Текст книги "Нерчинская каторга. Земной ад глазами проповедника"

Архимандрит Спиридон (Кисляков)
Нерчинская каторга. Земной ад глазами проповедника

© Агафонов Е. Ю., составление, 2019

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2019

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет за собой уголовную, административную и гражданскую ответственность.

От составителя

Настоящее издание продолжает публикацию наследия архимандрита Спиридона (Кислякова; 1875–1930), начатую недавно переизданием его «Исповеди священника перед Церковью»[1]1
  Спиридон (Кисляков), архим. Исповедь священника перед Церковью. М., 2018.


[Закрыть] и выпуском сборника «Я хочу пламени»[2]2
  Он же. Я хочу пламени! Жизнь и молитва. М., 2019.


[Закрыть]. В предисловиях к этим изданиям (а также в посвященных о. Спиридону главах фундаментальной биографии его ученика и последователя свящ. Анатолия Жураковского[3]3
  Проценко П. Г. К незакатному Свету: Анатолий Жураковский: пастырь, поэт, мученик, 1897–1937. М., 2017.


[Закрыть]) заинтересованный читатель найдет биографические сведения об этом замечательном пастыре, миссионере и проповеднике. Очень значимым этапом в судьбе о. Спиридона оказались годы его служения в качестве тюремного проповедника, а вскоре – и священника (он принял монашество и священный сан как раз во время своего тюремного служения). В эти годы, в своих постоянных поездках по тюрьмам, рудникам и ссылкам, входившим в систему самой страшной российской каторги – Нерчинской, он столкнулся с неимоверным человеческим грехом, горем и страданием. Этот опыт навсегда остался с ним и, несомненно, в немалой степени сформировал его драматическое мировосприятие.

В наш сборник мы включили фрагменты из воспоминаний о. Спиридона, посвященных этому периоду его жизни (самое начало 1900-х годов). Первая часть, ранее в полном виде не публиковавшаяся, представляет собой самый развернутый раздел его недавно обретенных «Воспоминаний» (история этого текста описана в предисловии к книге «Я хочу пламени»). Вторая же часть печатается по уже известной книге воспоминаний о. Спиридона «Из виденного и пережитого», публиковавшейся в киевском журнале «Христианская мысль» за 1917 год (под редакцией проф. В. И. Экземплярского[4]4
  Печатается по: Спиридон (Кисляков), архим. Из виденного и пережитого: Воспоминания проповедника-миссионера. М.: Новоспасский монастырь, 2008.


[Закрыть]). Интересно, что эти тексты, относящиеся к одному периоду, практически никак не совпадают друг с другом. Если «Воспоминания» посвящены в первую очередь рассказу о. Спиридона о своих беседах и проповедях заключенным (и целиком включают в себя немалое их количество), то две «каторжные» главы книги «Из виденного и пережитого» содержат примечательнейшую галерею портретов людей, которых о. Спиридону довелось встретить на каторге.

Сейчас, когда готовится полная публикация и «Дневника» о. Спиридона (или текста, условно называемого «Дневником»), и его «Воспоминаний», читатель сможет получить полноценное представление о столь важном и значимом для о. Спиридона периоде его жизни.

Подзаголовки и разбиение на главки в первой части принадлежат, как правило, составителю (за исключением нескольких случаев), во второй части составителем даны названия главкам.

Прекрасными иллюстрациями к текстам о. Спиридона стали фотографии из альбома «Типы и виды Нерчинской каторги» (74 фотоснимка, сделанные в июле 1891 года Алексеем Кирилловичем Кузнецовым (1845–1928), бывшим политзаключенным, поселившимся после окончания каторжного срока в Нерчинске). Данный альбом хранится в Российской национальной библиотеке в Санкт-Петербурге.

Нерчинская каторга

Из «Воспоминаний»

С Нерчинской каторгой[5]5
  Управление Нерчинской каторгой, подчиненное Министерству внутренних дел (ранее каторга находилась в ведении начальника Нерчинских заводов) учреждено в 1869 г. Ссыльнокаторжные поступали в Сретенскую пересыльную тюрьму, где распределялись по каторжным тюрьмам трех административных районов – Алгачинского (Акатуевская, Алгачинская, Покровская тюрьмы), Зерентуйского (Зерентуйская, Кадаинская, Кутомарская, Мальцевская), Карийского (Усть-Карийская, Среднекарийская и Нижнекарийская; последние две закрыты в 1890 году). Политические каторжане после 1890 г. были сосредоточены в Акатуевской тюрьме.


