Текст книги "Королева в придачу"

Он помог сестре вернуться на берег и ушел, все так же стегая веткой отвороты сапог. Мэри глядела ему вслед. Да, Генрих был прежде всего королем и был уверен, что действует едва ли не по совету самого Господа. Поэтому он не остановится ни перед чем. Даже перед тем, чтобы опорочить Катерину разводом… или отдать сестру дряхлому старику. Мэри чувствовала, что начинает бояться брата.

Ближе к полудню, наблюдая за рекой, Мэри увидела причалившую лодку Лонгвиля. Гребцы подняли весла, герцог вышел из-под навеса на корме и, задержавшись, подал руку сопровождавшей его даме. Мэри оживилась. Джейн Попинкорт!

Французский герцог поспешил в сторону замка, а Джейн осталась у причала, видимо не желая показываться на глаза королеве. Мэри хорошо видела издали ее фигурку в пышном платье ярко-желтого цвета и, поспешив к ней, увлекла в увитую зеленью беседку.

– Я так хотела встретиться с вами, моя принцесса, – защебетала Джейн. – Я знаю, что покои ее величества в дальнем крыле замка Ричмонд, и упросила Франсуа взять меня с собой, рассчитывая вот на такую неожиданную встречу с вами.

Они обнялись. Мэри нашла, что желтый сатин необыкновенно идет к смуглым щечкам Джейн. А ее новая шапочка просто чудо! Похожа на маленький венчик на затылке, открывающий спереди расчесанные на прямой пробор волосы. Спадающее сзади легчайшее, как дуновение ветра, покрывало, делало Джейн особенно элегантной.

– Новый французский фасон, – похвасталась Джейн, когда принцесса отметила ее головной убор.

Мэри смотрела на нее во все глаза. Джейн выглядела такой хорошенькой, сияющей, счастливой, и принцесса со смехом сказала, что служба у Лонгвиля очень красит ее.

– О да! – засмеялась в ответ фрейлина. – Я так благодарна вам, что вы устроили мне эту должность! Ведь теперь мы можем видеться с ним постоянно, стоит лишь захотеть. И я так счастлива, миледи, так счастлива! Франсуа влюблен в меня.

– Ты зовешь герцога по имени, – заметила Мэри. – Значит, все те слухи, которые ходят о тебе и Лонгвиле, – правда, и вы стали любовниками?

Она скорее утверждала, чем спрашивала, но Джейн и не скрывала ничего. Да, они легли в одну кровать с Лонгвилем в ту же ночь, когда она вошла в его штат. Но иначе и быть не могло – они ведь просто созданы друг для друга и поняли это с первой встречи. А то, что придворные завистники распускают о них слухи, ей нет до этого никакого дела.

Это была словно совсем другая Джейн. Раньше она была типичной придворной, обдумывающей каждый свой шаг, делающей карьеру, чтобы упрочить свое положение. Теперь же она как будто ошалела от любви, была бездумно счастливой, ничуть не сомневаясь в чувствах Лонгвиля. Он ведь уже обещал, что возьмет ее с собой во Францию и поселит в одном из своих замков.

Мэри глядела на нее с некоторым удивлением. С одной стороны, она понимала чувства Джейн, но с другой…

– Это же скандал, Джейн! Да, вы с Лонгвилем любите друг друга, но он-то ведь ничего не теряет! Ты же уже никогда не сможешь заключить выгодный брак, а у Лонгвиля есть жена за морем.

На миг легкое облачно набежало на чело фрейлины, но потом она беспечно махнула рукой.

– Что об этом говорить? Да, он женат. На уродливой, болезненной девице, на которой его вынудили жениться по воле короля. Но его подлинной женой и госпожой буду только я. Чего же мне еще желать? Бог мой, я и не знала, что могу так влюбиться! Это такое счастье, принцесса, такое упоение. Помните мою интрижку с молодым Пейкоком в Саффолке? Я тогда думала, что люблю его… Но стоило мне увидеть моего Франсуа – и весь мир словно исчез! И он тоже полюбил меня. Он даже ревнует, когда я получаю письма от бедного Боба Пейкока. Знаете, ваше высочество, Боб все еще пишет мне, предлагает вернуться к нему, бедняга. Что он для меня, когда в мире есть Франсуа! Мы всегда будем с ним вместе, вопреки всему. А когда вы поедете во Францию, мы войдем в ваш штат…

Она резко осеклась, взглянув на Мэри с испугом.

