Текст книги "Дикий цветок"

Показалась маленькая долина, скрытая в отрогах холма. Трава здесь, была усеяна красочным разноцветьем диких цветов: желтых, голубых, пурпурных, белых и красных всех оттенков. Шелби вскоре захотелось рассмотреть их поближе. «Интересно, – подумала она, – можно ли перенести эти цветы в дом и пересадить их в ящики на окне?» Она спрыгнула на землю, опустилась на влажную траву и с жадностью впитывала красоту залитого солнцем пейзажа своих владений, раскинувшихся в долине реки Шошони. Бродяжка, казалось, почувствовала ее настроение. Лошадка бродила вокруг, пощипывая траву и терпеливо ожидая.

Шелби сорвала люпин, камнеломку, игольчатые астрочки и еще какие-то стелющиеся по земле цветы. Успокоенная, убаюканная всей этой красотой, она на мгновение откинулась на спину. Теплое солнце ласкало ее лицо; потом она вдруг почувствовала, что солнце, ушло куда-то и она продрогла. Она села, сообразив вдруг, что спала, и довольно долго. Сердце ее забилось быстрее, когда она стала оглядываться вокруг, ища свою Бродяжку. Ее нигде не было видно. «Она, наверное, где-то рядом… или ушла обратно в конюшню, – сказала себе Шелби, поднимаясь на ноги. – Ну, перестань, успокойся!»

– Бродяжка! – позвала она и стала кругами бегать по лугу, пока голова у нее не закружилась и она не охрипла. Потом, заметив густую поросль тополей на ближнем склоне холма, она, точно по наитию, решила поискать там. Первое, что увидела Шелби, поднявшись на холм и пройдя за деревья, была яма, полная жидкой грязи; потом она увидела пони. Сердце ее сжалось от ужаса.

– Ох, малышка! – На глаза ей навернулись слезы. – Что же это ты наделала?

Маленькая лошадка по грудь погрузилась в густую черную грязь. Она посмотрела на Шелби долгим, молящим взглядом, потом тихонько заржала и попыталась высвободиться. Черная жижа стекала уже по ее гриве, доходя до проплешинки, оставшейся после того, как Шелби выстригла себе фальшивые усы.

Шелби была беспомощна. На ранчо она была так занята другими мыслями, что даже забыла прихватить с собой, как обычно, моток хорошей, крепкой веревки – хотя одной ей все равно было бы не вытащить Бродяжку, даже если бы у нее и была веревка.

Сколько отсюда до ранчо? Сколько потребуется времени, чтобы сбегать туда за помощью? Бродяжка была такой маленькой и не слишком сильной, и Шелби боялась, что она перестанет бороться и уйдет на дно ямы прежде, чем она успеет спасти ее.

– Малышка, тебе придется пока остаться здесь, – наставляла она испуганного пони. Плача и уже не сдерживаясь, Шелби воскликнула: – Стой спокойно и жди, я, приведу подмогу, но не знаю, сколько времени на это уйдет. Я понимаю, что тебе страшно, Бродяжка, но я спасу тебя.

Она подняла глаза к небу и всхлипнула.

– Милый, добрый Господи, пожалуйста, помоги нам, сделай так, чтобы все было хорошо! Если ты спасешь Бродяжку, то я обещаю, что…

Прежде чем Шелби успела договорить, отличное лассо пролетело над ее головой, застыло, казалось, на секунду в воздухе над ямой и опустилось наконец, обвив шею лошадки. Шелби, потрясенная, не могла ничего понять. Обернувшись, она чуть не налетела на Чарли – прекрасного гнедого жеребца.

– Не ожидали?

Джеф смотрел на нее сверху, со спины своей лошади. Другой конец веревки был надежно обмотан вокруг луки его нового калифорнийского седла.

Человек, которого Шелби ненавидела больше всего на свете, спасал ее обожаемую лошадку.

Глава пятая

– Я выжидал случая от чего-нибудь вас спасти, – сказал Джеф, натягивая веревку. – Поможет ли мне это доброе дело заслужить ваше расположение?

– Я… Я… О, ради Бога, скорее!

