Текст книги "Бэббит"

19

Зенитская Компания городского транспорта собиралась выстроить вагоноремонтные мастерские в предместье Дорчестер, но когда дело дошло до покупки земли, выяснилось, что право продажи закреплено за фирмой «Бэббит – Томпсон». Агент по закупке участков, вице-президент и даже сам президент Транспортной компании, возражали против цен, назначенных фирмой Бэббита. Они говорили о своем долге перед акционерами, грозили обратиться в суд, хотя в суд они так и не обратились, и сочли за благо сговориться с Бэббитом. Копии всех их писем хранятся в архивах Компании, где их может проверить любая общественная комиссия.

После этой сделки Бэббит положил на свой текущий счет три тысячи долларов, агент Транспортной компании по закупке участков приобрел машину за пять тысяч, вице-президент Компании выстроил виллу в Девонском лесу, а президент был назначен послом в одно из иностранных государств.

Бэббиту стоило большого труда закрепить за собой право на продажу и откупить участок одного владельца так, чтобы об этом не знал его сосед. Пришлось пустить слухи о постройке гаражей и магазинов, делать вид, что больше он участков на комиссию не берет, или со скучающим видом, как при игре в покер, выжидать, когда не удавалось заполучить нужный участок, что грозило сорвать все планы. Ко всему прочему его изводили ссоры с тайными сообщниками. Те хотели, чтобы Бэббит и Томпсон участвовали в сделке только как маклеры. Бэббит с этим почти соглашался: «Существует деловая этика – посредник должен только представлять своих клиентов и ни в коем случае в покупке сам не участвовать», – объяснял он Томпсону.

– Пес с ней, с этикой! Думаешь, я буду смотреть, как эти ханжи и хапуги загребают деньги, и сидеть сложа ручки? – рычал старый Генри.

– Не нравятся мне эти махинации. Один другого хочет перехитрить.

– Не один другого, а двое – третьего! Мы публику перехитрили. Ну, ладно, отвели душу, поговорили об этике, теперь надо решить, где бы нам взять ссуду, чтобы и самим втихомолку закупить кое-какие участки. В наш банк за этим не сунешься. Может выплыть наружу.

– Пожалуй, повидаю старика Иторна. Он – могила.

– Вот это дело!

Иторн с удовольствием, как он сказал, «поддержал достойного человека» и дал ссуду Бэббиту, не занося ее в банковские гроссбухи. Таким образом, часть комиссионных Бэббит и Томпсон получили за участки, которыми они владели сами, хотя и под чужим именем.

И в ходе этой блестящей сделки, которая поддерживала коммерцию и повышала доверие публики к процветающей фирме по продаже недвижимого имущества, Бэббит с ужасом обнаружил, что один из его служащих – нечестный человек.

Нечестным оказался Стэнли Грэф, разъездной агент.

Бэббита уже давно беспокоил этот Грэф. Он то и дело нарушал слово, данное съемщикам квартир. Часто, сдавая дом, он обещал, что будет сделан ремонт, не имея на то согласия домохозяина. Появилось подозрение, что он подделывает инвентарные списки меблированных домов так, что съемщик, выезжая из дома, должен платить за предметы, которых никогда и в помине не было, и эти деньги Граф кладет себе в карман. Бэббит никак не мог доказать справедливость этих подозрений, и хотя он почти решил уволить Грэфа, но все руки не доходили.

И вдруг как-то в кабинет Бэббита ворвался красный от волнения человек и, задыхаясь, крикнул:

– Слушайте! Если вы не уволите этого типа, я такой скандал устрою, что небу станет жарко!

– Да что такое… Не волнуйтесь, дружище! Что случилось?

– Что? Фу-уу! Да я… да я…

– Сядьте, успокойтесь! Вас по всему зданию слышно!

