Текст книги "Фокусник"

11

– Полиция Тарритауна, – ответила трубка. – Говорит сержант Делани.

Дежурная сестра, мисс Мерфи, сбивчиво рассказала о перерезанной оранжевой трубке, рассыпанных по полу инструментах, мужской фигуре, бегущей к лестнице. Делани прервал ее, спросив имя пациента.

– Эд Джафет, – быстро ответила мисс Мерфи.

– О Боже! – простонал сержант. – Бьюсь об заклад, это снова Урек. – И, к негодованию мисс Мерфи, на другом конце провода послышались короткие гудки.

Полиция Тарритауна и Оссининга обычно работала в тесном контакте, узнавая о происшедшем в их городках не только из газет. Делани немедленно позвонил в полицейский участок Оссининга и высказал предположение о возможном преступнике. Дежурный сержант тут же связался с капитаном Роджерсом. Тот приказал послать за ним патрульную машину, полистал телефонный справочник, нашел рабочий и домашний телефоны Томасси и, подумав, набрал второй номер.

– Так поздно, – недовольно пробурчал адвокат. – В чем дело?

Капитан питал глубокое уважение к способностям Томасси. Попади его сын в беду, он обратился бы за помощью только к нему. Роджерс быстро ввел Томасси в курс дела.

– Это не Урек, – твердо заявил адвокат. – Я оставил его у родителей, запретив выходить на улицу.

– Послушайте, – продолжал капитан, – за мной выехала патрульная машина. Будем надеяться, что этот парень тут ни при чем. Но на тот случай, если его нет дома, будет лучше, если вы найдете его раньше нас.

– Я постараюсь, – ответил Томасси.

– Клиффорд удвоит залог, если окажется, что…

– Клиффорда я возьму на себя. Спасибо за информацию. До свидания.

Не теряя ни минуты, Томасси перезвонил Полу Уреку. Тот заглянул в комнату сына.

– Его нет, – сказал Пол, вернувшись к телефону.

– Я еду к вам, – нахмурился Томасси.

12

После того как страсти улеглись и врачи убедились, что жизнь Эда вне опасности, одна из сестер спросила его, не включить ли телевизор.

– Спасибо, не надо, – ответил тот. – Но не могли бы вы принести мне колоду карт.

– А, вы хотите разложить пасьянс, – кивнула сестра.

Эд не стал ей возражать. Несколько минут спустя сестра принесла запечатанную колоду. Эд снял обертку и поднял карты в правой руке, чтобы убедиться, не дрожит ли она.

Держа колоду между большим и указательным пальцами, он одной рукой разделил ее пополам, отпустил нижнюю половину, а затем, неуловимым движением, стоившим ему многочасовых тренировок, поднял нижнюю половину так, что она оказалась на верхней.

Затем Эд переложил половину колоды в левую руку, которая, несмотря на все его усилия, уступала правой, хотя он смог научить ее многому из того, что давалось правой без всякого труда. Держа в каждой руке по половине колоды, Эд расцепил каждую из них на две части. На мгновение ему показалось, что карты рассыплются, но этого не случилось. Нижние половины легли на верхние. Мастерство осталось при нем.

Потом Эд повторил то же самое не только быстрее, но и гораздо увереннее. А подняв голову, увидел незнакомца, наблюдавшего за ним с порога палаты.

– Не могли бы вы сделать это еще раз? попросил мужчина.

Эд никак не мог понять, откуда взялся этот старик, говорящий с таким странным акцентом.

– Прошу вас.

Одно дело, когда за тобой наблюдают во время выступления, совсем другое – на тренировке.

– Только один раз, – настаивал мужчина.

– Пожалуйста, – пожал плечами Эд.

И перебросил верхнюю половину колоды под нижнюю сначала правой рукой, потом левой и, наконец, двумя руками сразу, разделив ее предварительно на две части.

Старик в восторге хлопнул в ладоши.

– Отлично, – сказал он, пододвинув стул к кровати. Ваши родители разрешили мне зайти к вам. Я из Нью-Йорка. Меня зовут Кох, Гюнтер Кох. Я приехал поездом сегодня утром. Я уже не могу ездить на машине на такие большие расстояния. По городу пожалуйста, а вот тридцать миль по шоссе – увольте. У меня не та реакция, как в прежние годы.