Лицо Мэри стало белым, как лилия.

– Продолжай.

Джейн кусала губы.

– Я не должна была этого говорить вам, миледи.

– Ты уже сказала.

– Ради святого Неба, Мэри, не выдавайте меня. Это государственная тайна, и если кто-то узнает, что я сболтнула вам…

Теперь она почти умоляла и успокоилась, только когда принцесса заверила, что скроет от всех то, что выпытала у Джейн. Но теперь Мэри желала знать все.

Фрейлина собралась с духом.

– Многие уже говорят об этом, миледи, – более спокойно начала она. – Рано или поздно вы тоже узнаете. Но его величество не хочет предавать дело огласке, пока не обсудит все пункты брачного договора, он не желает, чтобы родня королевы вмешалась и стала влиять на Валуа. А пока Людовик готов принять все условия Генриха. Франсуа говорит, что французский король совсем потерял голову, когда получил ваш портрет. Но он тоже пока хранит свои планы в тайне, ибо и во Франции есть люди, особенно относящиеся к Ангулемской ветви, которые готовы сделать все, чтобы Людовик не сочетался с вами браком.

– Значит, у меня еще есть надежда?

В глазах Джейн мелькнула жалость.

– Увы. Переговоры в полном разгаре, Франсуа говорит, что договор почти состряпан. О, не глядите так грустно, моя принцесса. Подумайте, вы станете королевой самой замечательной страны в Европе! Ваш будущий муж стар, вы, конечно же, переживете его, и если подарите ему сына, то станете регентшей, правительницей, возможно, даже более великолепной, чем Маргарита Австрийская. Какие блестящие возможности откроются перед вами!

Мэри молчала. Все то, что она подозревала и чего страшилась, произошло. Она любила Брэндона, она была молода, полна жизни и надежд, мечтала о счастье с любимым, а оказывается, ее судьбу уже решили. Ее продали старику. Иноземцу. Она должна сказать всему «прости».

Мэри была так подавлена, что еле нашла в себе силы попрощаться с Джейн. Во дворце, отослав дам, она заперлась у себя и только тут дала волю слезам.

Плакала она долго, а успокоившись, решила – тот, кто хочет добиться своего, не льет понапрасну слез, а действует. Но что она могла? Она вспомнила уроки Брэндона. Ни в коем случае не идти напролом, всегда искать обходные тропы, вести свою игру. Итак… Что итак? Ее судьба в руках брата. Кинуться ему в ноги, умолять? Она вспомнила, какое жесткое было у него сегодня лицо, словно каменное. Этот камень вряд ли смягчится при виде ее слез. Попробовать пойти к Катерине, рассказать ей все? Но сейчас Мэри подумала, что королеве, возможно, все известно, да и примет ли Катерина сторону принцессы, когда весь смысл ее жизни – угождать Генриху? Мэри вспомнила о Вулси. В последнее время они довольно часто общались. Может, ей стоило обратиться за поддержкой ко всемогущему канцлеру, ведь к его речам прислушивается сам король? О, Мэри уже знала, что Вулси является главным сторонником профранцузской политики Генриха, а значит, идея о ее замужестве может вполне принадлежать ему. И главным союзником Вулси является Брэндон…

При этой мысли Мэри едва вновь не расплакалась. Неужели и Чарльз предал ее? Нет, она отказывается в это верить!

Принцесса встала, открыла один из ящичков бюро, достала свиток бумаги, перо и чернила. «Приезжайте немедленно!» – таков был ее приказ. Она с нажимом поставила в конце несколько восклицательных знаков и, вызвав Илайджу, велела немедленно ехать в Лондон с посланием.

Илайджа выглядел несчастным, поняв, что ему предстоит роль посредника между Мэри и тем, к кому он ревновал. А Мэри, чтобы хоть как-то отвлечься от тяжелых мыслей, заставила себя с головой уйти в подготовку праздника. Она обсуждала с придворными детали предстоящего торжества, вызывала мастеров и торговцев, делала заказы, следила за действиями рабочих в амбаре, давая указания. Не пожелала даже примкнуть к трапезе, лишь ближе к вечеру велела принести ей чего-нибудь перекусить. И когда Мэри ела среди работающих плотников и обойщиков, она увидела наконец идущего в сторону амбара Брэндона.

