритными старичками в шляпах, которые сидят на лавочке, украшая собой главную площадь. Крошечные, согнутые в три погибели старушки возвращаются с полей с плетеными корзинами, до краев наполненными чайными листьями. На каменных стенах домов коровьи лепешки, от которых еще исходит запах, – их засушивают, чтобы потом использовать на растопку. Вокруг бродят ослики, куры и кошки, и муэдзин созывает всех на молитву. Мне все это кажется очаровательным, Ренат же впечатлен куда меньше. «Никак не пойму, почему люди в наше время продолжают жить в таких захолустных местах», – говорит он. Местные принадлежат к народу под названием «лакцы» и славятся своими ремесленными талантами и вековыми традициями в изготовлении керамики.

Нас приветствует мужчина в клетчатой рубашке по имени Абакан, на вид ему около шестидесяти. «Игорь предупредил о вашем приезде», – говорит он и ведет нас в мастерскую. На полу там стоит так много глиняных коз и коней, что их хватило бы на то, чтобы обставить могилу фараона средних размеров, поодаль сидят две женщины и изготавливают на вращающемся кругу кувшинчики.

«Мы продаем наши товары на городских рынках, выручки от них гораздо больше, чем от земледелия», – объясняет Абакан.

Вскоре собираются тучи, начинает накрапывать дождь. Мы решаем, что будет лучше как можно скорее пуститься в обратный путь, прежде чем дорогу окончательно развезет. Как только у меня снова ловит связь, приходит сообщение со штормовым предупреждением, которое автоматически рассылается на все телефоны в округе: «Внимание! В горах Дагестана ожидается дождь, гроза, ветер до 18 м/с».

Через час, впрочем, мы все-таки делаем остановку в Шуктах, отдаленной деревне на фоне умопомрачительного горного пейзажа. Лужайки у подножия гор кажутся бархатными и такими аккуратными, будто за ними ухаживает футбольный агроном. Раздражают только две вещи: первая – это масляный портрет Сталина, установленный на памятнике 83 шуктинцам, погибшим на войне, выглядит это так, будто мы вернулись в прошлое. (По необъяснимой причине на лоб тирана слетается куча мух.) Вторая раздражающая деталь – целая вереница трехэтажных коттеджей, у 90 % которых нет ни окон ни дверей, выглядит это все так, будто на этом месте стройка еще продолжается.

Местный предприниматель и большой фантазер по имени Магомед Чартаев некогда внедрил в Шуктах новую экономическую модель управления хозяйством, согласно которой каждый колхозник получал прибыль с единицы выпущенной продукции. Таким образом, по производительности его колхоз намного обошел все остальные, и образцово-показательная деревня, где был проведен социалистический эксперимент, прославилась на весь Советский Союз. Позднее Чартаев разбогател и решил построить в родной деревне 200 домов. Еще немного, и эта горная деревушка стала бы самой элитной во всей стране. Но незадолго до окончания строительства Чартаев умер, а его сыновья не захотели больше вкладывать средства, так что сейчас большинство домов просто стоят пустыми.

Вечером, по возвращении в Махачкалу, мы заходим в бар с немецким названием «Хенде-хох», которое знакомо каждому россиянину по военным фильмам. Сообразно названию, на вывеске изображен пулемет. Умный человек, взглянув на все это, сразу бы почувствовал, что идти в такое место – не лучшая идея. Меня же, напротив, тянет именно туда.

В баре нас встречает Катя, подруга Рената, пергидрольная блондинка из Москвы, которая разговаривает на безупречном американском английском. Год назад Катя путешествовала как каучсерфер и остановилась у Рената, с тех пор они неразлучны.

Внутри много народу, пахнет пивом, табаком и мужским потом, над стойкой у входа развешена сушеная рыба. На стене едва ли найдется пустое место – все завешано украшениями типа футбольных вымпелов, фотографий танцовщиц самбы на карнавале в Рио и распечатанных на цветном принтере статей из «Википедии» о ФК «Барселона». По небольшому телевизору идет трансляция финального матча Евро-2016 между Францией и Португалией. Осмотревшись, я замечаю, что почти все посетители – плечистые мужики под 1,70, и они будто бы сговорились сегодня сидеть за столами в одинаковой вальяжной позе с широко расставленными ногами. Может, они обсуждают между собой, кто кого намедни завалил, но это, конечно, только мои домыслы.

Нам наливают водянистое пиво «Порт Петровск», но поесть не предлагают. «У нас сейчас много заказов, картошка фри будет готова только через полчаса», – говорит официантка, бейджик на груди которой гласит, что ее зовут Ума. На экране позади нее плачет Роналду, который из-за поврежденного колена вынужден покинуть поле. Вскоре после этого похожим образом, что и португальского нападающего, группа мужиков выносит наружу своего шатающегося приятеля, вот только дело тут уже совсем не в колене.

Через 45 минут нам наконец приносят еду. Это время, судя по всему, было потрачено на то, чтобы закинуть картошку в банку с солью, а затем зажарить ее на дешевом масле. Катя пытается обернуть наш ужин к лучшему, промокнув каждый истекающий маслом кусочек картошки бумажной салфеткой, впрочем, вкуса это им не прибавляет. Непомерно соленые здесь и крекеры с хреном, и кусочки копченой воблы, которые ужасно прилипают к зубам. Я лезу в «Википедию» проверить, что бывает от передозировки соли, но волноваться вроде как не о чем.

Истина #4:

Смертельная доза поваренной соли для взрослого человека составляет около 10 столовых ложек в чистом виде. Вероятность того, что это количество будет поглощено неумышленно, крайне мала.

После такого вечера, полного разочарований, остается неприятный осадок, Португалия выигрывает со счетом 1:0, и мы единодушно решаем, что ноги нашей больше не будет в «Хенде-хох».