Текст книги "Улей"

Жужжание стало синхронным. Это было явным «да».

– Ты же на Перекрестке. Здесь заключаются все сделки.

– А вы в курсе, что меня втащили в это дело против моей воли? – предпринял он последнюю попытку прояснить положение. – Я – по сути, раб. Так зачем мое согласие?

Аморфная фигура вдруг превратилась в одну бесконечную горизонталь, подпрыгивавшую в воздухе, как чья-то испуганная кардиограмма.

– Нам неважно, как ты пришел к Клариссе. Наши с тобой отношения регулируются другим законом. Мы не из вашего мира. Значит, полагается договор перед Стражем.

И они колыхнулись в сторону жуткого каменного истукана. Голова Данилы варила как бешеная, пытаясь восполнить информационные пробелы логикой. Итак, Господа не могут юзать его без его согласия, таковы какие-то метафизические законы этой золотой реальности. Если он не даст согласия, то и сделки не будет, и ритуал сорвется. Значит, Кларисса убьет его за ненадобностью и будет искать нового протеже. Плохой вариант. Но если согласится и вытерпит, тогда идет сценарий (м)ученичества, а в конце – свобода, и он сам себе Гарри Поттер.

Остался еще один вопрос.

– Какие условия, отклонения, штрафы?

– Ты не можешь служить другим. Если нарушишь нашу волю, мы разорвем контракт и больше в тебе не будем нуждаться. Нельзя быть дланью нескольких господ. В этом смысл истинной службы.

Данила все еще колебался. В их фразе, что они больше не будут в нем нуждаться, скрывался океан других смыслов.

– Оки-доки, где подписывать?

– Дай нам руку.

Из складок накидки высунулась золотая ладонь, и Данила распахнул глаза. Такого он еще в природе не видал.

– Обещай служить нам верой и правдой, Данила Хаблов.

– Обещаю.

– Ты выполнишь любой наш приказ.

– Выполню.

– Срок твоей службы определяется свершением нашего ритуала. Затем ты свободен. Ни Кларисса, ни мы не имеем права удерживать тебя после.

– Круто.

Между ними вспыхнул свет, а из обелиска понесся странный вой. У Данилы тряслись поджилки, но он держался. Надо было это сделать, раз уж события так сложились и другого выхода нет…

Что-то происходило вокруг. Золотая пыль завихрялась, а Господа перестали сохранять форму. Их рассеивало…

– Если захочешь встретиться с нами, вызови на кровь снова. И мы придем.

«Придем-придем-придем» – прогремело вокруг.

Силуэт Господ превратился в черный смерч. С надрывным гулом он разнесся во все стороны. Данилу ударил в грудь порыв ветра, и он с трудом удержался на ногах.

Наступила тишина.

Остались только он и пугающая статуя на перекрестке.

У него потемнело в глазах.

* * *

– Ну что ты как барышня… ей-богу… – ворчливо проник в сознание голос Клариссы.

Барышня. Сто лет он этого слова не слышал.

Данила открыл глаза и поднялся в кресле. Кажется, у него был обморок. Перед ним на столике лежали покрасневшие соты, но они были уже пустые. Кровь исчезла. Все вокруг пошатывалось или же это его голова. Кларисса сидела напротив него с хитроватой ухмылочкой. Видать, интересно было наблюдать за его злоключениями.

– Поздравляю. Твой первый выход к Перекрестку. Недурно.

Ему хотелось блевануть, просто ударить в нее мощной струей черт знает чего, так ему было плохо после этого трипа в запределье. В ушах все еще тонко звенело.

Соты и кровь – какая мерзость.

– Воды дай, – только хрипло сказал он.

Кларисса проворно встала и ушла на кухню. Минут пять Данила сидел с закрытыми глазами и открыл их, как только услышал шлепки ее тапочек. Он выдул стакан залпом и накинулся с вопросами:

– Так, объясняй сейчас же, кто эти Господа? Что им надо?

На «вы» обращаться он к ней перестал: она не заслужила вежливого обхождения.

– Господа – из другого мира. Но их дело связано с нашим. Поэтому они нашли медиума, который может их видеть и работать с энергией, и заключили с ним контракт. Я служу им, не просто так, разумеется. Все остальные договоренности налагаются на мой с ними контракт, в том числе и твоя.

