Текст книги "Фокусник"

24

Войдя в гостиную, мистер Джафет снял пиджак, развязал галстук и начал расстегивать рубашку. Эд говорил по телефону.

– Они только что вошли. – Юноша поднял телефонную трубку над головой. – Он хочет поговорить с моим отцом или матерью. Есть тут кто-нибудь?

Теренс и Джозефина переглянулись.

– Поговори ты, – сказал мистер Джафет и направился к лестнице.

Миссис Джафет выслушала тираду Кантора, извинилась и крикнула: "Теренс, возьми, пожалуйста, трубку".

– Кто это?

– Прокурор.

– Хорошо. Попроси его подождать.

Мистер Джафет протирал подмышки влажной губкой, когда его жена заглянула в ванную.

– Он извинялся за беспокойство.

Мистер Джафет обтерся полотенцем, надел чистую рубашку и подошел ко второму телефонному аппарату, стоявшему на столике в спальне.

– Извините, что заставил вас ждать, – сказал он.

Перерыв, объявленный судьей, дал возможность Кантору прийти в себя и влил в него новые силы.

– Я не хотел расстраивать вашу жену, но я бьюсь с Эдом уже добрых пятнадцать минут. Вы сможете привезти его в Уайт-Плейнс к двум часам? Я попробую устроить совещание в кабинете судьи.

– Мы еще не ели. А в чем дело?

– Я думал, вы знаете.

– О чем?

– Ваш сын отказывается давать показания.

Последовала короткая пауза.

– Разумеется, – продолжал Кантор, – мы можем вызвать его повесткой, но это произведет отрицательное впечатление на членов жюри.

– Мы приедем.

– Поднимайтесь прямо в кабинет судьи Брамбейчера. На четвертый этаж.

Мистер Джафет быстро сбежал по ступенькам.

– Джозефина, дай нам что-нибудь перекусить. Эд, мы едем в Уайт-Плейнс.

– Папа, я не собираюсь менять свое решение.

– А я не собираюсь принуждать тебя идти против воли.

– Правда?

– Да.

Пока мистер Джафет выпил один стакан молока, Эд справился с двумя да еще умял три пирожка.

– Я не понимаю, как тебе это удалось, – удивилась миссис Джафет.

– Папа, я слышал, сегодня ты был в ударе.

– От кого?

По губам миссис Джафет пробежала слабая улыбка, когда она смотрела на своих мужчин, поправлявших галстуки перед зеркалом.

* * *

Судья Брамбейчер, Кантор, Томасси и стенографистка уже ждали их в кабинете. Судья разрешил остаться и миссис Джафет.

– Мистер Кантор и мистер Томасси хотят, чтобы Эдвард дал показания, – сказал судья, когда все сели за большой стол. – Я не спрашивал, намерены ли они вызвать его повесткой, если он откажется давать показания добровольно, но думаю, что подпишу такую повестку, так как Эдвард единственный очевидец того, что произошло в его палате в больнице. – Он взглянул на Эда Джафета: – Ну?

Кабинет судьи, отделанный темным деревом, поневоле внушал уважение. В кругу взрослых Эд чувствовал себя неуютно.

– Я много думал об этом. И не хочу давать показания.

– Я понимаю, что вы недавно выписались из больницы, – улыбнулся судья. – Вам сейчас нелегко. Мы постараемся, чтобы допрос не занял много времени. Вам надо лишь рассказать под присягой о том, что случилось у школы после танцев и в больнице. Можно сказать лишь несколько слов.

– Ваша честь, – вмешался Кантор, – обвинению желательно, чтобы этот молодой человек рассказал об обоих происшествиях в мельчайших подробностях.

– Я пытаюсь помочь вам получить свидетеля, – раздраженно сказал судья. – А вы все усложняете. Мистер Томасси, полагаю, у вас будут вопросы к свидетелю?

– Да, ваша честь.

– Но вы не будете испытывать наше терпение?