Джеф ласково уговаривал пони, подбадривая и его, и Чарли, который, казалось, понимал, что от него требуется. Жеребец точно врос в землю, ему удалось даже чуть-чуть податься назад, а Джеф тем временем постепенно выбирал веревку – медленно, пядь за пядью. Лошадка поначалу забилась, глядя на них большими испуганными глазами, но потом, должно быть, почувствовала, что копыта ее больше не затягивает топкое дно ямы. Не сопротивляясь далее, она безропотно позволила вытащить себя из трясины.

Шелби все еще плакала. Ее белоснежная блузка была испачкана грязью, волосы растрепались, на лице отражалась целая гамма разнообразных чувств, каких Джеф никогда не замечал у нее раньше. Броня дала трещину… и, подумать только, что за нею открылось, размышлял он. Удивительно. Он смотрел, как она, спотыкаясь, бежит к лошадке. Не обращая внимания на черную жижу, стекавшую с пони, Шелби обняла его, потом сняла лассо с его шеи. Ведя, на поводу Бродяжку, с веревкой в руке, она подошла к Джефу и его жеребцу.

– Теперь вы, наверное, воображаете себе прекрасным рыцарем в сияющих доспехах, – пробормотала Шелби, протягивая ему веревку.

Он на мгновение задумался, потом наклонился с седла, глядя ей прямо в глаза:

– Шелби, на вашем месте я не стал бы паясничать в такую минуту.

Солнечный лучик, прорвавшийся сквозь облака, упал на Джефа, озаряя его сиянием. Слезы у Шелби высохли, но она все еще была взволнованна, сама не понимая почему. Быть может, к ее обиде на Джефа примешивалось необычайное восхищение им как мужчиной. Она уже задумывалась над этим, ее тело откликалось на его обаяние – и чем сильнее становился этот отклик, тем жестче и бесцеремоннее она вела себя с Джефом. Сама эта бесцеремонность уже была подозрительна, понимала теперь Шелби.

– Я должна поблагодарить вас от всего сердца за спасение моей дорогой Бродяжки, – сказала она прямо. – Это, конечно, не снимает других проблем в отношениях между нами, но…

– Может быть, вы хоть немного смягчитесь ко мне? Голос у него был низкий, глубокий, глаза теплые, ласковые.

– Я ведь не уеду, вы знаете. Я понимаю, что вы мечтаете об этом, но этого не будет.

Шелби вдруг пришло в голову, что, может быть, она этого и не хочет. Как могут ее чувства быть столь противоречивы?

– Я… Мне стыдно, что я могла поступить так глупо, так неразумно потерять половину нашего ранчо. Все это кажется мне дурным сном, который вы могли бы рассеять, если бы сказали, что не признаете эту сделку действительной! – Гнев ее опять начал разгораться. – Нельзя сказать, чтобы вы мне не нравились…

– Вот как?

В уголках его глаз собрались морщинки.

– Не будете ли вы, так добры удостоверить это письменно, в присутствии свидетелей?

Он спокойно положил свою руку на ее запачканную грязью ладошку и слегка сжал ее.

– Шелби, я прекрасно понимаю все ваши намеки, и тонкие, и не очень, на то, что я должен отказаться от этого выигрыша. Не знаю, почему вы не можете понять и принять тот факт, что игра закончилась, и вы проиграли. Дороги назад уже нет. Я мог бы понять ваши взгляды в отношении моего долга джентльмена, если бы я, а не вы затеял эту игру, если бы я предложил эту невероятную сделку, – но все это сделали вы. Вы выбрали меня, заставили меня играть с вами и так далее. Я не вижу никаких доказательств, которые подтверждали бы ваше обвинение, что я худший из негодяев.

Джеф помолчал. Руки ее потеплели в его руках и слегка дрожали.

– А вы?

Шелби пристально рассматривала носки своих сапог; наконец она покачала головой, пробормотав еле слышно:

– Нет. И ведь я не принадлежу к тем женщинам, которые считают, что мужчины должны относиться к нам как-то иначе, поддаваться нам, позволяя выигрывать, или исполнять все наши прихоти. Я знаю, что ни в чем не уступлю любому мужчине… только мое несчастное упрямство и злость от проигрыша не позволяли мне смириться с последствиями этой проклятой игры!

Слезы ее брызнули на их сплетенные руки.

– Ничего страшного.

