Текст книги "Конфидентка королевы. На службе Ее Величества"

– Тетя, у вас есть на примете жених? – Сабина в упор посмотрела на баронессу, и та съежилась от ее холодного взгляда.

– Есть, – отозвалась Агнесса и не спеша рассказала племяннице о бароне д’Альбре. – Правда, я обещала ему ответить в течение года, а прошло уже почти два. Но, думаю, девятимесячная осада Тулузы послужит уважительной причиной.

Сабина горько усмехнулась: ее тетя готовила этот брак задолго до гибели Габриэля, когда они еще с упоением мечтали о собственной свадьбе. Предсказывая решительный отказ мадам де Лонжер, шевалье в очередной раз доказал, что умел разбираться в людях. Однако теперь это не имело значения, и Сабина не стала озвучивать свои унылые мысли.

– Я согласна. Начинайте подготовку к свадьбе. – Недоверчивый взгляд баронессы заставил девушку объяснить: – Сабина де Фруа похоронена со своими чувствами и надеждами в неприметном аббатстве по дороге в Ле Пюи. Племянница же баронессы де Лонжер готова выполнить волю своей покровительницы и выйти замуж, как велит ей долг.

Подобный исход беседы обескуражил Агнессу, но она решила не гневить Господа сомнениями в Его мудрости. Время все лечит – это сорокалетняя баронесса знала наверняка. И, не откладывая дела в долгий ящик, Агнесса тут же написала Арно д’Альбре, сообщая ему о том, что готова приступить к обсуждению условий брачного контракта. Немного поволновавшись – а вдруг барон уже женился или попросту передумал? – она вскоре получила утвердительный ответ. Арно извещал мадам де Лонжер, что заранее принимает все ее условия и готов к Рождеству прислать своих представителей, которые и привезут ему долгожданную невесту. Такая стремительность обрадовала деловую Агнессу, и, засучив рукава, она начала готовить приданое, продолжая переписку с бароном.

Сабина, безропотно помогавшая тете обновлять свой гардероб, вышивать постельное белье и выбирать подарки для жениха, желала лишь одного – уехать подальше отсюда. Побыстрей убраться из Тулузы, из дома, где прошло ее детство, ведь все здесь – кресла в комнатах, кочерга возле камина, шкура на полу, деревья за окном, даже камешки на дороге – напоминало девушке о ее любимом Габриэле и несбывшихся мечтах. Прочь отсюда, иначе она задохнется от горестных воспоминаний!

* * *

– Боюсь, шевалье не доедет до Ле Пюи. Он либо мечется в бреду, либо вовсе лежит, как покойник, – ворчливо рассуждал монах Жан, разводя костер и устраивая над ним закопченный котелок с водой. – Умрет, и тогда плакала награда, обещанная бароном де Монфором!

Четверо монахов, которые уже не раз ухаживали за больными, сопровождали раненых Габриэля и Ги де Монфора-младшего. Обоз, состоявший из нескольких мулов, телеги и крытой повозки, в которой везли д’Эспри, остановился на ночь в зеленой низине с редким кустарником. Два монаха стали менять повязки у больных, еще двое готовили похлебку на ужин.

– Что ты предлагаешь? – Вытащив из внушительной торбы несколько холщовых мешочков с крупами, солью, сушеными овощами и травами, Пьер вопросительно уставился на собеседника.

Перед отъездом Симон пообещал им десять ливров[43]43
  Ливр – денежно-счетная единица, равная 20 су.


[Закрыть] награды – неслыханное богатство для нищих братьев, – если Габриэль поправится.

– Прошлой зимой в аббатстве Сен-Руф близ Авиньона я видел чудо-монаха. Он искусно врачует раны, особенно боевые. – Жан неторопливо продолжил: – Поговаривают, что он долгое время находился на Святой земле, где учился у знаменитых лекарей. На его счету сотни спасенных жизней. К нему за помощью обращались даже рыцари из ордена госпитальеров! Постарев, лекарь стал плохо переносить палестинскую жару и вернулся доживать свои дни в эту обитель. Но слава о его чудесных способностях разнеслась далеко за пределами аббатства. Я предлагаю поехать в Авиньон! Он ближе, да и раненому не придется трястись по горным перевалам. А главное – есть надежда, что тамошний лекарь ему поможет.

– Ты говоришь дело, – с воодушевлением поддержал его Пьер, помешивая варево длинной ложкой. – С утра поговорим с мессиром!