[Закрыть] я познакомился при следующих обстоятельствах: в один из дней нашего хождения с крестным ходом по Забайкальской области мы пришли в поселок Кадаинский, где находится каторжная тюрьма. Местное тюремное начальство нас попросило отслужить молебен. Мы отслужили, и здесь я произнес слово. Администрации и арестантам оно понравилось. По окончании крестного хода мы вернулись в Читу. Здесь у епископа уже лежали прошения от всех тюрем всей каторги, чтобы он послал меня к ним с проповедью. Я в скором времени туда и отправился.

В 1895 году, в первых числах октября, в один из дней утром я сел на поезд и отправился на Нерчинскую каторгу. На второй день вечером я уже был в Алгачинской тюрьме. По приезде моем в эту тюрьму я тотчас приступил к своему делу. Я попросил начальника тюрьмы, чтобы он собрал узников в церковь. Арестанты не заставили долго ждать себя. Через десять минут они все уже стояли в церкви. Наступила минута, когда я стал на амвон и начал им говорить следующее:

– Кто здесь своими долголетними стонами потрясает землю? Кто здесь своими отчаянными неутешными воплями и страданиями колеблет небеса? Кто здесь своими проклятиями омрачает всю историю человечества и без слов клеймит несмываемым позором культуру и цивилизацию? Не вы ли это, несчастные узники, жалкие плоды современной, извращенной всякими пороками, соблазнами и беззакониями общественной жизни, каторжане? Не вы ли это, представляющие из себя ярко выпуклую лицевую сторону лжехристианской жизни всего христианского мира? Не вы ли это, верные показатели постыдного неверия всего христианства в отношении Самого Христа с открытой заменой Его для себя своим земным мирским Христом? О, печальная действительность! Нет сомнения, что, действительно, среда во всем отображает себя, а в человеке она вся целиком не только отображается, но и воплощается без всякого в себе остатка. Вот зачатие ребенка, вот его рождение, вот и его воспитание: все эти главные этапы человеческой жизни не освящаются Христовой евангельской святостью, в них нет места Христу. В них находится одна лишь похоть плоти, одна лишь греховная естественность, одна лишь адская тьма – ребенок в когтях сатаны. С самого момента зачатия младенца диавол уже дышит на него… Он становится его жалкой игрушкой. Родители, родные, близкие своею грешною жизнью отпечатывают на нем свои пороки и из своих таковых пороков и преступлений создают в нем характер, предрасположенный только к одним страстям, к одним беззакониям: ребенок обречен на погибель… Перед ним уже с детства разверзается бездна самой его духовной смерти, он с минуты на минуту бессознательно, а потом и сознательно все ниже и ниже опускается в нее… По мере его схождения в эту бездну он лишается самой сопротивляемости в себе собственному своему падению… Наконец, достигает в своем падении таких глубин, с которых он уже становится явным открытым преступником… Казалось бы, из одной жалости к нему здесь и церковь, и государство должны были подать ему руку спасения; казалось бы, здесь должно выступить и естественное человеческое сострадание к нему (я уже не говорю о христианском), чтобы спасти его, чтобы не дать ему окончательно и безвозвратно погибнуть, но, увы! Здесь во всей силе и неумолимой жестокости выступает самая его изолгавшаяся человеческая справедливость, которая, несмотря на то, что она сама по себе является бесконечно преступнее того, кого она хочет судить и наказать за его преступления, она без всякой к нему жалости, без всякого уважения к его человеческой личности в нем, без всякого к нему сострадания, не считаясь ни с психологическими мотивами преступника, ни с непреодолимыми факторами пагубного воздействия на него со стороны окружающей его среды, она жестоко и неумолимо судит его, отрывает его от семьи, лишает его всяких человеческих прав, отнимает у него личную свободу, ввергает его в тюрьму, запирает его в четырехстенную с железной решеткой клетку, налагает на него всякого рода непосильную работу, низводит его на степень безгласного, вьючного, презренного животного, лишает его всякого человеческого достоинства, предает его душу и тело медленной, но мучительной смерти… О, если бы эта человеческая справедливость хоть на мгновение ока заглянула в душу этого злополучного несчастного виновника, в которого она жадно вонзает свои когти и страстно впивается в него своими кровожадными губами, чтобы окончатель но погубить его. О, что теперь в его душе происходит!!! О Боже, Ты, только Ты один все это знаешь!

Возлюбленные мои узники, я думаю, что и вы хорошо знаете, что в душе такого преступника происходит, когда эта человеческая справедливость со всею своею тяжестью ложится на него и с момента на момент все сильнее и сильнее давит его. (Арестанты сильно плачут). Я предполагаю, что вся душа этого несчастного в это время бывает сплошным невыносимо-тягостным, бездонно-глубинным, жгучим одиночеством. Я думаю, что все его существо в это время бывает в нем беспросветным, зловещим мраком, острым, болезненным сознанием своей обезличенности. Я представляю, что в это время его человеческая личность заживо умирает в его собственном сознании. О, в это время эта злополучная жертва хорошо осознает, что она низведена на степень абсолютного ничтожества… И вот эти три адских чудовища: одиночество, обезличенность и ничтожество чело веческой личности – они беспрестанно жгут и терзают душу несчастного арестанта.