– И что… миров много? – нервно хихикнул Хаблов.

– Ты не поверишь, – совершенно серьезно ответила Кларисса. – Представь, что устройство Вселенной похоже на пчелиные соты с бесконечным количеством ячеек. Соты видел же только что? Самая совершенная конструкция, созданная насекомыми. Она же – буквальное отражение устройства жизни. Пчелиные соты не предполагают зазоров и нестыковок. Так, в общем-то, устроена и наша Вселенная: это соты, и в каждой – мед, жизнь.

Ответ его удовлетворил. В нем была логика.

– Оке-е-ей, а что за Перекресток?

– Место для переговоров. Оно ничье. Когда хочешь поговорить с кем-то из другого мира, нужно выйти туда и вызвать их. Это очень древнее правило, которое существовало до людей. Обо всем этом остались только намеки в мифах и обрядах древних скандинавов. Там очень много всего было связано с перекрестком.

Что-то подобное Данила припоминал. В древности верили, что на перекрестках избавлялись от врагов, недугов, общались с нечистой силой…

«Не подбирай ничего на перекрестках, найдешь неприятности!» – одергивала его в детстве бабушка, когда он тащил любую вещь с земли в дом…

Вот откуда все это пошло.

– Выходить может только медиум? – проницательно спросил он и получил благосклонный кивок.

– Верно. Поэтому мы зовемся еще и посредниками или пограничниками.

– А откуда это вообще все пошло? – нахмурился Хаблов. – В чем суть медиумов? Они носители какого-то супергена? Их сбросило НЛО? Почему мы такие особенные?

Кларисса поскребла подбородок, раздумывая над его вопросом.

– Ходят слухи, что в начале времен существовали три женщины, чьи имена забыты, но известны они под образами Старухи, Матери и Девы, – заговорщицки начала ведьма спустя мгновение. – Они и были первыми медиумами, жрицами богов, которым поклонялись древние люди. В мифах и легендах им часто приписывали внеземную сущность, называли норнами, мойрами, судженицами… Они передали эти знания и обряды другим поколениям, вложив в кровь, ибо медиумами рождаются.

Данила откинулся в кресле и выдохнул. Перед ним стали открываться истины, до которых каждый хотел бы докопаться.

– Если они были жрицами богов, то где сами боги? – здраво спросил он.

Взгляд ведьмы подернулся странной дымкой. В обманчивом свете желтых ламп ему показалось, что в ее глазах течет золото.

– Боги ушли давным-давно. О них не осталось правды. Их храмы разрушены. Их имена забыты. Есть только легенды и мифы, наскальные рисунки, поверженные обелиски и павшие колонны. Все боги нас покинули, Данил. Им нужно создавать дальше. В бесконечность. А мы уже созданы.

Глаза Хаблова пораженно распахнулись. Он почувствовал, что ему сейчас открыли одну из тайн бытия, сакральное, забытое знание. Кларисса улыбнулась с долей понимания. Он был заворожен, потому что увидел через ее глаза и услышал через ее слова то, на что не могли найти ответы ученые, теологи и простые люди. Непроизвольно Данила облизал пересохшие губы.

– Значит… они – начало начал?

Та кивнула, выглядя необычно задумчивой.

– Считай, что боги – наиболее совершенная форма жизни во Вселенной. Они создали ее структуру и оформили миры, в том числе и тот, где живем мы с тобой. Боги – конструкторы, архитекторы. Их задача – строить.

Невольно он склонялся к Клариссе все ближе и ближе. Его светло-голубые глаза вросли в ее разноцветные. Между ними неожиданно наладился необъяснимый контакт. Эта встреча начала необратимый процесс перемены их отношения друг к другу. Чем-то они были похожи. Эдакое сочетание беспринципности с широтой взглядов.

Но больше она ничего не добавила, поглаживая уснувшего Пушистика. Ее взгляд погас, как будто свет внутри выключили. Но у Данилы всегда были вопросы.

– Почему они ушли?

– Мы у них кое-что украли, – мутно ответила Кларисса. – Если раньше люди были им просто безразличны, то теперь они глухи к нам. Пусть мы пропадем вместе с тем, что похитили. Поэтому делай что хочешь, но ты уже обосрался.

