Текст книги "Любовь и другие мысленные эксперименты"

Беатрис Оливер помахала ей из-за плеча обнимавшего ее за талию мужчины с забранными в хвост седыми волосами. Затем поцеловала его в бородатую щеку и со встревоженной улыбкой направилась к Элизабет.

– Элизабет! Где ты пропадала? Душечка моя, ты даже вина не выпила.

– Что-то не хочется, – отозвалась Элизабет. В конце концов, разве это не было правдой? Да и Беатрис, если на то пошло, стоило бы встретить ее в холле с приветливой улыбкой и бокалом чего-нибудь вкусненького. – Сама понимаешь.

Беатрис растянула губы еще шире, хотя минутой раньше казалось, что это невозможно.

– Ох, дорогая моя. Но тебе ведь сообщили, что Рейчел уже лучше? Все прошло, верно?

– Да-да. Почти прошло, – ответила Элизабет, выразительно поиграв бровями. Боже, ну что за идиотка!

– Тогда нужно отпраздновать. Тут есть кое-кто, с кем мне не терпится тебя познакомить.

Беатрис подхватила Элизабет под руку и потащила прочь с террасы. У Элизабет от такого резкого старта хрустнуло колено, но, не желая посвящать хозяйку в свою проблему, она постаралась не подать виду и удержать равновесие. Беатрис была старше ее на пять лет, однако лифчик под длинное платье с воротом-петлей не надела. Нельзя ведь было позволить, чтобы тебя жалела женщина с полным отсутствием вкуса, пускай и ближайшая подруга.

Она ожидала, что Беатрис поведет ее обратно в холл знакомиться с Бархатным Костюмом, и очень удивилась, когда та повлекла ее к крытой арке, под которой стоял какой-то высокий человек и смеялся, обернувшись к своему спутнику. Только когда они подошли ближе, Элизабет разглядела, что одет высокий был в женское платье и туфли на каблуках. Да это же София с капоэйры!

Беатрис сжала ее руку.

– Ну разве она не чудесная? Мы несколько недель назад познакомились в отделе кружев. София! Это моя подруга Элизабет, я тебе о ней рассказывала. Та, у которой дочка. Боже праведный, ну и жара сегодня!

Элизабет стояла очень ровно и думала о трости, оставшейся на скамье в холле. Ей срочно требовалось присесть, но в обозримом пространстве не было ни одного стула, а Беатрис, похоже, собралась уходить – выдернув тощую загорелую руку из-под локтя Элизабет, она теперь принялась помахивать ею, будто надеялась за неимением крыла поднять ветерок пальцами.

Морфиновое спокойствие испарилось.

– Дочка? – улыбнулась София. – Она тоже танцует? Мы в группе по тебе скучаем.

Спутник ее молчал в ожидании, когда его представят. С землистого цвета лица на Элизабет смотрели темные глаза. «Больная печень», – определила она мысленно. Захотелось влепить ему пощечину. Вот, значит, с кем Беатрис намеревалась ее познакомить, с этой пестрой публикой, с которой Элизабет, по ее мнению, должна была найти общий язык из-за того, как решила устроить свою жизнь ее дочь. Изгои. Женщины с бородами и мужчины с грудью, вечно занятые организацией своих унылых парадов, одетые во что-то уродливое, постоянно подчеркивающие, что они не такие, как все, озабоченные и злые. А ведь если кто-нибудь здесь и имел право злиться, так это она сама. У нее украли дочь. Ее девочка бросила ее ради женщины, носящей почти такое же имя. Тут без всякого Фрейда ясно, что произошло.

София положила руку на плечо своему спутнику.

– Элизабетта?

– О, что ж, моя дочь в Англии, – начала Элизабет. – Она… Я… Мне немного нездоровится. Извините. – Она развернулась и усилием воли заставила себя направиться к дому.

Колено болело. Казалось, будто с каждым шагом дом отползает от нее все выше по склону холма. Элизабет пошатнулась, судорожно ловя ртом душный ночной воздух. Сзади громко охнули, и прежде чем нога под ней подломилась, чья-то сильная рука обхватила ее за талию.