Здесь я невольно останавливаюсь. Я чувствую, что кто-то меня удерживает и громко мне нашептывает: «Не смотри на арестантский халат, не взирай на их железные кандалы, в души их, в души загляни, поглубже загляни – и ты увидишь там нечто другое, ты увидишь там поле битвы. О, там сражается душа почти каждого здесь стоящего узника за волю и власть Христа над собою!»

– Кто же это такие радостные откровения нашептывает мне? Милые мои узники, не знаете ли вы, кто подобные мысли вкладывает в мой дух? Я вас спрашиваю, мои друзья, ответьте мне на мой вопрос.

– Мы – христиане, мы веруем во Христа! – раздался голос среди арестантов.

За этим голосом вдруг вся церковь воскликнула:

– Мы веруем во Христа, мы хотим покаяться!

Церковь Свт. Николая на Средне-Карийском промысле

Кутомарский сереброплавильный завод

Последовало сильное рыдание.

– Я думаю, что эта глубокая вера ваша в Спасителя нашего Иисуса Христа так неотвязчиво нашептывает мне подобные мысли. Я думаю, что ваша любовь к Нему влагает в мою душу такие чувства… О, мои милые узники, прошу и молю вас: оглянитесь на всю свою жизнь и посмотрите, что мир и Христос с вами доселе делают. Мир с самого вашего детства беспощадно губит вас, он смакует все ваши страдания; ваши муки доставляют ему величайшее злорадство над вами. Не то Христос. Для Христа каждый из вас – неоценимая цена Его Святейшей Крови… Для Него каждый из вас есть сын Божий, всегда могущий унаследовать Царство Божие путем покаяния того же самого благоразумного разбойника, который немногими словами, точно золотым ключом, открыл для себя Царство Небесное. Для Христа вы – Его самое дорогое создание, для него вы – священники и цари Господни, для Него вы, наконец, предмет Его безграничной любви к вам. Теперь позвольте еще один раз спросить всех вас: за кем пойдете вы – за Христом или за тираном-миром?

Арестанты все, как один, закричали:

– За Христом! За Христом!

Я закончил проповедь и сошел с амвона. Плач арестантов все еще продолжался. По выходе же моем из церкви арестанты внимательно с ног до головы осматривали меня.

На душе у меня было радостно. Я отправился к начальнику тюрьмы на квартиру. Начальник сказал мне:

– Плачут, подлецы, а не исправляются!

– Внутренний переворот в человеке бесконечно труден, это не машина, – ответил я.

Помощник начальника:

– Первый раз вижу, чтобы каторжане плакали.

Начальник:

– Вы, Георгий Степанович, уж очень панегиризовалиим.

– Из-за человеческой их природы забыл, что они каторжане, – иронически сказал я.

– Так их лизать – пожалуй, залижешь их, – ехидно сказала бонна начальника.

Я ей ничего не ответил на это.

Был подан обед. По окончании обеда я отправился в тюрьму, чтобы ближе познакомиться с арестантами. Арестанты, встречая меня на дворе и в своих палатах, ничего мне не говорили, только удивленно смотрели и временами пытливо, от ног до головы, измеряли меня. Обойдя все палаты, я направился на двор. Здесь я встретился с одним арестантом, который в упор смотрел на меня. Я уже хотел пройти мимо него, как тотчас этот арестант спросил меня, буду ли я еще им говорить проповедь. Я ответил, что буду.

После этого я вышел из тюрьмы и направился опять на квартиру начальника. По дороге я думал: что бы это значило, что арестанты не хотят со мной даже и разговаривать? Неужели у них такая дисциплина, чтобы с посторонними ничего не говорить? Может быть, это слово мое не было по сердцу им? Быть может, кто-то обо мне наговорил им что-нибудь нехорошее? Не могу объяснить их упорного молчания со мною.

Вечером того же дня я произнес им еще одно слово, в котором я доказывал, как необходимо им покаяться и окончательно исправиться, и начать новую жизнь. Арестанты слушали меня с еще большим вниманием, чем в первый раз. На следующий день я также произнес им две проповеди. В этот день ко мне на квартиру пришли три арестанта и выразили мне свою благодарность, и просили меня, чтобы я как можно чаще посещал их. Я очень был обрадован этим заявлением. Слава Богу, подумал я, что между мною и арестантами уже завязывается тесная дружба.