– Я снял дом через этого вашего Грэфа. Вчера я пошел, подписал контракт, все как следует, ему только оставалось дать контракт владельцу на подпись и выслать мне по почте. Он и выслал. А сегодня утром Спускаюсь я к завтраку, а прислуга говорит – приходил какой-то человек, сразу после почтальона, и попросил отдать конверт – послал, говорит, сюда по ошибке, большой такой, длинный конверт и в углу – марка фирмы: «Бэббит – Томпсон». Конверт, конечно, пришел, она и отдала его. Описала она мне этого малого, я сразу понял – ваш Грэф! Звоню ему, а он, дурак, прямо так и сознался! Говорит, что получил подпись хозяина дома, выслал контракт, а тут ему сделали более выгодное предложение, и он забрал у меня контракт. Что вы на это скажете?

– Ваша фамилия?

– Уильям Варни – У.-К.Варни.

– Помню, помню. Дом Гаррисона. – Бэббит нажал звонок. Когда мисс Мак-Гаун вошла, он спросил:

– Грэф здесь?

– Нет, сэр.

– Пожалуйста, посмотрите у него в столе – есть ли там контракт на имя мистера Варни, дом Гаррисона? – И, обращаясь к Варни, добавил: – Не знаю, как у вас просить прощения. Само собой понятно, я уволю Грэфа, как только он появится. И, конечно, ваш контракт действителен. Но мне хотелось бы сделать для вас еще кое-что. Я попрошу владельца дома не платить нам комиссионные, а взять их в счет вашей квартирной платы. Нет! Нет! Я настаиваю! Откровенно говоря, меня эта история просто потрясла! Я сам человек практический, деловой. Бывало, конечно, что я тоже в свое время мог, при случае, пофантазировать, если надо было прошибить какого-нибудь тупоголового клиента. Но я впервые слышу, что кто-то из моих служащих поступил нечестно! У нас в конторе этого не бывало, даже марки и то редко пропадали! Честное слово, мне будет неприятно извлечь из этого хоть какую-то выгоду! Значит, вы разрешите комиссионные вручить вам? Отлично!

Он прошелся по февральским улицам, где грузовики подымали фонтаны грязи, а небо мрачно висело над мрачными кирпичными зданиями. В контору он вернулся в ужасном настроении. Ему ли, столь уважавшему закон, пристало скрывать государственные преступления – перехват почты? Но не мог же он допустить, чтобы Грэфа посадили в тюрьму и жена его пострадала. И что хуже всего – теперь ему надо уволить Грэфа, а в своих деловых отношениях он больше всего боялся именно этой процедуры. Он так хорошо относился к людям, так хотел, чтобы и к нему относились хорошо, что не мог вынести, когда приходилось кого-то обижать.

Мисс Мак-Гаун возбужденно влетела в кабинет, предчувствуя скандал:

– Пришел!

– Мистер Грэф пришел? Попросите его ко мне!

Бэббит тяжело развалился в кресле, стараясь казаться как можно спокойнее и придать своему взгляду равнодушное выражение.

Грэф вошел – франтоватый человек лет тридцати пяти, в очках, с фатовскими усиками.

– Звали? – спросил Грэф.

– Да. Садитесь!

Но Грэф не сел и сердито заговорил:

– Наверно, этот старый псих, Варни, приходил жаловаться. Я вам все объясню. Скупердяй он, каких свет не видал, над каждым центом трясется, он мне фактически наврал, что может платить такую сумму, и я только потом все узнал, уже когда подписали контракт. А тут нашелся другой, предложил взять дом на более выгодных условиях, я и решил, что мой долг по отношению к фирме развязаться с Варни, и я так беспокоился, что пролез к ним в дом и забрал контракт. Честное слово, мистер Бэббит, никакого жульничества тут не было, хотелось, чтобы фирма получила комиссионные…

– Погодите, Стэн! Может быть, все это и правда, но мне на вас не в первый раз жалуются. Может быть, вы ничего плохого и не замышляли, и я думаю, что этот урок заставит вас одуматься, и из вас еще выйдет отличный агент по недвижимости. Но я не представляю, как я могу оставить вас у себя.