Как всегда при его появлении, у нее забилось сердце. Он был так хорош – рослый, широкоплечий, двигавшийся легко, небрежно положив руку на эфес шпаги, выглядывающей из-под полудлинного распашного камзола. Ее всегда восхищали его манера гордо вскидывать голову и этот по-девичьи невинный взгляд, который мог ввести в заблуждение кого угодно, пока в нем не замечалась насмешливая ирония. Брэндон, видимо, только приехал, на нем были высокие дорожные сапоги и плоский берет с козырьком, из-под которого на меховое оплечье накидки падали длинные волосы. Брэндон улыбался своей чуть кривоватой улыбкой, но пальцы свободной руки прищелкивали – верный признак того, что он нервничает.

Мэри не пошла навстречу. Отослав пажа, стоявшего перед ней с подносом, она подождала, пока другой поливал ей на руки ароматизированную воду. Одна из фрейлин держала перед ней салфетку, и Мэри увидела, как эта девушка пару раз нетерпеливо оглянулась туда, где Брэндона окружила стайка свободных от дел придворных дам. Он остановился, отвечая на их любезные замечания, улыбаясь, и Мэри ощутила укол ревности.

«Меня отдадут Людовику, Чарльз забудет меня и в конце концов остановит свой выбор на одной из этих вертихвосток».

Принцесса заставила себя отвернуться, отдавая указания перевесить одну из драпировок, повешенную криво.

– Ваше высочество, – услышала она за спиной голос Брэндона.

Мэри оглянулась и вмиг потонула в его голубых глазах.

– Я вижу, вы тут устраиваете нечто грандиозное.

– Чарльз, нам надо поговорить. Это важно.

– Я всегда к услугам моей принцессы.

Но поговорить им не дали. На аллее со стороны замка показался король с Вулси, Катериной и целой свитой лордов и дам. Мэри поняла, что Брэндон может не освободиться сегодня, и удержала его за широкий рукав.

– Чарльз… После сигнала тушения огня я буду ждать вас здесь.

Она увидела недоумение на его лице, но сама понимала, что дает ему весьма опасное приказание. Встреча ночью, в отдаленном полузаброшенном помещении…

Это было похоже на тайное свидание и возбуждало кровь. Мэри еле дождалась положенного часа, пока они присутствовали на мессе, сидели за трапезой, а затем за карточной игрой у короля. И все это время Мэри ловила на себе удивленные и заинтригованные взгляды Чарльза.

Ближе к полуночи принцесса накинула на плечи темный плащ с большим капюшоном, кое-как спрятала под него волосы и, стараясь не стукнуть дверью, вышла из своих апартаментов по лестнице для слуг, подхватила юбки и бегом кинулась по длинному коридору. Добежав до двери на галерею и убедившись, что она заперта, недолго думая открыла одно из больших окон и перелезла через подоконник. На миг остановилась. Было полнолуние, и ясный свет заливал всю галерею, так что пришлось перебегать от одной колоны к другой, чтобы ее не заметил кто-то из охраны или из тех, кому не спалось в эту теплую лунную ночь. А таковых оказалось немало – Мэри поняла это, когда уже спустилась в парк. Пели соловьи, тихо журчали фонтаны, в отдалении слышалась музыка. Видимо, кто-то из челяди, для кого не столь важны правила этикета, решил насладиться прелестью ночи. Мэри увидела веселую группу молодежи – охранников, пажей, хорошеньких горничных, облюбовавших одну из беседок и о чем-то болтавших под перезвоны струн. За одной из белевших статуй Мэри заметила прогуливающуюся парочку, видела, как мужчина обнял женщину в чепце и переднике прислуги. У этих простых людей не было тех сложностей, что у нее, жизнь их была порой трудной, но гораздо более свободной. Мэри узнала ее в годы своей ссылки. Теперь, когда ее должны были отдать замуж во имя политических целей, она была бы совсем несчастной, если бы не ликующее чувство, что она спешит на свидание к любимому. Он был так необходим ей, она так нуждалась в его помощи, в его совете! Мэри была влюблена, в ее глазах Брэндон был ее героем, сильным мужчиной, от которого она ждала защиты, и она гнала прочь все сомнения.