– Элизабетта! – София сжала ее бедро и повлекла к задней двери. – Тебе нужно отдохнуть. Пойдем посидим, расскажешь мне о своей девочке.

Элизабет, прихрамывая, ковыляла к дому, стараясь отыскать глазами Николаса. И наконец увидела: тот с шампуром в руках стоял на стуле, запрокинув голову, а на подбородке у него балансировал цветочный горшок.

– О Ники! – вопила Доркас, размахивая фотоаппаратом. – Чуть левее, свет идеальный.

– Мой муж… – Элизабет махнула рукой в сторону террасы.

– Подхватим его позже.

Женщины вошли в дом. В холле тянуло сквозняком, в стены над светильниками бились мотыльки. Элизабет с трудом прохромала до скамейки, которую так легкомысленно покинула. Рядом с ней энергично шагал бойкий транссексуал, а впереди виднелись склонившиеся над книжкой Бархатный Костюм и Кафтан.

– Огромное спасибо. – Она ухватилась за спинку скамьи. – Теперь со мной все будет в порядке.

Элизабет рухнула на сиденье, а София ровно в тот же момент склонилась вперед. И тут же что-то мелко застучало по полу, бухнуло, треснуло – зазвенела покатившаяся по плитке бутылка. Элизабет ахнула и схватилась за грудь. Ей показалось, она вот-вот потеряет сознание. Или согнется в приступе неудержимой рвоты. Глядя в потолок, она попыталась отдышаться, а затем, опустив глаза, увидела три склонившиеся над ней головы.

– Это, наверное, ваше, – сказал Бархатный Костюм и протянул ей выпачканный клатч, все содержимое которого теперь валялось на полу. На растянутых туфлях темнели брызги красного вина. Но постепенно рассыпанное имущество стало возвращаться к ней – все предметы аккуратно подбирали и складывали на край скамьи. Упаковки таблеток, косметика, очки, пустой стакан. Последней явилась трость – ее церемонно возложили на колени Элизабет утиным клювом вверх.

– Кажется, это все. – София встала и одернула кружевную юбку, подол которой теперь был оторочен темно-розовой бахромой. – Пойду позову твоего мужа.

Другая пара отошла к книжному шкафу. Элизабет сидела посреди разложенных на скамейке вещиц, держа спину очень прямо. Все тело болело. Внутри испорченного клатча мигал огонек. Она достала из сумки мобильный и посмотрела на экран. Пропущенный вызов от Рейчел. «Как будто мне мог звонить кто-то другой, – подумала она. – Если бы я тут умерла, то никогда бы не узнала, что будет дальше. И мне не пришлось бы пережить собственную дочь».

Перед глазами внезапно возник образ новорожденной Рейчел, и Элизабет зажмурилась. Вот она, лежит у нее на руках, чудная малышка с румяными щечками и темными кудряшками. В первые дни она была так похожа на своего отца, юношу с пляжа, в жилах которого текла морская вода. Элизабет прижимала ее к себе покрепче, чтобы Николас ничего не заметил, прятала дочь в бесчисленные пеленки и одеяльца. Но никакой нужды в этом не было, Ники видел в дочери-пиратке лишь девушку с картины, которую когда-нибудь непременно напишет. Элизабет же продолжала рассказывать басни о португальских предках, а об Али почти не вспоминала. Разве что изредка, уловив запах крепкого кофе или услышав рокот морских волн в каком-нибудь артхаусном фильме. И уж точно никогда не думала о нем как о мальчике, который вырос без матери. Не гадала, почему так случилось. Да и как ей вообще такое могло в голову прийти?

Николас, вернувшись из сада, нашел ее на той же скамье. Элизабет спала, уронив голову на грудь. Он тронул ее за плечо, и она, вскрикнув, схватилась за сердце.

– Я все еще здесь, – выговорила она. Без разочарования в голосе.

– Похоже на то, любовь моя.

– Правда?

– Правда ли, что ты здесь?

– Правда ли, что я – твоя любовь, Ники?

– Да уж надеюсь, – ответил он без раздражения. И протянул Элизабет руку. – Видела мой танец с цветочным горшком?