– Ваша честь, я не хочу связывать себе руки обещаниями, данными в этом кабинете. Если этот юноша не будет давать показания добровольно, прокурор или я потребуем его вызова в суд. И чем скорее он это поймет, тем лучше.

– Извините, я не хотел причинять вам столько хлопот, – сказал Эд. – Но для себя я уже все решил.

Судья Брамбейчер встал, обошел стол и положил руку на плечо Эдварда Джафета.

– Молодой человек, позвольте мне объяснить вам, что такое свидетельские показания. Ваш отец – учитель. Давать свидетельские показания – значит учить, сообщать новое, рассказывать о том, что произошло, восстанавливать истинную картину событий, возможно известную только вам, очевидцу, чтобы другие – судья, члены жюри присяжных – могли разобраться в происшедшем. В этом нет ничего плохого, не так ли?

– Нет, сэр.

– Вот и хорошо. Вы будете давать показания?

– Нет, сэр.

Судья вернулся на свое место.

– Молодой человек, поймите, пожалуйста, что в случае необходимости вас вызовут в суд повесткой, а если вы и тогда откажетесь давать показания, мне придется расценить ваши действия как оскорбление суда.

Миссис Джафет хотела что-то сказать, но судья остановил ее, приложив палец к губам, ожидая ответа Эда.

– Сэр, я и не думал оскорблять суд. Я давал показания в другом суде, в Оссининге. Я не разбираюсь в юридических ухищрениях, протестах и тому подобном. Но я не хочу больше участвовать в этой игре.

– Мистер Джафет, – обратился судья к отцу Эда, – не хотите ли вы поговорить с сыном наедине и разъяснить ему серьезность проблемы, не имеющей никакого отношения к игре?

– Я думаю, он…

– Я осознаю всю серьезность проблемы, – прервал его Эд. – В конце концов, меня чуть не задушили.

Терпение судьи Брамбейчера начало иссякать.

– Вы обо всем рассказали полиции. Почему же не повторить то же самое в суде? Если присяжные услышат ваш рассказ, они смогут принять более объективное решение.

– Сэр, я знаю, что произойдет, если я буду давать показания.

– Что же?

– Один из этих джентльменов будет задавать мне вопросы, чтобы доказать, что Урек душил меня, другой – что не душил или душил, не сознавая, что делает. Я знаю, что он хотел задушить меня и при этом полностью отдавал отчет в своих действиях. Я просто не хочу участвовать в этом спектакле, не имеющем ничего общего с…

– Мистер и миссис Джафет, – прервал его судья, – пожалуйста, пройдите с Эдвардом в зал суда. Я хочу обсудить этот вопрос без вас. Джентльмены, – сказал он, как только за Джафетами закрылась дверь, – я огорчен так же, как и вы, хотя и по другой причине. Кантор, вы не хотите, чтобы он сегодня давал показания. Таким отношением он поставит крест на обвинительном приговоре. А вы, Томасси, и не хотели, чтобы он давал показания. Так что придется обойтись без его помощи.

25

Кантор и Ферлингер расположились в пустом кабинете на третьем этаже. Вся обстановка состояла из стола и стула с прямой спинкой. Кантора это не смущало, так как он любил думать, расхаживая из угла в угол. – Окей, – сказал Кантор, закрывая за собой дверь. – Ты садись, а я постою.

– Все, что ты пожелаешь, о мой высокий господин, – ответил Ферлингер, кладя ноги на стол.

– Я вижу, тебе не терпится самому вести процесс, не так ли? – Его раздражало панибратское отношение этого юнца.

– Конечно.

– Вот и приступай.

– Как это?

– Кто бы стал у тебя следующим свидетелем?

– Я думал, мы решили вызвать школьного сторожа.

– А после него?

Ферлингер убрал ноги со стола. Что, если Кантор не шутил?

– Ну?

– Я думаю.

– Зал суда – не место для раздумий.

– Я знаю, кого следует вызвать.

– Ну?

– Скарлатти.

– Продолжай.