Что ему надо?

– Я провожу научное исследование, – продолжал Кох. – Меня заинтересовал ваш случай. – Он заметил удивленный взгляд Эда. – Впрочем, это не важно. Ваши манипуляции с картами, это ловкость рук? Я хочу сказать, тут нет никаких трюков?

– Нет, – ответил Эд.

– Почему, по вашему мнению, люди любят фокусы?

Эда часто спрашивали, как он делает тот или иной фокус. Но он придерживался правила никому ничего не рассказывать. И нарушил его лишь один раз, когда отец спросил его о секрете фокуса с веревкой. Эд хорошо запомнил, как вытянулась физиономия мистера Джафета, когда он объяснил механику этого несложного фокуса. Знание секрета принесло куда меньше радости, чем полное недоумение, возникающее у зрителя после показа фокуса. Узнав секрет, он начинал ругать себя за то, что не додумался до него самостоятельно. Объяснение всегда оказывалось очень простым. И Эд не любил говорить о своих фокусах, чтобы не лишать их ореола таинственности, столь необходимого зрителям.

Он никак не мог собраться с мыслями.

– Не могу ли я вам чем-либо помочь? – добавил доктор Кох. – В психиатрии…

Так вот кто он такой!

– Когда мы, психоаналитики, обсуждаем между собой своих пациентов, разговор получается очень обыденным, потому что проблемы, возникающие перед отдельными людьми и, казалось бы, сугубо индивидуальные, обычно имеют универсальное решение для многих из тех, кто уверен, что он один сталкивается с подобными трудностями. Объяснение принципов психиатрии довольно скучно и вызывает зевоту не только у нас, но и у пациентов, в особенности у пациентов. Вероятно, то же самое можно сказать и о фокусах?

Может, доктор Кох прав?

– В дни моей молодости, – продолжал доктор Кох, – на весь мир гремело имя Гудини. Оно само несло в себе что-то таинственное. Я не мог слышать, когда его называли Эрих Вейсс. Так могли звать каждого. А Гудини, в нем было что-то сверхъестественное, может сатанинское, божественное, необыкновенное. Его заковывали в цепи, клали в ящик, ящик бросали в воду, мы надеялись, что он выплывет, а может, боялись, что он задохнется, но он никогда не разочаровывал нас. И всегда появлялся на поверхности. Моей Марте так нравились его выступления. И мне тоже. А сколько мы потом спорили, какие только не выдвигали гипотезы: специальные цепи, трубка для воздуха, что-то еще, но в действительности мы не хотели знать, как он это делает. Правильная догадка не доставила бы нам особого удовольствия, не правда ли?

– О да, – кивнул Эд. В разговорах о фокусах еще никто не рассматривал их с такой позиции, как этот пожилой доктор.

– В статье указывалось, что выступление вы закончили фокусом с гильотиной. У нее, вероятно, было второе лезвие?

– Боюсь, мой ответ не доставит вам особого удовольствия.

Слабая улыбка пробежала по губам доктора Коха.

– Хорошо, не говорите мне. – Он потер подбородок. – Как вы думаете, почему Урек пытался вас убить?

Вошедшая сестра попросила доктора Коха выйти из палаты на несколько минут. Она измерила Эду температуру, пощупала пульс, попросила помочиться в баночку, что-то записала в карту.

– Извините, что я сразу затронул этот неприятный момент, – сказал доктор Кох, вернувшись в палату.

– Ничего страшного, – ответил Эд и после короткого колебания спросил: – Это важно для вашего исследования?

– Еще не знаю. Возможно. Эду нравилась неуверенность доктора. Или, скорее, откровенность.

– Вы думаете? – спросил Кох.

– Да. А в школе стараюсь никогда не делать этого.

– О?

– Если ученика застают за этим занятием, ему говорят: не отвлекайся.

– О чем вы думали?

– О вас.

– Хорошие мысли или плохие?

– Пожалуй, хорошие.

– Вы собирались рассказать мне, почему Урек…

Эд рассказал доктору, как банда Урека правила раздевалкой, а он, Эд, пошел им наперекор, поставив замок, который они не могли срезать.

