Текст книги "Цепная реакция"

Симона Элкелес
Цепная реакция

Оригинальное название: Chain Reaction

This edition published by arrangement with c/o Nelson Literary Agency, LLC.

Copyright © 2011 by Simone Elkeles

© ООО «Клевер-Медиа-Групп», 2017

* * *

Моему агенту, Кристин Нельсон, и моему редактору, Эмили Истон, за веру в меня и бесконечную поддержку

1

ЛУИС

БЫТЬ САМЫМ МЛАДШИМ из трех сыновей – в этом определенно есть преимущества. Я наблюдал за неприятностями, в которые умудрялись угодить мои братья, пока учились в школе, и не собирался следовать их примеру. До сих пор мне это удавалось. Я не ввязывался в драки и с одиннадцати лет знал, кем хочу быть, когда вырасту. В mi familia[1]1
  Моя семья. – Здесь и далее, помимо отмеченных особо, примечания переводчика с испанского.


[Закрыть] я считаюсь «хорошим мальчиком», таким, который просто не может облажаться.

О том, что на самом деле я спятивший непокорный адреналинщик, знают только мои друзья. Я просто не могу быть другим – я же Фуэнтес, непокорность давно и надежно проросла в моих генах. Хороший мальчик, которого мои родные видят перед собой, далеко не всегда такой уж хороший на самом деле, но я собираюсь так играть и дальше. Я поклялся не отклоняться от цели, которую себе поставил – поступить в колледж, чтобы изучать аэронавтику, – но время от времени мне нужно рисковать, рисковать физически, чтобы зарядиться адреналином, которого в обычной жизни мне не хватает.

Поэтому сейчас я вместе с четырьмя друзьями стою у подножия высокой скалы в Боулдерском каньоне. Джек Рейерсон приносит снаряжение, но у меня не хватает терпения, чтобы надеть его. Вместо этого я хватаюсь за веревку, прицепляю ее карабин к поясному ремню – когда заберусь наверх, закреплю ее там, чтобы остальные тоже поднялись.

– Без снаряги лезть опасно, Луис, – говорит Брук. – Но тебе ведь это известно, да?

– Ага, – беспечно отзываюсь я и начинаю одиночное восхождение на скалу. Это не первая моя «одиночка» в Боулдерском каньоне, и я достаточно тренировался, чтобы соображать, какого черта вытворяю. Конечно, в этом есть риск, но его легко просчитать.

– Ты спятил, Луис! – орет снизу Джейми Блумфилд. Я не обращаю внимания и лезу дальше. – Если сорвешься – погибнешь!

– Просто хочу, чтобы все здесь присутствующие были в курсе: я не стану нести ответственность, если ты переломаешь себе все кости, – говорит Джек. – Надо было заставить тебя подписать отказ от претензий.

От отца-адвоката он унаследовал раздражающую привычку в ответ на все наши выходки заявлять, что он, дескать, не станет нести за нас ответственность.

Я не говорю им, что лезть на скалу без страховки – значит получить мощный выброс адреналина. Это заставляет меня искать все более рискованные занятия. Джейми и так зовет меня адреналинщиком – с тех пор как я на прошлых зимних каникулах сиганул на сноуборде по черной дорожке[2]2
  Черная дорожка – в горнолыжном спорте сложность дорожки для спуска обозначается цветом. Черный – высочайший уровень сложности.


[Закрыть] Вейла[3]3
  Вейл – горнолыжный курорт в штате Колорадо.


[Закрыть]. Я уж не стал ей говорить, что и флирт с девчонкой, которую я встретил в вестибюле, тоже выплеснул немало адреналина в кровь. Неужели я в самом деле подсел на риск?

На полпути к вершине цепляюсь правой рукой за небольшой выступ над головой, а ногой прочно встаю в выемку среди камней. В таком устойчивом положении рискую глянуть вниз – проверить, как высоко забрался, – и вижу, куда именно упаду, если вдруг сорвусь.

– Не смотри вниз! – паникует Джек. – Голова закружится, и навернешься!

– И погибнешь! – добавляет Джейми.

Dios mio[4]4
  Господи боже.