– Заставить его признать себя виновным. В какой-нибудь мелочи. Например, в нарушении общественного порядка. Но пусть он скажет, что сделал Урек. Это все, что тебе нужно.

– Больше ты ничего не придумал?

– Разве мое предложение не кажется тебе хорошей идеей?

Кантор рассмеялся.

– Против Скарлатти не выдвинуто никакого обвинения. С какой стати он будет давать показания, порочащие товарища? Да от него отвернется не только банда, но и все учащиеся. Кому охота иметь дело с доносчиком. Давай следующую идею.

У Ферлингера дернулась щека.

– Как насчет подруги Джафета, Лайлы Херст? Она не родственница пострадавшего, на нее тоже напали, она очевидец случившегося и к тому же симпатичная девушка.

– Почему бы и нет? – сказал Кантор.

– Действительно, почему? – уверенно добавил Ферлингер.

– Я объясню тебе. На перекрестном допросе выяснится, что ее всего лишь дернули за волосы. За это еще никого не сажали в тюрьму. Кроме того, она гуляет с Джафетом. А любой член жюри, будь он в здравом уме, придет к выводу, что она будет обливать грязью любого, кто поднимет руку на ее ухажера. Это же естественная женская реакция. А ты приглядывался к членам жюри? Среди них нет ни одного симпатичного лица. Красота Лайлы вызовет у них раздражение.

– Ты хочешь сказать, что ее показания ничего нам не дадут?

– Ну почему же. Томасси, скорее всего, доведет ее до слез, но нам не удастся выиграть процесс только потому, что Томасси не слишком любезен с молоденькими девушками. Поехали дальше.

– Остается еще психиатр, который говорил с ними обоими. Он покажет, что Урек психически здоров и полностью осознавал, что делал.

– Да.

– Что – да?

– Ты когда-нибудь слышал, как дает показания психиатр? Это же ящик со змеями, который нельзя открывать, не предусмотрев всех последствий. Большинство психиатров полагают, что ни одно человеческое существо не виновно в совершении зла, по крайней мере такое впечатление создается у присяжных. Есть еще идеи?

– Похоже, ты подумал обо всем.

– Да.

– Кроме одного.

– О чем ты?

– Как выиграть процесс.

Кантор потянулся, думая о том, что с удовольствием влепил бы пару оплеух этому молодому нахалу.

– Не делай этого, – предостерег его Ферлингер.

– Чего?

– Не бей меня голой рукой. Для вынесения обвинительного приговора желательно использование смертоносного оружия. Кстати, что ты сказал жене?

– Что мы посадим его за решетку.

– Сегодня ты собираешься сказать ей что-то другое?

– Дело еще не закончено. Урек чуть не задушил Джафета. От этого никуда не денешься.

– Мне, Всевышнему и тебе известно об этом, но мы не входим в состав жюри. А Томасси как раз и старается убедить их в обратном. Кстати, ты знаешь, чем он сейчас занимается? Он в камере Урека.

– И что из этого?

– Он пошел к Уреку сразу после совещания у Брамбейчера. Ты думаешь, он сидит там только для того, чтобы подбодрить парня?

– К чему ты клонишь?

Ферлингер разглядывал пальцы, будто раздумывая, не пора ли ему стричь ногти.

– Я полагаю, Томасси собирается выставить Урека в качестве свидетеля.

– Он не посмеет.

– Держу пари, они репетируют завтрашнее выступление.

– Он не решится на такое!

– Я скажу тебе, почему он это сделает. – Ферлингер встал. – Ты любишь рассуждать о решающем факторе. Так вот, в деле Урека решающим фактором является то, что Томасси умнее тебя.

* * *

Школьный сторож, волоча ноги, подошел к креслу и осторожно опустился в него.

– Пожалуйста, скажите, как вас зовут, – начал Кантор.

– Феликс Гомес.

Стенографистка попросила его произнести имя и фамилию по буквам. Сторож покачал головой. Он не мог этого сделать.

