Текст книги "Кофейные истории (сборник)"

Я наклонилась и размяла щепоть между пальцами. Запах был слабым, но очень знакомым. Вишневый табак. Бабушкин.

Странно.

Впрочем, так или иначе, но на грязной постели я спать не собиралась. Магда еще не легла и поэтому на звон колокольчика откликнулась быстро.

– Что случилось-то, леди Виржиния? Принести что-нибудь? – Бодрая скороговорка Магды только усугубляла раздражение.

– Нет, скорее, унести, – уточнила я и обличительно ткнула пальцем в простыни. – Тут грязь. Магда, будьте любезны, перестелите мне постель. И перину перетряхните, если не сложно.

– Ох, простите меня, слепую курицу! – так искренне огорчилась горничная, что мне даже стало немного стыдно. – Мусор-то, видать, насыпался, а я и не заметила…

– Ничего страшного, – улыбнулась я через силу. – Просто уберите это, и довольно будет.

Но на этом «грязные» сюрпризы не закончились. Когда Магда сняла с кровати перину, чтобы встряхнуть, то на пол выпала какая-то странная ветка. Я бы и не обратила внимания, если бы не изумленное восклицание служанки:

– Святая Роберта, а что ж тут ведьмин узел делает?

– Какой-какой узел? – насторожилась я.

– Да ведьмин, – смутилась Магда. – Вы, леди Виржиния, ничего такого в голову не берите, у меня язык болтливый. Вот слышали вы про ведьмино помело? Ну, это коли ветки на дереве от ствола растут в одном месте, да густо-густо так, или на одной веточке сразу много прутиков. Ну, а ведьмин узел – это ежели лоза виноградная или, к примеру, прут ивовый навроде вот такого сам собой в узел завяжется. Ну, садовник наш вроде как говорит, что это болезнь такая, вот.

– Отвратительно, – скривилась я. – Магда, будьте добры, бросьте потом эту больную ветку в печь на кухне… Нет, сожгите в печи прямо сейчас! Чтобы духу этой пакости в моем доме не было. И думать не хочу, как она туда попала.

Лицо у Магды сделалось задумчивым.

– Коли попала, так ее положил кто-то. А чтоб положить, надобно было в вашу спальню пройти, – глубокомысленно изрекла она наконец. – Вы, леди Виржиния, токмо не волнуйтесь. Я прикажу Тому, ну, помощнику садовникову, чтоб он за домом-то приглядывал. Видно, кто-то из своих пошутить захотел, да только такие шутки не к добру, – покачала она головой.

– Отчего же?

– Да поговаривают, порчу такой штукой навести можно.

– Глупости, – фыркнула я, однако настроение испортилось окончательно. Возник даже большой соблазн перебраться на ночь в другую комнату, но усталость взяла свое.

Я и не заметила, как уснула.

Небо напоминает перевернутую чашу из прозрачного черно-синего стекла. Луна – серебряная монета на донце чаши; свет заливает комнату как молоко, ложится неровными белесыми пятнами на ковры, на одеяла, на вышитый край наволочки и щекочет мне щеки.

Леди Милдред в бархатном платье с юбками до самого пола стоит у подоконника и покачивает в пальцах массивную трубку, и профиль на фоне лунного диска четкий, как на старинной камее.

– Боже правый, каков наглец… – бормочет бабушка. – Прямо у меня под носом покушается на единственную внучку… Я ему устрою, будет знать, как связываться с Валтерами!

Последняя часть фразы звучит уже в полный голос, и я испуганно подскакиваю на кровати, сжимая в руках край одеяла.

Бабушка оборачивается ко мне, и лицо ее превращается в темное пятно – как будто рябь по воде проходит.

– Спи, Гинни. Спи и ничего не бойся, – мягко говорит леди Милдред и отворачивается. Бледные пальцы подносят курительную трубку к лунному лучу, и в ней словно искорка вспыхивает. Почти сразу же из трубки начинает подниматься тоненький серебристый дымок. Постепенно он становится гуще и гуще, как заварной крем. Леди Милдред выжидает с минуту, а затем подносит мундштук к губам и с удовольствием вдыхает ароматный дым. – Спи спокойно, Гинни. А с ним я разберусь сама.