[Закрыть]. Моим друзьям серьезно нужно остыть. Хотя им, бледнолицым, и не понять, каково это – воспитываться в мексиканской семье среди мальчишек, привыкших жить на грани и вечно бросать кому-нибудь вызов. И пусть меня считают единственным из Фуэнтесов, кто достаточно умен, чтобы не рисковать понапрасну, все равно только под адреналином я чувствую себя живым.

До вершины остается несколько метров. Останавливаюсь, смотрю в горизонт – гляжу на пейзаж, разворачивающийся внизу, с высоты птичьего полета. Это охренеть как круто. Раньше я жил в Иллинойсе, где все плоское, как блин, за исключением небоскребов. Горы Колорадо заставляют меня ценить природу. Ветер в спину, солнце в лицо – я чувствую себя совершенно неуязвимым.

Тянусь левой рукой и вцепляюсь пальцами в край расщелины в камне, примерно в трех метрах от вершины. Почти добрался. Осматриваю скалу в поисках места, куда поставить ногу, и чувствую, как что-то острое прокалывает кожу на руке. Черт. Вот гадство. Меня кто-то укусил.

Инстинктивно переношу вес на ноги, отпускаю руку и разглядываю ладонь. Две маленькие точки-отметины на тыльной стороне, и из них идет кровь.

– Хватит чесать яйца, а то мы и до заката не управимся, Луис! – кричит снизу Эли Мориц.

– Терпеть не могу приносить плохие вести, ребята, – кричу я в ответ, глядя, как из-за камня надо мной высовывается змеиная голова и тут же прячется обратно, – но меня только что укусила змея.

Я не успел толком рассмотреть ползучую гадину и не смог понять, ядовитая она или нет. Твою ж мать… Гляжу вниз, на друзей, – и сразу начинает кружиться голова. Это в мои планы не входило. Сердце ускоряет бег, я крепко зажмуриваюсь, надеясь, что это остановит головокружение.

– Ни фига себе! – кричит Эли. – Гремучая?

– Понятия не имею.

– Как она выглядела? – допытывается Джейми. – С полосками?

– Я видел только самый кончик ее головы и возвращаться, чтобы разглядеть поближе, как-то не планирую, – отвечаю я ей, а сам пытаюсь решить, подниматься ли дальше, раз уж осталось всего пара метров, или искать пути отхода.

С цифрами я на «ты», поэтому сразу же принимаюсь просчитывать шансы выжить в сложившейся ситуации. Руке явно больно, но она слушается. А если меня накачали ядом, то я уже должен был бы чувствовать онемение.

– Вот, я же знал, что не стоит Луису подниматься в одиночку и без снаряги! – доносятся до меня сетования Джека. – Я знал! Никто меня не послушал, а теперь он застрял там, наверху, а яд, наверное, уже растекается по его телу.

– Умолкни на фиг, Джек! – ору я. – У змей, дьявол бы их побрал, нет ног, так как я мог узнать, что она прячется на этой чертовой скале в трех метрах от вершины?

– А ты вообще там как, нормально себя чувствуешь? – спрашивает Брук.

– Брук, мою кожу только что проколола зубами змея, – отвечаю я, медленно сползая вниз. Может, у меня разыгралось воображение, но рука, кажется, начинает неметь. – Конечно же я чувствую себя ненормально.

– Бегом к врачам за противоядием! – командует Джек остальным. Но чтобы отыскать противоядие, нужно вести машину. А прав ни у кого из нас нет. Иными словами, мы влипли. Хотя на самом деле единственный, кто тут влип, – это я.

От всех этих разговоров про противоядие и гремучих змей у меня путаются мысли и начинается паника.

Сначала скользит нога. Потом рука, та, что не укушена, резко начинает потеть, и я срываюсь. Скольжу вниз по скале, слыша испуганные ахи и крики друзей, и пытаюсь ухватиться хоть за что-нибудь, найти хоть какую-то точку опоры. Бесполезно.

И прежде чем шмякнуться на землю, успеваю подумать только об одном: «Я не готов к смерти».

2

НИККИ

– Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, Марко.