– Это могло послужить поводом для нападения, – доктор Кох задумался, – но не объясняет, почему он набросился на вас сразу после выступления.

– Нет, – согласился Эд.

– Что-то ведь послужило причиной столь неадекватной реакции.

В палату вошла Лайла, в желтой блузке и джинсах, с волосами, перехваченными желтой расшитой лентой.

– Привет, – сказала она.

Эду она показалась ослепительной.

13

– Привет. Это доктор Кох. Доктор Кох, это мой друг, Лайла.

Доктор тяжело поднялся со стула и почтительно пожал руку девушке. Судя по его виду, она выбрала неудачный момент для визита к больному.

– Мы просто беседовали, – сказал доктор Кох.

– Не обращайте на меня внимания. – Лайла присела на кровать в ногах Эда.

– Как я говорил, что-то вызвало его реакцию. Человеческие поступки в большинстве своем причинно обусловлены. – Он взглянул на девушку. – Мы говорили об Уреке.

– Я догадалась, – улыбнулась Лайла.

– Доктор Кох? – неожиданно спросил Эд.

– Да?

– Исходя из того, что вам известно, вы могли бы сказать, почему Урек это сделал?

– Ну, я почти ничего не знаю, но могу предположить мотив его поведения.

– Я не хочу доставлять вам лишние хлопоты.

– Нет, нет, человеческие существа рождены для того, чтобы рассуждать и что-то предполагать. – Он помолчал. – В принципе существует три категории людей. К первой я отношу тех, кто идет своей дорогой к поставленным перед собой целям, преодолевая созданные ими же препятствия. Независимые индивидуумы, которые соперничают не с другими людьми, но с собственными возможностями, – доктор Кох глубоко вздохнул. – Это понятно?

Эд промолчал.

– Ко второй категории относятся последователи. Они удовлетворены тем, что выполняют приказы, могут быть хорошими помощниками лидеров. Представители второй категории потенциально опасны, потому что полностью полагаются на компетентность тех, кто ими командует.

– Мне не нравится разделение людей на категории, – заметил Эд.

– Да, да, полностью с вами согласен, – ответил доктор Кох. – Я бы и вещи не делил на категории. Бывают такие сюрпризы. Но…

– Ага, – вмешалась Лайла. – И тут снова появляются категории. Доктор Кох рассмеялся.

– Вот видите, женская интуиция. Мы выделяем женщин, говоря о том, что у них повышенная чувствительность к возможным событиям будущего. Точно такое же разделение несет в себе суждение о том, что у мужчин более крепкие мышцы. Процесс мышления невозможен без сравнений.

– Родители моей мамы приехали из Германии, – сказала Лайла, – и я не раз слышала, что немцы опасны именно из-за того, что они, как и ваша категория два, выполняют полученные приказы.

– Большинство людей относится ко второй категории, – отметил доктор Кох. – В Америке, в Европе, везде. Правда, у немцев повиновение является характерной чертой.

Лайла хотела что-то возразить, но в палату вошла сестра.

– Я должна вас прервать.

– Пожалуйста, сделайте это чуть попозже, – сказал Эд.

Брови сестры удивленно поползли вверх.

– Это доктор Кох. Он консультирует меня.

– О, извините, доктор, – смутилась сестра. – Я думала, вы обычный посетитель. Извините.

Как только за ней закрылась дверь, все трое дружно рассмеялись.

– Вы определенно не относитесь ко второй категории, – сказал доктор Кох.

– А куда бы вы отнесли Освальда? спросил Эд.

– Убийцу Кеннеди?

– Да.

– К категории три.

– Вы еще не говорили нам о третьей категории, – заметила Лайла.

– Вероятно, нет. Так вот, я думаю, что юноша, напавший на вас, относится именно к категории три. Которая является объектом моих исследований. Поэтому я и приехал сюда.

Под взглядом доктора Коха Лайла и Эд инстинктивно пододвинулись друг к другу.

– Я сейчас все расскажу. И надеюсь, что вы не станете возражать против моего приезда. Громкие судебные процессы, убийства и все такое… в них всегда много того, о чем никто никогда не узнает. Возможно, что здесь я смогу кое-что выяснить.

– Кто же относится к категории три?

