Текст книги "Фокусник"

18

Судья Клиффорд пригласил Меткалфа и Томасси к себе. Маленькая комната служила также и библиотекой. Три стены занимали полки с книгами, на четвертой висели портреты предшественников Клиффорда, нарисованные местными художниками.

Когда Меткалф и Томасси вошли, Клиффорд уже снял мантию и закурил сигару.

– Томасси, – сказал он, – что на вас нашло?

Адвокат предпочел промолчать.

– Почему вы накинулись на девушку? Чего вы хотели этим добиться? – И продолжал, видя, что Томасси не собирается отвечать: – Я скажу вам, что думаю по этому поводу. Вы пытались до смерти напугать и саму свидетельницу, и ее родителей, чтобы в следующий раз, перед жюри присяжных, она стала податливой, как тесто. – Судья повернулся к Меткалфу. – А чему вы ухмыляетесь? За сегодняшний день я бы поставил вам тройку с минусом.

Томасси довольно потянулся.

– Я просто пытался разобраться, что к чему. Если я где-то перегнул палку, прошу меня извинить. У Меткалфа хороший мальчик, оказавшийся жертвой, милая девушка, его подруга, прекрасный свидетель, школьный учитель, а у меня испуганный паренек со шрамом на лице. Раз ему достались все козыри, мне пришлось попотеть, чтобы хоть как-то выровнять игру.

Судья не мог не улыбнуться. Как приятно иметь дело с такими адвокатами, как Томасси.

– Полагаю, вам ясен результат предварительного слушания.

– К сожалению, да, – ответил Томасси. Меткалф недоуменно взглянул на судью.

– Решающим доводом является цепь. Мне понравился ваш скобяной магазин, но я думаю, что потенциально это смертоносное оружие.

– Как и нож, – добавил Меткалф.

– Да, а как вы собираетесь связать Урека с больницей, Меткалф?

– С помощью Алисы Гинслер, с которой столкнулся Урек. Она может опознать его.

– Значит, так, – подвел итог судья, – с вами, конечно, интересно, но я думаю, что большое жюри решит это дело лучше меня. Я передаю его в Уайт-Плейнс.

– Понятно, – кивнул Томасси, прикидывая, как ему сдержать Урека, когда тот услышит решение судьи.

– Надеюсь, мы расстаемся друзьями. – Судья неторопливо загасил сигару. – Вам, несомненно, ясно, Джордж, что я не могу оставить его здесь. – Он сунул руки в рукава мантии, которую подал ему Меткалф.

– Разумеется, – нахмурился Томасси, взглянув на прокурора. Тот уже выбыл из игры. Ему оставалось лишь передать свои записи в суд округа.

Судья прошел в зал, и шум мгновенно стих.

– Только после вас, – сказал Томасси, пропуская Меткалфа вперед.

Быстрым шагом он подошел к Уреку, который стоял, как и все присутствующие, ожидая, пока судья займет свое место. Судья Клиффорд сел. Остальные последовали его примеру.

– Возьми этот блокнот, – прошептал Томасси. – Напиши имена и адреса твоих приятелей, которые были с тобой в тот вечер у школы. Телефонные номера, если ты их помнишь. И как они выглядят.

– Я сообщил сторонам, – начал судья, – что имеющиеся в нашем распоряжении сведения указывают на то, что я должен передать дело в Уайт-Плейнс. Обвиняемый отпускается на поруки. – И, подводя черту, он стукнул молотком по столу.

Урек так усердно писал, что не слышал слов судьи. Но его рассерженные родители сразу направились к адвокату. Томасси поднялся им навстречу.

– Поговорим обо всем у вас дома, – сказал он Полу Уреку.

* * *

– Обойдемся без кофе. – Томасси вошел в гостиную, подошел к столу и сел на один из стульев, стоявших вокруг него. – Перейдем к делу.

– Все очень плохо? – обеспокоенно спросил Пол Урек.