Грэф прислонился к картотеке, засунул руки в карманы и расхохотался.

– Значит, увольняете! Эх вы, с вашими Идеалами и Прозорливостью! Интересно получается! Только не думайте, что вам удастся и дальше разыгрывать святошу! Конечно, бывало, что и сплутуешь – не так чтобы очень, – но разве тут у вас в конторе без этого можно?

– Да как вы смеете, молодой человек!

– Тише, тише! Воли себе не давайте и орать не надо, не то там, в конторе, вас услышат! Они небось и так подслушивают! Да, Бэббит, друг мой драгоценный, во-первых, вы сами – старый плут, а во-вторых, скряга, каких мало. Платили бы вы мне приличное жалованье, я бы не стал воровать у слепого последний грош, чтобы жена не голодала. Мы всего-то пять месяцев как женаты, и жена у меня – дай бог каждому, а вы нас держите впроголодь, старый вор, будьте вы прокляты, все только деньги копите для вашего безмозглого сынка и дуры дочки! Нет, молчите! Выслушайте все, не то такой крик подыму, что вся контора услышит, ей-богу! Да, вы сами плут! Черт, если бы рассказать прокурору все, что я знаю про последнее мошенничество с Транспортной компанией, мы бы с вами оба сели в тюрьму, вместе со всеми святыми и безгрешными заправилами из этой самой Компании!

– Слушайте, Стэн, мы, кажется, переходим на личности. Ничего в этой сделке такого… ничего в ней нечестного не было. Никакого прогресса мы не добьемся, если делами не будут ворочать крупные дельцы, а их надо как-то вознаградить за это…

– О черт, да не разыгрывайте вы передо мною святую невинность! Выгнали меня! Ладно. Мне это на пользу. Но если вы на меня насплетничаете другим фирмам, я раззвоню все, что знаю – и про вас, и про Генри Т., и про все ваши грязные подхалимские махинации! Про все, что вы, деловые заправилы, вытворяете в пользу более крупных и более умных жуликов, и вас обоих выгонят из города! А я… да, Бэббит, вы правы, я жульничал, но теперь я пойду по честному пути и первым делом поступлю в контору, где хозяин не болтает об Идеалах. Тем хуже для вас, дорогой мой, и катитесь вы со своей конторой… сами знаете куда!

Бэббит долго не мог успокоиться: то он вспыхивал: «Я его засажу в тюрьму!» – то в тоске думал: «Неужели… нет, не может быть, я делал только то, что двигает Прогресс и Процветание!»

На следующий же день он нанял на место Грэфа Фрица Вейлингера, агента своих злейших соперников, «Восточной компании по застройке и аренде участков», и тем самым одновременно насолил своему конкуренту и приобрел отличного работника. Фриц был кудряв, молод, жизнерадостен, отлично играл в теннис. Клиенты охотно имели с ним дело. Бэббит относился к нему, как к родному сыпу, и находил в нем настоящее утешение.

На окраине Чикаго продавался с аукциона заброшенный ипподром – отличное место для постройки завода, и Джек Оффат попросил Бэббита обделать для него это дельце. Бэббит так переволновался во время сделок с Транспортной компанией и так огорчился из-за Стэнли Грэфа, что ему трудно было сосредоточиться, сидя в конторе. Он заявил своему семейству:

– Слушайте, друзья! Угадайте, кто поскачет в Чикаго на денек-другой – точнее, на конец недели, чтобы не пропускать школу, – угадайте, кто поедет со знаменитым представителем деловых кругов Джорджем Ф.Бэббитом? Сам мистер Теодор Рузвельт Бэббит!

– Уррра! – закричал Тед. – Ну, держись, Чикаго-городок! Зададут там жару господа Бэббиты!