– Запишите имя по правилам грамматики, – сказал судья Брамбейчер. – Если понадобится, мы сверим вашу запись с его документами о приеме на работу.

– Вы сторож в школе Оссининга?

– Да.

– Давно вы работаете сторожем? Старик пожал плечами.

– Пять лет, десять, что-то вроде этого.

Кантор взглянул на судью. Брамбейчер кивком показал, что прокурор может продолжать.

– Что произошло праздничным вечером после танцев?

– Утром пришлось убирать много мусора.

– Нет, что произошло вечером?

– Вы насчет того, о чем мы говорили в вашем кабинете?

Кантор покраснел.

– Да.

– Я услышал крики, взял фонарь, подошел к двери, шел сильный снег, увидел, что дерутся, вызвал полицию.

– Вы можете опознать людей, которых видели в тот вечер?

– На улице, перед школой?

– Да.

– Конечно. Я видел мистера Джафета, учителя, и его, – сторож указал на Урека. – Он это сделал.

– Что он сделал?

– Он чуть не задушил того парня. Иначе зачем полиция арестовала его, почему он здесь?

Томасси вскочил на ноги.

– Мистер Гомес, – судья наклонился вперед, – в тот вечер вы видели кого-нибудь, кроме мистера Джафета, около школы?

– Девушку.

– Вы могли бы опознать ее?

– Нет.

– Вы видели около школы подсудимого, Урека? – добавил Кантор.

– Он бьет окна.

– Где?

– В школе. Очень часто.

– Он разбил окно в тот вечер?

– Я думаю, нет.

– Вы видели Урека перед школой, когда вышли на улицу с фонарем?

– Шел снег, сильный снег.

– Вы видели Урека? – Кантор повысил голос.

Сторож ответил не сразу.

– Я думаю, – наконец сказал он.

– Вы думаете – что?

– Я думаю, что видел его, – сторож указал на Урека.

– Благодарю вас. – Кантор облегченно вздохнул.

Старик хотел встать, но прокурор остановил его.

– Ваш свидетель, – сказал он Томасси. Томасси встал и быстро подошел к свидетелю.

– Кто вы? – испуганно спросил Гомес.

В зале рассмеялись. Даже судья не удержался от улыбки.

– Я адвокат подсудимого, мистер Гомес. И хочу задать вам несколько вопросов.

– Я уже отвечал.

– То были другие вопросы.

– Хорошо. – Старику нравилось находиться в центре внимания.

– Вы пьете виски на работе?

– О чем вы говорите, я никогда не пью виски.

– Пожалуйста, отвечайте "да" или "нет".

– Я говорю правду.

– Так что вы пьете кроме воды? Гомес слабо улыбнулся.

– Сандерберд.

Томасси вернулся к своему столику и достал из сумки бутылку с яркой этикеткой.

– Вы предпочитаете эту марку? – сказал он, поднося бутылку к лицу свидетеля.

Гомес инстинктивно потянулся к бутылке, но Томасси оказался проворнее и убрал ее под общий смех.

Брамбейчер постучал по столу, требуя тишины.

– В тот день вы пили вино?

– Кажется.

– Неужели вы не помните?

– Я говорю – кажется, потому что немного выпиваю каждый день… – Гомес осекся, поняв, что этого не следовало говорить.

– И каждый день вы выпиваете по галлону? – быстро спросил Томасси.

– Нет, никогда, – рассердился Гомес. – Только одну бутылку, максимум две.

– Только одну бутылку утром?

– Нет, половину.

– И?

– Ваша честь, пожалуйста, напомните адвокату, что "и" – это не вопрос, – вмешался Кантор.

– Благодарю вас, – Томасси картинно поклонился прокурору. – Мистер Гомес, вы выпиваете вторую половину бутылки за ленчем?

– Конечно.

– Мистер Гомес, а днем вы выпиваете еще бутылку, каждый день?

– Школьники не видят меня. Я пью в подвале. Один! Клянусь!

– За ужином вы выпиваете еще полбутылки?