Но Ги де Монфор уже услышал их беседу. После перевязки он с помощью оруженосца вылез из телеги и, опираясь на костыль, решил немного размять затекшую здоровую ногу. Из повозки д’Эспри доносилось тихое постанывание и голоса монахов, бубнящих молитвы. Ги понимал: друг его брата не протянет долго. Стремясь избавиться от мучительных мыслей, де Монфор заковылял в противоположном направлении, где беседовали у костра жадно-находчивые монахи.

– О чудесном врачевателе верные сведения? – спросил у них Ги.

– Своими глазами видел, ваша милость, как он вылечил человека со вспоротым животом! – воскликнул Жан и перекрестился для убедительности.

– Решено! Сам-то я в Авиньон, принадлежащий графу Раймону, не сунусь, а вот вы вдвоем берите повозку с парочкой запасных мулов и утром поезжайте в аббатство… Как, ты говорил, оно называется?

– Обитель Святого Руфа.

– Вот-вот, туда. И торопитесь, не жалейте мулов. Я дам вам кошель с деньгами на дорогу. Если ваш лекарь-волшебник действительно вылечит Габриэля, вы получите вот этот перстень с рубином, – и Ги показал кольцо, надетое на его безымянный палец. Он искренне обрадовался возможности помочь рыцарю, преданно служившему его семье.

– Но д’Эспри ведь тоже воевал против Сен-Жилей… – на всякий случай напомнил дотошный монах, не отрывая взгляда от драгоценного камня, много лет украшавшего руку Амори.

– А вы не говорите о том, что он был приближенным барона Симона! Сейчас сам черт не разберет, кто за кого воюет! Особо любопытным скажете, что это раненый из свиты Раймона Молодого. Даст Бог ему выжить – выпутается! – отрезал Ги.

Сам он отправился на север, в свой родовой замок, ведь ехать в Ле Пюи ему было больше незачем. Рана на его бедре затянется в родных стенах и без докторов.

* * *

Чудо-старичок по имени Рено оказался весьма высоким и жилистым, с седыми волосами, стянутыми на затылке. Благодушное лицо, умный взгляд прищуренных глаз, приветливая улыбка внушали к нему безоговорочное доверие, а крупные ладони, которые он содержал в чистоте, казались белоснежными на фоне черной рясы. Для лечения больных в обители выделили отдельную комнату с большим окном, даже в ненастье пропускавшим достаточно света. Тут стоял крепко сколоченный прямоугольный стол, выскобленный добела. На него и положили раздетого рыцаря. Осмотрев страшные раны, лекарь без промедления приказал послушнику принести корыто, побольше горячей воды, крепкого вина и чистую ткань, а сам тем временем вытащил из железного сундучка необходимые инструменты, завернутые в выбеленный холст.

– Вовремя вы его привезли. – Ожидая послушника, Рено сосредоточенно прислушивался к дыханию раненого и, оттягивая веки, рассматривал его зрачки.

– Спешили! Ехали почти без остановок, даже по ночам. – Утомленный вид монахов подтверждал правдивость этих слов.

– Будете мне ассистировать. Когда я начну обрабатывать раны, рыцарь может очнуться от боли. Тогда нужно будет его придержать.

Вымыв по настоянию лекаря руки, братья Жан и Пьер приготовились ему помогать. Рено, орудуя в ране мудреными инструментами, удалил из нее гной, собрал осколки кости и совершил ряд других манипуляций, смысл которых остался неясным для стоявших рядом с ним монахов. Затем старик аккуратно, словно заправский портной, зашил рану вдоль уха, от виска до нижней скулы, и перебинтовал Габриэлю голову. Отверстие от стрелы было не столь опасным, но и с ним лекарь провозился довольно долго. К всеобщему облегчению, Габриэль во время операции так и не очнулся. Обмыв тело больного водой с винным уксусом, монахи перенесли его в келью Рено и отправились в часовню – помолиться за спасение едва теплившейся жизни.

– Где я? – еле слышно прохрипел наконец очнувшийся Габриэль, мутным взглядом изучая незнакомый низкий потолок.

– Воистину милостив Господь Всемогущий! – Осеняя себя крестным знамением, лекарь присел возле раненого. – Вы в обители Святого Руфа близ Авиньона.

– Авиньон? – Шевалье от напряжения закрыл глаза. – Почему Авиньон? Мы его захватили?

– Вам нельзя разговаривать, – предупредил его Рено, видя, какую боль причиняет раненому каждое произнесенное слово.