Ну вот, я это сказала. И не смогла посмотреть в глубокие темные глаза моего парня, когда эти слова плавно слетели с губ, потому что меня что-то сдерживает и сейчас. Я думала, будет легче произнести «я люблю тебя», чем «я, кажется, беременна». Подло, конечно, не встречаться с ним взглядом, когда такое говоришь, но и сами по себе эти три слова – серьезный поступок. Я чувствую себя уязвимее, чем когда-либо. А я ненавижу быть уязвимой.

Медленно выдыхаю, набираюсь храбрости, чтобы поднять глаза на моего парня, с которым встречаюсь вот уже год. С ним мы вместе лишились девственности – месяц назад, когда его родители уехали в Мексику в гости к бабушке.

Не могу даже думать об этом сейчас, когда сосредотачиваюсь на нем. «Ладно, я сказала, что люблю тебя. Теперь твоя очередь сказать мне – помнишь, как в тот раз, когда мы впервые занимались любовью и ты шептал мне эти слова на ухо? Тогда я бы сказала тебе, что у меня задержка и что я испугана. А ты бы сказал мне, что все будет в порядке и вместе мы со всем справимся».

А он улыбается. Ну, то есть что-то типа того. Уголок его рта изгибается в усмешке, словно ему весело. Да уж, не веселья я ждала. Я ждала ласки и заботы – признаков того, что правильно поступила, поделившись с ним своим секретом. Я гляжу в сторону озера Мичиган, желая в этот момент оказаться не на улице. Надеюсь, никто из школы тут внезапно не появится. Я охватываю плечи руками. В Иллинойс все еще не пришло тепло, а из-за ветра с озера меня бьет дрожь. Хотя, может, дело в нервах.

– Не надо говорить мне то же самое, если не чувствуешь этого, – произношу я, чтобы разбить тишину. Я лгу, разумеется. На самом деле я жду, чтобы Марко сказал мне то же самое, что и я ему. Мне не хочется слышать признание только в исключительных случаях и когда мы занимаемся любовью. Хочу услышать это именно сейчас.

В первый раз Марко произнес эти слова после сентябрьского школьного бала. Потом – в канун Нового года. И на День Валентина. И на мой день рождения. И я столько ночей провела в одиночестве, лежа и размышляя, как наша с ним любовь будет длиться вечно.

У нас нет общих друзей, потому что мы живем на разных концах Фейерфилда, но это никогда не имело никакого значения. У нас все всегда получалось. После школы мы обычно идем ко мне домой и просто… наслаждаемся обществом друг друга.

А теперь у нас, может быть, будет ребенок. Интересно, как Марко воспримет эту новость?

Сегодня последний наш день в девятом классе, завтра начинаются летние каникулы. Когда я сказала, что нужно поговорить, Марко предложил пойти на пляж.

На самом деле это здорово. Пляж для нас – особенное место. Здесь мы впервые поцеловались прошлым летом. Здесь же на второй неделе учебы он попросил меня стать его девушкой. Здесь же мы лепили в январе снеговиков, когда как-то раз выпало очень много снега. Сюда мы всегда приходим делиться секретами – типа того, когда он рассказал мне, где в городе члены банды прячут оружие, чтобы полиция не застукала их со стволами. Марко всегда знал парней, которые были тесно с этим связаны.

Он отступает от меня, и кожа сразу же покрывается мурашками. И дело не только в ветре – мое тело словно чувствует: происходит что-то не то. Марко приглаживает пятерней иссиня-черные волосы. Потом вздыхает. И еще раз вздыхает.

– Думаю, нам стоит встречаться с другими людьми, – бормочет он.

Изумленно склоняю голову набок. Видимо, я как-то неправильно его поняла.

Девушка, признавшись своему парню в любви, ожидает услышать от него нечто определенное. Навскидку могу назвать сразу несколько возможных фраз, но «нам стоит встречаться с другими людьми» точно не входит в их число.

Я впадаю в ступор. И никак не могу унять дрожь – еще и потому, что все время думаю о том, как носить ребенка, если его отец не на твоей стороне, не поддерживает тебя и не говорит, что все будет хорошо.

– З-з-зачем?

– Ну, ты же всегда говорила, что ни за что не стала бы встречаться с кем-то из банды, а я собираюсь в нее вступить.