– Куда бы я делась. – Элизабет поднялась на ноги. – Ты выглядел просто смешно.

– Ага, смешно получилось, верно? – улыбнулся Николас. – Не хочешь забрать свои вещи? – Он махнул в сторону разложенных на скамейке предметов.

Телефон по-прежнему подмигивал сообщением.

– Да не особенно, – ответила Элизабет, отворачиваясь. – Все они, в общем-то, не про меня.

4
Муравительно

Философский зомби

Считается, что понятие «философский зомби» (или «пи-зомби») ввел Дэвид Чалмерс. Под философским зомби подразумевается существо, неотличимое от человека, однако не имеющее сознательного опыта. Чалмерс утверждал: поскольку мы можем представить существо, полностью повторяющее человека в физическом смысле, однако лишенное способности ощущать (даже если в реальности его существование невозможно), это доказывает, что человеческое сознание имеет не физическую, а совершенно иную природу.

Если допустить, что где-то существует мир, точно повторяющий наш, однако населенный зомби, то это очевидно доказывает, что сознание – дополнительный не физический факт в нашем мире.

Дэвид Чалмерс. Зомби в Сети

Моя жизнь делится на две части, отличающиеся одна от другой так же сильно, как вы отличаетесь от незнакомца, который как-то летним днем сидел напротив вас в автобусе или брал в библиотеке книгу, которую вы уже прочли. До и после для меня – не половинки одного целого, как обычно бывает: молодость и старость, детство и родительство. Моя жизнь не перешла из одной фазы в другую естественным путем, а просто распалась на две части. Конечно, если бы вы увидели меня своими глазами, то не заметили бы во мне ничего необычного – разве что небольшой изъян. Но такое знакомство – знакомство посредством встречи наших сознаний – позволит вам понять, какая великая перемена со мной произошла. Мы говорим «знакомство сознаний», хотя на самом деле это только вам предстоит познакомиться с моим, обоюдного открытия тут не предполагается.

Итак, добро пожаловать.

Вполне вероятно, вам трудно будет осмыслить мою историю. Между моей трансформацией и той, что ожидает вас, есть сходство, однако совсем небольшое. Ведь вам предстоит совершить открытие с помощью традиционных средств, а мой способ, насколько я могу судить, был уникальным. Вас ждут удары и потрясения, а ваши устоявшиеся знания о мире и его физических свойствах будут временами мешать вам постичь новую противоречащую им информацию. И все же вы здесь, готовы начать. Возблагодарим же наши пытливые умы!

Начнем с той ночи, которая изменила все.

Первая трудность заключается в том, чтобы доходчиво объяснить вам, как все произошло, не сбив вас с толку моей теперешней формой существования. Однако вы все поймете гораздо лучше, если мы начнем с того момента, когда я еще находилась в своем первоначальном воплощении. А потому представим теплую июньскую ночь, спальню в домике Викторианской эпохи. Хозяева спят, а наш маленький отряд выходит из сада, привлеченный запахом чего-то сладкого.

program TimeDemo;

Топ-топ-топ по облупившемуся краю полированного стола. По следу сладкого. На запах сахара. Позади Ка и Ича, впереди Ки и Эки. Идем друг за другом, никуда не сворачивая, ведь дорогу нам указали. Мы уже бывали здесь раньше. Приходили, привлеченные тошнотворным запахом павших сородичей. Нас заводит смерть и то, что она обещает.

Щелк-щелк-щелк несется над нашим строем. Спускаемся вниз по ножке стола, и тут становятся видны человеческие тела – на кровати спят две женщины. Комнату окутывает их запах. Сладкий, но с металлическим привкусом. Одна из них умирает.

Все отчетливее слышен зов разведчика. Крик. Крик-крик. Крик.

Источник сахара. Вижу на столике у кровати стакан. Круглый сладкий след возле донышка. Движемся к нему, Ки возглавляет колонну. Она обожает сахар, но там внутри жидкость. Это опасно, первыми должны пройти разведчики. Ки не терпится, дождей давно не было. Высохло все – и гравий, и бетон, и трава, что пробивается между кирпичной стеной и асфальтом. Ки умирает от голода и жажды и, рискуя, приближается к жидкости, которая не так красива, как сок, но все же может стать для нее ловушкой.