По обрывкам фраз, которые рыцарь бормотал в бреду, старик давно понял, что этот воин – приближенный Симона де Монфора. Но монаху было все равно: за свою долгую жизнь он лечил и арабов, и евреев, и греков. Все они были страждущими перед лицом Господа, который руками Рено облегчал их боль. Неожиданно вошедший брат Жан услышал вопрос рыцаря и замер в нерешительности в дверях кельи. Заметив это, лекарь ухмыльнулся:

– Не волнуйтесь, я его не выдам. Для меня он просто человек, которого я могу вылечить. Остальное не имеет значения. Подайте мне настойку со стола.

Напоив больного и дождавшись, когда тот уснет, Рено вышел на улицу, где застал шептавшихся монахов. Жан решительно приблизился к лекарю.

– Скажите, мы можем вернуться и передать родственникам шевалье радостную весть о его спасении?

– О, думаю, говорить об этом пока еще рано, прошло всего несколько дней!

Но Жану с Пьером не терпелось получить обещанную награду, и они решили отправляться в путь. Их гнала вперед не только жадность, но и боязнь, что тайна Габриэля откроется. К сожалению, монахи не пожелали идти пешком и, прихватив богатую повозку с мулами, спешно выехали в обратный путь. Больше их никто не видел.

Габриэль выздоравливал медленно. Его раны перестали гноиться и быстро зарубцовывались, сломанные челюсти, насколько мог судить Рено, заживали. Но рыцаря все еще мучили ужасные головные боли, от которых он часто терял сознание. Да и память его подводила: он путал события, имена, иногда рассуждал нелогично, а порой в его сознании и вовсе возникали причудливые образы. Но умелый монах не опустил рук. Целебными травяными настоями, рецепты которых Рено собирал всю свою долгую жизнь, он терпеливо отпаивал пациента. К Рождеству стало ясно: жизнь и рассудок рыцаря вне опасности, теперь ему надо окрепнуть.

– Скажите, чудесный спаситель, моя память восстановится или я так и буду барахтаться среди неясных образов? – Устроившись на скамье в монастырском саду рядом с Рено, шевалье с наслаждением вдыхал холодный воздух. В руках он теребил затейливо вышитый пояс, который недавно нашел среди своих вещей.

– К вечеру начнется дождь. – Рено смотрел на небо, обдумывая ответ. – Что же касается памяти… Бывает по-разному. Но вы молоды, и это главное! Молитесь чаще. Господь милосерден.

В конце зимы пришло письмо от Алисы де Монморанси. Видно, Жан с Пьером все же успели отправить весточку Ги, а тот при встрече сообщил новость матери. Алиса была очень рада, что Габриэль выжил; она писала ему о том, что осада Тулузы продолжается и она едет в Париж за пополнением. В этом послании не было ничего особенного, но тем не менее оно заставило шевалье встряхнуться, и в его больной голове все встало на место.

Рено не пожелал отпускать от себя интересного пациента. Ранение в голову, повлекшее за собой потерю памяти, медленный процесс ее восстановления, выяснение причин глубоких обмороков – любознательный лекарь сделал для себя много неожиданных открытий. Габриэль не возражал против того, чтобы за ним наблюдали, и продолжал жить в келье своего спасителя. Шевалье много читал. Пульсирующая головная боль часто мешала ему даже думать, но он с завидным упорством листал книги, хранившиеся в аббатстве. Да и Рено-молчун не допекал его расспросами. Однако теперь Габриэлю захотелось поделиться с монахом радостью, и, свернув в который раз перечитанное письмо, он блестящими глазами уставился на своего спасителя. Они сидели у зажженной свечи за столом, и монах натирал до блеска дорогие врачебные инструменты.

– Дорогой Рено, вы даже не представляете, как я счастлив! – воскликнул Габриэль.

– Получили хорошие вести от родных?

– Вести самые простые и письмо обычное, хоть и сердечное и ласковое. Но я наконец-то вспомнил главное!

– Вспомнили? – В выцветших глазах врачевателя зажглось профессиональное любопытство.

– О своей невесте. Я никак не мог восстановить в памяти, почему так резко уехал из Тулузы. Что произошло? И решил для себя, что накануне успел попросить руки любимой девушки у ее опекунши. Но, получив отказ, рассердился и уехал – с твердым намерением потребовать у Симона де Монфора свою долю за участие в войне, чтобы бросить деньги к ногам надменной баронессы.

– И?..

Шевалье взволнованно забегал по келье, однако монах поймал его за руку и осторожно, но настойчиво снова усадил на лавку.

– Спокойней, молодой человек, вам нельзя так волноваться.

– Я спокоен, – ответил Габриэль, не переставая улыбаться. – Я не успел сделать предложение Сабине! На радость или на беду, меня срочно вызвал к себе барон, не дав времени даже на то, чтобы как следует проститься с любимой. Так что все в порядке. Я сейчас же еду к ней!