Вдали от привычной домашней обстановки они держались как равные, как мужчина с мужчиной. Молодость Теда проявлялась только в его желании непременно казаться старше, а единственное, в чем Бэббит проявил себя более зрелым и опытным человеком, были тонкости торговли недвижимостью и политические взгляды. Когда все остальные мудрецы ушли из курительного отделения пульмановского вагона и отец с сыном остались вдвоем, Бэббит, не переходя на тот игривый и, в общем, оскорбительный тон, каким обычно разговаривают с детьми, продолжал разговор гудящим внушительным голосом, каким говорил с чужими, и Тед пытался подделать под него свой звонкий тенорок:

– А здорово ты, папа, обрезал этого болвана, когда он расхамился насчет Лиги наций!

– Беда, что они сами не понимают, о чем речь, а туда же, берутся судить… Фактов не признают… Скажи, какого мы мнения о Кене Эскотте?

– Я тебе вот что скажу, папа: по-моему, Кен – славный парень, ничего в нем плохого нет, вот только курит как паровоз. Но канительщик он, не дай бог! Честное слово, если его не подтолкнуть, он никогда в жизни не раскачается, не сделает предложения Роне. Да и она такая же. Канительщица.

– Верно, верно. Оба они тянут канитель. Нет у них нашей с тобой хватки.

– Правильно. Канительщики они оба. Клянусь честью, отец, не понимаю, откуда в нашей семье взялась такая мямля, как Рона. Ты сам наверняка был не таким уж праведником, ручаюсь!

– Да, мямлей я никогда не был!

– Я думаю! Наверно, знал, что к чему.

– Конечно, когда доводилось ухаживать за барышнями, я им не все время рассказывал про забастовки в вязальных цехах.

Оба захохотали, оба закурили сигары.

– Так что же нам с ними делать? – спросил Бэббит.

– Сам не знаю, черт подери! Клянусь, мне иногда хочется отвести Кена в сторонку, тряхнуть его как следует и сказать: «Слушай, друг сердечный, женишься ты на моей сестрице или просто заговоришь ее до смерти? Тебе скоро тридцать стукнет, а ты до сих пор зарабатываешь не то двадцать, не то двадцать пять монет в неделю. Когда ты наконец возьмешься за ум и добьешься прибавки? Если Джордж Ф. или я можем тебе чем-нибудь помочь, так и скажи, только не канителься ты, бога ради!»

– Что ж, может быть, и неплохо бы тебе или мне с ним поговорить, только боюсь, не поймет он нас. Он из этих, из высоколобых. Не умеет смотреть в корень, выкладывать карты на стол и говорить напрямик, как мы с тобой.

– Верно, верно, все они такие, эти высоколобые.

– Правильно, и он такой, как все.

– Факт!

Оба вздохнули и замолчали, счастливые и довольные.

Вошел проводник. Он как-то заходил в контору Бэббита насчет аренды дома.

– Здравствуйте, мистер Бэббит! Едете с нами до самого Чикаго? Ваш паренек?

– Да, это мой сын, Тед.

– Скажите на милость! А я-то был уверен, что вы еще совсем молодой, сорока нет, и вдруг – такой сынище!

– Что ты, братец, как это – сорока нет. Да мне уже все сорок пять стукнуло!

– Неужели? Никогда бы не подумал!

– Да, сударь мой, сразу видно, что ты – старик, когда с тобой такой вот молодец!

– Верно! – Проводник обратился к Теду: – Вы, наверно, уже в университете?

Тед, гордо:

– Нет, поступлю не раньше осени. Пока что выбираю – какой колледж лучше!

Проводник пошел дальше, заботливо оглядывая пассажиров и позвякивая огромной цепочкой для часов, болтавшейся на его синей тужурке, а Бэббит и Тед всерьез заговорили о колледжах.

