Текст книги "Королева в придачу"

Говоря, она нервно срывала листочки с куста шиповника и бросала их себе под ноги.

– Пути Господни неисповедимы, и никому не дано постичь Его волю. Но нас учат: нет ничего, что небеса не даровали бы просящему, если тот верит и знает, как просить. И ежели Катерина Йоркская даже добилась расторжения помолвки с Хуаном Арагонским и вышла замуж за графа Девона, то и я смогу упросить Генриха, чтобы меня выдали замуж здесь, в Англии, за друга короля, сэра Чарльза Брэндона.

Она подошла к нему и смело подняла на него свои чудесные глаза.

– Чарльз, вы согласны стать моим мужем?

Он улыбнулся, но, по сути, только растянул губы, словно забыл, как надо улыбаться по-настоящему.

– Странные вещи творятся в старой веселой Англии, если девицы начали сами предлагать мужчине руку и сердце.

Она была очень бледна, глаза казались почти черными.

– Чарльз, не шутите. Мне очень трудно говорить об этом.

– В таком случае я отвечу, что с таким же успехом вы могли пожелать в супруги лошадь или охотничьего сокола. Английские принцессы никогда…

– Но моя тетя…

– Катерина Йоркская добилась расторжения помолвки с принцем Арагонским уже после того, как на смену Йоркской династии пришли Тюдоры и Испания потеряла интерес к ней. А ее брак с Уильямом Кортни… Он все же был вельможей, семнадцатым графом Девонским, и его род древнее даже рода Плантагенетов. Я же простой нетитулованный дворянин.

– Но вы друг короля! Вы одна из самых известных фигур в Англии! Генрих даже сватал за вас правительницу Нидерландов!

– Действительно, сватал. Но она оказалась достаточно умна, чтобы решительно отвергнуть этот брак. Родовая гордость не допускала подобного мезальянса, и ее честь осталась на высоте. Вы же – из рода Тюдоров, и родовая честь должна быть для вас превыше всего. Вспомните: вы английская принцесса и должны служить примером для любой другой женщины в стране.

Какой холодный у него голос!.. Мэри ощущала себя школьницей, которую отчитывает строгий учитель. Ей стало так стыдно, что захотелось убежать. Но она всегда была уверена в себе и не желала сдаваться.

– Хватит говорить чушь! Думаете, мне приятно унижаться? И разве вы сами не дали мне понять, что любите меня, когда всего несколько минут назад так целовали… когда так хотели меня в Хогли.

– Вот именно хотел, – ответил он.

Его пугала и раздражала ее настойчивость, ибо желание Мэри принудить его изменить королю и согласиться с ней, уже обещанной невестой короля Франции, разрушало все, чего он достиг, более того – грозило ему плахой. И он решил сбить с нее спесь, поставить на место.

– Миледи, вы правы лишь в одном – я хотел вас. Хотел, как всякий здоровый мужчина хочет красивую податливую женщину. Но желание появляется и быстро исчезает, как только становится удовлетворенным. И если я не заполучу вас – на свете много других женщин, с которыми я могу получить то же удовольствие, как и с августейшей принцессой. И без малейшего риска для себя, замечу. Что же касается любви… Я не люблю вас. Моя преданность его величеству, вашему брату, значит для меня гораздо больше, чем легкий флирт с маленькой бесстыдной Мэри.

Он резко умолк – она вдруг с силой ударила его по щеке. От удара с него даже слетел берет.

– Ого! – присвистнул он. – Ваше высочество еще и драчунья.

Она кинулась к нему, стала толкать, бить кулаками, кричать, что ненавидит его. Брэндон схватил ее запястья, быстро оглянулся. Не хватало еще, чтобы на крик сбежались люди! И он несколько раз с силой тряхнул ее так, что у нее мотнулась голова.

– А ну тихо! Вспомните, кто вы. Не роняйте себя.

Она тяжело дышала, не в силах поднять голову и взглянуть на него. Он осторожно отпустил ее, поднял берет с земли, отряхнул…

Она все стояла, склонив голову, такая хрупкая, поникшая. Сердце Брэндона ныло от жалости к ней, но он боялся пожалеть Мэри, ибо тогда его страсть к ней свела бы на нет все, чего он добился своей резкостью.