Она все время думала об этом, выглядывая из-за ворот огромного пустого амбара. Здесь было тихо и темно, лишь в приоткрытую створку двери да через прорехи в крыше, которые еще не успели залатать, вливался лунный свет. При этом неярком освещении простое деревянное строение смотрелось совсем не так, как днем, – деревянные столбы, поддерживающие кровлю, имели даже величественный вид, а куча свежескошенной травы сейчас выглядела почти воздушной и ароматно благоухала.

Мэри надеялась, что к ее приходу Брэндон будет уже на месте, но его не было, и принцесса заволновалась. Он был ей так нужен! Но станет ли он ей помогать? Да и придет ли вообще?

Время шло, было удивительно тихо, только щебетали соловьи или где-то вдали пронзительно кричала сова. Со стороны реки доносился плеск воды, шелестели плакучие ивы, шумели камыши. Ночь была восхитительна, но Мэри некогда было наслаждаться ее очарованием. Ей было одиноко и грустно, а ожиданию, казалось, не будет конца.

Она едва не вскрикнула от радости, когда на залитом светом открытом пространстве, там, где начинались заросли, увидела силуэт мужчины. Мужчина был высок, плечист, с непокрытой головой и длинными, до плеч, волосами. Мэри даже различила его светлый распашной камзол, опушенный спереди более темным мехом. Это мог быть только Чарльз. Мэри уже собралась выйти ему навстречу, но что-то удержало ее. Мужчина был не один. Рядом с ним была невысокая женщина в темном платье, явно кто-то из придворных дам, если судить по ее пятиугольному чепцу. Мужчина обнимал женщину за плечи. У Мэри расширились глаза, когда он склонился к ней и прижал к себе. Они целовались!

Мэри словно окатило ледяной водой. Ей хотелось закричать, выскочить из своего убежища, всполошить весь притихший дворец. Да как он смел так поступать с ней! Но в следующую минуту парочка двинулась в ее сторону, оказавшись на открытом освещенном пространстве, и Мэри увидела, что волосы мужчины гораздо светлее, чем у Брэндона. Это был не Чарльз, это был ее брат, и обнимал он маленькую фрейлину королевы Бесси Блаунт!

В первый момент Мэри ощутила лишь облегчение, оттого что это не Брэндон, но потом испугалась, поняв, что король и его любовница идут в ее сторону. Она кинулась прочь, споткнувшись об оставленные рабочими инструменты, и спряталась за одной из драпировок у толстого столба. Что, если эти двое, разглядывая работу Мэри, остановятся здесь и обнаружат ее?

Она была наивна: им и дела не было до ее переустройств в старом амбаре. Не успев войти, любовники кинулись к куче соломы и рухнули на нее. Мэри слышала смех брата, хихиканье Бесси, шорох сена и одежды. Генрих ругался, возясь с застежками, говорил бесстыжие страстные слова, какие Мэри и не ожидала услышать из его уст. Она осторожно выглянула. Бесси лежала на спине, оголив плечи и грудь, насколько позволял корсаж, юбка была поднята до пояса, ноги раскинуты и согнуты…

– Иди сюда, мой король! – тянула эта девочка к нему руки. – Вонзись в меня, я изнемогаю.

Генрих почти рычал, возясь со шнуровкой гульфика[12]12
  Гульфик – в Средние века деталь одежды на узких мужских штанах, заменяющая ширинку и имеющая форму латки или кармана, которую пришнуровывали или пристегивали пуговицами.


[Закрыть], а потом бросился на нее все с тем же рыком.

Мэри почувствовала, как горят щеки. Это было постыдно и недостойно, это было предательством по отношению к милой и покорной Катерине. И все же так завораживало ее… Мэри глотнула ртом воздуха и зажала ладонью рот, словно боясь, что они услышат ее вздох. Какое там! Охваченные страстью, они ритмично двигались, сильное тело Генриха тяжело наваливалось на Бесси, еще сильнее вдавливая ее в сено. Потом король перевернулся на спину, и Бесси оказалась сидящей сверху, двигалась, словно всадница на лошади, а Генрих командовал – быстрее, медленно, наклонись. Бесси вскоре начала тихо постанывать, и Генрих довольно засмеялся.