В Чикаго они приехали поздно вечером и утром долго лежали в постели, радуясь: «А хорошо, что не надо вставать и торопиться к завтраку!» Остановились они в скромном отеле «Иден», потому что дельцы из Зенита всегда останавливались в «Идене», но зато обедали в золотом и хрустальном зале ресторана «Версаль», при отеле «Принц-регент». Бэббит заказал устрицы с Блю-Пойнта под винным соусом, гигантский бифштекс с гигантской порцией жареного картофеля, две чашки кофе, яблочный торт с мороженым для обоих и порцию сладкого пирога специально для Теда.

– Вот это харч! Да, братец, поели! – восхищенно сказал Тед.

– Еще бы! Ты только держись за меня, старичина, не прогадаешь!

Они пошли в музыкальную комедию и подталкивали друг друга локтем при особо рискованных шутках насчет жен и сухого закона. Рука об руку они гуляли по фойе в антрактах, и Тед, радуясь, что исчезло стеснение, которое так отчуждает отцов и сыновей, сказал, посмеиваясь?

– Папа, слыхал анекдот про трех модисточек и судью?

Но на другой день Тед уехал в Зенит, и Бэббита охватило одиночество. Так как ему приходилось налаживать сотрудничество между Джеком Оффатом и некими посредниками в Милуоки, которые тоже были заинтересованы в покупке ипподрома, он все время ждал телефонных звонков.

Он подолгу сидел на краю кровати, держа на коленях переносный аппарат, и устало повторял: «Мистер Сеген пришел? А он не просил мне что-нибудь передать? Хорошо, я жду». В ожидании он рассматривал пятно на стенке, в двадцатый раз с тоской замечая, что оно похоже на башмак. Потом закуривал сигарету и, не смея отойти от телефона, сидел без пепельницы, размышлял, куда девать горящий окурок, и боясь, как бы что-нибудь не загорелось, пытался зашвырнуть его на кафельный пол ванной. Наконец зазвонил телефон. «Ничего? Хорошо, я позвоню еще раз».

Однажды днем он забрел на заснеженные улицы, о которых никогда раньше и не слыхал, на улицы, застроенные небольшими зданиями, двухквартирными домами и заброшенными особнячками. И вдруг он понял, что ему нечего делать, что ему ничего и не хочется делать. Одиночество давило его и вечером, когда он обедал один в отеле «Принц-регент». Потом он сидел в холле, на плюшевом кресле с вытканным гербом принцев Саксен-Кобургских, закуривая сигару и глазами отыскивая кого-нибудь, кто развеселил бы его, помог уйти от унылых мыслей. В соседнем кресле (уже с литовским гербом) сидел какой-то смутно знакомый человек, толстый, краснолицый, с глазами навыкате и жидкими желтыми усами. С виду он был человек добрый, смирный и такой же одинокий, как Бэббит. На нем был твидовый костюм и отвратительный оранжевый галстук.

И вдруг Бэббита точно динамитом подбросило. Меланхолический незнакомец – сам сэр Джеральд Доук!

Бэббит невольно вскочил с места, забормотал:

– Здравствуйте, сэр Джеральд! Помните, мы встречались в Зените, нас познакомил Чарли Мак-Келви? Бэббит моя фамилия, – недвижимое имущество.

– Оу! Как поживаете? – И сэр Джеральд вяло пожал ему руку.

Бэббит стоял смущенный, не зная, как бы ему ретироваться, и бормотал:

– Вы, должно быть, отлично попутешествовали после нашего Зенита.

– М-да. Британская Колумбия, Калифорния, везде, – сказал тот вяло, глядя на Бэббита тусклыми глазами.

– Как деловая жизнь в Британской Колумбии? Впрочем, вы, вероятно, этим не интересовались. Больше по части спорта, природы и все такое?

– Природы? О, природа великолепная! Но дела… Знаете, мистер Бэббит, там почти такая же безработица, как у нас. – Сэр Джеральд несколько оживился.