Кантор не выдержал:

– Не хочет ли адвокат, чтобы я принес ему арифмометр?

– Прошу вас, не волнуйтесь, – ответил Томасси. – Ваша честь, я думаю, ни у кого не осталось сомнений, что свидетель страдает хроническим алкоголизмом и ко времени тех событий выпил чуть ли не галлон вина. Вряд ли он мог отдавать отчет в том, что происходило перед его глазами.

– Ложь! – вскричал Гомес, поднимаясь на ноги. – Вы пытаетесь лишить меня работы! Ложь!

Судья Брамбейчер разрешил свидетелю покинуть зал. Кантор подошел к судье.

– Ваша честь, я потрясен обращением мистера Томасси с последним свидетелем.

– Молодой человек, – ответил судья, – поживите с мое, увидите и не такое.

– Но, ваша честь, зачем…

– Томасси не сделал ничего предосудительного, – оборвал прокурора Брамбейчер. – Мы ждем вашего следующего свидетеля.

Кантор взглянул на стенографистку.

– Обвинение закончило представление доказательств, – сказал он, казалось обращаясь только к ней.

– Ваша честь, – воскликнул Томасси, – прошу прекратить дело на основании того, что обвинению не удалось…

Судья остановил его и попросил членов жюри выйти из зала суда.

– Мистер Томасси, – сказал он, когда за ними закрылась дверь, – я прекращаю дело по пункту обвинения, касающемуся нападения на Эдварда Джафета в "Фелпс Мемориал", так как… – Брамбейчер понизил голос, чтобы его могли слышать только Кантор и Томасси, – обвинению действительно не удалось доказать, что именно Урек перерезал трубку в больничной палате. Томасси, я знаю, что он там был, Урек знает, что был там, но присяжным об этом ничего не известно, так как Кантор не смог привести убедительных доказательств присутствия Урека в палате Джафета.

Когда присяжные вновь заняли свои места, судья обратился к Томасси:

– Давайте побыстрей покончим с этим делом. Прошу вас позвать первого свидетеля.

– Ваша честь, мой первый свидетель – подсудимый Стенли Урек.

* * *

– Ирен, я думаю о Нью-Мехико, – сказал судья Брамбейчер жене, когда обед подходил к концу.

– Что сегодня произошло?

– Я не понимаю, почему не могу подумать об отдыхе.

– И чем ты собираешься заниматься в Нью-Мехико?

– Не знаю. – Судья вздохнул. – В этом-то вся загвоздка.

* * *

Эд наконец дозвонился Лайле.

– Завтра Урек будет давать показания.

– Я слышала. Об этом говорит весь город.

– Ты поедешь?

– Я не могу пропустить занятия.

– Лайла.

– Да?

– Ты знаешь, я не стал давать показания.

– Я слышала. Ты молодец.

– Мой отец вчера был бесподобен.

– Я слышала.

– Надеюсь, мы скоро увидимся.

– Хорошо, что ты позвонил, Эд. Удачи тебе.

Положив трубку, Эд долго думал о том, что она хотела этим сказать.

* * *

На следующее утро Эд, его отец и мать вошли в зал суда и сели в последнем ряду. Родители Урека сидели чуть впереди, по другую сторону центрального прохода.

Эду казалось, что он в театре на интересном спектакле. Судья в черной мантии занял свое место. Тут же к нему подошли адвокат и прокурор. Появился Урек, в костюме и галстуке, с короткой стрижкой, сел в кресло для свидетелей, поднял правую руку, положил левую на Библию и дал клятву говорить правду, всю правду и ничего, кроме правды. Томасси сиял, как медный таз, и улыбался всем присутствующим, даже Кантору и Ферлингеру.

– Вы учитесь в школе Оссининга? – задал он первый вопрос.

– Да, сэр.

– Вы успеваете по всем предметам?

– Да, сэр.

– У вас есть мотоцикл?

– Нет, сэр.

– Вы умеете водить мотоцикл?

– Нет, сэр.