Разведчики рядком идут за ней.

Ожидая их, стою и смотрю на спящих человеков. Вижу, как раздуваются и сдуваются их тела. Простые создания. Грудная клетка и брюшко слиты воедино, всего четыре конечности, а усиков нет. Даже самцы не способны летать. Из интересного в них только гигантский размер и способность производить сахар. Мне они кажутся похожими на сказочных зверей – только не диких, вроде птиц и лис, которых мы часто видим возле колонии. Служа королеве, мы нередко слушали истории о людях и том, как они живут, но вот такие, спящие в темноте, они удивительны.

Добравшись до верхнего края стакана, Ки оборачивается. Мы обе работаем на королеву и потому чувствуем друг друга. Разведчик обходит ее и замедляет шаг у кромки сладкой воды. Мы умеем прокусывать поверхность, чтобы добраться до жидкости, а разведчики знают, как донести капли до гнезда. На этот раз нам всем достанется по капле. Из-за засухи. Таков план, но меня тянет назад запах спящих зверей. И еще кое-чего – смерти.

Во сне они переговариваются на языке китов. Звуки издают ротовыми полостями, ведь щелкать и чпокать им нечем. Это то, что мы знаем. Днем мы видим их длинные тени, слышим их голоса, а еще нас к ним тянет – и не только из-за сахара. В детской многие увлекаются историями о себе подобных. Нам хочется знать о Дракулах, которые кормятся собственными личинками, при этом не убивая их. И о королевах, которые улетают, бросив свои колонии. Но некоторые любят слушать сказки о людях, существах с мягкими панцирями, запрограммированных на самоуничтожение. Обреченных. Это то, во что мы верим, а доведись нам увидеть первый марсоход, это развеяло бы последние сомнения. Никто не строит планы, как сбежать из жизни, из которой бежать не нужно.

Мы путешествовали. Отправляли в океаны корабли, сделанные из наших собственных тел. Изучали и колонизировали мир. И с давних времен передавали полученные знания из поколения в поколение. Древняя история, ранняя история, библейские сказания – мы есть везде. Но карта нашего мира ограничена нашей ДНК. О других планетах нам ничего не известно. Информации нет даже в воспоминаниях наших предков.

Ки зовет меня к стакану. Крик. Крик-крик.

Смотрю на спящих женских человеческих особей, и меня так и тянет подойти к ним поближе. Как это понять? Работники детской умеют ухаживать за новорожденными и сохранять жизни подрастающих поколений. На благо колонии. Не ради меня или кого-то другого, не ради конкретной единицы. Это есть в нашем коде. Мы продолжаемся только до тех пор, пока не созреют следующие носители.

Слышала, что в Южной Африке колонии иногда заражаются грибком. В мозг проникает паразит, который направляет своего носителя к определенному виду травы, а там взрывается у него в голове, чтобы споры рассыпались повсюду, заразили новых разведчиков и работников и жизненный цикл продолжился. Таких носителей называют зомби, потому что они не способны думать за себя сами. Однако так ли велика разница, что тобой управляет – код, созданный паразитом или твоей собственной ДНК?

Именно это чувство посещает меня при виде спящих женщин, пускай и не выраженное в словах: чувство, что на меня действует сила, более мощная, чем моя программа. Она заглушает зов Ки и запах жидкости. И никак не связана с окружающими меня в темноте светящимися предметами. Мои антенны пробудило к жизни новое ощущение – сладкий, как яблоко, вкус познания, и противостоять жажде поддаться этому чувству невозможно.

Топ-топ-топ вниз со стола, на запах разложения. Впереди гладкий, как листва, пол, и конца пути не видно. Кликая и щелкая, нахожу металлическую кровать. Не спеши, не спеши. Помни о паучьих сетях, толстых, как твои собственные ноги. О глазах, что смотрят на тебя сверху. Топ-топ-топ по холодному металлу. Чувствую, как колония в едином порыве марширует вверх, как мы все сильнее отдаляемся друг от друга. Никого не слушай. Никого не зови.