– Вот как? Значит, дела там неважные?

– Да, дела там много хуже, чем я предполагал.

– Скверно, а?

– Да-а, можно сказать, скверно.

– Жаль, черт побери. Ну-с… вы, вероятно, кого-нибудь ждете, собираетесь пойти на какое-нибудь пиршество?

– Пиршество? Ах, да, пиршество… Нет, по правде сказать, я сидел и думал – какого черта я сегодня буду делать весь вечер? Ни души знакомых в Тшикаго. Скажите, вы случайно не знаете – есть в этом городе хороший театр?

– Хороший театр? О да, у них тут великолепная опера! Я уверен, вам понравится!

– Как? Как вы сказали? О, я был в опере, в Лондоне. В Ковент-Гардене как будто! Ужас! Нет, я спрашиваю, нет ли здесь хороших кинотеатров – кино!

Бэббит сразу сел, пододвинул свое кресло к сэру Джеральду.

– Кино? – крикнул он. – Слушайте, сэр Джеральд, я-то думал, что вас ждет целый выводок дам, чтобы потащить вас на какое-нибудь суарэ…[16]16
  soiree – вечеринка (франц.)


[Закрыть]

– Упаси бог!

– …но если вас никто не ждет, давайте-ка вместе сходим в киношку! В «Грентеме» идет фильм – пальчики оближешь! Билл Харт в роли бандита!

– Превосходно! Погодите, я возьму пальто!

Раздувшись от собственного величия, слегка побаиваясь, как бы благородный отпрыск ноттингемских лордов не бросил его на ближайшем перекрестке, Бэббит торжественно привел сэра Джеральда Доука в кинодворец и в молчаливом блаженстве уселся рядом с ним, стараясь не слишком проявлять свой восторг по поводу картины, чтобы знатный рыцарь, чего доброго, не начал презирать его за восхищение шестизарядными револьверами и наездниками. Но под конец сэр Джеральд пробормотал:

– Отличный фильм, честное слово! Очень мило, что вы взяли меня с собой. Давно так не веселился. Все эти хозяйки там, где я гостил, ни разу меня не пустили в кино!

– Да что вы мне заливаете! – Бэббит уже говорил своим прежним, естественным и добродушным тоном: куда девалась вся утонченность произношения, весь английский выговор, которому он старался подражать! – Ей-богу, я до чертиков рад, что вам нравится, сэр Джеральд!

Они пробрались мимо коленок толстых дам к выходу и долго махали руками в гардеробной, помогая друг другу надеть пальто. Бэббит нерешительно спросил:

– А не закусить ли нам немножко! Я знаю местечко, где подают великолепное рагу, может, удастся раздобыть рюмку-другую, – конечно, если вы это дело потребляете!

– Еще бы! Но не лучше ли нам подняться ко мне в номер? У меня есть виски – очень недурная марка!

– Ну, зачем же я буду вас грабить! Спасибо большое, но вам, вероятно, пора спать?

Но сэра Джеральда словно подменили. Он умоляюще пробасил:

– Слушайте, как вам не совестно! Я так давно не проводил вечер по-хорошему! Вечно эти танцы! Даже не поговоришь о делах, о всяком таком. Будьте другом, пойдемте ко мне! Согласны?

– Я-то?! Еще бы! Я только подумал… но, честное благородное, надо же человеку посидеть спокойно, поговорить о делах после того, как он столько ходил на всякие эти балы, маскарады, банкеты, на все эти светские приемы! Я это по себе чувствую у нас, в Зените. Нет, я буду рад зайти к вам!

– О, как это мило с вашей стороны!

Всю дорогу они сияли.