– Мне трудно дать однозначный ответ. Я довольно быстро понял, что судья не собирается классифицировать совершенное правонарушение как обычную драку. Клиффорд далеко не глуп. Его очень насторожила цепь, которую можно рассматривать как потенциально смертоносное оружие. Но… – он почувствовал, как родители Урека подались вперед, ловя каждое слово. – Я думаю, что показания Джафетов и этой девушки не причинят нам вреда. Меня немного смущает медицинская сестра. Но есть еще одно препятствие. Меткалф говорил, что один из твоих друзей согласился признаться в совершенном правонарушении. В обмен на компрометирующие тебя свидетельские показания ему поставят в вину лишь мелкое хулиганство.

– Они не посмеют! – воскликнул Урек.

– Мы должны смотреть правде в глаза. Кто-то может решиться и на это. К сожалению, в Уайт-Плейнс нам придется иметь дело не с таким дундуком, как Меткалф. В офисе окружного прокурора работают умные и честолюбивые парни. Впрочем, там у нас будет и большое преимущество.

Родители Урека явно не понимали, на что надеялся адвокат.

– В Оссининге мне пришлось бы убеждать судью. Это довольно сложно. В Уайт-Плейнс решение будет принимать жюри присяжных. И, поверьте мне, куда проще доказать невиновность Урека нескольким, чем одному человеку.

На лице Урека появилась слабая улыбка.

– Но мне это обойдется дороже, не так ли? – пробурчал его отец. – Об этом не беспокойтесь, – ответил Томасси. – Если дело мне нравится, я беру меньше. Мы договоримся.

– Спасибо, – поблагодарил его Пол Урек.

– И еще. Мне позвонил психиатр из Нью-Йорка, которого по какой-то причине заинтересовал этот случай. Я бы хотел, чтобы он поговорил с вашим сыном. В зависимости от того, что он выяснит, мы, возможно, привлечем его как свидетеля. Хорошо?

Сидевшее напротив семейство Уреков согласно кивнуло, хотя Томасси и предполагал, что они не поняли, о чем идет речь. Он подумал, что лучше не говорить о невменяемости, если учесть, что в случае смерти младшего Джафета ему не осталось бы ничего другого, как настаивать на том, что в момент правонарушения его клиент не ведал, что творит.

– Фамилия доктора – Кох. Я позвоню ему и скажу, что вы согласны на его приезд. – Томасси повернулся к подростку. – Запомни одно. В Уайт-Плейнс нам будет легче. Не упусти этот шанс. Не убегай из дома. Не наживай себе новых неприятностей.

* * *

К дому Урека доктор Кох приехал на такси. Водитель попросил семьдесят пять центов. Доктор дал ему доллар, надеясь, что этого достаточно. Когда такси отъезжало, водитель приветственно помахал ему рукой.

Пожав руку отцу и матери (он никак не мог запомнить, что в Америке не принято обмениваться рукопожатием с женщиной), доктор Кох познакомился и с Уреком, который держался на почтительном расстоянии, не подходя ближе чем на десять футов, и лишь кивнул на приветствие доктора. Тот отказался от кофе, и после нескольких ничего не значащих фраз родители вышли из гостиной, оставив его наедине с подростком.

– Мистер Томасси сказал, что я должен поговорить с вами, – начал Урек.

– Если только вы этого хотите, – ответил Кох и тут же добавил: – Не пойти ли нам погулять?

– Куда?

– Давайте просто пройдемся.

– Они думают, что я убегу, если выйду из дома.

– И куда бы вы убежали?

– Я не собираюсь убегать.

– Я вам верю. Но тогда почему бы нам не прогуляться. Сейчас не холодно.

– Я только возьму пальто. Что, если мальчик убежит, думал Кох. Томасси говорил, что это возможно. Когда они выходили из дома, в прихожей появился Пол Урек.

– Все в порядке, – успокоил его Кох. – Мы немного погуляем и вернемся обратно.

Они шли по дорожке, засунув руки в карманы. Под ногами скрипел снег. Урек не знал, что сказать, хотя и понимал, что молчание Коха означало приглашение к разговору.

Когда повернули за угол, им пришлось идти ближе друг к другу, так как дорожка стала уже.