– Очень беспокойные люди.

– Я тоже беспокойный, – улыбнулся Эд.

– Нет, вернее, да, но в другом смысле. Вам не терпится что-то сделать, например выздороветь, жить полной жизнью. Представители категории три, в отличие от первой, не ставят перед собой определенные цели. Их достижения не являются следствием врожденного призвания или таланта. Их сжигает раздражение: от сознания того, что они не принадлежат к первой категории. Потому что они не знают, чего хотят.

– Но я тоже не уверен, знаю ли я, чего хочу, – возразил Эд. – И многие мои знакомые не знают, чего они хотят.

– Да, да, – нетерпеливо кивнул доктор Кох. – Я не совсем ясно выразился. Если вы что-то захотите, вы предпринимаете шаги, направленные на реализацию вашего желания, не так ли? Представители третьей категории терпеть не могут категорию один, потому что последние заставляют их испытывать стыд за отсутствие цели в жизни. Их не устраивает роль последователей, как категорию два. В них нет стремления достигнуть каких-то высот в науке, спорте, политике. И это внутреннее стремление, свойственное категории один, в третьей перерождается в ненависть, в смертельную ненависть к представителям первой категории. Они чувствуют, что должны уничтожить категорию один, чтобы захватить власть над второй.

– А при чем тут Урек?

– Все сказанное имеет к нему самое прямое отношение, – возбужденно продолжал доктор Кох. – Где-то глубоко внутри он знает, может быть, даже не сознавая этого, что в один прекрасный день дружки покинут его, найдут работу, уйдут в армию и таким образом вольются в категорию два, к которой принадлежит большинство человечества. А ведет это большинство категория один. Видите ли, представители этой категории, как правило, не совершают преступлений, потому что они слишком заняты более серьезными делами. Категория два – к ней, кстати, относятся и полицейские, – она повинуется начальнику, мэру, президенту, закону, в конце концов. Преступники выходят из категории три. Их обуревает жажда уничтожения.

Доктор Кох встал и прошелся по палате.

– Они не выносят общества, которое позволяет категории один уничтожать их просто своим существованием. Вы – враг!

– Кажется, я понимаю, – сказал Эд. – Если все это правда.

– Вы бросили Уреку вызов, поставив крепкий замок, и, что самое главное, выступив с фокусами, вы продемонстрировали, что владеете особым даром, природу которого он не может осознать. Тем самым вы представляете для него опасность. Поэтому он должен избавиться от вас.

– Как жестоко вы обошлись с человечеством, – воскликнула Лайла.

– Возможно, жестоко. А может, объективно. Легко принимать красоту жизни. Куда труднее понять ее грязь. Мне пора идти, – он взглянул на Эда. – В вашем случае соперничество первой и третьей категорий проявилось в наиболее чистом виде. Когда что-то подобное происходит со взрослыми, дело осложняется многими факторами, так как представители этих категорий могут работать в одной фирме, любить одну женщину, быть политическими противниками. Что, по-вашему, произойдет теперь с Уреком?

Эд задумался.

– Я полагаю, это решит судья.

Доктор Кох шумно выдохнул.

– К сожалению, это не так. Закон не властен над категорией три. Он не может их наказать, не может удержать от совершения преступлений. Даже в тюрьме они находят представителей первой категории и нападают на них. Общество еще не научилось жить с ними в мире.

Доктор Кох замолчал, погруженный в свои мысли. Эд хотел что-то прошептать на ухо Лайле, но та остановила его, приложив палец к губам.

– Возможно, мне разрешат поговорить с Уреком, – продолжал доктор. – Может быть, до суда, если нет, то после него. Вы не будете возражать, если после этой встречи я снова загляну к вам?

Эд ответил не сразу.

– Я вижу, вы колеблетесь. Я понимаю, что моя просьба не слишком приятна для вас.

– Мне не хочется становиться действующим персонажем в вашей статье.

– Если я напишу статью, то лишь для медицинского журнала, и я обещаю не упоминать настоящих имен.

– Люди догадаются, о ком идет речь.

– Да, такая возможность всегда существует.

– Для вас это важно?

– Да.

– Очень?

– Да, очень.

– Хорошо, – кивнул Эд. – Приходите в любое время.