– Слушайте, старина, вы мне не можете объяснить: неужто во всех американских городах такая лихорадочная жизнь? Везде эти роскошные вечера и прочее…

– Да ну, бросьте шутить! Вы-то, с вашими придворными балами, с приемами…

– Да что вы, старина! Мы с хозяйкой… я хотел сказать, с леди Доук, обычно играем партию в безик и ложимся спать в десять часов. Клянусь честью, я бы долго не выдержал эту вашу светскую суету! А эти разговоры! Ваши американские дамы столько знают – про культуру и всякое такое. Эта миссис Мак-Келви – ваша приятельница…

– А, да, наша Люсиль! Славная девочка!

– …так она меня спрашивает, какая галерея во Флоренции – или, кажется, она сказала «в Фиренце»? – мне понравилась больше всего. А я никогда в жизни не был в Италии! И еще – «примитивы». Люблю ли я «примитивы»? Вы-то знаете, что эта за чертовщина такая – «примитивы»?

– Я? Понятия не имею! Зато я знаю, что такое кредит и дебет!

– Верно! И я тоже, клянусь честью! Но примитивы!

– Го-го!.. Примитивы!

И они захохотали, совсем как на завтраке в клубе Толкачей.

Сэр Джеральд занимал точно такой же номер, как и Джордж Ф.Бэббит, только его английские чемоданы были добротнее и тяжелее. И точно так же, как делал это мистер Бэббит, он вытащил огромную бутылку виски и, гордясь своим гостеприимством, радушно проворчал:

– Скажите, когда хватит, старина!

После третьего стакана сэр Джеральд провозгласил:

– Но почему вы, янки, вообразили, что эта писательская братия, вроде Бертрана Шоу и этого, как его, Уэллса, представляет наш народ? Настоящая деловая Англия, то есть мы все – мы все, – мы считаем их просто перебежчиками. Конечно, и у вас, и у нас есть эта смешная старая аристократия – знаете, старинные семьи, с их поместьями, охотой и всякой такой штукой, и у нас есть профсоюзные лидеры, но и у нас, и у вас есть крепкий костяк – деловые люди, которые всем заправляют!

– Верно сказано! За здоровье настоящих людей!

– Согласен! За наше здоровье!

После четвертого стакана сэр Джеральд робко спросил:

– Как ваше мнение о закладных по Северной Дакоте? – но только после пятого Бэббит стал называть его «Джерри» и сэр Джеральд без всяких обиняков спросил: «Не возражаете, если я сниму башмаки?» – и с наслаждением вытянул свои титулованные ноги, свои бедные, усталые, натертые и распухшие ноги, на кровати.

После шестого стакана Бэббит, пошатываясь, встал:

– Ну, мне пора и восвояси. Джерри, вы – настоящий друг! И какого дьявола мы с вами не познакомились поближе в Зените! Слушайте-ка! А вы не можете вернуться, погостить у меня хоть немного?

– Мне так жаль, но нельзя! Завтра надо ехать в Нью-Йорк. Ужасно досадно, старина! Ни разу за все пребывание у вас в Штатах я так приятно не проводил вечер. И разговор настоящий. Не то что вся эта светская чепуха. Да я бы отказался от этого дурацкого титула, если б знал, что придется болтать с женщинами про поло и примитивы. Хотя получить титул в Ноттингеме – хорошая штука. Мэр наш из себя выходит, ну а моей хозяйке, конечно, приятно! Но меня уж никто теперь не зовет «Джерри»… – он чуть не прослезился, – а тут в Штатах никто до сегодняшнего вечера мне не был таким другом, как вы! До свидания, старина, до свидания! Благодарю вас за все! За все!

– Бросьте, Джерри! И не забывайте: когда бы вы ни приехали в Зенит – двери у нас нараспашку!

– А вы, старина, не забывайте, если попадете в Ноттингем, мы с женой будем от всего сердца рады вам. Непременно расскажу всем приятелям в Ноттингеме о ваших мыслях насчет Прозорливости и Настоящего Человека на следующем же завтраке в Ротарианском клубе.