– Конечно, я не стану встречаться с членом банды, – цежу я. – Всего пару дней назад ты сказал, что никогда не свяжешь с ней свою жизнь. Прямо перед тем, как мы занялись любовью. Помнишь?

Марко морщится.

– Я много чего болтал, о чем, наверное, не стоило говорить. И не могла бы ты, пожалуйста, не называть это «заниматься любовью»?.. Каждый раз, когда ты так говоришь, я чувствую себя законченным дерьмом.

– И как, по-твоему, мне это называть?

– Секс.

– Просто секс, да?

Он тоскливо закатывает глаза, и мой желудок, клянусь, тут же сжимается в ответ.

– А вот теперь ты нарочно заставляешь меня чувствовать себя дерьмом.

– Не нарочно.

Марко открывает рот, собираясь что-то сказать, но потом, должно быть, обдумывает фразу, потому что так ничего и не говорит.

Гляжу ему в глаза, надеясь, что он сейчас скажет: «Это просто шутка! Конечно, я не променяю тебя на «Мексиканскую кровь»», – но он молчит. Я чувствую, как от моего сердца словно кто-то отщипывает понемногу кусочек за кусочком.

– Просто мы… слишком разные.

– Нет. Вместе мы идеальны. Мы ходим в одну школу, нам потрясающе хорошо вместе… Мы оба мексиканцы.

Он смеется.

– Да ты даже ни слова по-испански не знаешь, Никки. Мои родители и друзья разговаривают о тебе в твоем присутствии, а ты и понятия ни о чем не имеешь. Ты не настоящая мексиканка.

Он издевается надо мной, что ли?

Мои родители, как и все мои предки, родились в Мексике. Их невозможно принять за кого-то другого – только за мексиканцев. Испанский – их родной язык. Родители переехали в США, после того как поженились. Здесь отец поступил в медицинский университет и проходил практику в больнице в Чикаго.

– Банда не сделает тебя бóльшим мексиканцем, чем ты есть, Марко. Не ставь ее выше наших с тобой отношений.

Он пинает песок.

– No hablas pinche español[5]5
  Ты не говоришь на чертовом испанском.


[Закрыть].

– Я не понимаю. Не мог бы ты перевести, пожалуйста?

Марко в отчаянии поднимает руки.

– Это мое мнение. Я так считаю. Если честно, я уже давно тусуюсь с «Кровью».

Как он может такое говорить? Кладу руку на живот – слабый, инстинктивный жест, будто пытаюсь защитить ребенка, который, может быть, растет во мне. Слезы сами собой катятся из глаз. Знаю, что выгляжу убого и жалко, особенно когда по щекам текут потоки, но все, что я думала о нас с Марко, сейчас отражается у меня на лице. Чувствую себя такой одинокой, какой, наверное, и не была никогда в жизни. Еле выговариваю, почти шепчу:

– Не могу в это поверить.

Я должна рассказать ему свою тайну. Вдруг, если Марко узнает, что у него может быть ребенок, это заставит его изменить свое мнение? Но если я не беременна, то всего лишь оттяну этим неизбежное, и все…

– Я просто не хочу, чтобы ты выносила мне мозг с этой «Кровью», – бурчит он. – Все мои друзья уже в ней, я один остался.

Разглядываю свои ногти. Только вчера вечером красила их и нарисовала на каждом красное сердечко. На больших пальцах под сердечками написаны инициалы: М. Д. – Марко Дельгадо. Я думала, ему будет приятно. Теперь-то ясно, что мне это лишь казалось. Быстро прячу большие пальцы в кулаки.

– Прости, – говорит он и гладит меня по плечу, как родители успокаивают обиженного ребенка. – Не плачь. Мы по-прежнему можем быть друзьями… Ну, типа секс по дружбе и все такое.

– Мне не нужен секс по дружбе, Марко. Я хочу быть твоей девушкой. – Кажется, весь мой ленч вознамерился вернуться из желудка обратно.

Что такого дает ему банда, чего не могу дать я?

Руки безвольно опускаются, когда я понимаю, что никак не смогу исправить ситуацию. Он смотрит на меня как-то иначе – словно я всего лишь одна из девчонок в школе, а не героиня его снов или будущая мать его детей.