Верить бабушке – это привычка, не исчезнувшая даже после ее смерти. И поэтому я не спорю попусту, а закрываю глаза.

И сплю.

Утро прошло в рутинных делах и хлопотах – счета, деловые письма, несколько жалоб от арендаторов, докладные записки с фабрики и прочее, прочее, уже давно набившее оскомину. О ночном происшествии я старалась не вспоминать, хотя меня так и тянуло спросить у Магды, сожгла ли она злополучную ветку. Ближе к полудню пришли от мистера Спенсера расходные ведомости по вчерашнему вечеру, и о мистике на время пришлось позабыть. Траты выходили порядочные… Но огорчаться я не спешила. Во-первых, на званые обеды и ужины, а также балы и тому подобные мероприятия в сезон аристократы обычно спускали гораздо больше. Во-вторых, основной доход я получала все-таки не от кофейни, а от земель и от фабрики. В-третьих…

Впрочем, хватает и двух причин.

Едва я покончила с бумагами, как вошла Магда и сообщила, что курьер принес объемистый конверт. Обратного адреса не было.

– А никакой карточки не прилагалось?

– Нет, леди, – жизнерадостно отозвалась Магда.

Я вздохнула, поколебалась – и вскрыла конверт.

Внутри оказались газетные вырезки – много, очень много.

Похоже, Луи ла Рон выполнил обещание.

– Хорошие новости, леди? – поинтересовалась Магда.

– Очень. – Я улыбнулась. – Да, кстати, скажите мистеру Маноле, чтобы через полчаса автомобиль был готов. Нужно присмотреть за тем, как приводят в порядок кофейню.

– Будет сделано, леди Виржиния, – откликнулась она и вдруг нахмурилась. – Только, это, мистер Маноле-то приболел, верно. Я его утречком видала, так он к гаражам шел, и, доложу вам, бледный был и замученный, словно всю ночь не спамши.

– Неудивительно, – пожала плечами я. – Вчера ему пришлось развозить людей после того, как он уже доставил меня домой. Но если мистер Маноле действительно болен, пусть возьмет выходной. Сегодня у меня много свободного времени и ни одной деловой встречи, а до кофейни я могу прогуляться и пешком. Так и передайте ему, Магда.

Как бы то ни было, но пренебрегать обязанностями водителя Лайзо не стал. Ровно через полчаса «Бейкер» уже ждал меня. Устраиваясь на мягком сиденье, я невольно удивилась, как раньше справлялась без автомобиля. Графиня путешествует в омнибусе или на своих двоих, кому расскажешь – и не поверят! И я бы сейчас тоже приняла подобное за досужий вымысел.

Быстро же мы привыкаем к благам…

После грозы Бромли посвежел. Дождь отмыл пропыленную листву, и к нам словно вернулась ненадолго цветущая весна. Горожане тоже вздохнули свободнее: на улицах стало вдвое больше экипажей и автомобилей, почтенные леди и джентльмены неспешно совершали моцион, прогуливаясь по аллеям парка Найтбридж или вдоль живописной Гарден-стрит. Пожалуй, если бы пришлось открыть сегодня кофейню, то без посетителей бы мы не осталось, даже наоборот, пришлось бы кое-кому отказать.

Впрочем, для того чтобы окупить расходы на вечер памяти Патрика Мореля, нужно по меньшей мере десять удачных дней. Остается надеяться, что для расследования это мероприятие оказалось более полезным, чем для моего банковского счета.

Тем временем автомобиль подъехал к «Старому гнезду». Лайзо с некоторой задержкой вышел и открыл для меня дверцу. Только тогда обратила внимание на то, что его смуглое лицо стало землисто-серым, как у больного, и вспомнила о словах Магды. Он подал мне руку, помогая выбраться из салона, и я вздрогнула – пальцы были холоднее льда. По нынешней-то летней жаре!

– Спасибо, – улыбнулась я Лайзо, хотя благодарить за нечто само собой разумеющееся было странно. – Мистер Маноле, Стефан говорил, что вчера вы вернулись довольно поздно.

– Около четырех утра, леди, – почтительно ответил он, отведя взгляд, и слишком быстро отпустил мою руку. Странно. Раньше, кажется, Лайзо старался продлить любое случайное прикосновение – ненавязчивые знаки внимания, которые приятно получать от красивого человека, пусть бы даже и не равного по положению в обществе. – А заснул и того позже.