Утром Бэббит долго лежал в постели, представляя себе, как его спросят в зенитском Спортивном клубе: «Ну, как провел время в Чикаго?» – и он ответит; «Неплохо, много бывал с сэром Джеральдом Доуком», – или воображал, что он встретит Люсиль Мак-Келви и начнет выговаривать ей: «Вообще-то вы ничего, миссис Мак, только не напускайте на себя эту интеллигентскую блажь. Мне Джеральд Доук так и говорил в Чикаго, да, Джерри – мой старый приятель, мы с женой собираемся в будущем году съездить в Англию, погостить в замке у Джерри, – значит, он мне говорил: „Джорджи, старина, нравится мне Люсиль, это верно, но мы с вами, Джорджи, должны отучить ее выкидывать всякие такие штучки!“

Но в тот же вечер случилось одно происшествие, которое отравило всю его радость.

У табачного киоска отеля «Принц-регент» Бэббит познакомился с комиссионером по продаже роялей, и они вместе пошли обедать. Бэббит был в превосходнейшем, благодушнейшем настроении. Он наслаждался роскошью ресторана: хрустальными канделябрами, парчовыми занавесями, портретами французских королей на золоченых дубовых панелях. Он наслаждался видом обедающих: столько хорошеньких женщин, столько славных, солидных мужчин, «широко» тратящих деньги.

И вдруг он обомлел. Он вгляделся, отвернулся, потом снова стая вглядываться. За три столика от него с женщиной весьма сомнительного вида, кокетливой и вместе с тем потрепанной, сидел Поль Рислинг – а все считали, что Поль уехал в Экрон продавать толь. Женщина гладила его руку, строила ему глазки и хихикала. Бэббит почувствовал, что попал в запутанную и нехорошую историю. Поль говорил горячо и торопливо, с видом человека, который жалуется на свои невзгоды. Он не сводил глаз с увядшего лица женщины. Один раз он сжал ей руку, а потом, не обращая внимания на посетителей ресторана, вытянул губы, трубочкой, как будто собрался ее поцеловать. Бэббиту так хотелось заговорить с Полем, что он чувствовал, как все его мышцы напрягаются, даже плечи дрожат, но он в отчаянии подумал, что тут нужен дипломатический подход, и, лишь увидев, что Поль платит по счету, бросил своему соседу: «Ого, там мой приятель – простите, я на минутку, – только поздороваюсь с ним!»

Он тронул Поля за плечо и крикнул:

– Когда же это ты явился?

Поль сердито взглянул на Бэббита, и лицо его потемнело.

– А, здорово, Джордж, я думал, ты уже уехал в Зенит. – Со своей спутницей он его не познакомил. Бэббит покосился на нее – довольно хорошенькая, пухлая и кокетливая особа лет сорока двух – сорока трех, в ужасающей шляпке с цветами. Она была густо и неумело нарумянена.

– Где остановился, Полибус?

Женщина отвернулась, зевнула и стала разглядывать свои ногти. Очевидно, она привыкла, что ее не знакомят с друзьями.

– Отель «Кэмбл», Южная сторона, – проворчал Поль.

– Один? – В вопросе слышался намек.

– Да! К сожалению! – Поль резко обернулся к своей даме и с нежностью, от которой Бэббиту стало тошно, проговорил: – Мэй! Разрешите вас познакомить! Миссис Арнольд, это мой старый… м-мм… знакомый, Джордж Бэббит.

– Очень рад! – буркнул Бэббит, когда она заворковала:

– Ах, я так счастлива познакомиться с приятелем мистера Рислинга!

Бэббит не отставал:

– Будешь у себя попозже вечером, Поль? Я заеду к тебе, надо повидаться.

– Нет, лучше… давай лучше позавтракаем вместе!

– Хорошо, но сегодня вечером я к тебе зайду, Поль! Приду в гостиницу и подожду тебя!