– Моя малышка, ты настоящая чертовка!

Он вновь опрокинул ее, вновь покрыл своим большим телом, а ноги Бесси в черных чулках оказались у него за спиной, сплелись, притягивая к себе короля.

Мэри быстро отвернулась.

Теперь стонал и ее брат. Бесси выкрикнула:

– О да, мой король! Да! – И резко взвизгнула.

Потом слышались лишь их яростное дыхание и последний стон Генриха. Они по-прежнему тяжело дышали, но уже спокойнее. Бесси что-то шептала, похоже, спрашивала у Генриха, доволен ли он. Король не отвечал, потом сено зашуршало, и он встал.

– Приведи себя в порядок, Бесси. Нам надо возвращаться.

Теперь он говорил с ней довольно сухо, и фрейлина больше ни о чем не спрашивала. Мэри не хотела глядеть на них. С одной стороны, ее жег стыд, с другой – она была крайне возбуждена. Так вот какова тайна, соединяющая мужчину и женщину. Это выглядит совсем не так невинно, как у животных. И то, что она подглядывала сейчас за собственным братом – королем Англии, шокировало и пугало Мэри. А эта Бесси… Котенком ластится к Катерине, а по ночам ублажает Генриха.

Это ведь измена! Но отчего же она, Мэри, никак не может успокоиться? Что с ней? Она вся горела, не решаясь выйти из своего укрытия, хотя Генрих с любовницей уже ушли.

Чуть скрипнула створка ворот.

– Мэри!

Брэндон. Мэри едва не подскочила. Она вдруг почувствовала, что почти боится его. Выйти к нему сейчас, когда она так напряжена, когда голова идет кругом, а сердце стучит, как бешеное…

– Мэри! Отзовись, это я.

Неудивительно, что она перепутала его с братом – тот же рост, осанка, тот же фасон одежды, непокрытая голова.

Заметив ее, Брэндон стал приближаться, но она отпрянула, и он тоже остановился. Глядел на нее – такой большой, сильный, притягивающий этой своей неподвижностью. Мэри испугалась того, что творилось с ней. Боже правый! Кажется, она желала вот также оказаться с ним на сене, чтобы он наваливался на нее…

– Мэри, ангел мой, успокойся. Я вижу, моей милой девочке пришлось стать свидетелем сцены, не предназначенной для невинных глаз.

Она вспыхнула, спрятав лицо в ладони.

– Хэл и эта Блаунт… Это же грех! Как он может так поступать? Он ведь муж Катерины.

– Успокойся. Катерина пока ничего не знает. И ты проявишь благоразумие, если ничего не откроешь ей. Ведь Генрих по-своему любит королеву, а Бесси… Это просто так.

– У вас тоже бывает «просто так»? – запальчиво воскликнула принцесса. – Я ведь сначала приняла Генриха за вас.

Он помолчал, а потом спросил спокойно, зачем она его вызвала. Но Мэри никак не могла успокоиться, все твердила, что Генрих хочет выглядеть благочестивым и высоконравственным в глазах двора, он так строг к малейшим проявлениям легкомыслия, флирта, а сам… сам!

– Генрих должен быть выше всех, – остановил ее Брэндон. – Ты будешь молчать о том, что видела. Так надо, Мэри. Я не успел увести тебя, когда сюда направился король с Бесси, для меня было неожиданностью, что они изберут амбар местом своих любовных утех. Это ведь я вывел сегодня мисс Бесси к Генриху. Он приказал мне, поэтому я и задержался.

– Так вы стали сводником в угоду королю!

Он не отвечал, но в темноте она угадала его улыбку. Чарльз взял ее руку и поднес к губам. Обычная галантность, но у Мэри сильнее забилось сердце, когда его губы коснулись ее запястья. Она еле справилась с желанием прильнуть к нему. И он, словно почувствовав это, отпрянул.

– Бога ради, Мэри, зачем ты меня вызывала? Не хватало еще, чтобы кто-нибудь заглянул в это пристанище любви и обнаружил нас!

– Да вы боитесь меня, Брэндон! – изумилась Мэри, отчего-то заулыбавшись.