Вот как? Похоже, Лайзо просто не выспался. Надо бы действительно отправить его отдохнуть, но без намеков на слабость и бледный вид. Мужчины в некоторых вопросах бывают щепетильнее иных леди.

– В четыре часа пополуночи? Боюсь, я теперь чувствую себя немного неловко, мистер Маноле. – В моем голосе было неподдельное смущение. – Я скажу мистеру Спенсеру, чтобы он выписал вам премию за рвение в работе. И завтра можете взять выходной с утра и приехать за мной только к закрытию кофейни.

– Благодарю за заботу, леди, – вновь подчеркнуто вежливо поклонился Лайзо. – Но позвольте мне сопровождать вас завтра. Сказать по секрету, Эллис рекомендовал присмотреть за вами до конца этого расследования – для вашей же безопасности, леди Виржиния. Не сочтите за пустое бахвальство, но я могу оказаться полезен.

– Разумеется, – улыбнулась я Лайзо. – Однако настаиваю на том, чтобы вы хорошенько отдохнули. Водитель не должен засыпать в дороге, верно?

– Этого не случится, леди.

– Мне остается только довериться вам, мистер Маноле.

– Как вам будет угодно, леди.

«Сильно же Лайзо устал, если держится так отстраненно. – Почему-то я почувствовала досаду. – Совсем не похоже на его обычное поведение».

В кофейне же мысли о возможной болезни Лайзо вылетели у меня из головы. Слуги под руководством Георга сняли афиши с Морелем и расставили мебель как следовало. Однако никому и в голову не пришло заменить «траурные» цветы на более жизнерадостные. Некоторые, конечно, можно было бы оставить, но многие букеты изрядно повяли – листья уныло обвисли, а лепестки стали отлетать. Да и взятые в аренду подсвечники никто не догадался вернуть… Словом, за делами время прошло незаметно, и когда в четверть седьмого Эллис постучался с черного хода, это стало для меня неожиданностью.

– Вечер добрый, Виржиния, – ослепительно улыбнулся он. От него буквально исходила энергия, как свет от солнца. И не скажешь, что этот человек лег спать уже под утро. – Все работаете? Неужели вам никогда не хочется провести денек в праздности, как и положено аристократам?

– Дурного же вы мнения об аристократах, – в притворном возмущении взмахнула я рукой. – Добрый вечер.

– Дурного? Они того стоят, – безапелляционно заявил Эллис и, не дожидаясь приглашения, занял место за своим любимым столом. – Мистер Калле еще не приходил?

– Нет. Однако у меня есть то, что скрасит вам ожидание, – едва сдержала я торжествующую улыбку, не подобающую леди. – Полагаю, вас заинтересует содержимое конверта, который лежит прямо перед вами.

– Этого, что ли? – спросил Эллис и, не дожидаясь ответа, с потрясающей непосредственностью сунул нос в конверт. – Подборка газет по теме? О, Виржиния, просто бальзам на мою душу! Вот заодно и проверим некоторые гипотезы… К слову о необычных гипотезах. Я тут выяснил одну прелюбопытную вещь. Вы знали, что Патрик Морель должен был в следующем спектакле играть повесившегося от неразделенной любви юношу?

Несмотря на жару, у меня по спине пробежал холодок.

– Нет, не слышала. А что это за пьеса?

– Классика, – неопределенно взмахнул рукою Эллис. – «Обманутый Питер», слышали о такой?

– Разумеется, – откликнулась я с видом оскорбленной добродетели. – У меня хорошее образование.

– Да, да, пансион для благородных девиц, я помню, – серьезно ответил детектив. Глаза у него смеялись. – Жаль, что я сам не девица и образование у меня уличное. Мне, к сожалению, эта пьеса была не знакома. Название я слышал, а вот сюжет… Увы. Иначе заинтересовался бы делом гораздо раньше. Я ведь знал, что Морель собирается играть главную роль – афиши в центре города, статья в «Сплетнях»… Помните, о чем эта пьеса?