– Вы когда-нибудь курили марихуану?

– Мистер Томасси, – вмешался судья Брамбейчер, – если свидетель, дающий показания под присягой, скажет о совершенном им правонарушении, против него может быть возбуждено уголовное дело. Положительный ответ на заданный вами вопрос дискредитирует свидетеля. Он это понимает?

– Я не хочу говорить за свидетеля, ваша честь. – Томасси повернулся к Уреку. – Вам известно, что употребление марихуаны запрещено законом?

– Да, сэр.

– Вы когда-нибудь курили марихуану?

– Нет, сэр.

– Вы употребляли, продавали или покупали кокаин, героин или барбитураты?

– Нет, сэр.

– Откуда у вас на лице шрам?

– Я упал с велосипеда.

Кантор вскочил на ноги.

– Ваша честь, жюри присяжных интересуют только факты, касающиеся совершенных правонарушений, и мне неясно, какое отношение имеют вопросы адвоката к определению степени вины подсудимого.

– Ваша честь, – отпарировал Томасси, – я полагаю, прокурор хотел сказать – определению степени вины или невиновности подсудимого. Мои вопросы вполне уместны и направлены на то, чтобы члены жюри присяжных ознакомились с характером и образом жизни Стенли Урека. К сожалению, шрам на лице негра или представителя какого-либо национального меньшинства обычно ассоциируется у нас с ножевой дракой или другой формой насилия. – (Негритянка, сидевшая среди членов жюри, согласно кивнула) – Ваша честь, я выяснял происхождение шрама, чтобы присяжные могли более объективно оценить действия подсудимого. Могу я продолжать?

Брамбейчер кивнул. Кантор все еще стоял.

– Вы хотите что-нибудь добавить, мистер Кантор, или подождете своей очереди?

Кантор сел.

– Вы купили билет на праздничный вечер?

– Да, сэр.

– Вы пришли с друзьями?

– Да, сэр.

– Ваши друзья учатся в школе Оссининга?

– Да, сэр.

– Вы танцевали?

– Нет, сэр.

– Объясните, пожалуйста, почему?

– Я не умею танцевать.

– Ну, не надо смущаться, я тоже не силен в танцах.

По залу пробежал смешок. Сукин ты сын, думал Кантор, что-то торопливо записывая в блокнот.

– Вы присутствовали на показе фокусов?

– Да, сэр.

– Они вам понравились?

– Да, сэр.

– В тот вечер вы участвовали в драке?

Урек на мгновение замялся.

– Да, сэр.

– Что стало причиной драки? Не торопитесь с ответом, хорошенько подумайте.

– Видите ли, шел снег.

– Да, да, продолжайте.

– После танцев я и мои друзья ждали, что кто-нибудь подвезет нас домой. Было очень холодно. Наконец осталась только одна машина, и мы укрылись в ней.

– Как это?

– Залезли в нее, чтобы не замерзнуть. Мы не предполагали, что владелец будет возражать. Мы же никуда не уехали, а просто грелись.

– И кто-то стал возражать против того, что вы сидели в машине?

– Да, сэр.

– Кто же?

– Мистер Джафет.

– Мистер Джафет вел у вас какой-нибудь предмет?

– Да, сэр. Биологию.

– Мистер Джафет узнал вас?

– Да, сэр. Он велел нам вылезать из машины.

– Стояла ли у школы еще хоть одна машина, в которой вы могли немного погреться?

– Нет.

– Почему вы не зашли в здание школы и не подождали там?

– Мы не знали, кто из наших родителей заедет за нами, и не хотели пропустить машину. Мы опасались, что она проедет мимо, если на дороге никого не будет. Родители могли подумать, что нас подвез кто-то еще.

– Мистер Джафет был один, когда он приказал вам выйти из машины?

– Нет, с ним был его сын, показывавший нам все эти фокусы, и девушка, с которой он целовался, пока не приехал мистер Джафет.

– Как вы среагировали на приказ выйти из вашего убежища?