– Как вам в школе? Нравится? Урек ненавидел такие вопросы.

– Что бы вы хотели услышать?

– Правду.

– Ну…

– Смелее.

– В школе скучно.

– Всегда?

– Почти.

– И чья в этом вина?

– Учителей, – подумав, ответил Урек.

– Они такие зануды?

– Там есть интересные предметы, но их так преподают, что поневоле заснешь.

– А вы спите по ночам? Урек рассмеялся.

– Конечно.

– Скука – самый страшный враг человека.

Урек промолчал.

– А есть ли хоть один учитель, на уроках которого не тянет ко сну?

– Послушайте, я не хочу новых неприятностей.

– Никто не узнает о содержании нашего разговора.

– Это хорошо.

– Вы можете сказать мне ваше имя?

– Стенли. Но все зовут меня Урек.

– Стенли, вы знаете, чем занимается психиатр?

– Слушает, что говорят люди?

– В общем-то, да.

– А почему вы захотели поговорить со мной?

Терпение, сказал себе Кох. Он испуган.

– Вы когда-нибудь ловили рыбу?

– Конечно. Но какое…

– Вы стоите с удочкой, надеясь, что рыба…

– Я не рыба.

– Нет, нет, но мистер Томасси назвал наш предстоящий разговор ловлей идей, рассчитывая выявить какие-то факты, которые помогут ему защищать вас в суде. – Кох помолчал. – Мы говорили о школе.

– Да, да.

– Вы там скучаете из-за учителей. На всех уроках?

– Нет, мне нравится физкультура, но в зале учитель почти не говорит. Есть еще один учитель, который рассказывает интересные вещи.

– Учитель физкультуры?

– Нет.

– Что же он преподает?

– Биологию.

– О, вас увлекает биология?

– Во всяком случае, учитель очень интересно говорит о ней.

– Как его зовут?

– Мистер Джафет.

Доктору Коху с трудом удалось скрыть удивление.

– Вы никому не расскажете, не так ли?

– Нет, нет, – уверил Урека Кох. – И как вы успеваете по предмету мистера Джафета?

– Он меня не любит.

– С чего вы это взяли?

– Я это понял с первого дня. К одним он отнесся очень доброжелательно, к этим маменькиным сынкам, которые приходят в школу одетые как для церкви. Прохаживаясь по классу, он заглядывал к ним в тетради, говоря: "Хорошо, хорошо".

– А вам он когда-нибудь говорил эти слова?

– Он сказал, почему я не могу правильно изъясняться по-английски. Он сказал, что я употребил какой-то чертов глагол не в том времени. Я выучил урок, рассказал все, что написано в учебнике, а он начал придираться к какой-то ерунде.

– То есть по смыслу вы все ответили правильно?

– Конечно. Он же сам рекомендовал нам этот учебник. Я ни в чем не ошибся…

– Кроме как употребили глагол в другом времени.

– Какая в этом разница?

– Он посоветовал вам дополнительно заняться английским языком?

– Он поставил мне неуд. И я перестал ходить на его уроки.

– И что?

– Как-то он увидел меня в коридоре и спросил, почему я пропускаю биологию. Я не мог сослаться на болезнь и сказал правду.

– И что вы ему сказали?

– Я сказал, что он отбил мне всю охоту учиться. Он удивился. Удивился! Он сказал, что хочет поговорить с моим отцом или матерью. Я ответил, что отец работает, а матери не стоит приходить в школу лишь для того, чтобы поддакивать ему. Он сказал, что я веду себя вызывающе, и сообщил директору, что у меня недостаточная подготовка для занятий биологией. Дерьмо!

Через пару минут Кох прервал затянувшееся молчание.

– Я хотел бы задать вам трудный вопрос.

– О чем?

– Не могли бы вы рассказать мне о том, что происходит в раздевалке? Урек смотрел себе под ноги.

– Не пора ли нам повернуть назад? Они пошли обратно к дому.

– Я беру по двадцать пять центов в месяц с одного шкафчика, – неожиданно сказал Урек. – Об этом все знают.

– И сколько учащихся постоянно платят вам деньги?