Марко достает мобильник и смотрит на экран.

– Мм… Насчет сегодняшнего вечера…

– Ты про вечеринку у Малнатти? В честь окончания учебного года?

Это «официально неофициальная» пицца-вечеринка для учеников старшей школы Фейерфилда. Они собирались установить огромный шатер на лужайке у ресторана, пригласить диджея и устроить тусовку с шести до одиннадцати, причем пиццу можно будет есть сколько угодно. После этого большинство студентов собирались продолжать тусить в дальнем конце школьного футбольного поля до тех пор, пока бы не приехала полиция и не разогнала этот шабаш.

– Ага. В общем… э-э… если узнаешь, что кто-то хочет разжиться кое-чем, свистни.

– Ты торгуешь наркотой? – спрашиваю я.

Он пожимает плечами.

– Это деньги.

– Это грязные деньги, Марко. И незаконные. Не делай этого. Тебя сцапают и упекут в тюрьму.

– Мне не нужны твои нудные нравоучения.

Марко снова смотрит в телефон. Ждет от кого-то звонка или эсэмэс? Мне кажется, я за несколько минут потеряла все, что у нас с ним когда-то было.

Слезы, тихо текущие по щекам, яснее ясного говорят, что я совершенно точно не в порядке, но его это, кажется, совсем не волнует. Смахиваю слезинки ладонью, проклиная себя за слабость.

Ну уж нет. Я смогу с этим справиться. Я независимая девушка, и чтобы сообразить, что делать, парень мне не нужен. Теперь очевидно, что это моя проблема и больше ничья. Если я беременна, Марко все поймет, когда увидит, что мой живот раздулся, как воздушный шарик. Он будет знать, что это его ребенок. И если пожелает признать нас и разобраться со своей жизнью, тогда и поговорим.

Поднимаю глаза на Марко и слабо улыбаюсь.

– Я не хочу тебя контролировать. Никогда не желала быть девушкой, которая станет цепляться за парня.

– Но ты так и делала… и сейчас делаешь. Я больше не выдержу.

Краем сознания я понимаю, что в реальности ни о какой моей независимости и речи не идет. Наши отношения определяли мою жизнь, решали, кто я такая, и мне это нравилось. Не могу поверить, что Марко хочет вышвырнуть меня из своей жизни. Бред какой-то.

Ему приходит сообщение, но я не успеваю разглядеть, от кого именно. Он пишет ответ. Спрашивает:

– Сможешь сама до дома добраться? – Пальцы Марко стремительно летают над клавиатурой – от эсэмэс он даже не отвлекается.

– Думаю, да.

– Умница. – Он наклоняется и чмокает меня в щеку. – Мои друзья думали, ты поведешь себя как loco[6]6
  Безумная, сумасшедшая.


[Закрыть]. Думали, врежешь мне или еще что.

А это мысль, кстати. Но нет, я не смогла бы ему врезать, даже если бы захотела.

Прежде чем я успеваю открыть рот, чтобы, растоптав ошметки достоинства, которые у меня еще остались, попросить его вернуться, Марко отворачивается от меня. А потом просто уходит. С глаз долой, но определенно не из сердца вон.

Он променял меня на банду.

Дыхание перехватывает. Гляжу на озеро и понимаю, что мне хочется прыгнуть туда, чтобы уплыть куда подальше и сделать вид, будто всего этого никогда не было. Отчаяние накатывает волнами, как те, что наползают на берег, слизывая с него наши следы, и меня начинает бить неземная дрожь. Валюсь коленями на песок и чувствую, как из глаз снова начинают капать горячие слезы. На этот раз я их не утираю. Я кричу и плачу, вспоминая каждое мгновение, которое мы с Марко провели вместе, и молюсь, что задержка – всего лишь гормональный сбой и на самом деле я не беременна.

Беременность в пятнадцать лет никогда не входила в мои планы.

3

ЛУИС

ВИДАТЬ, МОИМ СЕКРЕТАМ конец. Если бы не эта чертова змея, я бы не сверзился со скалы и mi’amá[7]7
  Моя мать (сокр.).