Первый человек лежит лицом ко мне. От нее пахнет не продолжением жизни, а хаосом. Тело ее обтекают частицы света. А фонит от нее незнакомым напряжением. Информация захлестывает меня с головой. Заставляет забыть о колонии, о коллективной ответственности, о необходимости искать воду и пищу.

Первое прикосновение к коже. На лицевой части множество волосков, соринок, пор и влаги, скапливающейся по краям отверстий. Дважды останавливаюсь – у разомкнутых губ и на носовом выступе. Пещеры, ведущие в неведомое. Иду дальше и попадаю в лес, охраняющий закрытые глаза. Эти усики толще моих антенн, среди них кишат существа, питающиеся отходами жизнедеятельности. Это симбиоз, но ни один из его участников о существовании другого не подозревает; при такой разнице в размерах это просто невозможно. Мы в колонии выращиваем тлей и защищаем их от хищников в обмен на пищу, которую они нам дают. В обмен? Нет, неверно, у тлей нет выбора. Возможно, они тоже зомби.

Но по размеру ближе к людям. Мы для нашего вида считаемся мелкими и взаимодействуем с еще более мелкими существами. Интересно, есть ли у людей некие Они, которые управляют их жизнью?

Слышу не сам настойчивый зов Ки, но отдаленное его эхо. От желания ответить подрагивают антенны. Она не пойдет за мной. Мы знаем друг друга с того дня, как вылупились, выросли в одной детской, служим одной королеве. Предполагалось, что мы до конца своих дней будем единым целым. Как описать это чувство общности? Мы всего лишь делили на двоих дневную работу, узнавали друг друга в траве по запаху, щелкали и чпокали в унисон. Это был наш сонет, наша песня.

Но мой полет уже не остановить. Это сильнее и важнее. Пока я действую в одиночку, для колонии опасности нет. Пытаюсь подать ответный сигнал, но сообщение выходит неразборчивое. Как объяснить побуждение, природу которого не понимаешь сама? Запах. Миссия. Был ли у меня выбор? Ответа не знаю даже сейчас.

Иду по ее лицу. Ищу источник запаха. У края ресниц капля несладкой воды. Пахнет плотью, как от того дохлого мышонка, которого мы однажды нашли возле мусорных баков. Антенны начеку, впереди отверстие. Откусываю от капли и обнаруживаю узенькую щель у розовой оконечности глаза. Туда. Вот он, мой ответ голоду и жажде. Новизна. Важность. Человек шевелится, ресничный лес расступается. Скорее туда, скорее! Вперед, головой в живую плоть, глаз смыкается и давит, давит, втягивая меня в открывающуюся полость. Внутри. Ну, по большей части. Одна ножка застряла. Еще одна волна давления, и я свободна. Свободна от ножки. Неверно, нельзя освободиться от собственных конечностей. Они принадлежат тебе. Они – это ты.

Хотите знать, больно ли это? И да и нет. Не в том смысле, в каком вы понимаете боль: если вам наступят на ногу или прищемят палец, вы, оцепенев, потеряете дар речи. Моя боль либо прекратит мое существование, либо нет. Нога остается позади, а все остальное пробирается дальше в полость. Существование продолжается.

Меня качает, бьет, швыряет. Трясется мир внутри человеческой головы. Земля вращается со скоростью более четырехсот метров в секунду, а мы этого не чувствуем, но женщина встает, и это сбивает меня с ног. Когда тряска заканчивается, долго еще стою смирно, не щелкаю и не чпокаю, изучая окружающую среду. Никто не замечает мои первые робкие пятиногие шаги в человеческое состояние. Тут нет колонии, нет Ки, нет строя. Все не так, как прежде. Нет понимания того, что сделано. Только необходимость быть здесь.

Тут есть еда. Запахи заставляют меня забыть об исследовании. Их так много, и все новые, но один, тот, что позвал в ночи к кровати, ведет меня по этому лабиринту. К задней части мозга женщины пристала мягкая опухоль, ее легко отличить – у нее иная текстура. Замысловато переплетенные влажные отростки врастают в аккуратную плоть мозга. Вот он, источник хаоса и разложения, запаха, перекинувшего мост через пропасть, разделяющую мою и ее жизни.