– Ну, наш директор, как обычно, преувеличивает. Всего лишь шестьдесят один.

Доктор Кох сделал быстрый подсчет.

– Получается пятнадцать долларов в месяц.

– Не совсем, так как не все платят сразу. А с некоторых очень трудно получить деньги, хотя они и обещали заплатить. Но я никогда не бил должников.

– Как вы думаете, не могли бы вы заработать эти пятнадцать долларов?

– Это работа, док. Я должен следить за сохранностью шкафчиков. Я должен сдерживать своих парней. А вам когда-нибудь приходилось пользоваться ножовкой? Эго тяжелая работа.

– Ножовкой?

– Чтобы срезать замок у тех, кто не платит.

– И часто вы это делаете?

– Пока до них не дойдет, что дешевле платить, чем каждый раз покупать новый замок. Этот Джафет, он потратил пять долларов и семьдесят пять центов на специальный замок, который я не могу вскрыть. Ну разве он не псих? Я подсчитал, что этих денег хватило бы на двадцать восемь месяцев. Если учесть, что в году девять учебных месяцев, охрана шкафчика до конца школы обошлась бы ему в гораздо меньшую сумму, не будь он таким упрямым.

– Понятно. Но если бы вы работали по субботам в магазине, подстригали газоны соседям весной и летом, разносили покупки после школы, то за месяц вы смогли бы заработать больше пятнадцати долларов?

– Да.

– И что же?

– Я пытался это сделать.

– И?

– Вы же знаете, как люди относятся к тем, кто на них работает. Сделай то, сделай это, никогда не похвалят за хорошую работу, но не упустят возможности показать, что ты чего-то не знаешь или не умеешь. Я работал в "Сантехнике" Пита, и меня обвинили в том, что я украл какие-то краны.

– Вы ничего не украли, не так ли?

– Я собирался оплатить их из первой же зарплаты. Я откладывал их, потому что мой отец оборудовал ванну на первом этаже и говорил мне, что ему нужно. Отец обещал заплатить мне. Они не имели права обвинять меня в воровстве. Вы знаете, Пит сообщил об этом в школьное бюро трудоустройства, и теперь я не могу найти работу. Что же мне делать, получать пособие? Так мне не дадут пособие. Мне шестнадцать! Пособия дают неграм, а я хочу работать!

– Я понимаю, что вы хотите сказать.

– По-вашему, я что-то не так сделал?

– Я не вправе высказывать свое мнение.

– Вот что я вам скажу. Дело не в пятнадцати долларах, а в том, что я сам себе начальник. Но каждый раз, проходя мимо шкафчика Джафета со специальным замком, я просто выходил из себя от ярости. Я… я слишком много говорю.

– Ничего, ничего.

Они подошли к дому Урека.

– Какие чувства вы бы испытывали, будь вашим отцом мистер Джафет?

– У меня есть отец.

– Да, конечно, но допустим, что обстоятельства изменились?

– Что-то я вас не пойму. Я люблю своего старика.

– Ну разумеется.

– Мистер Джафет ненавидит меня.

– Я убежден, что вы ошибаетесь.

– Откуда вы это знаете?

– Он не производит впечатления человека, который может кого-то ненавидеть.

– Он не позволил мне учиться.

– Почему вас так рассердило выступление Эда Джафета?

– Что значит "рассердило"?

– Вы затеяли драку сразу после выступления.

– Послушайте, этот парень хуже его отца. Он воображает о себе только потому, что знает несколько фокусов. Есть много других вещей, которые ему не под силу. Он не может поднять штангу. Я видел, как он пытался это сделать. Просто умора!

– Разве вам не доставляет удовольствия сознание того, что вы обогнали его в некоторых областях?

– Он…

– Да?

– Он… сукин сын!

– Нам пора зайти в дом. Мне кажется, ваши родители огорчатся, увидев, что я вас расстроил.

– Ничуть вы меня не расстроили. Просто я терпеть не могу вспоминать о нем. Доктору хотелось обнять его за плечи.