Острое желание привлечь ее к себе, сжать в своих объятиях побудило Джефа, напротив, откинуться назад. Шелби волновала, притягивала его; такого с ним никогда еще не бывало, и это тревожило его.

– Я находил ваши выходки скорее забавными. Я никогда не встречал такой девушки, как вы!

Удивление и нежность, прозвучавшие в его голосе, заставили ее тихонько рассмеяться и слегка отступить назад.

– Знаете, я ведь еще не совсем сдалась, но с этой минуты постараюсь играть с вами в открытую. Если я получу свое ранчо обратно – я выиграю его честно или придумаю, как мне выкупить его, но я не стану больше пытаться выставить вас вон, выкидывая какие-нибудь фокусы. Я так обязана вам за спасение Бродяжки!

Лошадка ласково потерлась о свою хозяйку и потрясла гривой. Потянувшись, чтобы погладить пони по холке, Джеф сказал:

– Я принимаю пока что и это. Ну, так как, объявляем мир? – Ему почудилось, что нежное личико Шелби порозовело. – Он может таить в себе больше радости, чем вы думаете.

– Этого-то я и опасаюсь.

И снова влечение безудержной, сумасшедшей волной нахлынуло на Джефа. Шелби не смотрела на него, и он не мог отвести глаз от ее красивого, яркого рта, раздумывая, что она сделает, если он поцелует ее. Он уже начал склоняться к ней, когда Бродяжка протиснулась между ними, без сомнения гораздо лучше сознавая происходящее, чем Шелби или, может быть, даже сам Джеф.

– Послушай-ка, – обратился он к пони с наигранной строгостью. – Я только что спас твою жизнь. Так что попрошу обращаться со мной соответственно!

* * *

В последующие несколько дней, между Шелби и Джефом завязалась настоящая дружба. К ней, разумеется, примешивалось и нечто другое, но безукоризненная воспитанность Джефа спасала его. Он был осторожен с Шелби, понимая, что она еще совсем неопытна и он может отпугнуть ее навсегда, если коснется ее прежде, чем она будет к этому готова.

В остальном, однако, Шелби была сильной, бесстрашной и уверенной в себе. Джеф и в Англии был знаком с женщинами, чем-то похожими на нее, но большинство из них были девчонками-сорванцами, с целой оравой братьев и… напоминали лошадей, которых они так любили.

«Разве можно сравнить с ними Шелби», – размышлял Джеф этим солнечным полднем, глядя, как она идет к нему своей решительной и в то же время необычайно грациозной походкой. Это была самая обворожительная девушка, какую Джеф когда-либо встречал. Как великолепны были ее волосы цвета корицы, высоко закрученные на голове, заколотые черепаховыми шпильками. А ее глаза – чистые, голубые, чуть удлиненные, будто стремящиеся вслед за линией взлетающих, точно крылья, бровей… нежные очертания щек, яркий рот… И как ей идет ее белоснежная блузка, мягкими складками льнущая к груди.

– Вы уже покончили с приготовлением рагу? – поинтересовался он, прислонившись к воротам кораля.

– Да, оно уже в горшочке, тушится, и это надолго. – Она прикрыла глаза от солнца. – Мне бы хотелось быть богатой настолько, чтобы взять кухарку. Я стараюсь, и, честное слово, дядя Бен говорит, что я кое-чего достигла, но когда я вынуждена торчать у плиты в такой день, как сегодня…

– Я слышал, тут есть один повар, он ездил раньше с походной кухней, но теперь уже слишком стар, чтобы переезжать с места на место, – заметил Джеф, глядя на нее.

– О, мы никогда не сможем позволить себе такой роскоши, тем более что я сама прекрасно с этим справляюсь…

Внимание Шелби вдруг отвлеклось, когда она увидела Марша и Кэйла – те выходили из конюшни с парой мотков веревки, ведя за собой необъезженного молодого жеребца.

– Погодите-ка минутку! Что это вы тут слоняетесь посреди бела дня? У нас еще столько работы! На будущей неделе загон!