– Миледи…

– Я не желаю вас видеть! Убирайтесь.

Он надел берет, поправил сбившуюся в сторону цепь.

– Вы стали слишком самоуверенной, принцесса, и нужно было поставить вас на место… пока у вас не начались крупные неприятности.

«И у меня также», – заметил он про себя.

И все же, когда он стал уходить, она окликнула его, не поворачиваясь, тихо-тихо…

– Чарльз…

Он еле различил ее зов в шорохе листвы на ветру и, остановившись, нервно вздохнул. Ох уж эти перепады ее настроения!..

– Я весь внимание.

Они так и продолжали стоять спиной друг к другу, когда Мэри сказала:

– Чарльз, мне очень горько, что ты не любишь меня…

Это так волнующе, когда подобные слова срываются с уст августейшей сестры твоего короля, которая выросла и похорошела, стала страстной женщиной. Черт побери, он опять ощущал нежность к ней.

– Я не стою вас, моя принцесса. И вы не правы. Как друг, как брат я очень люблю вас… Я буду предан вам, буду защищать и оберегать вас. В любой час, в любую минуту вы можете рассчитывать на меня.

Он повернулся, посмотрел на ее поникшую фигуру, на завивающиеся на солнечном ветру выскользнувшие из сетки пряди волос.

– Ты будешь моим другом, Чарльз?

– От всего сердца. Я клянусь тебе в этом.

Она так и не обернулась, потому что не хотела, чтобы он увидел ее лицо – отнюдь не печальное, а упрямое и решительное. Нет, она из Тюдоров, а они известны своим упорством в достижении поставленной цели. Что ж, пусть они вновь вернутся к дружбе, а там…

– Брэндон, ты можешь быть спокоен. Я не пожалуюсь Хэлу на свое скудное содержание.

Чарльз словно очнулся. К черту все эти сантименты, главное, что она не подставит их с Вулси под удар. Он благодарно приник к ее вялой и мягкой руке. Бедная малышка Мэри… И угораздило же ее полюбить его.

Брэндон пошел в часовню. Долго сидел в ее полумраке, опершись лбом на скрещенные пальцы рук. Постепенно он убедил себя, что поступил правильно, разрушив иллюзии Мэри, и стал успокаиваться. О себе, о своих чувствах он старался не думать – по крайней мере тут, в общей усыпальнице семьи Браунов, у надгробия бывшей жены. Здесь он и раньше искал успокоения, и в конце концов покой, подобно бальзаму, стал медленно обволакивать его душу. Часовня всегда хранит покой, она готова принять смятение простого смертного или хотя бы дать ему передышку на время. И когда позади раздались шаги, Брэндон мог взглянуть в глаза вошедшему уже спокойно.

Это был сэр Энтони.

– Я знал, что найду тебя здесь.

Он подошел, опустился рядом на скамью.

– Меня что, ищут?

Виконт сделал неопределенный жест.

– Не сказал бы, что очень.

– Тогда пусть обходятся без меня.

– Они и обойдутся, но все встревожены. У тебя был разговор с ее высочеством наедине, после которого она не вернулась, бродит среди деревьев, а если кто-либо приближается, гонит прочь.

– Ну, это еще ничего. Она вытворяла кое-что похлеще. Этим Тюдорам вечно не угодишь.

– Чарльз.

Брэндон не повернулся, но краем глаза видел, как Энтони Браун напряженно смотрит на него.

– Чарльз, все вокруг только и твердят, что о ваших отношениях с ее высочеством. Это опасно для тебя.

– Надеюсь, что, когда мы будем при дворе, Мэри Тюдор даст основания для других опасений. Она очень сложная девушка.

– Как наш король?

– О, его величество – агнец небесный по сравнению с Мэри. Ведь сказано же в предсказании, что он начнет править, как ягненок…

– Чарльз, я серьезно.

Брэндон откинулся на спинку скамьи, глядя в перекрытия сводчатого потолка.