– Юноша по имени Питер О’Райли, состоятельный и из хорошей семьи, влюбляется в красавицу джипси. Он дарит ей дорогие подарки, представляет родителям. Дело идет к свадьбе, но строгий отец, конечно, против безродной невесты, – заученно отозвалась я. Пьесу эту мне приходилось читать раз пять, не меньше, и дважды я видела постановку на сцене. Благодатный классический сюжет, не чуждый нравоучительности – куда сходить всей семьей, если не на «Обманутого Питера»? – Отец нанимает сыщика. Тот неделю следит за джипси и обнаруживает, что она уже обещалась обвенчаться с шестью молодыми людьми. Узнав эту новость, Питер О’Райли сходит с ума от горя и вешается на цветном пояске, который хотел подарить невесте.

– Совершенно верно. Напоминает ситуацию с нашим актером, верно? – азартно подмигнул мне детектив. Взъерошенный, по-птичьи непоседливый, он был похож на юркую черноголовую синицу, которая за день целый город облетит, везде побывает. – Правда, Морель повесился не на поясе, но возлюбленная-то у него была? И это подводит нас к тому, что кто-то имитировал ход пьесы. Либо убийца не чуждается хорошей шутки, либо сам Морель был человеком с чувством юмора. Возможность сумасшествия исключаем – по описаниям свидетелей и друзей Морель не похож на психа, ни на тихого, ни на буйного, – продолжал оживленно объяснять Эллис, не отвлекаясь от перелистывания газетных вырезок. Я мысленно подсчитала, сколько их всего, и обомлела. Святые небеса, и это все – о самоубийствах? Эллис, перехватив мой взгляд, усмехнулся. – Да уж, Виржиния, только посмотрите – целая эпидемия самоубийств и несчастных случаев. Правда, здесь у нас подборка за пять лет, да и не только о людях искусства. Видимо, друг из газеты так стремился вам угодить, что хватал все, что под руку подворачивалось. Но уже сейчас обнаруживаются любопытные совпадения. Вот, взгляните сюда, – и он передал мне один из серых листков.

Я осторожно взяла заметку. Судя по дате, она относилась к событиям трехлетней давности. В ней говорилось о неком мистере Макмаффине, молодом эсквайре и заядлом игроке. Первая половина заметки посвящалась тому, как из раза в раз он ставил на одну и ту же лошадь, Можжевеловую Ягоду. На двадцать третий раз – автор подчеркивал это особо – ставка оказалась верной. Мистер Макмаффин сорвал солидный куш. Как охотно рассказывала его престарелая мать, выигрыш счастливчик хотел потратить на офицерский патент, о котором скудные доходы от земли даже мечтать не позволяли. И вдруг – этакое чудо!

Однако исполнить свое желание Макмаффин не успел. Его нашли в собственном доме, покончившим жизнь самоубийством.

«Ужасное событие, удар по всем нам, – сетовала мать, оставшаяся с двумя дочерьми, пятнадцати и тринадцати лет, и с солидным пятном на репутации семьи. – Гарольд был истинным сыном своего отца. Конечно, он поигрывал на скачках, но никогда не позволял нам остаться без единого рейна, разумно вел дела. С чего ему было стреляться – и ума не приложу. Он даже представил нам свою невесту, девушку бедную, но честную… Да и офицерский патент был уже у него в руках!»

Дальше автор заметки рассуждал о том, что горе несчастной женщины скрашивали почти шесть тысяч хайрейнов – выигрыш юного Макмаффина. Мол, с таким приданым пристроить дочь за хорошего человека – не проблема.

Я дочитала и подняла глаза на Эллиса. Оказалось, что он все это время терпеливо ждал, не отводя от меня серьезного взгляда.

– Что вы думаете, Виржиния?

– Я думаю, что следует поговорить с юными мисс Макмаффин и их матерью. Нужно узнать, что сталось невестой этого несчастливца. В статье нет ни одного упоминания о ней, хотя похороны расписаны весьма подробно, – постучала ногтем я по заметке, лежавшей на столе.