Оба молодых ковбоя уставились на грязные, обшарпанные носы своих сапог, внимательно разглядывая их и предоставив Джефу выпутываться. Он храбро расправил плечи:

– Боюсь, вы поймали нас на месте преступления. Конечно, я как будто приспособился к вашим обычаям, однако с удовольствием бы еще кое-чему поучился, в особенности, что касается жизни на ранчо. Пару дней тому назад, когда вы были… заняты, мы с ребятами немного задержались после завтрака и они показали мне, как ездить верхом на американский манер, а теперь…

– Я просто не верю своим ушам! Так возмутительно растрачивать лучшие дневные часы…

– Мэм, – вмешался Кэйл, – нам не помешает пара лишних рабочих рук, особенно когда Джимми, Тайтес и Бен в Биллингсе, но от Джефа не много толку, пока он не обучится свободно кидать лассо, стрелять и скакать верхом, как это делается у нас. – Он кончил скручивать цигарку, лизнул языком бумагу и добавил: – По мне, так то время, что мы работаем с Джефом, – это что-то вроде капиталовложения.

–Джеф?

Не ослышалась ли она? Когда этот тепличный англичанин, успел завоевать расположение ее обветренных, грубоватых ковбоев?

– Вы называете его Джеф?

– Ага, – подтвердил Марш. Он бросил одну веревку Джефу, который поймал ее и подошел к парням.

– Какой длины веревка? – спросил он у Кэйла. – Это обычная длина?

Шелби не могла вынести, чтобы ее оставили в стороне, из-за того, что она женщина. А потому, прежде чем Кэйл успел открыть рот, она поспешила к ним, выкрикивая на ходу:

– Сорок футов, правильно, Кэйл? Двадцать пять идет на бросок и пятнадцать остается для закрепления.

Шелби протиснулась между оградой кораля и Маршем, радостно улыбаясь, будто это она все придумала.

– Меня этому научил отец еще в Дэдвуде, а уж он-то мастер бросать лассо. Папа иногда брал веревку в шестьдесят футов, так как мог забросить и сорок при попутном ветре.

Она положила руку на плечо Марша:

– Это не ты заарканил оленя пару недель тому назад?

– Это я, – сказал Кэйл. Он недоверчиво покосился на нее.

– Кто готов тренироваться? – крикнула она. – Сколько ни тренируйся бросать лассо – все будет мало, я всегда это говорю.

– Ага, – согласился Марш и подмигнул Джефу.

Они решили предоставить англичанину право бросать первым. Остальные уселись рядышком на стену кораля, наблюдая, как Джеф вскочил на свою лошадь и сделал несколько попыток заарканить ускользающего, неуловимого жеребца, который, точно танцуя, уходил от него, не даваясь ему в руки.

– Куда легче было упражняться с Бродяжкой, – шутливо крикнул он Шелби. – Она стояла смирно, и Чарли тоже не двигался. Я нахожу это совершенно…

Он осекся, не в силах выговорить слово «невозможным».

– Нужно размахнуться и бросить так, чтобы петля развернулась в воздухе, – крикнул Кэйл. – Бросать, когда нет петли, бесполезно – так никогда не поймаешь лошадь!

Джеф продолжал тренироваться, прошел уже час, и Кэйл с Маршем решили, что лучше им приняться за изгороди, пока погода позволяет. Какие-то подозрительные облака начинали скапливаться на севере.

Когда они с Шелби остались в корале одни, Джеф признался:

– Я чувствую себя точно промотавшийся игрок. Даже чтобы привыкнуть к новому седлу и к новым местам, мне понадобится вся весна.

Вертя в пальцах лассо, он улыбнулся, глядя на нее.

– Я приехал сюда, уверенный, что подготовлен наилучшим образом, – я ведь не только ездил верхом и брал препятствия с лучшими английскими наездниками, но и объезжал лошадей. Единственное, чего я не учел…

– Здесь все совсем другое?

– Абсолютно все. Даже седло – мое английское седло настолько отличается от вашего, что ездить на нем – все равно как ездить вообще без седла. Эти стремена расположены гораздо дальше, поэтому и ногами я проделываю совершенно не то, что раньше, – я почти стою в стременах и держусь скорее бедрами, чем коленями. – Джеф, посмеиваясь над собой, покачал головой: – Это как заново учиться ходить. Я ездил верхом почти столько же…

– Ну, вам ведь не обязательно переучиваться. У вас есть ваше английское седло. Вы могли бы пользоваться им и ездить себе преспокойно, вместо того чтобы мучиться со всей этой чепухой.