– С Генрихом мне проще, я хотя бы знаю его. А Мэри Тюдор… Я не встречал более самоуверенной девицы. Гордость от осознания, что она дочь короля, причудливо сочетается в ней с уверенностью в своей красоте. К тому же эти годы в ссылке… Она забыла необходимое и научилась ненужному, став самостоятельной, а это портит женщину, лишает должного смирения. И мне для ее же блага пришлось преподать ей сегодня урок.

– Ты так жестко говоришь о ней. А ведь я был почти уверен, что она пленила тебя.

Брэндон засмеялся.

– О, скорее уксус снова станет вином. К тому же у меня есть голова на плечах… и убежденность в том, что ей следует находиться именно там.

Сэр Энтони невольно перекрестился. Он знал, что, несмотря на блестящее положение зятя и власть, которой он обладал, Чарльз всегда живет в тени плахи и малейший неверный шаг может приблизить его к ней. Обычная жизнь придворного, от которой сам Энтони вовремя отказался, найдя успокоение в тиши родового поместья. Брэндону же были нужны риск, интрига, игра, и Энтони волновался за него.

– У тебя есть дети, Чарльз. Не будь беспечным.

– О! – потянулся Брэндон, хрустнув суставами. – Как говорил покойный король Генрих VII, удача сопутствует смелым.

– Дай-то Бог! Однако не искушай судьбу, мой мальчик. Свою миссию ты уже выполнил, теперь же будет лучше, если ты уедешь.

Брэндон насмешливо хмыкнул.

– Конечно же, я уеду, сэр. И прямо сейчас.

Глава 6
Апрель – май 1514 года

Что Чарльз Брэндон уехал в Лондон, Мэри узнала лишь перед самым ужином. На ее лице отразилось разочарование, а глаза так предательски заблестели, что члены ее свиты поспешили отвести взгляд. Только наивный Илайджа не сдержался, воскликнув:

– Что же значит для вас этот Брэндон, раз вы так переживаете!..

Это отчаяние юноши заставило Мэри очнуться. Да, пора научиться держать себя в руках, она уже не в Хогли. И ей вдруг безумно захотелось назад в Хогли… домой… Но дома у нее уже не было, как не было и прежней свободы. Приближалось время возвращения ко двору.

Через пару дней наступило вербное воскресенье – первый праздник пасхального цикла. К церквям шли красочные процессии, изображающие въезд Христа в Иерусалим, освящали в храмах веточки вербы, и крестьяне связывали их крест-накрест, втыкая в поля в надежде предотвратить бедствия и заручиться хорошим урожаем. Вербу вносили в дома, прикрепляли у каминов и в изголовье кроватей, а потом усаживались за праздничные столы.

Мэри принимала мало участия в предпасхальных церемониях. Теперь она больше отсиживалась в своей комнате и еле нашла в себе силы улыбнуться, когда дети Брэндона принесли ей освященную в церкви вербу.

Как и полагалось, в поместье шла генеральная уборка (к пепельной среде полагалось навести порядок). Мэри слышала, как слуги передвигают мебель, меняют тростниковые подстилки на полах, моют окна и выбивают на заднем дворе гобелены. Предпасхальная неделя – время оживленное, и как бы ни старались быть почтительны с Мэри члены ее свиты, но и они были возбуждены, выискивая предлог, чтобы оставить грустную принцессу и собраться в парке. Даже ее поклонник Гэмфри предпочитал ухаживать за милой Нанеттой, а Джейн гонялась за бабочками или собирала цветы с Мэри Болейн.

В четверг на обед подали так называемый «апостольский суп» с двенадцатью видами зелени, а затем умолкли все колокола в церквях, которым полагалось молчать до самого воскресенья. А с наступлением пятницы повсюду воцарилась атмосфера печали и траура. Люди шли в церковь, чтобы молиться и оплакивать смерть Сына Божьего на кресте.

В субботу Мэри стала проявлять все признаки нетерпения. Она мерила шагами комнату, и не сразу обратила внимание на поднявшийся в усадьбе переполох. А потом вбежала Мэри Болейн, обычно такая церемонная, сейчас она даже забыла постучать. Зацепившись широким рукавом за дверную задвижку и не обратив на это внимание, она дернула рукой, порвав кружево отворота, и выкрикнула:

– Миледи!.. Король… Сам Генрих Тюдор прибыл в Стилнэс!