– Соображаете, Виржиния, – улыбнулся Эллис, осторожно забрал у меня бумажку и отложил ее в меньшую стопку. – И таких историй тут несколько. Два самоубийства и один несчастный случай – все они произошли с людьми, так или иначе получившими большую сумму. К ним мы прибавляем двоих стариков, обладателей солидного состояния, скончавшихся «по естественным причинам», и писателя Дикона Шарля. Итого с Морелем семь трупов за три года. Интересная статистика, верно? – Я молча кивнула. Мне стало не по себе. – Да и к тому же в двух статьях упоминается небогатая невеста. И ни разу – ее имя.

– Вы думаете, что… – начала я, но Эллис только досадливо от меня отмахнулся:

– Я пока ничего не думаю, Виржиния. Посудите сами – если человек молод и богат, наверняка у него будет невеста. А что до остального… Принесите-ка мне кофе, если не сложно. Нужно хорошенько поразмыслить.

– Я вам не служанка, Эллис.

– Разумеется. У какой служанки такая прямая спина и глаза такие сердитые? Ну-ну, успокойтесь. Взгляд – что ведро ледяной воды за шиворот, – подкупающе улыбнулся Эллис. – Просто мне нужно, чтобы вы отошли ненадолго. Я тут вижу, как мнется перед дверьми мистер Калле. Судя по всему, он боится именно вас. Чем вы его вчера так напугали, интересно…

Я вспомнила о злосчастном парике и как можно равнодушнее пожала плечами.

– Ничем, Эллис. Спросите лучше у него.

– Спрошу непременно, – пообещал детектив, и улыбка у него стала лукавой. – А вам очень идет румянец, Виржиния… И Лайзо позовите, будьте любезны – он мне задолжал рассказ! – крикнул Эллис уже мне в спину.

Кофе в зал, разумеется, отнесла Мадлен. Причем не горький, как любил детектив, а приторный, с тремя ложками сахара и большим количеством молока. Вряд ли это можно было бы назвать даже маленькой победой над Эллисом, но я почувствовала себя частично отмщенной за минуту смущения.

Впрочем, чувство это улетучилось, стоило мне пройти в зал и увидеть, как детектив поит переслащенным кофе Эрвина Калле, а сам нетерпеливо посматривает на двери кухни.

– Д-добрый вечер, леди Виржиния, – подскочил художник, слегка заикаясь, и машинально коснулся кончиками пальцев густой шапки волос – теперь, как я знала, ненастоящих. – Рад видеть вас. П-простите ради всех святых за вчерашнее. Я просто был несколько обескуражен, и…

– За что? – нахмурила я брови в притворной задумчивости, а затем виновато улыбнулась, опуская взгляд. – Честно говоря, мистер Калле, вчера у меня так болела голова, что я совершенно не помню, чем закончился вечер. Смутно вспоминается мне ссора между мисс Макнайт и мистером Палмером, да еще то, как вы говорили о своем визите в апартаменты невесты Патрика Мореля… Кажется, вы обнаружили там нечто необычное?

Слушая меня, Эрвин Калле сначала просветлел лицом, а потом вновь помрачнел.

– Да, можно сказать и так. – Он зябко натянул на костяшки пальцев слишком длинные рукава лилового сюртука. Тонкие, испятнанные краской пальцы нервно поджались. – Знаете, это одна из тех аккуратных маленьких квартир, которые снимают за солидные деньги, приплачивая за спокойное место и отсутствие лишних глаз. Я таких много повидал. Обычно хозяева у них строгие и тщательно следят за соблюдением чистоты. А тут я словно в притон попал. Все перевернуто кверху дном, ящики валяются посреди комнаты, воздух затхлый, вещи разбросаны, чулки висят на люстре… – Эрвин осекся, неуверенно посмотрел на меня, покусывая бледные губы, и продолжил неохотно: – А на полу множество темно-коричневых пятен. Мне кажется, это кровь, – добавил он совсем тихо.

– Вы обращались в Управление спокойствия? – жестко спросил Эллис. Художник втянул голову в плечи.

– Нет. Не успел. Я был настолько шокирован… только и сумел, что закрыть за собою дверь и отправиться домой. К тому же вечером нужно было идти в кофейню…

– Хорошо, – перебил его детектив. – Даже просто замечательно. Завтра… нет, сегодня ночью пойдем и навестим жилище этой загадочной особы. Я тогда точно скажу вам, кровь это или просто темные пятна от чая. Нужно только заскочить ко мне домой и взять кое-какие инструменты и реактивы… Виржиния, вы мне не одолжите своего водителя?