Вы гадаете, возможно ли такое. Однако вы ведь не считаете животными миллионы бактерий, населяющих человеческое тело, и даже клещи, живущие в ресницах, слишком малы и безобидны, чтобы их существование всерьез вас беспокоило. А вот клопы кусаются. И блохи тоже. Этих насекомых вы замечаете: их можно разглядеть, как и оценить ущерб, который они наносят. Но они не живут у вас внутри, они лишь кормятся вами, как пиявки, клещи и комары. И летучие мыши-вампиры. Кровососущие. Это вовсе не должно казаться вам отвратительным. Люди ведь и сами не прочь отведать крови. Кровяная колбаса. Стейк средней прожарки. Кровь ваших врагов, кровь ваших героев. Пресуществление. М-м, как вкусно.

Но жить внутри – это совсем другое. Вы читали о грибках в ушах, пауках под кожей, ленточных червях в голове. Вы вспоминаете эти истории и пытаетесь отделить правду от вымысла, научные факты от мифов. А тут у нас существо, поедающее опухоль мозга. Ничего о таком не слышали?

Сознание внутри сознания. Если, конечно, прежнюю меня можно считать сознательным существом. Каковы их необходимые признаки?

В наличии имелась чувствительность, ощущение принадлежности к колонии, понимание своих обязанностей, стремление выжить, функционировать. Но это не все. Была еще преданность королеве, чувство удовлетворения, когда удавалось найти хорошую пищу для детенышей, умение создавать ровные туннели. А еще была Ки. Мы с Ки. Были некие грани опыта, которые прежней мне казались врожденными. Возможно, это было нечто антропоморфное. И вот, оно меня очеловечило. Теперь вы в моей голове.

Человеческая особь знала обо мне. Со временем я начала ощущать ее воспоминания так же отчетливо, как гул, разносившийся над колонией, когда откладывались новые яйца. У нас не было тайн друг от друга. Ее сны были моими снами. Она боялась, страдала от боли, но вместе нам удалось обрести спокойствие. Она не могла прочесть мои мысли, как вы сейчас, лишь почувствовала, что все изменилось, и примирилась с этим. Она умирала, но ей пока рано было заканчиваться. У нее еще оставались обязательства, любовь и верность. Нам предстояла большая работа.

Так вышло, что вскоре после того, как прибыла я, у нее прекратились головные боли.

Но мы забегаем вперед.

Топ-топ-топ вокруг опухоли. Ощутить влажную липкость снизу и плотную тугую структуру сверху. Вот это – чтобы двигаться, это – чтобы дышать, это – ощущать принадлежность, к колонии, например. Но хаотично наваленное скопление еды передо мной тут явно лишнее. Моя задача навести здесь порядок: начну с краев, с более свежих побегов, давящих на расположенную под ними мембрану. Когда первый голод утолен, работа замедляется. Здесь нет детенышей, которых нужно кормить. Некому отнести еду. Пробираюсь дальше в пещеру, по стеночке, прячась от пульсации мозга. Щелканье и чпоканье звучат все тише – в лабиринтах плоти звук разносится плохо, к тому же отправлять сигналы все равно некому. Ки меня не услышит. Услышит ли хоть кто-нибудь?

Человеческая особь живет своей жизнью, и вскоре движения ее становятся мне привычными. Отдыхаю, когда она трудится, и тружусь, когда она отдыхает. Как-то ночью я откусываю кусочек опухоли, а она начинает шевелиться. И тут случается нечто – электрический разряд бьет по моим антеннам четко, как крылатый самец, жалит в голову, сбивает со всех моих пяти ног. Волной меня отбрасывает назад, а когда проходит первый шок, вдруг становится ясно: она напугана.

Страх. В колонии мы знали, что такое опасность, все разом ощущали прилив тревоги, когда надвигались хищники. Чувства обострены, антенны ловят сигналы. И весь строй вдруг пускается бегом, словно подхваченный ветром. Но этот страх был иным. Мне опасность не угрожала, страх испытывала она. И хотя ощущения мои были физическими – меня ужалило и толкнуло, осознание страха было не чувством, а мыслью. Ее мыслью, а теперь и моей.