Мэри так и подскочила, кинулась к зеркалу, стала щипать себя за щеки, чтобы вызвать румянец.

А торопливые шаги короля уже слышались в коридоре, потом дверь распахнулась… Генрих стоял на пороге и улыбался. В своем коротком развевающемся плаще с пышными широкими рукавами он занимал весь дверной проем.

Мэри не отрываясь глядела на него. Она видела его улыбку, рыжие, красиво подвитые вниз волосы, яркий блеск властных голубых глаз, мерцание алмазов на его золотой цепи, пышные перья на сдвинутом на затылок берете. Его царственный вид, величие, поразительное обаяние заворожили ее. Да, это был король. Она подумала об этом, прежде чем сообразила, что он ее родной брат.

– Ваше величество!..

Подхватив юбки, Мэри присела в глубоком реверансе со всем изяществом и грациозностью, подобающими ее высокому происхождению.

Генрих резко отбросил полу расшитого драгоценными камнями плаща и, уверенно подойдя к ней, приподнял ей подбородок и внимательно посмотрел в лицо.

– Кровь Христова! Мэри, радость моя, да ты стала настоящей красавицей!

У него была самая добрая, самая нежная на свете улыбка. И Мэри забыла свои обиды, свою неожиданную робость перед ним. Зря Брэндон беспокоился о том, что Мэри будет дерзкой с королем.

– Хэл! – радостно выдохнула она, прямо-таки прыгнув ему на шею.

Ее дамы обменялись улыбками и незаметно вышли, прикрыв за собой дверь.

– Я рад, что мы снова вместе, – сказал cестре Генрих. – Быть королем – нелегкое дело, король довольно одинок, и так приятно иметь рядом кого-то, кто может говорить тебе «ты» и обращаться по имени.

– Ваше величество так скромны, – засмеялась Мэри. – Конечно, для меня ты всегда будешь любимым братцем Хэлом. Но Брэндон поведал мне, что ты ввел ряд вольностей, приближающих к тебе людей. И к тому же есть наша славная Катерина, которая так любит тебя!

По лицу Генриха прошла легкая тень, но он тут же улыбнулся.

– Да. Ее величество. Она тоже ждет тебя, малышка Мэри, так что собирайся.

Она торопилась, словно боялась ему не угодить. Генрих ждал ее снаружи. Он был так наряден и великолепен, казался выше всех своих спутников! Только Брэндон был одного роста с ним, но держался чуть поодаль. Однако первая улыбка Мэри была обращена именно к нему.

А Генрих уже шел к ней.

– Моя сестра Мэри Тюдор – принцесса Английская и, бесспорно, самая красивая леди Англии!

Генрих посадил ее в паланкин, затем ловко вскочил на лошадь, не вдевая ногу в стремя, – все зааплодировали этому красивому трюку, а он снял шляпу и поклонился.

Весь путь до ожидавшей их у Темзы королевской баржи они проделали быстрой рысью. Генрих скакал подле паланкина сестры, улыбался, отпускал ей комплименты. Он был счастлив и горд тем, что у него такая прекрасная юная сестра. Поджидавшая их на Темзе королевская барка была вся покрыта алым сукном и украшена коврами. Генрих на руках внес сестру, усадил на мех белого медведя, устилавший возвышение под богатым балдахином, и велел трогаться.

Вдоль бортов баржи горели факелы, курились урны с ароматными благовониями.

– Ах, Мэри, – говорил Генрих, – я бы велел трубить в трубы в честь тебя и устроить грандиозный фейерверк, если бы не строгости поста… Но завтра, завтра!.. Ты увидишь, каким стал мой двор!

Мэри слушала, но вскоре уже искала взглядом Брэндона.

– Подойдите сюда, сэр Чарльз. Генрих, сообщили ли вам, что я обязана нашему милому Брэндону жизнью и наша встреча состоялась лишь потому, что у вашего величества есть столь верный слуга?

О да! Ему сообщили. И Генрих восхищен, хотя он и не ждал ничего иного от своего друга Брэндона. А известно ли Мэри о его подвигах во время кампании? И король стал рассказывать Мэри, как Брэндон повел войска на штурм города Турне и взял приступом надвратную башню и нижний город. У него было слишком мало людей, чтобы захватить и основную цитадель, но он склонил горожан к сдаче и даже предотвратил бесчинства, когда в город вошли войска англичан.