Сердце мне кольнуло что-то похожее на ревность. Лайзо мой водитель и работает на меня, а не на Управление! Но спустя всего один вздох я усмирила гордыню. В конце концов, это нужно для дела, а не Эллису лично.

– Хорошо, забирайте. Если Мадлен сумеет его добудиться, разумеется, – едко добавила я, не удержавшись от шпильки. – Видите ли, он вчера так устал, что сегодня просто с ног падает.

– Это Лайзо-то? – недоверчиво переспросил Эллис. – Быть такого не может. Он может по три ночи бодрствовать и цвести, как майская роза. У Зельды все сыновья двужильные, а Лайзо так и вообще трехжильный. Он повыносливей меня будет… – Детектив озадаченно нахмурился. – Разве что он вчера хватил лишку. Кажется, Лайзо говорил что-то насчет того, что ему пришлось пропустить стакан-другой виски с Палмером, чтобы разговорить его. Но стакан или даже два, пусть и самого крепкого напитка…

– Не стакан, а добрую бутылку, – раздался от дверей хрипловатый баритон Лайзо. Вид у моего водителя по-прежнему был бледный, несмотря на послеобеденный сон в апартаментах наверху. – Или две… Ну и горазд пить этот актеришка! Да и наблюдательный, что алманский шпион. С таким не выплеснешь потихоньку стакан под стол. Ну, я и не таких перепивал.

– Не лучший повод для хвастовства, – прохладно заметила я. Жалость к Лайзо тут же улетучилась. Если он выпил лишнего, то это был исключительно его выбор. – Что такое у вас в руках, мистер Маноле? Извольте пояснить.

– Кофе и пирожные, – блекло улыбнулся он и шагнул ближе, демонстрируя поднос. – Мистер Белкрафт велел передать. Он, кажется, недоволен тем, что вы пропускаете обед.

– Глупости, – отмахнулась я. – Георг мне не опекун… впрочем, ставьте сюда. От пирожного я не откажусь. Надеюсь, откровения Палмера не относятся к тем, от которых может стать дурно за едой?

– Нет. – Улыбка его стала чуть шире. – Напротив. Это одна из тех историй, которые любят обсудить за чашкой кофе… Эсмонд Палмер – величайший сплетник из всех, кого я когда-либо видел.

Эллис в предвкушении подался вперед, едва ли не ложась грудью на стол.

– И о чем же он говорил?

– О Мореле и только о нем. – Лайзо переступил с ноги на ногу, быстро посмотрел на меня и отвел глаза, словно благовоспитанный юноша из хорошей семьи. Я вздохнула, но жестом разрешила ему присесть за наш стол. Конечно, Лайзо всего лишь слуга, но в расследовании он принимает участие наравне со всеми. – Кажется, Эсмонд просто им одержим. Морель якобы отбирал у него лучшие роли, клеветал, устраивал жестокие розыгрыши и, разумеется, уводил женщин, куда же без этого.

– Ну-ка, ну-ка, – заинтересовался Эллис. – Что за розыгрыши? Мистер Калле, ваш друг был склонен к злым шуткам? – обернулся он к художнику. Тот пожал плечами.

– Отнюдь. Пэтси очень добрый и чуткий… был, – отвел глаза в сторону Эрвин.

– Я придумывать не стану, не с руки мне это, – только пожал плечами Лайзо. – Эсмонд-то совсем другое рассказывал.

– Например? – поощрительно улыбнулся детектив.

– Например, такое. Месячишка с два тому назад была премьера какого-то спектакля. Зрители, как говорится, пьесу приняли благосклонно, да и газетчики ее расхваливали, будто нанятые. Хозяин театра возьми да и устрой в честь такой удачи праздник. Звали всех актеров, да и приблудного народу хватало… Но это присказка, а сказочка вот о чем. Патрик Морель угостил Эсмонда странным вином. Говорил, что это, мол, подарок от дорогого человека и большая редкость. Но после первого же бокала Эсмонд почуял неладное. Жар, сердцебиение, сухость во рту – словом, и дурак поймет, что в вино какой-то дряни намешано. Потом в глазах у бедняги потемнело, и то, что случилось дальше, он не запомнил. А наутро над ним вся труппа потешалась. Он якобы делал непристойные намеки ведущей актрисе, ее дублерше, помощнице режиссера и якобы самому Пэтси Морелю…

– А ему-то зачем? – хмыкнул Эллис. Лайзо только улыбнулся хитро и развел руками:

– Сам Эсмонд-то и не помнит ничего подобного. Но перепутать немудрено было – волосы-то Пэтси не стриг, кудрявые носил, длинные, что у девицы. Бороду брил, усов не жаловал. Как тут с пьяных глаз не ошибиться?