Были ли у меня мысли раньше? Кто знает? Может, и были. Вы способны вспомнить свою первую мысль? А точно указать момент, когда она вас посетила? Эта мысль явилась мне в определенный миг. И принадлежала она ей.

Ее пугала наша ситуация. Она вспомнила первую ночь. Чувство, что ее укусили или ужалили. И ту боль, что мучила ее до моего появления. Болела голова и шея, немели конечности и спина. К горлу подкатывала тошнота. Она боялась, что больна. Или, может, не больна, но несчастна. Боялась, что болезнь не позволит ей иметь детей, что она никогда не станет матерью. Боялась, что умирает или сходит с ума. Или и то и другое сразу.

Мысль складывалась из идей, воспоминаний, ощущений. И мое сознание задевал каждый ее фрагмент, оставаясь пока незнакомым, но понятным, как первые впечатления о колонии, когда только вылупишься из кокона. Новый мир, состоящий из мельтешащих кусочков.

Возможно, теперь, когда мои мысли попали в голову вам, вы тоже это чувствуете. Вы еще не до конца знакомы с моим миром, но уже идете на запах. У вас есть все, что вам нужно. Разведите руки и вообразите щелканье и чпоканье. Выгните спину и закройте глаза. Позвольте звукам и запахам рассказать вам, где вы. Мои мысли – это ваши мысли, как ее мысли были моими.

Мы были связаны, вместе со всеми ее страхами и надеждами.

Рейчел.

Ее индивидуальность. Вот что поразило меня затем. Мысли ее нередко – особенно в первые дни – доходили до меня всполохами, смазанными и нечеткими. Но в центре каждой всегда улавливалась уникальность ее собственного «Я». И пусть многие ее рассуждения были мне непонятны, их ядро всегда работало на меня, окрашивало мое видение так же ярко, как растущая луна освещала нам той ночью путь в ее спальню. Это было осознание отдельной личности.

Непросто будет донести до вас необъятность этого понятия во всей его полноте, ведь в большинстве своем, не считая двойняшек и тройняшек, вы все родились с осознанием собственной индивидуальности. Так что придется вам приложить немалые усилия, чтобы понять ту великую перемену мироощущения, что произошла во мне в момент проникновения в сознание Рейчел.

Лучший способ растолковать вам суть этого сдвига – предложить рассмотреть сходную ситуацию. Возможно, кому-то из вас доводилось лежать под звездным небом или покачиваться на волнах океана и внезапно осознавать, как огромен мир вокруг и как незначительна в нем ваша роль. Вы неожиданно понимали, что ваша жизнь ничтожна и случайна, и обязаны ею вы лишь стечению обстоятельств и изобретательности вашего вида. Озарение это казалось вам таким глубоким, таким удивительным и оставалось с вами на долгие годы по одной простой причине – оно шло вразрез с вашим привычным мировосприятием. Большую часть жизни вы провели, ощущая собственную значимость, считая, что ваши поступки и решения имеют вес и последствия. Переживали из-за сгоряча брошенных слов и поспешных действий. И воспринимали жизни других только в контексте их связи с вашей. Жизни ваших родителей, ваших детей, ваших друзей. Собственная жизнь казалась вам чередой побед и поражений. Вот что имело для вас значение. Выиграть гонку, соревнование, войну. Заполучить любимого человека или дело. Спасти жизнь или планету. Но, думая о планете, вы думаете о людях. Желая победы, не учитываете поражения других. Мечтая о любви, гадаете, кто полюбит вас в ответ.

Ваше восприятие мира эгоистично, вы сосредоточены на собственном выживании, на следовании своему коду. Вселенная вращается вокруг вас. Но вот однажды вы оказываетесь в одиночестве на вершине горы или на дне кратера и внезапно постигаете все величие моря или бесконечность звездного неба. И тогда телескоп переворачивается, ваше уникальное «Я» разлетается в пыль, и уходите вы, унося это озарение с собой и стараясь сохранить его в памяти навсегда.

Вспомнили?