Ему нравилось, как речь ее то и дело меняется, как легко и естественно переходит она от западного просторечия к языку образованной, благовоспитанной барышни.

– Тогда для чего было приезжать сюда – и оставаться? Если бы я продолжал вести себя так, как в Англии, какой же тогда смысл во всем этом? Не знаю, правда, сумею ли я научиться заарканивать лошадей, как парни, – так резко вздергивая их на дыбы, что они чуть ли не кувыркаются в воздухе, но… быть может, я привыкну и к этому.

Он бросил над головой лассо, наблюдая, как петля плавно разворачивается в воздухе, и улыбнулся.

– Я хочу быть полезным, хочу жить и наслаждаться полной жизнью здесь, на ранчо «Саншайн».

Шелби широко улыбнулась ему в ответ.

– Ну что ж, на этот раз получилось совсем неплохо! Если вы для начала потренируетесь на столбах, то, думаю, часам к четырем вы таки заарканите лошадь!

Джеф вскоре научился отлично набрасывать лассо, и, как оказалось, он прекрасно умел стрелять. Шелби решила, что было бы неплохо немного покрасоваться перед ним, после того как она так великодушно нахваливала умение набрасывать лассо и верховую езду Джефа, а потому в тот же день, позднее, она предложила ему посоревноваться в стрельбе из ее винчестера.

– Он в точности такой же, как у Анни Оуки, – тот, из которого она стреляет в шоу «Дикий Запад», – объяснила ему Шелби, пока они расставляли бутылки и раскладывали даже несколько мелких камешков на садовой ограде.

– Я вам не говорил, что видел их представление в Лондоне в 1887 году?

Он взял винтовку и подержал ее в руках, пытаясь выбрать наиболее удобную позицию для стрельбы.

– С того вечера, наверное, и началось мое нынешнее путешествие в Вайоминг.

– Правда? Как интересно! Мир теснее, чем мы думаем. Она рассеянно наблюдала за его приготовлениями.

Джеф медленно поднял винтовку и стал целиться. Палец его нажал на курок, и первая бутылка разлетелась, брызнув осколками.

Шелби восторженно вскрикнула, стараясь держаться дружелюбно и не завидовать его успеху, пока не придет ее очередь.

Бутылки одна за другой разбивались и падали, но Джеф бил их через одну.

– Для вас, – сказал он Шелби, улыбнувшись своей самой приветливой улыбкой.

Очень скоро от ее чувства спортивного товарищества не осталось и следа, а он, все так же метко, продолжал сбивать камешки, сбив даже, самый маленький с первого же выстрела.

К тому времени, когда винтовка перешла к Шелби, она уже начала хмуриться. Даже ее старший брат Байрон не мог победить ее в стрельбе по мишеням. Она перезарядила винтовку, затем прицелилась и выстрелила. Первая бутылка разбилась и взлетела в воздух. Джеф зааплодировал.

– С ума сойти! В жизни не видел женщины с таким обилием всяких талантов!

Шелби искоса взглянула на него, прежде чем снова прицелиться. Она чувствовала, что он подыгрывает ей – буквально с той минуты, как он уменьшил для нее трудности попадания, увеличив расстояние между целями. Когда она снова спустила курок, пуля только скользнула по бутылке, и та послушно покатилась с ограды и с глухим стуком упала в грязь. У Шелби мурашки пробежали по спине, и она поразила оставшиеся цели в самое яблочко.

– Превосходно! Но, мне кажется, освещение сейчас не такое благоприятное, как несколько минут назад. Несомненно, именно из-за этого вы…

Шелби перебила его:

– Вам незачем извиняться за меня или просить прощения за то, что вы победили меня с моей собственной винтовкой. – Повернувшись к дому, она вздернула подбородок и добавила: – По-видимому, я опять недооценила вас, потому что вы англичанин. Я все еще забываю, что именно так я и потеряла ранчо.

– Это от вашего рагу идет такой аромат? – поинтересовался Джеф, направляясь вслед за Шелби. – Господи, я вдруг почувствовал, что голоден, как волк, – чего бы я только не сделал ради хорошей чашки чая!

– Я поставлю чайник.

Шелби позволила ему распахнуть перед ней решетчатую дверь, добавив через плечо:

– Но я выпью виски.