Мэри слушала, боясь пропустить хоть слово.

– Сэр, такую преданность, несомненно, следует поощрить. И как вы наградили сэра Чарльза?

Генрих на миг смутился, но быстро нашелся.

– О, награда ожидает Чарльза впереди, я не забуду о нем.

Мэри чуть улыбнулась Брэндону. Сердце ее стучало, когда он склонился к ее руке, а главное, взглянул так благодарно… Она с трудом справлялась с волнением, почти не слыша, о чем говорит Генрих. Хотя Брэндон дал понять, что между ними могут быть лишь дружеские отношения, она ничего не могла с собой поделать, не могла заставить себя не чувствовать радости в его присутствии.

– Смотри, Мэри, – Гринвич! – воскликнул король.

У дворца был широкий каменный причал с длинными, спускающимися прямо к воде ступенями. Сейчас он был освещен, как днем, и у причала стояла толпа людей, вышедших встречать короля с сестрой. Когда Генрих, ведя Мэри за кончики пальцев высоко поднятой руки сошел на берег, все разразились криками и хвалебными возгласами.

Первой ее приветствовала королева.

– Мое бесценное сокровище! – сказала она, не давая принцессе опуститься в реверансе, и нежно целуя в лоб.

В первую минуту Мэри не могла вымолвить ни слова. Как изменилась Катерина! Теперь это была не та изящная тихая девушка, бывшая когда-то ее кумиром. Мэри увидела солидную матрону, несколько неуклюжую в чрезмерно пышной темной одежде. Даже в неярком свете факелов Мэри увидела мешки у нее под глазами, вялые складки у губ. И хотя алмазы на великолепном чепце испускали сияние, даже эта роскошь не могла скрыть болезненного, усталого вида королевы. Только глаза у ее величества остались прежними – лучистыми, кроткими и очень добрыми.

– Ваше величество…

У Мэри на глаза навернулись слезы, она вдруг ощутила болезненный укол в груди. Может, если бы не она, то Кэт благополучно родила бы королю ребенка, и не было бы всех этих последующих выкидышей.

– Ваше величество, простите меня…

Она все же упала перед Катериной на колени, целуя ее маленькие руки.

– Встаньте, девочка моя, моя милая сестрица. Я так рада вновь видеть вас!

Мэри пришлось справиться с волнением. С истинно королевским достоинством она приветствовала остальных подошедших к ней вельмож и пэров.

Брэндон наблюдал за ней со стороны и невольно отметил, как хорошо запомнила принцесса все, чему он ее учил, говоря о партиях при дворе. Она была откровенно любезна с теми, о ком он отзывался как о союзниках, но холодна к тем, кого Брэндон характеризовал не совсем лестно. Так, она только протянула руку для поцелуя Бекингему, зато была улыбчива и мила с Норфолком. А когда приблизилась к Вулси, то на глазах всего двора опустилась на колени и поцеловала его епископский перстень.

– Милорд-канцлер, мы много лестного слышали о вас, о том, какой вы истинный друг короля и превосходный политик.

Вулси был польщен вниманием сестры своего правителя. А вокруг только и говорили о том, что принцесса сразу дала понять, на чьей стороне, и многие косились на Брэндона, догадываясь, что это его рук дело. Но он лишь улыбался. Мэри была его человеком, и он испытывал к ней благодарность… и восхищался ею. Но в то же время и ревновал немного. Ах, эта девушка была такой кокеткой! Как она глядела на всех этих вельмож и государственных советников, даже на престарелого епископа Фокса смотрела так, словно пыталась понять, нравится ему или нет. А когда Генрих представил ей своего любезного Лонгвиля, бесспорно красивого мужчину, Брэндон занервничал. Он по себе знал действие ее манящей улыбки и обворожительной манеры бросать искрящийся взгляд из-под полуопущенных ресниц. И почему она так задержалась перед Лонгвилем, даже не спешит отнять у него руки? Ревновать было глупо, тем не менее Брэндон ревновал. Он стал пробираться к Мэри, словно решив напомнить о себе, но тут вышла небольшая заминка. Мэри уже прошла, а перед Лонгвилем стояла сопровождавшая ее Джейн Попинкорт, застыв как вкопанная и задерживая двигавшуюся к дворцу процессию. Теперь все взгляды невольно обратились на нее.