– Я бы не ошибся, – авторитетно заявил детектив и прищелкнул пальцами: – Кстати! А не была ли та бутылка подарком невесты? Тем, гм, – он быстро оглянулся на меня, – «любовным зельем»? Тогда все становится на свои места. Патрик Морель, желая подшутить над соперником, делится с ним напитком. Палмер испытывает… – снова этот взгляд, – вполне понятные чувства. Разумеется, действие состава приписывают эффекту опьянения. Кажется, с этим ясно… Вы что-то хотели сказать, Виржиния?

– Да, – кивнула я. Сделать бы Эллису замечание, но он ведь неисправим – все равно продолжит звать меня по имени даже в присутствии посторонних. Остается утешаться тем, что мистер Калле на сплетника не похож, а Лайзо… он, пожалуй, на особом положении. – Подумайте вот о чем. Если ваше предположение верно и Морель предложил Палмеру вина с «любовным зельем», не значит ли это, что он сам был введен в заблуждение?

Эллис настороженно замер. Оранжевые солнечные лучи падали только на одну половину лица, и оно казалось наполовину парализованным, гротескным.

– Поясните, леди.

– На вечере памяти мне пришлось выслушать много историй о Мореле, – начала я, чувствуя себя не слишком уверенно. – И у меня не сложилось впечатления, что он был склонен к шуткам, отдающим дурным вкусом. Мореля редко видели пьяным, он был неизменно вежлив с поклонницами, не скандалил по пустякам с режиссером и не сорил деньгами…

– Это потому, что Пэтси помнил то время, когда он был беден, – неожиданно зло произнес Эрвин. – Помнил, как мы добирались до Аксонии, довольствуясь порой одними гнилыми овощами на завтрак и ужин. Горячая пища, свежая постель, да хотя бы крыша над головой – об этом и мечтать не приходилось! Слава и богатство достались нам тяжело. Каждый рейн, каждый восхищенный взгляд – награда за труды, а не подарок. А разбрасываются обычно тем, что достается легко.

На лице Эллиса появилась скука. Он, конечно, терпеливо позволил художнику закончить его пламенную речь, но уже к середине ее, вероятно, принялся обдумывать свои гипотезы.

– Можно поспорить с последним утверждением, – произнес детектив, когда Эрвин договорил. – Однако в целом мысль ваша мне ясна. Как и ваша, леди Виржиния. Вы хотите сказать, что Морель не мог устроить такой жестокий розыгрыш?

– Да не жестокий же! – не выдержала я и нахмурилась раздраженно. – Глупый. Представьте, что на празднике кто-то открывает бутылку. Маловероятно, что ее осушит один человек. Наверняка каждый захочет попробовать хотя бы по бокалу. И что из этого выйдет?

Эрвин Калле от чего-то густо покраснел и поспешил запить свои мысли крепким кофе. А Эллис рассмеялся:

– Да уж, ненависть всей труппы ему была бы обеспечена. Соглашусь с вами, леди. Похоже, что Морель сам не догадывался, чем угощает своего соперника по сцене. Вопрос в том, откуда к нему попала эта бутылка…

– Возможно, эта невеста – брачная аферистка? – с небрежно-самоуверенным видом знатока предположил Лайзо.

– Тебе видней, – с неуловимой иронией ответил Эллис.