– Я рассердился, но все равно решил помочь донести чемоданы. У них было два тяжелых чемодана, и я подумал, что они довезут нас до дома, если мы поможем им их нести.

– Что произошло потом?

– Мистер Джафет сказал, чтобы я не трогал чемоданы.

– А дальше?

– Девушка обозвала меня дураком.

– И что вы сделали?

– Я дернул ее за волосы.

– Это все?

– Кажется, я заломил ей руку за спину.

– Вы сожалеете об этом?

– Конечно, но она не подумала извиниться, обозвав меня.

– Что было дальше?

– Ну, младший Джафет ударил меня по руке. Я не мог дать ему спуска, все происходило на глазах у моих друзей, и ударил в ответ. Завязалась драка.

Мистер Джафет обнял Эда за плечи. Тот сидел, опустив голову на руки, скрещенные на спинке стула предыдущего ряда.

– Что произошло после этого? Не торопитесь.

– Мистер Джафет прыгнул на меня.

– Вы ударили мистера Джафета?

– Я никогда не посмел бы поднять руку на учителя.

– Что сделал мистер Джафет?

– Он начал бить меня кулаками по спине и дергать за волосы.

– В ответ вы ударили его?

– Нет, сэр.

– Вы намеревались убить Эда Джафета?

– Я никого не хотел убивать, клянусь вам!

– У вас была цепь?

– Да, сэр.

– Где вы взяли цепь?

– Я нашел ее около школы.

– Что вы с ней сделали? Урек опустил голову.

– Лучше рассказать обо всем. Что вы сделали с цепью?

– Я ударил ею по ветровому стеклу. Он не позволил нам укрыться от снега в машине.

– Вы разбили стекло?

– Оно разбилось. Я не ожидал, что оно разобьется.

– Вы сожалеете о том, что разбили ветровое стекло?

– Да, сэр.

– Если бы страховая компания решила взыскать с вас стоимость стекла, вы стали бы платить?

– Конечно, сэр.

– Вы пришли на праздничный вечер с целью причинить вред Эду Джафету?

– Нет, сэр.

– Вы в этом клянетесь?

– Клянусь, это правда.

– Ваш свидетель, – сказал Томасси, обращаясь к Кантору.

– Вы когда-нибудь убили какое-нибудь животное? – начал прокурор.

В ту же секунду Томасси вскочил на ноги.

– Ваша честь, – возмущенно воскликнул он, – на прямом допросе ничего не говорилось о животных. Мы хотим выяснить, причинил ли подсудимый вред человеческому существу, и я уже задавал этот вопрос. Если мистер Кантор что-то не расслышал, он может задать его вновь.

– Я думаю, вы не должны выходить за пределы, ограниченные сведениями, содержащимися в ответах свидетеля во время прямого допроса, – согласился судья Брамбейчер.

Томасси сел, довольный решением судьи. Кантору пришлось начинать сначала.

– Вы сказали, что нашли цепь. Где вы ее нашли, на снегу или под снегом? Урек молчал.

– Ваша честь, прошу вас объяснить свидетелю, что он должен отвечать на поставленный вопрос.

– Я должен отвечать "да" или "нет", – огрызнулся Урек.

– Вы нашли цепь на снегу?

– Нет.

– Вы нашли ее под снегом?

– Я просто нашел ее.

– Где?

– Там, где она лежала.

– Вы ударили Эда Джафета цепью?

– Нет. Я ударил его рукой.

– В момент удара вы держали цепь в этой руке?

– Я не помню.

– Вы помните, как душили Эдварда Джафета?

– Нет.

– Каким же образом он получил серьезные повреждения в области шеи?

– Мы дрались.

– Как вы оцениваете…

– Я протестую! – вмешался Томасси. – Свидетель не врач.

– Протест принимается.

– Если бы мистер Джафет не бил вас по спине и не дергал за волосы, вы бы задушили Эда Джафета до смерти?

На этот раз Томасси даже не успел раскрыть рот.