– Что же было украдено? Божественный огонь?

– Хуже: гордость и знания.

Данила размышлял над полученной информацией. Звучало криптологически, и понять ее метафоры в этот поздний час представлялось невозможным. Глаза слипались…

Руки сами взяли нож, которым он начал ритуал. Тот был безумно красивый. Невольно Хаблов проникся пониманием к людям, которые коллекционируют холодное оружие. В этом была своя, слегка извращенная, эстетика.

Картина сложилась. Задумчиво он прижал лезвие к кончику указательного пальца. В основе любого контракта лежит принцип жертвоприношения. Он же отражается и в самой сделке. В этой связи кровь выступает как особый проводник.

«Полагается договор перед Стражем…» – эхом разнеслись в его голове слова Господ. И вспомнился каменный болван, напугавший его до чертиков.

– Кстати, что за хрень торчит посреди Перекрестка? – запоздало спросил Хаблов.

– Это Страж, – устало отозвалась ведьма. – С ним тебе тоже надо будет иметь дело.

– Так оно… э-э-э… живое?

Кларисса издала сомневающееся «хм-м-м» и поразмышляла с минуту.

– Не уверена, что живое. Этот камень поставили боги, когда создавали миры. Перекресток – не совсем реальное место в физическом смысле. Это… лазейка между мирами, которую надо было обезопасить. Боги возвели там Стража, но он ни живой, ни мертвый. Именно он не дает мирам сливаться. Выглядит как каменный столб, но суть его сложнее. Он связывает все миры и фильтрует всякий сброд. Все сделки и контракты легализуются им. Он – объективная третья сторона, судья, если хочешь.

«И кажется, будто он тебя видит», – подумал Данила с содроганием.

Кларисса снова пожухла, из ее лица ушли цвета.

– Ну что, Хаблов, кое-чему ты научился сегодня. Хватит. Ложись тут на диване, а утром заберешь свое барахло у Рут. Теперь ты мне нужен здесь.

Она ушла к себе, и воцарилась тишина. Данила остался в темноте, и в гостиную лишь слегка попадал свет фонаря с улицы. Делать было нечего, и он лег на продавленный диван. Но уснуть не получалось. Так он лежал, моргал и слушал, как Пушистик цокает когтями по коридору.

Боги… пчелы… миры-ячейки. Они, оказывается, просто гигантские соты в океане хаоса, а тут такие разговоры ведутся: про единого творца, дьявола и нанотехнологии. Смешно.

6
Один в поле воин

 
But I can’t help it, I don’t know how,
I guess I’ll always be hanging around with the wrong crowd.
 
 
Я ничего не могу с этим поделать,
Думаю, что я всегда буду тусоваться в плохой компании.
 

Tom Odell, «Wrong Crowd»

«„Мир увидел очередную атаку „Невидимой армии““. Однако новые материалы, которые они предали гласности, вызвали волну скептицизма».

Новостной портал «Обзор 24»

«Министр обороны отрицает какую-либо причастность государства, а также силовых структур к обнародованным материалам о закрытой тюрьме „Прометей“.

„Совершенно очевидно, что это очередная попытка дискредитации, авторы которой на этот раз вдохновлялись фильмами ужасов низкого пошиба“, – заявляет Гедеон фон Дорст.

Обнародованные ранее видеозаписи якобы из тюрьмы „Прометей“ демонстрируют весьма неоднозначную информацию».

«Южногерманская газета»

«Новое видеосообщение от „Невидимой армии“, опубликованное во всех социальных сетях и на хакерских форумах, разделило общественность на два лагеря: одни считают их правдоискателями, нашедшими доказательства антигуманных экспериментов в тюрьме „Прометей“, а другие активно поддерживают версию о фабрикации данных ради так называемого черного PR. Мы решили лично узнать правду у начальницы тюрьмы Мирры Василакис.

– Как вы можете прокомментировать обнародованные видеозаписи?

– Это подделка. Где вы вообще видели тюрьмы с граффити на стенах и амбарными замками? „Прометей“ оснащен по последнему слову техники. Видеоматериалы явно сделаны в подвале какого-то дома.