[Закрыть] не сидела бы в больничной палате, непрерывно обстреливая меня угрожающими взглядами, которые переводились примерно так: «Ну все, у тебя большие проблемы».

В конце концов в венах у меня не оказалось никакого яда. Змеиный зуб угодил в нерв, от этого рука и онемела. Когда я упал, Брук в панике вызвонила своего отца, он приехал, забрал нас всех и отвез меня в больницу. Впрочем, выжить при укусе змеи – легкотня. Постоянно выслушивать лекции mi’amá – вот где настоящая пытка.

Падая со скалы, я здорово ободрал ноги. Но должен быть благодарен, что в конце концов смог ухватиться здоровой рукой за торчащий камень – это смягчило падение, хотя рука оказалась разодрана от запястья до локтя, так что рану всерьез собирались зашивать. Правда, доктор все-таки решил, что порезы не настолько глубокие, и назначил просто плотные повязки.

Mi’amá скрещивает руки на груди, наблюдая, как медсестра регулирует больничную кровать, чтобы приподнять мне спину и голову.

– Ты напугал меня до полусмерти, Луис. Кто тебя надоумил лезть на скалу без снаряжения и страховки?

– Никто.

– Это было глупо, – констатирует она очевидное, внимательно наблюдая за тем, как мне бинтуют руку.

– Знаю.

Я поднимаю глаза на Алекса. Он прислонился к окну и тоже не сводит с меня взгляда. Покачивает головой, видимо, удивляясь, как ему не повезло с обоими младшими братьями, которые вечно совершают необдуманные поступки и во что-то вляпываются. Papá[8]8
  Отец.


[Закрыть] умер еще до моего рождения, так что Алекс с шести лет был старшим мужчиной в нашей непутевой семейке. Сейчас ему двадцать два.

Следует, правда, отдать Алексу должное: он неизменно старался оберегать младших от проблем. Хотя Карлос, средний из нас, с самого начала был безнадежен. Mi’amá говорила, он и родился, брыкаясь и вопя, и не останавливался до тех пор, пока не стал подростком. Тогда вся его нерастраченная энергия стала уходить на драки – с теми, кто был настолько глуп, чтобы рискнуть его спровоцировать.

Алексу было двадцать, когда mi’amá отправила Карлоса жить к нему. Тогда старшему брату удалось немного вправить среднему мозги. Теперь Карлос ушел служить в армию, а Алекс собирается жениться на Бриттани Эллис – девушке, с которой он встречался еще со школы.

В палату заглядывает сестра.

– Миссис Фуэнтес, нужно, чтобы вы подписали кое-какие бумаги.

Стоит mi’amá выйти из комнаты, Алекс делает шаг ко мне.

– А ты везучий сукин сын, – говорит он. – Если я когда-нибудь еще услышу, что ты пустился в «одиночку» без страховки, лично надеру тебе задницу. Ясно?

– Алекс, я не виноват.

– Вот черт! – Он прикрывает глаза рукой, будто у него ужасно болит голова. – Ты говоришь прямо как Карлос.

– Я не Карлос, – возражаю я.

– Ну так и не веди себя, как он. У меня свадьба через две недели. Через две недели, Луис. Последнее, что мне сейчас нужно, – так это чтобы один из моих братьев свалился с чертовой горы и убился на фиг.

– Строго говоря, это была не гора, – говорю я. – И шансы, что при восхождении меня укусит змея, были…

– Давай прервемся, – перебивает Алекс. – Мне не нужна статистика, Луис. Мне нужно, чтобы оба моих брата были у меня на свадьбе.

В дверях появляются пятеро девушек: Брук, Джейми и трое их подруг. Они притащили кучу воздушных шариков с надписью «Поправляйся поскорее!». Брат ошарашенно наблюдает, как девчонки привязывают шарики к поручням моей кровати, и я не могу сдержать смешок – так забавно он выглядит.

– Как ты себя чувствуешь? – интересуется Брук.

– Как старая рухлядь, – отвечаю я и поднимаю забинтованные руки: одна – из-за змеиного укуса, вторая – из-за камня, попавшегося на пути.