Кох довольно улыбнулся.

– Мне пришла в голову одна мысль. Ваша приятельница…

– Лайла, – подсказала Лайла.

– Она напоминает мне мою Марту. Разумеется, в молодости. Моя жена, Марта, относилась к категории один. Трудная ноша для женщины. Особенно если она не работает. И замужем за представителем второй категории, вроде меня.

– Откровенно говоря, мне бы хотелось, чтобы школьные учителя хоть чем-то походили на вас, – ответила Лайла.

– Вы очень добры, совсем как европейская женщина.

– Видите, вы вновь вводите категории.

– Достаточно, – вздохнул Кох. – Вижу, что я тут третий лишний. – Он пожал руку Эду, поклонился Лайле и вышел из палаты.

14

Камера в полицейском участке казалась огромной для одного арестованного. Урек смог заснуть лишь под утро. Сквозь решетку он видел большие часы с медленно движущимися стрелками на противоположной стене. Их вид раздражал Урека, потому что кроме часов ему оставалось смотреть лишь на гладкие однотонные стены и железные прутья, отделявшие его от внешнего мира. Вновь открыв глаза, он увидел, что прошло лишь пятнадцать минут, то есть он не спал, а дремал. В шесть утра он отказался от завтрака. Теперь время приближалось к десяти, и он проголодался. Где же Томасси, как говорил его отец, большая шишка в этом чертовом городишке?

Урек забарабанил ботинком по прутьям решетки. Прошло минут десять, прежде чем появился кто-то из полицейских.

– Надень ботинок, – процедил полицейский.

Урек взглянул на него и обулся.

– Хороший мальчик, – хмыкнул полицейский.

– Я не получил завтрака.

– Одну минуту.

Полицейский поднялся наверх и вскоре вернулся.

– Ты же отказался от завтрака.

– Я хотел спать.

– Тут не отель. Ты должен есть, когда тебя кормят.

– Не могли бы вы принести хотя бы чашечку кофе? Пожалуйста, а? – Урек едва заставил себя выговорить последнее слово.

– Сколько тебе лет?

– Шестнадцать.

Через пару минут полицейский принес кофе.

– А сливки и сахар?

– Пей то, что дают.

Урек, сгорбившись, сидел на скамье, уставившись в бумажный стаканчик с черным кофе, в который он привык добавлять молоко и три ложки сахара. Впервые он понял, что тюрьма означает ограничение. Еще через час от скуки он мог бы карабкаться по стенам.

Томасси он уже ненавидел. Он охрип от крика, прежде чем к нему спустился сержант.

– Чего ты орешь? – спросил он.

– Не могу ли я поразмяться во дворе?

– Послушай, парень, здесь не тюрьма, а камера предварительного заключения.

– У вас же есть двор.

– Если хочешь поразмяться, делай отжимания, – засмеялся сержант и ушел.

Неужели ему придется сидеть в тюрьме? Он должен выбраться отсюда. Почему мать или отец не придут за ним? Что он будет делать целый день! Урек оглядел голые стены, решетку: запертую дверь, маленькое окно под потолком, также забранное железными прутьями. При всем желании он не мог убежать. Урек весь кипел от ярости.

Послышались приближающиеся шаги. Полицейский ввел в камеру Томасси и закрыл за ним дверь.

– Оставайтесь здесь сколько хотите, – почтительно сказал он.

Томасси предложил Уреку сесть на жесткую скамью.

Сам он остался стоять.

– Похоже, ты рад меня видеть, – хмыкнул Томасси.

– Где вы были все это время?

– Я принес тебе пару журналов, – Томасси протянул ему свежие номера "Тру" и "Популар сайенс". – Тебе нужны очки?

– Кто сказал вам об этом?

– Мне их дал твой отец, – Томасси положил футляр на скамью рядом с Уреком. – А теперь внимательно выслушай меня.

– Когда я выберусь отсюда?

– Тебе предъявят обвинение завтра утром.

– А как насчет залога?

– Ну, мы могли бы обратиться к судье. Он, вероятно, поднял бы сумму залога до двух тысяч долларов. Но дело в том, что я не хочу, чтобы ты оказался на свободе.

Урек едва подавил переполнявшую его ярость. Спокойнее, сказал он себе, спокойнее.