– Но она же мертва! – взволнованно подскочил художник, случайно толкнув столик. Моя чашка была полной, и кофе выплеснулся на стол некрасивым пятном. – Мертва! С чего бы ей быть мертвой, если в смерти Пэтси виновата она? Кто мог…

– Погодите, погодите! – поспешно перебил его Эллис и, поднявшись, надавил ему на плечи: – Присядьте. Успокойтесь. Никто пока не знает, что там случилось с несчастной девушкой… и существовала ли она вообще. Вот наведаемся в ее жилище, и я тогда смогу сделать кое-какие выводы, но сейчас – увольте. И следует помнить, что главная версия пока – доведение до самоубийства с целью получения денег. Тех самых, выигранных на скачках. Поэтому можно рассмотреть, например, вариант с бандой аферистов.

– Это как? – Художник беспомощно плюхнулся обратно на стул. – Вы же не думаете, что невест было… несколько?

Эллис переглянулся с Лайзо – и оба они расхохотались. Уж не знаю, что почувствовал мистер Калле, а вот мне стало обидно. Не все так хорошо разбираются в преступном мире. Для неспециалиста путаться в терминах и понятиях ничуть не стыдно. Ведь Георг, к примеру, не смеется, когда Эллис называет «чаем» и листья бхаратского кустарника, и мятно-липовый настой с медом, и отвар из ромашки.

Поймав мой недовольный взгляд, Лайзо поперхнулся смешком и мгновенно посерьезнел:

– Возможно, в Бромли и впрямь работает банда юных красавиц, но вряд ли. Я могу, конечно, спросить у ма… – он посмотрел на Эрвина и сообразил, видимо, что тот не знает, откуда появился у строгой леди Виржинии красивый и сведущий в сыскном деле водитель. – …спросить у своего информатора, не появилось ли новеньких среди охотниц за богачами.

– А спроси, – неожиданно оживился Эллис. – Я сам хотел порасспросить своих людей, но у тебя источник, пожалуй, даже более надежный. Что же касается состава преступной группы, леди Виржиния, то я бы предположил сговор между конторой, которая принимает ставки, и некой «вольной художницей», вытягивающей деньги из обеспеченных любовников. К примеру, служка из конторы дает наводку, девушка обрабатывает клиента, а деньги делятся соответственно затраченным усилиям. В пользу этой версии говорит и история Макмаффина, – взмахнул он газетной вырезкой и задумчиво сощурился. – Кто знает, не был ли тот молодой эсквайр первой ласточкой, первой неудачной попыткой присвоить деньги?

– Возможно, – согласилась я. Предположение было разумным. – А сейчас, господа, давайте пересядем за другой столик. Здесь скатерть перепачкана кофе. Эту Мадлен унесет, а мы пока можем продолжить обсуждение…

Эрвин только сейчас понял, что он натворил со столиком, и принялся смущенно извиняться. Обменявшись традиционным «Я был так неловок…» – «Ах, оставьте…», мы продолжили разговор. Точнее, это Лайзо продолжил рассказ, а мы стали внимательно слушать.

Эсмонд Палмер воистину оказался кладезем всевозможных сплетен о Мореле. Пожалуй, если бы я не устраивала вечера памяти, а пригласила его одного, мы узнали ровно столько же о покойном, сколько от всех остальных гостей вместе взятых. Правда, розыгрыши, в которых так яростно обвинял Эсмонд своего соперника, выглядели по большей части невинными совпадениями. Подумаешь, запер случайно товарища в кладовке для инвентаря – время-то было позднее, да и Палмер там уснул, и заметить его было сложно. Подпорченный костюм? Так, может, это и не Морель постарался… И так далее, и тому подобное. Складывалось впечатление, что Палмер действительно помешался на сопернике.

А с какой тщательностью он запоминал возлюбленных Мореля! Всех девушек Палмер назвал поименно, и список этот, заботливо составленный Лайзо, перекочевал в руки Эллиса.

– Эмма Милз, – громко прочитал детектив последнее имя. – Ну, что, мистер Калле, так звали невесту вашего друга?

– Нет. – Взгляд у художника стал рассеянным. – Кажется, она была Мэри… В разговорах он называл ее «моя милая Мэри».

– Здесь целых три Мэри, – хмыкнул Эллис, пробегая глазами список. – Которая?

– Фамилию я не помню, но… Можно ведь поинтересоваться у квартирной хозяйки?

– Вы знаете, где жила эта несчастная девушка, но не помните ее фамилию? – удивился Эллис. – Вот уж точно, люди искусства – странные все до одного. Откуда вы вообще узнали, где она жила?