Брэндон мягко взял Джейн под локоть, оторвав наконец от Лонгвиля.

– Не делай так больше, моя милая, – зашептал он ей на ухо. – История твоего романа с его величеством еще не забыта, и тебе не стоит привлекать к себе внимание… особенно королевы.

Сам же Генрих словно и не замечал Джейн. Лишь когда в покоях Мэри он увидел, как слуги вешают на стене гобелен с купающейся Джейн, он развеселился:

– Прекрасный ковер, яркий и мастерски выполненный. Я на нем как живой и Брэндон тоже. А эта милая купальщица… Джейн Попинкорт, если не ошибаюсь? Она ведь в твоей свите, Мэри?

Он оглянулся, поискал фрейлину глазами, едва заметно улыбнулся ей, но в следующий миг уже говорил, что ему пора отправляться в церковь, а Мэри может отдыхать после дороги. О Джейн он больше не думал – она была в прошлом. Интрижка с Бесси Блаунт занимала его сейчас гораздо больше.

Мэри заметила его равнодушие к Джейн и взволнованно взглянула на подругу. У Джейн был странный, несколько отстраненный вид, она словно грезила наяву. Мэри даже пришлось несколько раз окликнуть ее, чтобы фрейлина очнулась и помогла ей раздеться.

Потом Мэри отпустила их всех. С одной стороны от ее роскошного ложа стоял домашний аналой, и Мэри в одной рубашке, с распущенными волосами опустилась перед распятием на колени и долго молилась. Была ночь перед Воскресением. Святая ночь. У Мэри навернулись слезы на глаза, когда она услышала полночный звон колоколов. Иисус воскрес. А вернувшиеся из Рима колокола[11]11
  Существует поверье, что все колокола, которые умолкают в страстной четверг, улетают в Рим, к престолу святого Петра.


[Закрыть] радостно ознаменовали это событие.

В воскресенье король растрогал Мэри, когда после богослужения в соборе Святого Павла вышел на крыльцо и прямо в своей сверкающей роскошью одежде опустился на колени и омыл ноги более двадцати нищим. Потом проехал на коне через самые бедные кварталы, раздавая милостыню нуждающимся и обещая молиться за них. Его действия в этот день были традиционными, но Генрих выглядел таким искренним, что, как всегда, покорял толпу. И когда он возвращался во главе пышной свиты в Вестминстерский дворец, казалось, весь город высыпал, чтобы приветствовать его.

А потом был великолепный пир. Три часа под треск факелов гости вкушали самые изысканные блюда, причем появление каждого нового сопровождалось громом фанфар. После этого давали балет, в котором участвовали пятьдесят четыре танцовщицы. Они выступали шестью группами, одну из которых составляли дамы в масках, игравшие на тамбуринах.

Затем гости прошли из дворца в сад и стали разыскивать в зелени яркие пасхальные яйца, которые заранее были спрятаны среди клумб, кустов, в дуплах деревьев. Атмосфера стала непринужденной, все бегали, смеялись, соревновались, кто найдет больше яиц: как гласило предание, их разбрасывали в садах и парках вернувшиеся из Рима колокола.

Мэри развеселилась. Она собирала яйца в специальную корзину и относила в богато украшенный павильон, где королева Катерина восседала среди своих солидных дам и государственных сановников.

– У вашего высочества находок больше, чем у других. Разве что только у короля…

И она с нежностью поглядела туда, где ее супруг, как простой школьник, рыскал по кустам, складывая в корзину идущего за ним Норриса свои находки.

Набегавшись, Мэри вернулась к королеве, где собравшиеся с интересом слушали рассказ ученого Томаса Мора о том, что яйца издавна играли большую роль в обрядах многих древних народов – египтян, римлян, персов, греков, галлов. Но в христианстве яйцо – особый символ, символ воскрешения. Отсюда и освящение яиц, которое существовало еще в четвертом веке.