– Послушайте старика, нетерпеливый юноша! Скачка верхом вам сейчас категорически противопоказана. К тому же у вас довольно часто случаются внезапные приступы, которые заканчиваются глубокими обмороками, что в дороге может привести к смерти. Поэтому настоятельно советую вам еще какое-то время попить лекарственные настойки и восстановить силу в руках и ногах.

– Сколько времени на это понадобится?

– С полгода. – Старик сделал паузу и, увидев в глазах молодого человека вполне понятную растерянность, сжалился над ним. – Хотя бы пару месяцев. А как только потеплеет, поезжайте. Кстати, ваша левая рука из-за ранения еще не очень хорошо двигается, поэтому советую разрабатывать ее с помощью фехтования. Сейчас самое время этим заняться.

– Спасибо, брат Рено, я последую вашему совету. – Шевалье заметно сник, но, подумав, согласился с монахом. – Вы вытащили меня с того света, а потому наверняка знаете, что нужно делать.

– Благодарите не меня, а свою молодость. Лишь она способна творить чудеса, неподвластные даже самому умелому лекарю, – улыбнулся мудрый монах.

Габриэль и впрямь все еще ощущал ужасную слабость, да и постоянно падать в обморок перед возлюбленной, словно впечатлительная девица, ему не хотелось. Поэтому шевалье выполнял предписания Рено с удвоенным усердием: пытаясь восстановить былую силу и гибкость, упражнялся в фехтовании обеими руками. И носил не снимая пояс, вышитый Сабиной. Окрыленный надеждой Габриэль написал ей два письма, прекрасно понимая, что их вряд ли смогут доставить в осажденную Тулузу.

Незадолго до запланированного отъезда Габриэлю вручили короткое письмо от мадам Алисы. Та в двух словах сообщала, что баронесса де Лонжер, получив в середине минувшей зимы известие о смерти шевалье, быстренько выдала племянницу замуж.

Вспышка яростной боли в голове привела к спасительному забвению. На этот раз брату Рено пришлось как следует постараться, чтобы привести рыцаря в чувство. Немного оправившись от потрясения, Габриэль взял меч и отправился в лес за пределами аббатства. Он бесцельно бродил там до позднего вечера, в исступлении круша ни в чем не повинные деревья и кусты. До тех пор пока не выбился из сил. В последнее время адская отупляющая боль толкала его за стены обители, но теперь шевалье просто сидел на живописных лужайках густого леса с распускающейся сочной листвой. Однако окружающая красота не трогала Габриэля. Его глаза застилало соленой мглой, и он грыз веточки, чтобы не разрыдаться.

Возвращаться в Тулузу Габриэль не хотел. Боль от предательства Сабины скручивала его пополам. Рыцарь попытался оправдать ее поступок приказом тети, которой та была обязана подчиниться, и известием о его, Габриэля, смерти. Но кто сообщил им о его гибели, кому они безоговорочно поверили? А главное, почему так быстро сыграли свадьбу, не соблюдая даже видимость приличий? Пошла же когда-то Сабина наперекор всем, чтобы спасти катара! Эти беспощадные мысли свинцовым обручем сдавливали голову шевалье.

Через несколько дней Габриэль решил принять крест и отправиться воевать с сарацинами. Еще осенью до их аббатства дошли вести о том, что венгерские и немецкие рыцари, высадившись в Акре, начали новую большую войну с мусульманами[44]44
  Пятый крестовый поход (1217–1221).


[Закрыть]. Д’Эспри тут же написал два письма и отправил их с вездесущими купцами. Одно было адресовано его управляющему и содержало требование денег на военное снаряжение, которое понадобится Габриэлю во время паломничества. Заодно шевалье передал верительную грамоту, наделявшую Готье полномочиями, необходимыми для управления поместьем на время отсутствия хозяина. Второе письмо было написано Симону де Монфору. Габриэль просил у него прощения за свое решение отправиться на Святую землю и путано объяснял причины, которые его к этому подвигли. Однако барону не суждено было прочитать это послание. Когда оно окольными путями все же пришло в Тулузу, де Монфор был уже мертв.

На полученные от верного Готье деньги Габриэль купил в богатом Авиньоне вышколенного дестриэ[45]45
  Дестриэ – крупный боевой жеребец особой выучки.


[Закрыть], добротную сбрую и шлем. Его меч, хауберк и остальная амуниция были в исправности.