Лунный отблеск ложился на ее лицо: растрепанные волосы, огромные блестящие глаза, прелестный пухлый рот, который она и не думала сейчас поджимать по своей чопорной привычке. Да, она была прелестна. И он боялся ее. Боялся совершить глупость, поддавшись страстной тяге, которую всегда ощущал, находясь рядом с ней.

– Давайте поговорим и разойдемся, – как можно суше проговорил он.

Его сухость заставила ее опомниться и взять себя в руки. У нее было, что сказать ему.

– Чарльз, вам известно, что обсуждается на совете. И вы должны знать, что меня хотят выдать за старика Валуа.

Даже на расстоянии она почувствовала его напряжение.

– Кажется, сегодня в Ричмонде побывала черноволосая сорока, – произнес Брэндон. – Лонгвиль дурак, если выбалтывает на ее подушке государственные тайны.

Какой сухой и холодный у него тон! Да, он все знает, он участвует в этом, и ему нет дела до нее. И ей стало вдруг так больно… так больно, что она боялась потерять сознание. Удивительно, что она все же устояла на ногах, даже смогла говорить – вяло, бесцветно:

– Не она, так кто-то другой – не все ли равно. Я ведь и раньше слышала кое-какие намеки, но не хотела верить. Заставляла себя не верить.

И вдруг застонала, сцепив руки:

– Чарльз, я не хочу, я умру там!.. Неужели это все, что ждет меня в жизни?

– Что – все? – резко спросил он. – Ты принцесса королевской крови, ты рождена для этого. Тебя ждет высшая судьба – стать залогом мира между двумя державами!

– Моя сестра тоже была залогом мира, а вот состоялась же битва при Флоддене! – вспылила Мэри. И тут же застонала: – Но почему я, именно я должна стать женой этого старика?

– Ты – Тюдор, а это ко многому обязывает. К тому же ты женщина, а удел женщин – повиноваться и слушать тех, кто разумнее и дальновиднее. Будь ты вольна сама заключить брак, поверь, ты сделала бы это не лучшим образом.

– О, тогда бы я выбрала тебя, – тихо произнесла Мэри.

Он молчал. А когда заговорил, голос его звучал почти нежно:

– Мы уже, кажется, обсуждали эту тему. Между нами не может ничего быть. Я простой человек, а ты – принцесса Англии. И ты должна думать о своей родовой чести.

– Я не хочу быть женой старика!

– Успокойся. Людовик всегда был добр к своим женам.

– Особенно к Жанне Французской, которую так жестоко бросил!

– Но возвеличил Анну Бретонскую. Она была настоящей королевой, истинной повелительницей. Это ждет и тебя, но, похоже, ты не понимаешь, какая это честь. Будь же умницей, Мэри, умей оценить все это… А выбирать самой мужа? Дорогая моя, ни одна женщина не обладает такой привилегией, и ты можешь утешить себя лишь тем, что все мужья похожи друг на друга.

– О да, старый Людовик и ты! Ты!.. О, я хочу быть твоей женой, а он… он не ты, Чарльз.

– Да, он не я! – вдруг вспылил Брэндон. – У него есть корона, власть, богатство, я же всего-навсего слуга. У него целая страна, которой он правит, я же держусь за свои привилегии, от которых и не подумаю отказаться, даже в угоду капризной принцессе. Ха! Он в самом деле не я! Он любит маринованные угри, я их терпеть не могу. У него зачесалась нога – а у меня нет. Да, он – это не я. Вот это да!

Мэри нервно хихикнула.

– Чарльз, что с тобой?

– А вот что! – Он схватил ее за руку и встряхнул. – Ты выйдешь замуж за Луи. Я так хочу! Я был одним из тех, кто устраивал эту сделку, я работал над ней и не допущу, чтобы ты помешала мне ее осуществить. Я разрабатывал план договора и…

– Это неправда!

– Правда!

– Но я люблю тебя, Чарльз!

Она выкрикнула и сама испугалась дерзости своих слов. Ведь одно дело говорить, что хочет его в мужья. Брак – это выгодная сделка, контракт. А признание в любви… Леди не полагается первой говорить о своих чувствах. Это позорно – все равно что признаться в неблаговидном поступке, вывернуть душу на всеобщее обозрение… и знать, что тебя могут отвергнуть.

Мэри сама пришла в ужас от своих слов. Вспыхнула, отшатнулась, спрятала лицо в ладони.

Его голос был сух.