– Происшедшее в больнице будет рассматриваться независимо от драки в школе, – пояснил Томасси. – Это новое преступление, а за два проступка судья, естественно, назначит большую сумму залога.

– Мой старик даст расписку.

– Вряд ли его подпись стоит две тысячи долларов.

– Он обещал, что вытащит меня отсюда. Томасси покачал головой.

– Я не хочу, чтобы тебя выпустили.

– Обещаю, что на этот раз у вас не будет никаких хлопот.

– Это ты мне уже обещал.

– Я готов поклясться.

– Это не имеет значения.

– Почему?

– Молчи и слушай! – рявкнул Томасси.

– Я слушаю!

– И постарайся понять, что я говорю. Когда тебе предъявят обвинение, я буду настаивать на предварительном слушании. Я хочу выяснить, какие свидетели имеются в распоряжении городского прокурора. Для нас это будет очень полезно. Я хочу узнать о них до того, как мы попадем в Уайт-Плейнс.

– А что нам там делать?

– Там окружной суд. Если тебя обвинят в мелком хулиганстве, суд состоится в Оссининге; если судья классифицирует твой проступок как тяжкое преступление, ты отправишься в Уайт-Плейнс. Возможно, нам удастся остаться в Оссининге.

Урек явно не понимал, о чем идет речь.

– Мелкое хулиганство означает, что тебе не дадут больше года тюрьмы, – пояснил Томасси. – Нападение с нанесением тяжелых увечий – уголовное преступление, находящееся в компетенции суда округа. Я постараюсь, чтобы обвинение ограничилось хулиганством. А может, мне удастся вообще обойтись без суда.

– Как это? – заинтересовался Урек.

– Ты должен мне помогать.

– Конечно.

– Поэтому ты останешься за решеткой. В этой камере. Я собираюсь сказать несколько слов о том, как шестнадцатилетнему мальчику пришлось провести две ночи в полицейском участке. К тому же у меня появится возможность провести небольшое расследование.

– Какое?

– Медицинская сестра может опознать тебя.

– Как это?

– Подробности тебе ни к чему. Если хочешь выбраться отсюда, во всем положись на меня.

– Вы действительно сможете вытащить меня из этой дыры?

– Твой отец хочет, чтобы я постарался это сделать.

– Я тоже.

– Но ты мне не платишь.

– Послушайте, мистер Томасси, освободите меня, и я буду отдавать вам все заработанные деньги. Целый год.

Томасси рассмеялся.

– Которые ты берешь у школьников? За охрану шкафчиков в раздевалке?

– Нет. Я начну работать и…

– Ты должен окончить школу. Урек тяжело вздохнул.

– Я хочу, чтобы в суде ты молчал как рыба, – продолжал Томасси. – Когда будут зачитывать обвинение, ты должен смотреть на свои руки. Я не хочу, чтобы судья видел твое лицо. Я собираюсь провернуть одну вещь, и мне не хотелось бы, чтобы он видел твою реакцию.

– А что я могу сделать?

– Не будем об этом. Ты должен смотреть на свои руки. Понятно?

– Да.

– Даже если тебе станет невмоготу, не поднимай головы, не смотри ни на судью, ни на свидетелей, ни на прокурора, ни на меня. Надоест смотреть на руки, смотри на стол, потом снова на руки. Ясно?

Урек задумался, сможет ли он ни разу не взглянуть на присутствующих в зале суда.

– Отвечай мне!

– Хорошо, хорошо.

– Ну а теперь держи хвост морковкой. Я сделаю все, что в моих силах. Урек взглянул на адвоката.

– Мистер Томасси?

– Да?

– Спасибо за все. Большое спасибо.

Томасси позвал полицейского, дружески потрепал Урека по плечу и оглядел его с головы до ног.

– Я скажу твоей матери, чтобы утром она прислала новый костюм и чистую рубашку.

– Мистер Томасси, а не могли бы мать или отец прийти сегодня?

– Я велел им оставаться дома. Это нам поможет. – Томасси хотел, чтобы родители инстинктивно бросились к сыну, увидев его в зале суда. Но стоило ли объяснять Уреку тонкости работы адвоката? – Во всем положись на меня.