– Ну, дорогой Рено, прощайте! В тысячный раз говорю вам спасибо за то, что спасли мне жизнь. Я до конца дней буду молиться за вас! – Шевалье попытался подкрепить свои слова жизнерадостной улыбкой, однако она получилась вымученной.

Он крепко обнял монаха.

– О! Уже чувствуется медвежья сила! – неловко высвобождаясь из крепких рук рыцаря, рассмеялся тот и вручил шевалье свои настойки на случай, если в дороге головные боли возобновятся. – Да хранит вас Господь! Душевные раны тоже зарубцовываются, хоть и гораздо дольше. Уныние – смертный грех, всегда об этом помните. Поверьте старику: вас ждет интересная жизнь с самыми невероятными поворотами.

В разгар лета Габриэль выехал за пределы аббатства и, обернувшись, в последний раз взглянул на святую обитель, сердечно приютившую его. Рыцарь попрощался взглядом с окрестными лесами, ставшими свидетелями жестокой боли, которую причинило ему предательство любимой девушки. Одно из деревьев теперь перевязано дорогим нарядным поясом…

Решительно вонзив в конские бока новенькие золотые шпоры, шевалье направился в Марсель.

* * *

Незадолго до приезда свадебного кортежа от барона д’Альбре мадам де Лонжер получила письмо. Гонец наотрез отказался передать послание через слугу, и Агнесса спустилась за ним сама. Закрывшись в своей комнате, она прочла следующее:

«Мадам Агнесса!

После похорон мужа я решила вернуться в родовой замок Монфор и перед этим привела в порядок бумаги, связанные с Лангедоком. Одна из них касается вас. Правда, не знаю, насколько интересно будет для вас это письмо, но оно важно в первую очередь для меня.

К делу. Не так давно я поняла, что последние несколько лет к моей корреспонденции проявлял нездоровое любопытство епископ Фолькет, не гнушавшийся даже подлогом. Сопоставив некоторые факты, я пришла к выводу, что и в нашу с вами переписку вклинились фальшивые письма. Те, в которых речь идет о Габриэле д’Эспри.

В середине прошлой зимы я писала вам, что не нашла шевалье в аббатстве близ Ле Пюи, куда его должны были отвезти, но не теряю надежды и продолжаю поиски. Однако к концу зимы вы известили меня, что уверены: шевалье умер, и потому выдали свою племянницу замуж за другого. К этому времени я уже нашла своего дорогого Габриэля (как потом выяснилось, он по решению Ги оказался в аббатстве близ Авиньона, где его и вылечил искусный монах), но после вашего письма я безрассудно сообщила ему о том, что его возлюбленная теперь принадлежит другому. Ах, зачем я это сделала? До самой смерти себе не прощу!

Но ближе к делу. Как же я удивилась, узнав в конце лета, что ваша племянница не замужем и по-прежнему живет в Тулузе. Мне стало понятно: письма, которые мы с вами получили зимой, были ловкой подделкой, состряпанной в канцелярии Фолькета. Однако теперь уже слишком поздно! Габриэль, восприняв замужество Сабины как предательство, в середине лета отправился в Египет воевать с сарацинами. Недавно пришло известие: неф[46]46
  Неф – здесь: парусное судно.


[Закрыть], на котором он плыл вместе с другими рыцарями, во время шторма отбился от каравана и был потоплен мусульманскими кораблями. Никто не выжил. Мой бедный мальчик погиб! Бог дважды покарал меня за гнев и длинный язык, отняв любимого мужа и названого сына.

Я не могла не сообщить вам о смерти Габриэля, ведь он принимал такое живое участие в вашей судьбе.

Алиса де Монморанси.

Писано в Каркассоне, в первое воскресенье Адвента 1218 года от искупления мира».

Потрясенной Агнессе пришлось несколько раз перечитать письмо, пока до нее не дошло, какую гнусность сотворил епископ. Значит, когда Сабина от безысходных страданий медленно сходила с ума, ее любимый Габриэль был жив и тоже страдал. В итоге все сложилось, как и задумала баронесса: ее племянница выходит замуж за человека, которого Агнесса для нее выбрала. Но если бы можно было повернуть время вспять, баронесса предпочла бы видеть Сабину супругой шевалье, нежели пережить кошмар прошедшего года.

Агнесса хотела тщательно обдумать, как поступить с письмом от Алисы: показать его племяннице или нет? Сославшись на недомогание, баронесса не вышла вечером из своих покоев.

К утру решение созрело: она ничего не скажет Сабине. Пережить смерть любимого человека дважды не под силу даже титану. Страшный год страданий заканчивался. Пусть Сабина выходит замуж со спокойной душой.