Мэри нравился Томас Мор. У него было открытое приветливое лицо, к тому же он был прекрасный рассказчик. И еще Мэри импонировало его высказывание насчет важности образования для женщин: если у женщины есть душа, то есть и разум, и следовательно, не следует пренебрегать ни тем, ни другим. Мэри захотелось блеснуть перед известным ученым своими познаниями: Еврипида она с ним обсуждала на греческом, Плавта – на латыни. Но когда Мор обратился к ней по-французски, она стушевалась. Принцесса владела языком французов, но не настолько, чтобы поддерживать беседу.

– Надо непременно приставить к вам кого-то, кто знает этот язык, – заметила Катерина и не удержалась от невольного вздоха. Ей уже были известны планы Генриха относительно Мэри, как и то, что супруг велел до поры до времени скрывать их от сестры.

Вечером были танцы. Король вместе с королевой открывали бал. Катерина двигалась грациозно, искусно делая плавные па в церемонной паванне. Но, откровенно говоря, она не любила этих увеселений, танцы ей скоро прискучили, и она удалилась на свое место на возвышении, предпочтя лучше наблюдать.

Мэри же была в восторге. Ей нравилось это изысканное веселье, восхищало изобилие свечей, музыка, яркие одежды, сверкающие драгоценности. И она танцевала и танцевала! Карроль, паванна, романеска – Мэри не чувствовала усталости, порхала, как бабочка. Потом плясали моррис-данс. По старинной мавританской традиции все надели на руки бубенчики и весело двигались по кругу, меняя партнеров, прихлопывая, звеня в такт мелодии бубенчиками.

Королева Катерина сидела в стороне с благовоспитанными придворными джентльменами и самыми скучными дамами, которые никогда не принимали участия в забавах двора. Королева попивала лимонад, почти не обращая внимания на пытавшегося развеселить ее шута Уила Соммерса.

– Уил, принеси мне еще лимонада, здесь душно.

Король приказал добавить огня. Одежда танцующих сверкала и переливалась всеми цветами радуги, они то сливались, то контрастировали между собой. В прорезах серебряного парчового костюма Генриха были алые вставки. Он сделал знак, и музыканты на хорах заиграли веселую гальярду. Подбоченясь, Генрих прошел между дамами и пригласил свою сестру Мэри – она была в розовом, и только расширяющиеся от локтей рукава были подбиты темно-малиновым. Танцующие выстроились в три шеренги. В центре Генрих с сестрой, слева ослепительный де Лонгвиль с малышкой Бесси Блаунт, а справа обаятельный Чарльз Брэндон в одежде тех же тонов, что и у короля, ведущий хорошенькую черноволосую девушку в оранжевом платье. Она была из свиты принцессы, и Катерина еще не знала ее имени.

Музыка веселила. Пары кружились, держась за самые кончики пальцев, подпрыгивали, менялись местами. Потом следовал поклон и, когда женщины выпрямлялись и вскидывали руки, партнеры поднимали и кружили их, затем мужчины целовали дам в щеки, кланялись и менялись партнершами.

Теперь Генрих танцевал с черноволосой девушкой, Лонгвиль с Мэри, а Брэндон с малышкой Бесси. Катерина заметила, что ее супруг, нарушая обязательное правило хорошего тона, не улыбался партнерше и пару раз как-то виновато взглянул в сторону королевы. Зато Мэри прекрасно смотрелась с Лонгвилем. Для Катерины было унизительно такое возвышение француза, как и оскорбителен был отказ ее племяннику Карлу в руке Мэри. И ради кого – ради старого подагрика Валуа! Катерина уже знала, что переговоры об этом союзе ведутся, и, хотя не смела возразить Генриху, от души надеялась, что эта свадьба не состоится. Ведь расторгся же брачный договор с Карлом, хотя Мэри и по сей день на континенте величают принцессой Кастильской.

Катерина перевела взгляд с Бесси на Брэндона. Чарльз что-то говорил ей, и Бесси мило краснела, отводя глаза, потом они закружились, и ноги девушки оторвались от пола – Чарльз всегда высоко поднимал своих партнерш. А когда он целовал ее, то Катерине показалось, что их лица слишком долго оставались близко друг к другу – или он ей что-то шепнул? По крайней мере, Бесси, вспыхнув, порхнула к Генриху. Королева чуть нахмурилась. Брэндон опытный соблазнитель, а Бесси только четырнадцать. Надо будет предупредить ее. Зато как удивительно бережно и нежно ведет ее маленькую фрейлину Генрих, как ласково улыбается.