– Однако на видео видны указатели на стенах: „Казармы“, „Столовая“, „Больничное крыло“. Более того, как вы прокомментируете многочисленных охранников в форме „Прометея“?

– Вы слышали о ролевиках, о реконструкции? Толпы ряженых бегают с эльфийскими мечами или в форме солдат СС и инсценируют различные битвы. Можно сшить аналогичную нашей униформу, развесить таблички на стенах и смонтировать псевдодокументальное видео. Цель „Невидимой армии“ – дискредитация официальных учреждений и властных структур государства. Она подрывает стабильность и порядок. Мы призываем людей более критично оценивать информацию. В данном случае все выглядит как фарс и дурная шутка. Мы разыскиваем тех, кто за этим стоит, и, поверьте, они будут найдены и наказаны.

– Готовы ли вы впустить прессу в „Прометей“? Ранее тюрьма была закрыта для посетителей и журналистов.

– Если необходимо, мы устроим вам экскурсию».

Из интервью журналу «Шпигель»

* * *

– Нико, слушай, это бред сивой кобылы!

Нико сидел на столе в их варшавском бюро, в подвале бывшего склада, и к нему устремились глаза братьев по оружию. Не все смогли прилететь на эту встречу. Якко болел, Хосе не успел купить билет из Перу… Не было и Саида, он встрял с учебой. В его поддержке Нико нуждался больше всего, потому что после смерти Винсента он остался его единственным близким другом.

– Почему? – нахмурился он. – Мы делаем то, чего хотел бы Винсент. «Невидимая армия» должна действовать дальше. Нельзя уйти в подполье. Потому что именно сейчас мы нашли неопровержимый компро…

– Нико! – воскликнул один из них и встал в полный рост. – Ты газеты читал?

Это был Аки, самый вредный кадр. Но все же раньше он чаще помалкивал, а значит, разделял их цели. Сейчас он не выглядел согласным.

– Конечно, читал! – запальчиво воскликнул Нико, хотя это было сильно сказано: пробежался по обложкам и заголовкам.

– Тогда просто проанализируй эффект, который получился после слива видео.

– Вот именно, – вслед за Аки поднялся и Кшиштоф. – Акифуми прав. Эффект был совсем не тем. Раньше мы находили реальные улики, а в этот раз нам ничего не удалось. Эти материалы не могут пройти верификацию. Невозможно доказать, что это на самом деле там происходило…

– Но мы там были! – неожиданно заорал Нико, спрыгивая со стола и сверкая глазами. – Я и Винсент спустились в ад, слышали крики и видели пленников. Кем бы они ни были, это бесчеловечно!

Воцарилась неприятная тишина, которую разряжало лишь гудение компьютеров.

– И я видел, как убили Винсента, – севшим от крика и горечи голосом добавил Нико. – В него выстрелила эта баба, которая сейчас льет на нас грязь в каждом журнале.

– Ты знаешь, что Мирра Василакис пригласила в тюрьму журналистов? – тихо спросил Кшиштоф, сложив руки на груди и глядя на Нико исподлобья. – Не читал еще? Тогда лови!

И он метнул в него помятый журнал. Тот поймал его, не сводя с Кшиштофа яростного взгляда. Нико ненавидел, когда его не воспринимали всерьез. Плевать, сколько ему лет. Сейчас только он знает, что творится за стенами «Прометея»…

Дрожащими руками Нико перевернул журнал: «Шпигель», одно из наиболее солидных периодических изданий в Германии. На обложке красовалась женщина в знакомой серой форме с погонами на плечах. Темные кудри собраны в строгий узел, на лице нет косметики, а в глазах застыло холодное, нейтральное выражение, как у всех военных. Она походила на орла, наметившего себе добычу.

«Мирра Василакис: Я покажу вам настоящий „Прометей“», – кричал заголовок жирными буквами.

Нико нервно перелистнул страницы, из-за своей порывистости случайно выдрав одну. Вот и статья на пять разворотов, включая фотоматериалы.

«Экскурсия в ранее закрытую тюрьму „Прометей“ прошла в сопровождении министра обороны Гедеона фон Дорста…»

«…оснащенный последними технологиями наблюдения…»

«…абсолютная изоляция заключенных…»

«…мебель в камерах из литого бетона…»

Пальцы дрожали и липли к страницам.