– Миледи, я уже говорил вам, что между нами не может быть никакой любви.

Она резко повернулась, пошла к воротам, словно собиралась уйти, но быстро вернулась.

– Тогда отдай меня за Валуа, за этого дряхлого подагрика, но знай, что я люблю тебя. Вспоминай, как ты целовал меня – а теперь меня целует старик, вспоминай, как мы танцевали – а теперь меня ведет в круг эта коронованная развалина, вспоминай, как мы вместе шутили и болтали – и представь, как я раздвигаю перед вонючим Валуа ноги и твержу, что изнемогаю… И знай, что душа моя больна, потому что, отдаваясь ему, я думаю о тебе!

Забывшись, Мэри схватила его за меховые отвороты и затрясла, не замечая, что кричит и плачет. А потом вдруг оказалась в его объятиях, он прижимал ее к себе, успокаивал, гладил по голове. И она вдруг беспомощно застыла в его руках, притихла… и ей стало хорошо. Было просто удивительно, какую власть он имел над ней. Она стояла спокойно, почти смирившись, пока не почувствовала слабую дрожь в обнимавших ее руках, не услышала у щеки бешеный стук его сердца.

Медленно подняла голову.

– Чарльз?

В полумраке она различила острый блеск его глаз, уловила с трудом сдерживаемое дыхание и улыбнулась.

– Так ты по-прежнему утверждаешь, что я тебе безразлична?

Он не отпустил ее, лишь нежно убрал с ее лба пряди волос.

– Тебе кто-нибудь говорил, Мэри, какая самая главная любовь? Это любовь к жизни. Поэтому я должен отказаться от тебя. Разве ты настолько любишь меня, что хочешь видеть мертвым?

Она вздрогнула.

– О нет! Но почему ты задаешь такой ужасный вопрос?

– Потому что, если мы дадим волю чувствам – моя голова очень скоро скатится с плахи. Таков будет единственный конец нашей любви, а тебя все равно выдадут за Людовика Французского.

– О нет, нет! Этого не случится. Генрих любит тебя, любит меня, я имею на него влияние.

– Генрих любит лишь себя одного, – заметил Брэндон, – но люто ненавидит тех, кто противится его воле. Поэтому, Мэри, пожалей меня и себя, смирись. Подумай лучше, какая тебе оказана честь – стать королевой Франции, подумай, какое величие и роскошь тебя ждут. Ты будешь править и наслаждаться властью.

– Ах оставь! – отстранилась она. – Я вовсе не дурочка, Чарльз. Я выросла при дворе и знаю, что правит именно король, а удел королевы рожать и подчиняться.

Теперь она не говорила ему о своей любви, осознав, чем она ему грозит. Но смириться… В ней жил неукротимый дух Тюдоров. Мэри постаралась взять себя в руки и спросила почти спокойно, на какой стадии находятся переговоры. Брэндон глянул на нее с невольным восхищением и стал посвящать в подробности, но оговорился, что, пока дело окончательно не решено, ей следует держать все узнанное в секрете. Она ухватилась за последнюю фразу.

– Значит все до конца еще не решено?

Чарльз развел руками.

– Что ты хочешь от меня? Я уже увяз в этом деле. Генрих, Вулси, Норфолк, Лонгвиль… и я – мы все заинтересованы в нем.

– Чарльз, – вдруг перебила его Мэри. – Я понимаю, ты преданный слуга короля, но ты ведь и мой друг. Вспомни свою клятву! Ты обещал помогать мне, оберегать меня. И если моя любовь для тебя опасна, что ж, я буду молчать о ней. Но, ради всего святого, – она заломила руки, – помоги мне! Я умру в тоске с Людовиком, я пропаду. О, придумай что-нибудь, дай мне надежду! Иначе как я смогу завтра смотреть в глаза всем этим людям… и королю? Я боюсь за себя, боюсь, что совершу что-нибудь ужасное.

Ее голос дрожал и срывался, из глаз текли слезы. Он потянулся к ней, словно желая утешить, но вместо этого опустился на колени, поднес к губам ее руки, поцеловал их. Она сжала его пальцы.

– Я в беде, Чарльз. Помоги мне.

Он резко встал.

– Черт возьми, но что я могу?