Вот каково мне было ощутить «Я» Рейчел; это перевернуло мою картину мира. Но если ваше прозрение давало вам понять, как мала ваша роль в окружающем мире, мое заставило меня ощутить, насколько она грандиозна. Я впервые увидела мир изнутри, а не снаружи. Вот каково было почувствовать себя личностью.

Вы, вероятно, полагаете, что это приятное ощущение. И в самом деле, тут был и восторг, и трепет от предчувствия опасности и удовольствия. Но все затмевало головокружительное одиночество, вместе с которым пришло осознание, что некая часть меня уже заглянула в бездонную пустоту и решила в нее спуститься. Почему мне не пришло в голову сбежать? Почему тишина, порожденная моей оторванностью от сородичей, не поманила меня назад?

Вскоре мысли Рейчел угомонились, моя связь с ее «Я» ослабла, и паника отступила. Вернулось что-то вроде прежней меня, вспомнилось, сколько впереди дел, и стало спокойнее. Такой отныне стала моя жизнь. Все мысли – Рейчел или мои собственные – смыло потоком спинномозговой жидкости.

Какое-то время после первого потрясения жизнь моя текла, как и раньше. Из толстой мембраны, располагавшейся за опухолью, получилась уютная постель. Стоило Рейчел утром проснуться, как меня валил с ног сон. Теперь, вдали от колонии, спалось особенно сладко. На смену не прекращавшемуся тиканью сестер пришел глухой стук сердца Рейчел и мягкая пульсация покоившегося в костяном футляре мозга. Пробуждение наступало, только если Рейчел переставала двигаться.

Топ-топ-топ по краю опухоли. Под ногами гудят крошечные впадины и выступы. Откусить кусочек и отложить в сторону. Чувствовать стоящую рядом в ожидании своей очереди Ки, а после вместе шагать домой, быть частью строя, частью нерушимого порядка. Без Ки работать тяжело. Но ритмы этого мира очень соблазнительны. Здесь нет ни голода, ни жажды. Мой зоб всегда полон. И тело стало сильнее, хоть у меня и осталось всего пять ног. Но вот это происходит снова.

Кусаю новый побег, образовавшийся в передней части опухоли. Тонкий усик, что тянется сквозь мембрану к более нежной ткани. Челюсти впиваются в нежную плоть – и вдруг вспышка, электрический разряд, жар, свет, меня ослепляет, оглушает, опрокидывает и отбрасывает в сторону. Так оканчивается первая часть моей жизни.

uses sysutils;

Видения наполняют меня красками и ощущениями. Ее ощущениями, воспоминаниями о детстве, мечтами о будущем. В них таится множество идей, мыслей, эмоций. Они так быстро проносятся сквозь меня, что осмыслить их невозможно, внутри остается лишь смутный осадок. Грусть, радость, запах лимонной цедры, упоительное прикосновение кожи к коже, вкус хмеля, соли, мерцание пылинок в солнечном луче, проблеск надежды. И все они, эти непроработанные вспышки, оставляют во мне, все еще оглушенной ударом, свои следы. Когда все заканчивается, мне остается только без сил валяться на мембране.

Замершей. Окоченевшей. Измученной. Это какая-то новая… боль. Не похожая ни на что, мной уже испытанное. Нечто твердое, острое застряло внутри. В том, что смешалось и перепуталось. Нити из другой жизни. Жесткие, как мех лисы, истекшей кровью. Жизнь Рейчел, яркая и холодная.

Она помнит меня.

Поднимаюсь на ноги и оцениваю нанесенный ущерб. Чувствую оторванную ногу и все остальное, что было мной утрачено. Антенны гнутся под тяжестью информации. Ослепляющая вспышка, связь с ней, ощущение нарастает, чтобы исчезнуть так же внезапно, как появилось. Исчезает все, кроме воспоминаний и вот этого, этой боли.

Нам больно обеим. Боль идет из ее головы, а теперь еще и из моего тела. Прошивает нас насквозь. Мое новое знание о внешнем мире подкармливает и дает напиться прежнему. Жизнь Рейчел вливается в мою. Мы обе заражены смертью.