Знакомые стены… Но теперь в них появились настоящие камеры. И туда даже напихали каких-то заключенных.

«Что это, что это…» – стучало в голове у Нико.

Это они фальсификаторы, а не «Невидимая армия». За неделю с небольшим чиновники умудрились отгрохать крутые новые двери, соответствующие тюрьмам, приварить мебель и запихнуть левых узников… И эта ложь завернута как правда.

«Правда… скажешь тоже… Нико, правда служит сильным и богатым. У кого все источники информации, у того и правда», – пророкотал в его голове низкий голос Винсента, который однажды поделился с ним этой нехитрой мыслью.

– Это не тот «Прометей», – ответил Нико спустя пять минут. – Это лажа какая-то, фикция.

– Но ей верят больше, чем нам, – отрезал Аки. – Вы с Винсентом… безусловно, нашли что-то странное. Мы – свидетели. Мы видели вашу прямую трансляцию с самого начала до ее трагического конца. Но у вас нет никаких объяснений тому, что вы сняли. Мы не нашли никаких документов. А видео общественность восприняла как какую-то хохму. Пойми уже: операция провалилась.

И он с жалостью уставился на Нико. Тот замер под прицелом их пристальных взглядов, одинокий и сломленный. Кожаная куртка на два размера больше только подчеркивала его незначительность. Ну как же: они все – взрослые парни, а ему всего пятнадцать.

«Если бы только Саид был тут… – обреченно думал он. – Уж он бы меня поддержал».

Мирра Василакис смотрела на него с обложки «Шпигеля» с презрением и торжеством.

«Поганая сука! – думал он. – Ты пристрелила моего лучшего друга, который был мне как брат, а теперь пытаешься уничтожить правду о себе и своей тюрьме. Чтоб ты сдохла…»

– Это не конец, – сумрачно сказал он, собравшись с мыслями. – Надо бороться дальше. Мы взломаем все их компьютеры, найдем то, что они скрывают о «Прометее», а если нужно… пойдем туда снова и вытащим на свет божий правду! Я знаю, как туда попасть незамеченным, там есть вход…

– Кто это – мы? – холодно перебил его Кшиштоф.

– Мы – «Невидимая армия».

– Нико, да очнись ты уже, – подал голос кто-то еще.

Впервые он оглядел всех так, как будто с глаз сошла пелена. Он не видел команду супергероев, которой так восхищался. Сейчас перед ним была группа недружелюбных парней, которые ему не верили.

Аки подошел к нему вплотную, и Нико уставился в его равнодушные раскосые глаза.

– А почему ты вообще что-то решаешь и планируешь? – тихо спросил он.

Но его вопрос услышали все.

– Потому что… Винсент умер. И я там был, – беспомощно повторил он.

– Ты что, его преемником себя возомнил? – И Аки позволил себе веселую ухмылку, которая не вязалась с его холодным взглядом. – Смотрите, наш новый лидер.

Кто-то хихикнул.

Нико не чувствовал ног и проваливался в бездну. Нет, что-то идет не так. Они – команда, армия и всегда действовали как единый организм…

Или только Винсент мог ими управлять. А как только он исчез, их братство начало расползаться в разные стороны.

Аки склонил голову над Нико и произнес тихо и отчетливо:

– Винсент умер. И ты – не вместо него. Ты не будешь решать, что нам делать. У меня нет желания вместо одного самодура встречать другого и потакать пацану, который еще даже бриться не начал.

Кажется, кто-то начал говорить, что думает…

Аки повернулся ко всем и громко заявил:

– Я не вижу больше смысла в «Невидимой армии». Я долго молчал, несмотря на то что Винсент под конец очевидно стал бредить. Теперь все превратилось в трагикомедию. Жаль: идея была здравая. Дальше – без меня, я возвращаюсь в Токио.

Он махнул всем и быстро покинул бюро. Нико не верил ушам. Его душили обида и ярость, и хотелось догнать Аки и звездануть ему под глаз, да так, чтобы тот летел в свой Токио без самолета… Кулаки непроизвольно сжимались и разжимались, но нужно было взять себя в руки.