Он ходил вокруг нее кругами, полностью уйдя в свои мысли. В его молчании, в его замкнутости, когда он словно забыл, что она стоит рядом, было нечто, что давало ей надежду.

– Хорошо, – наконец сказал он. – Я попробую.

И он посвятил ее в свой план. Людовик готов идти на любые условия. Что ж, они сыграют на этом. Совет хотел потребовать за Мэри Тюдор пятьдесят тысяч дукатов – он настоит на том, что имеет смысл запросить миллион. Если Людовик, который достаточно богат и может выделить такую сумму из казны, примет это условие, то Брэндон потребует, чтобы в пункт брачного договора вошла передача Англии трех французских городов – Теруана, Сен-Кантена и Булони, важных портов в Нормандии, целесообразность приобретения которых не может не признать совет. Если же эти пункты покажутся Людовику неприемлемыми, то от них можно будет отказаться… при условии, что Валуа вместо Мэри предложат ее старшую сестру Маргариту Шотландскую. Она вдова, с трудом справляется с местной агрессивной знатью, и Генрих согласится, что для нее выгоден этот брак, а Мэри можно приберечь для иного союза. А там мало ли что случится.

– О Чарльз! – Мэри почти прыгнула ему на шею. – Теперь я понимаю, как ты своим умом мог достичь такого влияния!

Он мягко отстранился.

– Однако есть одно «но» в нашем плане. Это Вулси. Он получает большую выгоду от твоего брака с Луи и может почувствовать подвох. Вулси чертовски умен, и мне крайне нежелательно, чтобы он понял, что я иду наперекор его воле. Нам стоит попробовать переманить его на свою сторону. Как? Сейчас наш канцлер страстно хочет построить новую резиденцию на Темзе, там, где в нее впадает река Моль. Угодья там превосходные, и Вулси давно зарится на них, но они принадлежат братству ордена госпитальеров святого Иоанна, которое наотрез отказывается их уступить. Генрих, конечно, мог бы на него надавить, он даже хочет этого, чтобы угодить Вулси. Но дело в том, что госпитальеров всячески поддерживает Катерина, а Генрих не смеет огорчать ее. Вот если бы ты нашла подход к королеве, уговорила ее, тогда нам было бы что предложить Вулси, чтобы он поддержал нас. А я и Вулси – мы вдвоем многое можем. Но вот справишься ли ты?

Мэри задумалась. Последнее время Катерина была очень добра к ней, даже заискивала, желая, чтобы Мэри поддерживала ее.

– Думаю, у меня получится, – сказала она.

Она вдруг почувствовала себя не просто украшением двора и любимой сестрой короля. Она плела свою интригу, рассчитывая на собственные силы, и ей это нравилось. Кроме того, этот сговор сближал ее с Брэндоном, делая их соучастниками.

Мэри улыбнулась.

– Ты даешь мне надежду, Чарльз.

– Что ж, мы хотя бы попробуем. Только ради Бога, Мэри, не устраивай ничего, что принесло бы тебе вред, настроило против тебя Генриха.

– Хорошо. Но помни, что для меня он не представляет такой угрозы, как для всех вас.

Они уже стояли у выхода, и Брэндон видел гордое выражение ее лица, насмешливую улыбку.

– Это потому, ангел мой, что ты знаешь его лишь с одной стороны – как нежного брата.

Мэри оглянулась в темноту помещения, туда, где лежала копна сена.

– Сегодня я видела его и в другой роли.

Ее взволновало это воспоминание. Она взглянула на Брэндона. Сегодня он стал ее союзником! Ей хотелось, чтобы их сделка была скреплена поцелуем, хотелось, чтобы он целовал ее, как раньше, до головокружения… хотелось принадлежать ему, чтобы он делал с ней все, что угодно…

Он заметил ее взгляд, даже чуть подался к ней. Но уже в следующий миг его лицо стало замкнутым.

– Буду держать вас в курсе дел, принцесса. А теперь идите, вам надо вернуться до того, как вас хватятся.

Она покорно вышла и, подхватив юбки, побежала через залитую лунным светом поляну. Ее рассыпавшиеся по плечам волосы серебрились в ночном свете, она казалась такой легкой, воздушной, похожей на бесплотный ночной дух или фею. Но Мэри Тюдор была из плоти и крови, и Чарльз страстно желал ее. И испытывал удивительную нежность…