А вот Лонгвиль не улыбался своей черноволосой партнерше, наоборот, взгляд его был пристальным и внимательным. Неудивительно, что вспыхнувшая было на устах этой девушки улыбка тоже погасла и она смотрела на герцога как зачарованная.

Зато Брэндон с Мэри чуть не хохотали, кружась в танце. Катерина внимательнее пригляделась к ним, вернее, к золовке. Королева замечала в Мэри нечто, что требовало присмотра за ней.

Празднества продолжались всю неделю: фейерверки, прогулки верхом, маскарады, представления живых картин, игры, шарады. По части развлечений Генрих был непревзойденным мастером, его выдумкам не было конца, к тому же, несмотря на властность, он мог быть просто веселым и обаятельным человеком, умел создавать непринужденную обстановку, когда каждый чувствовал себя во дворце свободно, как дома.

В последний день апреля король решил отвезти сестру в ее резиденцию в Ванстеде. Замок показался Мэри прекрасным – она увидела сперва его отражение в глади большого озера, по которому плавно скользили белые лебеди.

– Как же давно меня здесь не было! – вздохнула Мэри, любуясь парящим над лесом замком.

Крепостной ров и зубчатые стены замка были данью прошлому воинственному веку. А за ними царили мир и покой. Скученные башенки и бельведеры, сооруженные на первый взгляд в хаотическом беспорядке, поражали внутренней гармонией и простотой. А убранство апартаментов замка! Мэри только ахала, оглядывая искусно выполненные створки дверей, резные панели стен, мраморные камины, отполированные до блеска полы…

Генрих наблюдал за реакцией сестры, и глаза его довольно поблескивали. Он ходил за ней, уперев руки в бока, словно мальчик, игрушкам которого все завидуют, а он, добрый и великодушный, делится этими игрушками. На его широком берете сверкала бриллиантовая лилия, когда-то подаренная Мэри эрцгерцогом (Генрих и не думал возвращать ее сестре).

На следующий день двор собирался отметить один из своих любимых празднеств – день Мая. И с утра молодежь отправилась в лес «собирать Май» – нежную свежую зелень, которой полагалось украсить все вокруг. Не обошлось и без шуток и ядовитых намеков в виде «постылого Мая», когда у дверей леди, славящихся сварливостью, привязывали терновник, у дверей ленивых – черемуху, а легкомысленных – ветки вишни. Но в основном все дарили друг другу ландыши, и весь замок пропах их сладковатым, дурманящим запахом.

В парке, возле замка, установили увитый гирляндами зелени помост для королевы Мая, которой без колебаний избрали Мэри Тюдор, увенчав ее венком из живых цветов. А возле украшенного лентами и зеленью Майского шеста устроили соревнования и танцы, и собравшиеся со всей округи простолюдины с восторгом взирали на традиционные пляски в костюмах Робин Гуда, где сам король изображал благородного разбойника, Бесси Блаунт – леди Марианну, а Чарльз Брэндон был просто великолепен в роли шерифа.

Пир устроили прямо на лужайке в лесу, где установили навес для придворных и дам. На столах возвышались горы булок, круги золотистого сыра, корзины со всякой снедью, зелень, огромные мясные пироги. Кравчие разносили легкое белое вино и красное бордосское, заправленное фисташками, корицей и гвоздикой. На траве расстелили ковры, положили шелковые подушки, дамы расположились на них в непринужденных позах, расправив разноцветные юбки, напоминавшие лепестки цветов; мужчины и сам король, сняв камзолы и закатав рукава рубашек, играли в шары и кегли, весело перекликаясь с наблюдавшими за ними леди. Некоторые парочки уединились или бегали и ловили друг друга среди кустов цветущих роз, более солидные вели беседы, покачиваясь на подвешенных к ветвям цветущих каштанов скамеечках, или сидели на складных стульях, играя в шашки или шахматы.