– Оно и к лучшему, – с дрожью в голосе сказал он. – Я хочу предложить план, который вернет нам нашу репутацию, а также даст контроль над этими гнидами в правительстве и «Прометее»…

Все опять скептически уставились на него, но царило молчание. Значит, им хотя бы интересно. Нико поднял повыше голову и продолжил:

– Нам нужно средство давления. Чтобы они сами выдали нам информацию, которую мы не можем найти. Надо взломать банки, клиентами которых являются все чиновники, Мирра Василакис – в первую очередь, и получить информацию об их доходах, номера социального страхования, банковские транзакции… Далее взломать личные компьютеры каждого и поискать приватный компромат. Затем связаться с ними и запросить правду в обмен на конфиденциальность их данных. Для наглядности обнародовать кое-что, чтобы другие знали, что их ждет то же в случае неповиновения. Большинство чиновников после этого сольет даже то, что нам не нужно. Да они маму родную продадут, лишь бы их личные данные были в сохранности.

Он закончил и перевел на них испуганный взгляд. Тишина стала другой: в ней не было недоверия, но и согласия – тоже. Первым подал голос Кшиштоф.

– Неплохой план, Нико, – одобрительно сказал он, однако в его тоне была какая-то подозрительная гладкость. – Но получается, что мы опять должны совмещать хакерскую работу с другим… хм… профилем. Мы были хакерами – подсадными агентами в «Прометее», а теперь – шантажисты. В первый раз мы расширили сферу действия и облажались.

– Вы – нет. Винсент взял все на себя, потому что знал, что вы не пойдете на это.

– Винсент жил в своем мире. Киберпреступность не должна мешаться с другими видами криминала.

– Да? – начал опять звереть Нико. – А то, что ты до этого делал, было чем-то иным по природе? Все, что мы делаем, граничит с преступностью. По нам уже Интерпол плачет. Но мы выбрали этот путь.

– Я – нет, – покачал головой Кшиштоф. – Парни, серьезно, это уже перебор. Я за то, чтобы искать только официальные документы. Лезть в их приватную жизнь – излишне. Да и вообще, что за контратаки, возмездие?… Как-то чересчур.

«Винсент, да как ты их убеждал?!» – панически думал Нико.

Или же дело было в другом… Умом Нико понимал, что в основе лежит страх. Они увидели реакцию на правду о «Прометее» и теперь трясутся, что их найдут и накажут…

– Но план годный, – попробовал он настоять на своем. – Мы отомстим…

– Нико, ты талантлив. Господи, да ты самый талантливый пятнадцатилетний парень на свете. Но у тебя нет чувства реальности и… ощущения пределов, понимаешь? – Кшиштоф доверительно заглянул ему в глаза, а затем похлопал по плечу, и это был чудовищно унизительный жест.

– Хочешь сказать, что мы достигли предела? – беззвучно спросил Нико, уже не в силах бороться со слезами бессилия.

– Да, друг. Надо уйти на дно. Ты разворошил осиное гнездо.

Кто-то поугукал.

– Посмотри сам, – спокойно продолжал Кшиштоф, но в его голосе задрожала желчь. – Все вышло не так, а знаешь, почему? Потому что Винсент себя переоценил. Мы верили ему, пока делали то, что было в рамках наших возможностей. Но он решил, что ему дозволено большее. Авантюра с «Прометеем» подставила всех. Винсенту было плевать, что «Невидимую армию» потом найдут, что у нас есть свои интересы и своя жизнь… Он не согласовал свой план ни с кем из нас, понимаешь? Ему пришло в голову ломануться в подвал, а дальше – хоть потоп. Он нас кинул и по счетам платить не будет.

– Его убили, – глухо ответил Нико. – Так он никогда бы…

– Смерть – легчайший из побегов, – в Кшиштофе мелькнул философ. – Факт остается фактом. Мы должны разгребать то, что натворил Винсент. Теперь я понимаю, почему он взял тебя.

И в его взоре даже мелькнуло сочувствие.

– Тебе пятнадцать, и ты в рот ему смотрел. Если бы на твоем месте в «Прометее» был я… или Аки… любой из нас… мы бы скорее его вырубили, чем позволили рисковать всеми нами.