– Если даже Джафет совершенно не прав, ваши чувства по отношению к нему принесут больше вреда вам самому. Да, вы подрались, и он попал в больницу. Я говорил с ним. Он не так уж плох, как вам представляется. Я не могу заставить вас изменить мнение об Эде Джафете, но хочу попросить вас об одном. Не могли бы вы полностью выбросить его из головы?

Доктор Кох вздохнул, понимая, что выполнить его просьбу невозможно.

В гостиной он принял предложенную миссис Урек чашечку кофе. Мистер Урек отослал сына в его комнату и взглянул на доктора.

– Томасси сказал, что вы сможете помочь нашему сыну.

– Да. К сожалению, сегодня я не услышал ничего из того, что следовало бы повторить на суде.

Пол Урек встал.

– Если он нахамил вам…

– Нет, нет, мистер Урек. Но психиатра обычно вызывают в суд, когда встает вопрос о психическом состоянии обвиняемого. Ваш сын совершенно нормален, уверяю вас.

– Еще бы, черт побери! Если б я знал, что задумал Томасси…

– Пожалуйста, успокойтесь. Томасси хочет вам добра.

Миссис Урек подошла к мужу. Доктор Кох понял, что ему пора уходить. Он попросил миссис Урек вызвать ему такси. За семь последующих минут, пока машина не подъехала к дому, они не обменялись ни словом.

19

Томасси остановил машину у небольшого, выкрашенного в зеленый цвет домика Алисы Гинслер. В окнах горел свет. Адвокат поднялся на крыльцо и нажал кнопку звонка.

Дверь открыл мужчина лет тридцати, в майке и джинсах, с длинными волнистыми волосами и пухлыми губами, указывавшими на примесь негритянской крови.

– Мистер Гинслер? – спросил Томасси.

– Мы ничего не покупаем.

– Я ничего не продаю, мистер Гинслер. Меня зовут Томасси, – он протянул мужчине визитную карточку с фамилией и телефонным номером конторы.

– Что вам надо?

– Меня попросили расследовать инцидент в больнице, мистер Гинслер. Можно мне войти? Я пытался позвонить…

– Телефон отключен. Мы не хотели, чтобы нас беспокоили.

Из комнаты тянулся слабый запах марихуаны.

– Не волнуйтесь, – улыбнулся Томасси. – Я не полицейский.

– Вы не похожи на полицейского.

– Билл, пусть он войдет. – К двери подошла миловидная женщина лет двадцати шести, снимая на ходу фартук.

Если она мыла посуду, то не могла курить марихуану, подумал Томасси. Но это ее дом, и она отвечает за все, что делается под его крышей.

– Билл, пожалуйста.

Мужчина неохотно отступил в сторону. Адвокат протянул руку:

– Томасси.

– Я прочитал это на визитке. Я Билл Кэри.

– А я Алиса Гинслер. Я не видела вас в больнице.

– Я там не работаю. Я детектив. Вот мой телефон, – он протянул Алисе визитную карточку.

Если она будет давать показания, то скажет, что я приезжал к ней и представлялся детективом. Прокурор сможет за это ухватиться.

Его провели мимо обеденного стола, на котором еще было шесть тарелок с остатками пищи, к большой тахте. Алиса и Билл взяли по стулу и сели напротив Томасси.

– Прошу извинить меня за то, что я отнимаю у вас время, но мне необходимо поговорить с вами о важных делах.

– Вы пришли по поводу того мальчика, который перерезал трубку? – спросила Алиса Гинслер.

– Да.

– Меня снова будет допрашивать полиция?

– Возможно, что нет.

– Не понимаю, чего они хотят от Алисы, – проворчал Билл Кэри.

– Шшш, – сказала Алиса.

– Вы видели, как он перерезал трубку? – спросил Томасси.

– Нет, я уже рассказывала полиции, что видела лишь подростка, выбегавшего из палаты. Он выбил у меня из рук поднос с инструментами и скрылся на лестнице.

– Могли бы вы узнать его?

– Он невысокого роста и со шрамом на лице. В коридоре было довольно темно. Все произошло очень быстро, но думаю, что, увидев его вновь, я смогла бы…

Черноволосая девочка лет трех вошла в комнату и, подойдя к тахте, уставилась на Томасси.