К тому времени, когда чайник закипел, и Шелби принялась заваривать чай, Джеф уже развел огонь в очаге, а облака, собиравшиеся на небе, стали зловещими, угрожающими.

– По-моему, надвигается буря, – заметил он. Сквозь кухонное окно Шелби увидела белую вспышку молнии, за нею гулко, раскатисто прогромыхал гром.

– Надеюсь, у мальчиков хватит ума укрыться где-нибудь, а не возвращаться в грозу.

– Интересно, что там поделывает Мэнипенни? Я его целый день не видел, – пробормотал Джеф, помешивая молоко в чае. – Читает, наверное.

Шелби не выдержала.

– Троллопа? «Юстаса Даймондса»?

Он взглянул на нее с легким недоумением, затем направился в маленькую комнатку Мэнипенни в глубине дома. На стук в дверь послышалось приглушенное:

– Хм-м-м? Кто там? – что еще больше озадачило Джефа.

Он открыл дверь:

– Что тут с тобой приключилось, старик? Надеюсь, ты попил чаю, пока я там заарканивал лошадей?

Тон его был легкий, насмешливый, но он тотчас осекся, увидев Мэнипенни в постели. Слуга был в шелковой китайской пижаме и в ночном колпаке, – закутавшись, он лежал под одеялами.

– Что с тобой? Ты болен?

– Боюсь, это так, милорд.

Лицо у старика было такое, будто он только что откусил кусок лимона.

– Я думаю, это… лихорадка.

– Боже милостивый! Но это ужасно!

Джеф подошел к нему поближе.

– Я еще ни разу не видел тебя больным, мой дорогой, верный друг!

– Я могу лишь предполагать, что… – Мэнипенни прикрыл рот аккуратно сложенным, чистым платком, потом глубоко закашлялся. – Это страшное место, я думаю. Тут, должно быть, видимо-невидимо всяких экзотических микробов.

– Но что же нам делать? Может быть, вызвать врача? Ты голоден? Давай, я принесу тебе чашку горячего чая с лимоном и виски, хорошо?

Вид у Мэнипенни был вялый, его, казалось, клонило ко сну.

– Я просто немного подремлю, милорд.

Нахмурившись, Джеф вернулся в гостиную. Гром снаружи грохотал непрестанно, дождь струйками стекал по оконному стеклу, и огонь, который он развел в очаге, весело полыхал и потрескивал.

– Ваш чай остывает, – заметила Шелби, помешивая тушившееся с овощами мясо. Аромат сочных, щедро политых соусом кусков баранины с морковью, картофелем и луком наполнил дом.

– Как только маисовый хлеб будет готов, мы можем начинать есть. Ну и ну, хотелось бы мне знать, удастся ли им вернуться хотя бы к ужину!

Джеф смотрел, как она смешивает кукурузную муку, яйца, пахту и все необходимое, гадая, что бы такое могло быть – маисовый хлеб?

– Можете вы теперь уделить мне минутку? – сказал он, когда она сунула два противня в духовку. – Боюсь, Мэнипенни заболел. Он думает, что это лихорадка.

– Вы хотите сказать – простуда? – Она нахмурилась. – Почему же он ничего не сказал?

Вытирая руки о передник, Шелби прошла в свою крохотную кладовку. Джеф пошел за ней.

– Знаете, он человек старой закалки и терпеть не может жаловаться, тем более людям не своего круга. Мне кажется, Мэнипенни мог бы сказать об этом другому слуге, но только не мне.

– Но это смешно!

Шелби перебирала пузырьки на полке с лекарствами. Она неодобрительно взглянула на него и недоуменно пожала плечами:

– Это уж чересчур! Вы, англичане, просто невозможны!

– Вы не услышите от меня возражений. Как вы думаете, почему я приехал в Вайоминг?

– Так-так, вот это мы ему и дадим, – Шелби взяла коробочку, на которой был изображен усатый разбойник в громадном сомбреро.

– Думаю, это мексиканское лекарство от головной боли подойдет также и при температуре, так что начнем с него.

– Какое оно… необычное, – заметил он без особого воодушевления.

Она не обратила внимания.

– К счастью, у меня есть также «Средство от простуды, излечивающее за двадцать минут». Мама заказала кучу всяких лекарств по каталогу, когда узнала, что я поеду сюда, а я так ни разу и не пила их, однако звучит это весьма обнадеживающе!