Эта правда жгла уши. От нее было больно. Нико не хотел в это верить, хотя теперь все казалось вполне очевидным. Но даже если так… для него верность, дружба и их дело что-то значили. Нельзя так все бросить… А ведь к этому все шло?

– Поэтому мы сейчас ничего делать не будем. Еще неизвестно, что нас ждет. У Винсента были телефон, камеры, передатчики… Мы как могли замели следы, но нет гарантий, что сейчас мы в безопасности.

– Винсент никогда не поступил бы так, – только произнес Нико, чувствуя, как слезы предательски жгут щеки.

Кшиштоф снова посмотрел ему в глаза и сказал то же, что и Аки:

– Винсент мертв.

С этими словами он ушел, а за ним – и остальные. Никто не прятался на дно. «Невидимая армия» распустила сама себя.

* * *

Дверь одного из домов на Вильгельмштрассе с треском распахнулась, и оттуда вылетел старый колченогий табурет, а в придачу – облупившиеся цветочные горшки. Картина перед крыльцом была примечательная: почти до тротуара выстроился ряд самых разных вещей, которые периодически разбавляли желтые мешки с мусором.

Это был дом, из которого все выкидывали, и в нем жил Саид Хальфави.

В данный момент Саид торчал на кухне и слушал разглагольствования своих надоедливых соседей, делая вид, что он хоть как-то в теме.

– Подумай сам, какая же это сраная система – дикая диффузия капитализма, поп-культуры и глобализации. Мы живем в эпоху информационного дерьма, которое вливают в уши!

Это был Леннарт: почти два метра ростом, большие уши, торчащие косточки и дырявые носки. Вместо языка – помело, и лучше с ним не спорить, иначе не заткнешь. Любит слова вроде «диффузия». Еще норовит без повода вставить какой-нибудь забойный англицизм с псевдооксфордским акцентом, натренированным за просмотром британских сериалов.

Саид провел по лицу пятерней, пытаясь собрать себя в кучу. В дверном проеме из темноты коридора появилась голова Каро, и она деловито спросила:

– Что будем делать с петрушкой?

Парни одновременно перевели на нее взоры.

– Сожрем, – ответил Саид.

– Да она уже сдохла давно, – возразила она. – Какой-то дебил, живущий в нашем доме, обсадил ею три кадки на веранде и забил. Теперь у нас там гербарий.

Имя дебила было Леннарт. Он стал выращивать петрушку, чтобы бороться с капитализмом. Но довести борьбу до конца ему не удалось.

«Дай боже тебе хотя бы универ до тридцати окончить», – рассеянно думал Саид, глядя на мигом ощетинившегося соседа.

– У меня просто не было времени! Я сам позабочусь о ней.

– Ей уже ничего не надо. – Каро вошла на кухню, чтобы сполоснуть руки. – Если ты не сделаешь это до вечера, то я ее выкину.

– Между прочим, не твое имущество!

– Ну так забери ее к себе в комнату. В чем проблема?

Каро – санитар леса, просто белка Сэнди из «Спанч Боба» в человеческом обличье. Полна иррациональных импульсов вроде вышвырнуть кресло из гостиной, потому что обивка под тигриную шкуру этически неприемлема. Убежденный веган, голосует всегда за зеленых[7]7
  Зеленые – партия в Германии. Выступают за сочетание рыночной экономики с необходимостью охраны окружающей среды под контролем государства.


[Закрыть]. Ходит летом без обуви, юбкам предпочитает штаны с множеством карманов. Включенная, идеологически прокачанная и экологически чистая.

«Господи, как же они меня достали…» – пронеслось в голове Саида.

Он уже мог написать иронический сборник рассказов под названием «Я и мои соседи. На грани разумного». И каждый рассказ начинался бы с очередной вылетевшей из их дома вещи.