– О, а мы как раз пришли, чтобы тебе стало лучше, – говорит Джейми.

Широко улыбаюсь – и сразу же чувствую себя лучше. Теперь, когда я знаю, что смерть в ближайшем будущем мне не грозит, все и правда совсем хорошо.

– Это что вы имеете в виду?

Кажется, я слышу фырканье Алекса. Правда, он отступает обратно к окну, и девчонки окружают мою кровать.

– Хочешь, спинку помассирую? – с кокетливыми переливами в голосе предлагает Анжелика Муньос.

– А я принесла свежее печенье из пекарни, – говорит Брук. – Могу покормить, раз уж ты руками пользоваться не можешь.

– Да вы точно шутите, – бормочет Алекс откуда-то из-за ее спины.

Анжелика устраивается рядом со мной и принимается массировать мне спину. А Брук тем временем достает из упаковки шоколадное печенье и подносит мне ко рту.

В палату входит моя будущая невестка. Ее сапоги звонко отстукивают высокими каблуками по полу, а длинные светлые волосы, стянутые в конский хвост, струятся по спине. Оценив мизансцену, Бриттани в замешательстве качает головой.

– Что тут происходит? – обращается она к Алексу.

– Даже не спрашивай, – отвечает он, подходя к ней.

– Алекс позвонил мне в совершенной панике и сказал, что с тобой случилась беда. – Теперь Бриттани обращается ко мне.

Я снова поднимаю перебинтованные руки.

– Случилась. Болит адски, но док говорит, я выживу.

– Кто бы сомневался, – усмехается Бриттани. – Но мне кажется, твоя мать будет не в восторге, когда застанет своего пятнадцатилетнего сына в окружении его личного гарема. А ты ведь знаешь, как она о тебе беспокоится, Луис.

– Если она похожа на мою мать, то взбесится, – говорит Анжелика. Потом оборачивается к подругам. – Наверное, нам лучше уйти.

С Анжеликой я несколько раз заигрывал на вечеринках. У нее родители – тоже мексиканцы, так что она все правильно уловила. Остальные вряд ли догадываются, насколько фанатичными в своей заботе могут быть матери-мексиканки.

Я говорю девушкам, что напишу им, когда снова смогу пользоваться руками, и они выпархивают из палаты аккурат перед возвращением mi’amá.

– А кто принес шарики? – спрашивает она. – Не те ли девушки, которых я видела в коридоре?

– Ага, они, – говорю. – Просто подруги из школы.

Не стоит пояснять, что в тот или иной момент своей жизни я целовался – и не только – с тремя из этих подруг. Мои слова точно станут поводом еще для одной лекции, а ее мне определенно хотелось бы избежать.

Полчаса спустя док отпускает меня домой. Сначала, правда, он дает mi’amá четкие инструкции, как правильно перевязывать мои раны.

– Ты не неуязвим, – говорит мне Алекс, когда Бриттани с mi’amá выходят из палаты. – Неуязвимых не существует. Помни об этом.

– Я знаю.

Он заступает мне дорогу и тычет пальцем в грудь.

– Послушай меня, Луис. И послушай внимательно, потому что я слишком хорошо знаю, что было у тебя в голове, когда ты решил забраться на скалу без снаряги. Тебе нравится прилив уверенности, когда ты плюешь на опасность. Один мой брат в армии, лучший друг уже четыре с лишним года лежит на глубине два метра под землей, и я не стану сидеть сложа руки, пока мой младший братишка ловит кайф, заигрывая со смертью.

Я обхожу его и говорю:

– Ты слишком серьезно относишься к жизни. Я больше не твой младший братишка, Алекс, и уже не невинный, хотя ты, может, думаешь иначе. Мне почти шестнадцать. Видел эту девушку, Брук, которая мне печенье принесла? Она тоже уже не невинна. А хочешь знать, откуда мне об этом известно?

Не могу удержаться от ухмылки, глядя, как Алекс закрывает ладонями уши, словно большие наушники надевает.

– Только не рассказывай мне, – просит он. – Ты еще слишком, черт тебя подери, молод, брат. Поверь мне: если кто-нибудь от тебя залетит, перевязанными руками ты точно не отделаешься.