Джеф взял коробочку и прочитал вслух: – «Примите несколько доз этого превосходного препарата при первых признаках заболевания, и вы почувствуете себя здоровым». Ладно, я, правда, не очень-то этому доверяю, но что нам, в конце концов, терять?

– Я буду ухаживать за ним, и к утру он уже будет как огурчик. Вернувшись на кухню, Шелби приготовила большую чашку чая для Мэнипенни, добавив туда лимон, мед, виски и солидную порцию мексиканского лекарства от головной боли и «Средства от простуды, излечивающего за двадцать минут».

– А сами-то вы пробовали эти микстуры? – спросил Джеф, когда они шли в комнату больного.

– Слава Богу, нет. Я никогда не болею.

– Судя по запаху, думаю, это избавит его от страданий – так или иначе… – проборматал он с сомнением.

Мэнипенни, с красными, воспаленными газами и осипшим голосом, пытался возражать, уверяя, что он просто немного устал и не нуждается в помощи, но Шелби и слушать ничего не хотела. Попросив Джефа помочь старому джентльмену сесть, она поправила его ночной колпак, потом поднесла дымящуюся кружку к его губам.

Как ни странно, Мэнипенни проглотил эту взрывоопасную смесь, потом блаженно улыбнулся:

– Я бы сказал, что это ужасно хорошо. Отлично приготовлено, мисс Мэттьюз.

– Мы в Вайоминге, мистер Мэнипенни. Зовите меня просто Шелби.

Он снова опустился на подушки и ответил сонным голосом, еле слышно:

– А я – Перси, моя дорогая… Только для вас. – Рука его нашла ее руку и сжала ее. – Хотите почитать мою книгу? Пожалуйста, возьмите…

– Вы очень добры, Перси, – ответила она, ласково улыбаясь. – Возьму.

Они подождали, пока старый слуга задремал, потом Шелби взяла с ночного столика «Юстаса Даймондса». Джеф недоверчиво покачал головой, когда они на цыпочках вышли из комнаты и прикрыли за собой дверь.

– Перси? – воскликнул он, когда они были уже в коридоре. – Это просто неслыханно! За всю мою жизнь я знал только одного или двух человек, которые осмеливались называть Мэнипенни Персивалем, но сама мысль о том, чтобы кто-нибудь назвал его «Перси», просто непостижима!

– Это ведь он предложил, а не я, – мягко напомнила девушка.

В кухне Шелби сунула тарелки, вилки, ножи и салфетки в руки Джефу, наказав ему накрывать на стол. Ветер рвался и ревел в их долине, неся с собой плотные полотнища дождевых струй. Тонкие оконные стекла задребезжали под напором бури, когда Шелби раскладывала по тарелкам мясо и нарезала горячий маисовый хлеб, поставив к нему маленький горшочек меда. От керосиновой лампы лился мягкий свет на клетчатую скатерть, уставленную кушаньями, и Шелби храбро улыбнулась Джефу, когда они вместе уселись за стол. Вдвоем.

– Что это? – спросила она, глядя на маленькие, из тяжелого стекла, рюмки, наполненные янтарной жидкостью, стоявшие рядом с каждой тарелкой.

– Вы раньше грозились, что выпьете виски, вот я и подумал, что немного хереса, может помочь нам согреться. Я привез с собой несколько бутылок из Лондона.

Шелби с удовольствием отпила, отметив про себя, что на вкус это настоящий напиток богов.

– Не думаю, чтобы вы ели что-нибудь подобное в Англии, – сказала она, словно оправдываясь.

– Вы правы, – согласился Джеф с загадочной улыбкой.

– Что у вас обычно бывает на ужин?

– Ну… Жидкий мясной суп с овощами или крупой, палтус с приправой из омаров, бараньи котлеты. Капуста с рисом… Маринованные огурцы… Грушевый компот.

Он полил медом ломтик маисового хлеба, откусил кусочек и улыбнулся с неподдельным удовольствием.

– Ничего вкуснее не пробовал!

– Вы ведь нарочно все это выдумали, да? – Шелби не выдержала и рассмеялась. – Чтобы не смущать меня. Кто же станет, такое есть?

– Англичане, – коротко ответил он. – Мы тушим и маринуем, чуть ли не все, что едим. Для нас это прямо-таки вопрос чести.