На самом деле их было не трое, а четверо. Еще с ними жил Марко, но он просил его так не называть. Ему нравилось имя Марго, и недавно он начал гормональную терапию по смене пола. Интроверт и обувной фетишист, любил носить на вечеринки туфли на неимоверных каблуках. Его ориентация в этом доме никого не колыхала, но не в слегка провинциальном Тюбингене, где он работал барменом в кафе. Поэтому, чтобы его не оболгали другие, он говорил случайным гостям, что садо-мазо-туфельки с заклепками в прихожей принадлежат Каро, которая, кстати, ходила почти всегда босиком…

Каро изучала политическую конфликтологию, а Леннарт – японистику. Марко (Марго) ничего не изучал, но и со своим мнением не лез. Иногда казалось, что из них четверых здравым умом обладает только Саид, учившийся на программиста, но его никто никогда не слушал.

– Я выставляю твои кадки, Леннарт.

– Каро, а Каро! Ты вообще знакома с такими словами, как «частная жизнь», «личное имущество», «приватная сфера», в конце концов? Почему ты постоянно выносишь наш дом по частям наружу?!

– Частное имущество? Чувак, ты против капитализма!

– Но это не значит, что у меня нет своих вещей! Уму непостижимо! Ну что ты молчишь, Саид? Скажи что-нибудь…

Ему хотелось крикнуть, что они живут в дурдоме, но вместо ответа он только еще глубже вжался в диван.

– Кто-нибудь из вас уже займется домом или нет?! – рявкнула им обоим Каро и вылетела из кухни.

* * *

Саид Хальфави легко писал в голове портреты других людей, как это было с Леннартом, Каро и Марго. Но о себе, как все стеснительные люди, не умел и не любил рассказывать.

Во-первых, он не немец. Как и все дети разноцветных мигрантов, Саид обитал в этой стране за скобками. Типичное дитя гетто, родом из Нойкёльна в Берлине, где высокий уровень преступности, низкая стоимость аренды, антисоциальные граффити на стенах и в каждой подворотне банда. В большинстве домов по-немецки говорит только домоправитель. Разбавляют арабо-турецкий колорит района бомжующие художники да нищие студенты. Это не то, что видят в туристических буклетах. Это злачная, «донерная» Германия, которая прячется за кулисами. Вот из этой Германии он и был родом.

Его родители прибыли сюда на волне трудовой миграции из Сирии и выбили себе грязным трудом место в этой стране. Сначала мыли полы, потом продавали овощи, а теперь у них свой маленький магазин. Но для большинства мигранты и их дети – паразиты «Харца IV»[8]8
  «Харц IV» (Hartz IV) – немецкий закон о социальной помощи.


[Закрыть], «черные», религиозные фанатики и террористы. Спасибо, что хоть репутацию наркоторговцев и сутенеров у арабов здесь отбили турки.

«Ты можешь поступить в один из самых элитных университетов, жить по законам и дружить с каждой падлой на районе, но своим никогда не будешь!» – сказал ему Махфут в качестве братского напутствия, когда Саид поступил в Университет Тюбингена.

«А кто – свои? И кто – чужие?» – огрызался Саид.

Махфут хмыкнул и бросил ему напоследок:

«Научись уже отличать собак от волков».

Он, видать, это умел. Поэтому из принципа не получил нормального образования, перебиваясь на разовых заработках, а по вечерам торчал со своей бандой в импровизированной звукозаписывающей студии, где читал рэп. Пару раз попадался за хулиганство, и его путь всегда был для Саида плетью, гнавшей прочь от дома.

«Что бы ни встало на твоем пути, не пересекай черту закона», – твердил он самому себе, потому что боялся, что скатится. Примеров в Нойкёльне хватало. Почти все, с кем он учился, в итоге сели за решетку или огребли общественных работ.

Пришлось зарубить себе на носу: хочешь быть принятым, не нарушай правил, живи по ним, даже если писал их не ты.

Он примерно отучился в школе и переехал в этот город пряничных домиков и элитного высшего образования. «В люди выбиться решил!» – снова припечатал его голос старшего брата, и Саид невольно сжимал кулаки. Невежество как форма гордости – это комплекс Махфута, не его.

«Я буду другим, – решил Саид. – Мама с папой заслужили лучшего. И я последний, на кого они рассчитывают. Махфут в силу тупости не понимает, чего им стоило выучить язык, вжиться, наступить на горло себе и своей культуре. Для немцев мы все – донерщики. Вот я и докажу, что не хуже тех, кто пишет правила для нас…»