– Не мог бы прокурор задавать вопросы, на которые свидетель может дать ответ? – сказал судья Брамбейчер.

– Вы брали со школьников по двадцать пять центов в месяц за охрану шкафчиков в раздевалке?

– Мне очень жаль, – ехидно улыбнулся Томасси, – но этот аспект не рассматривался во время прямого допроса.

– Ваша честь, – возразил Кантор, – если исходить только из ответов свидетеля на вопросы адвоката, может сложиться впечатление, что у этого молодого человека разве что не растут крылышки и, уж во всяком случае, он не совершил в жизни ни одного дурного поступка. Я имею право выяснить, так ли это.

Судья подозвал к себе Кантора и Томасси.

– Мистер Кантор может задать этот вопрос, если он сомневается в достоверности прочих показаний свидетеля. Протест отклоняется.

Томасси глубоко вздохнул. Ему оставалось только надеяться, что Урека не поймают на лжи.

Кантор повторил вопрос:

– Вы брали со школьников по двадцать пять центов в месяц за охрану шкафчиков в раздевалке?

Урек взглянул на Томасси. Тот едва заметно кивнул.

– Да, сэр, – ответил Урек.

– Эту обязанность возложила на вас администрация школы?

– Нет, сэр.

– Что происходило в том случае, когда школьник отказывался платить?

– Они все платили.

– Все? – настаивал Кантор.

Урек вновь взглянул на Томасси, но не понял, какого ответа ждет адвокат.

– Джафет не платил.

– Вы угрожали Джафету? Вы говорили, что он пожалеет о своем отказе?

– Нет, сэр. Я никому не угрожал.

– Не могли бы вы вернуться к интересующим нас событиям? – вмешался судья, начиная терять терпение. – Ваши вопросы только уводят нас в сторону.

Кантор чувствовал, что вероятность вынесения обвинительного приговора стремительно приближается к нулю.

– Вы сказали, что залезли в машину мистера Джафета только для того, чтобы погреться?

– Да.

– Вы дождались, пока за вами приехали?

– Нет, мы пошли пешком.

– Разве вы не собирались идти пешком с самого начала?

– В такой снегопад?

– Ваш отец собирался заехать за вами?

– Не помню точно, кто из наших родителей обещал приехать к школе. Они могли и забыть об этом.

– Если я вызову в суд ваших отцов и спрошу, собирался ли кто-то из них…

– Мистер Кантор, – остановил его судья, – я предупреждал вас.

– Я снимаю этот вопрос. Ваша честь, откровенно говоря, я очень расстроен. Очевидцы происшедшего, младший Джафет, его подруга Лайла Херст, медицинская сестра Гинслер, все те, кто должен был давать показания…

– Мистер Кантор, – прервал прокурора судья Брамбейчер, – вы не хуже меня знаете, что повторное рассмотрение дела возможно лишь после подачи апелляции. Все мы крепки задним умом, и я понимаю ваше раздражение. Но, исходя из моего многолетнего опыта, я хочу заверить вас, что наибольшее впечатление на присяжных производит заключительная речь, в которой разрозненные показания свидетелей должны слиться в единое целое. Не нам изменять сложившиеся традиции судопроизводства, и вам следует сосредоточиться на том, чтобы максимально использовать предоставленные возможности.

Кантор задал еще один вопрос:

– Я напоминаю, что вы принесли присягу и должны говорить правду. Это означает, что, солгав, вы можете получить срок заключения вне зависимости от исхода этого процесса. Итак, вы напали на Эда Джафета после танцев, да или нет? Урек закрыл глаза.

– Вы напали на Эдварда Джафета после танцев, да или нет? – повторил Кантор.

– Нет, – ответил Урек.

– У меня больше нет вопросов, – заключил Кантор, заранее зная, что скажет ему Ферлингер, когда они останутся наедине.

– Защита закончила представление свидетелей. – Томасси, улыбаясь, оглядел членов жюри.

Судья Брамбейчер объявил перерыв до двух часов.