Оба засмеялись. Гроза пронеслась над ранчо и ушла стороной, и Шелби почувствовала себя спокойнее. Надкусив кусочек подрумяненного картофеля, она заметила:

– Надеюсь, мальчики в безопасности и вернутся домой, как только буря утихнет, хм-м-м? Они, вообще-то, привыкли к такой погоде.

– Наверняка, вы правы.

Он доел рагу, лежавшее у него на тарелке, потом заметил:

– Это просто восхитительно. И как странно, что у вас тарелки с «Голубой ивой». Такой же повседневный сервиз был в нашем загородном доме в Йоркшире, когда я был еще мальчиком. Я всегда любил его гораздо больше, чем тот позолоченный фарфор, который так нравился моей матери.

– Я сама его выбрала, когда возвращалась из колледжа в Массачусетсе, – объяснила Шелби. – Не то чтобы я любила копить приданое – я никогда не думала о таких глупостях, но у меня есть собственные вкусы, и я знала, что вряд ли мне удастся найти что-либо подходящее в Дэдвуде.

Шелби смотрела, как Джеффри доливает ей вина в рюмку, и улыбнулась.

– Так мне пришлось потратить один ужасно утомительный день, чтобы купить, что мне нравилось: сервиз с «Голубой ивой», множество бельгийских кружев, которые я пока убрала, льняное постельное белье, кое-какую восточную упряжь, ею я редко пользуюсь, и книги. Я очень дорожу моими книгами. К сожалению, дядя Бен заставил меня оставить большую их часть дома… и я согласилась, потому что беспокоилась, как бы с ними чего не случилось в дороге. Я не знала, чего мне ожидать в этих пустынных местах и что это за дом, в котором мне придется жить.

– Я понимаю. А что это за история с «Юстасом Даймондсом»? – спросил он тихо, захваченный очарованием минуты. Комната изнутри была освещена золотистыми языками пламени, а снаружи в нее проникали ослепительные закатные лучи солнца, прорывавшиеся сквозь грозовые облака. Но Шелби была еще ослепительнее.

– Откуда вы узнали, что Мэнипенни читает Троллопа? Вы что, вдвоем основали закрытый литературный клуб?

– Не совсем.

Она почувствовала, что ей все больше начинает нравиться Джеф. Его непринужденное остроумие, было под стать ее собственному острому уму и воображению и напоминало ей отца. Ей также нравилась его способность сохранять спокойствие чуть ли не при любых обстоятельствах, в отличие от дяди Бена и, уж конечно, от нее самой. И наконец, было что-то еще в карих глазах Джефа, что придавало смысл его холодному спокойствию. Он смотрел на нее с молчаливым пониманием, и оно внушало ей доверие к нему, несмотря на все ее старания воспротивиться этому. Расхрабрившись от выпитого хереса, Шелби выпалила: – Перси сказал мне о вашем сундуке, полном книг!

У него было такое лицо, будто она дала ему пощечину.

– Ради всего святого, не называйте его Перси! Уверяю вас, он не одобрит этого, когда поправится и придет в себя!

Шелби широко улыбнулась:

– А я-то, увидев ваше лицо, решила, что вы сердитесь из-за того, что я узнала вашу тайну.

– Тайну? Но это вовсе не тайна. Вы хотели бы посмотреть книги? Боюсь, сундук, слишком громоздкий, чтобы перетаскивать его, так что нам придется пройти в мою спальню. Совершенно невинно, разумеется! – сказал он легким, непринужденным тоном, промокнул губы салфеткой и отодвинул стул. – Но сначала я помогу вам вымыть посуду.

– Нет, давайте пока просто положим ее в раковину – пусть помокнет.

Она едва могла сдержать нетерпение.

– Я просто не могу дождаться! Ох, вы даже представить себе не можете, как я мечтала о вашем сундуке, полном книг, с тех пор как Мэнипенни упомянул о нем несколько дней назад. Он сидел на веранде и читал Троллопа, и я так завидовала ему! Когда он сказал мне, что у вас есть еще десятки книг, – признаюсь, я подумала о вас самое худшее…

Они шли в его спальню, и Джеф нес бутылку с хересом и обе рюмки.

– Шелби, дорогая моя, что вы хотите этим сказать?