– Привет, – поздоровался тот. Девочка смутилась и отвела глаза.

– Ваша? – спросил Томасси. Мисс Гинслер улыбнулась.

– Нет, это Харриет. Дочь Милтона и Барбары. Они живут с нами в этом доме.

– Все ясно, – кивнул Томасси. Билл рассмеялся.

– Вообще-то она появилась у Барбары до того, как та встретила Милтона.

– Это не столь уж и важно, – заметил Томасси и повернулся к Алисе. – Если я правильно понял, мистер Кэри – ваш законный муж?

Кэри вновь рассмеялся.

– Мы предпочитаем другие термины, – пояснила Алиса.

– Если окружной прокурор вызовет вас в качестве свидетельницы, что совсем не обязательно, ему придется убедить жюри в том, что вам можно доверять. Это понятно?

Мисс Гинслер кивнула, хотя и не слишком уверенно.

– То обстоятельство, что вы работаете в больнице, говорит в вашу пользу, потому что в нашем округе с большим уважением относятся к медицинскому персоналу.

– Да, – кивнул Кэри.

– Но может выясниться, что официально ваш брак не…

– Повтори, что ты сказал! – Кэри вскочил на ноги.

– Я не хотел вас оскорбить. Я пытаюсь помочь. Давая показания, мисс Гинслер должна говорить только правду, в том числе ей придется сказать, что вы сожительствуете. В этом нет ничего предосудительного, но вы же знаете, как старомодны взгляды обывателей. К тому же выяснится, что в одном доме с вами живет еще одна пара с ребенком, который не был зачат в законном браке. Вы понимаете, какие возникнут осложнения? Газеты не упустят возможности поведать читателям пикантные подробности вашей личной жизни. А администрация больницы…

– Я предпочитаю не афишировать мою личную жизнь, – прервала его Алиса Гинслер.

– Вот именно. Поэтому я и хочу подготовить вас к тому, что произойдет в зале суда.

– Допустим, она не захочет давать показания? – спросил Билл.

– Ну, окружной прокурор всегда может вызвать ее в суд, но думаю, он этого не сделает. Если при допросе выяснится, что свидетель не явился добровольно… Короче, могу вас уверить, я не хочу, чтобы о вас судачили на всех перекрестках.

– Вы хотите сказать… – начал Билл.

– Я думаю, мы вас поняли, – прервала его Алиса.

Томасси встал.

– Не буду отнимать у вас время. Надеюсь, я вам не очень помешал.

Билл Кэри проводил его до дверей.

– Поверьте мне, я лишь хочу вам помочь.

– Конечно, – кивнул Кэри, открывая дверь.

20

КОММЕНТАРИЙ ЛАЙЛЫ:

Мне это надоело, на уроках и особенно после уроков. Когда мы с Эдом вместе, все смотрят на нас как на каких-то уродцев из цирка. Даже когда мы у него в доме или у меня, кажется, что за нами следят скрытые камеры, как за ворами в магазине. В наших отношениях с Эдом что-то изменилось. И они ухудшаются с каждым днем. Я не хочу давать показания. Мне все равно, чем закончится суд, я лишь хочу, чтобы меня оставили в покое, даже если это будет означать полный разрыв с Эдом. Я никогда не думала, что мне в голову придут такие мысли, но теперь они не покидают меня ни на секунду.

* * *

– Лайла, поедем в субботу в Нью-Йорк.

– Я лучше останусь дома.

– Но почему? Мы погуляем в парке, а потом сходим в кино.

– Нет, Эд, я не хочу.

– Ладно, значит, суббота отпадает?

– Да.

– Так пойдем в кино сегодня?

– Но завтра же занятия!

– Раньше тебя это не беспокоило.

– Я не хочу.

– Ты в этом уверена? – невнятно пробормотал Эд.

– Что ты сказал?

– Не обращай внимания.

– Я тебя не слышу.

– До свидания. – Эд положил трубку и убежал в свою комнату.