Наступил третий день; в этот день я произнес еще три слова и после сего вечером того же дня я отправился в Акатуевскую политическую тюрьму. Не могу сказать, что, отправляясь из Алгачинской тюрьмы прямо в Акатуевскую, я чувствовал себя подготовленным. Меня особенно смущала мысль, что я во всем объеме в то время не знал социализма. Я не раз думал: уж не проехать ли эту тюрьму на этот раз? Так неопределенно и пугливо размышляя, я не заметил, как передо мною предстал во всем своем суровом величии и сам страшный для меня Акатуй. Делать нечего, подумал я, надо и здесь благовествовать слово Божие. При этой мысли я слез с повозки и направился на квартиру начальника тюрьмы. Начальник принял меня очень любезно.

На следующий день утром арестанты собрались в храме, где мною была произнесена следующая проповедь:

«Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам» (Мф. 6:33).

– Достолюбезные узники! Я не явился перед вами с тою целью, чтобы доказать вам всю страшную катастрофическую опасность социализма для всех стран и веков и всю его болезненную чреватость для всего человечества. Нет, я явился предвами, чтобы вам, как мнящих себя быть борцами человеческой правды, напомнить, что кроме социализма есть еще всеми забытая бесконечно более жизненная программа человеческой жизни – это Евангелие… И вот ее-то одну я и предлагаю вам, чтобы вы, взявши сию небесную книгу, объективно и беспристрастно рассмотрели ее, как единую сущую богосоциальную программу всесовершенной абсолютной жизни и со всех сторон сравнили ее с экономическим материалистическим социализмом, из-за которого вы так беспощадно жертвуете собою не только каторге, но и самой смерти.

Послышались голоса:

– Мы то и другое сравнивали несколько раз – и ничего не получалось!

– Сравнивать Евангелие, как абсолютную жизненную программу человеческой общественной жизни с экономическим материалистическим социализмом не так легко, как на первых порах нам думается. Здесь требуется не логическая теория, а конкретный результат пережитости того и другого. Другими словами: здесь налицо должен быть результат чистого опыта. Чтобы знать жизненность Евангелия, для этого нужно хоть год или два искренне и самоотреченно жить исключительно только по нормам евангельского духа Голоса из толпы:

– Евангелие много обещает, но ничего не дает!

– Я говорю, мои узники, – чтобы обетования евангельские были нашей жизнью, т. е. чтобы они, эти Христовы обетования, осуществились и стали для нас действительностью, для этого нам нужно переживать все нормы евангельского учения.

Голоса из толпы:

– Что ручательством будет, что переживаемость Евангелия может осуществить для нас свое обетование, как Вы изволили выразиться?

– Церковно-вселенский и личный опыт всякого переживающего Евангелие, мои милые слушатели, только этот двуединый опыт… Вселенский опыт есть опыт сверх, нежели исторической истины. Вы, мои узники, задумывались ли когда-нибудь над тем, что это за единственная в истории личность – Христос – из-за которой самые просвещенные народы, из-за одного Его, как Сущего своего Творца Бога отвергли всех своих национальных богов, находя только Его одного не только своим национальным идеалом, но и действительным Богом и Творцом всего сущего? В самом деле, что такое Сам по Себе Христос, Который Своими сверхчудесными делами, Своим божественным учением перевернул всю историю, и не только перевернул ее, но и дал ей новое направление. Что такое Сам по Себе этот Распятый Галилейский Учитель, Который в три года Своею общественною деятельностью сдвинул самую жизнь человеческую с ее естественного обычного центра – пантеизма, в частности, человека-бога – и поставил ее на другой центр, никому доселе неведомый, центр Триипостасного Бога, Воплощенного Бога Логоса, центр евангельского духа, любви и святости? Кто как не Он один уничтожил перегородки достоинства и ценности человеческой личности, разделяющие мужчину и женщину, ребенка и взрослого, эллина от скифа, дикаря от культурного?.. Кто как не Христос, претворяющий в Себе Самом все дурное в одно идеально хорошее, все злое в одно духовное благо, все испорченное в одну новую тварь, все больное, нездоровое, – в одно здоровое, сильное, могучее; все безжизненное – в одну бессмертную жизнь, все мертвое – в одно бесконечное бессмертие? Кто как не Он один является безбрежным, всетворческим океаном, из которого и по которому текут бесчисленные множества рек, наполняющие собою всю вселенную всяким богочеловеко-вселенским, всемогущим творчеством? Кто создал такую всемирную плодотворную почву – чудеснейшее христианство, на которой (только на ней одной) произрастают всякого рода одаренные Богом благотворители всего человечества – самоотверженные герои евангельского духа, святые величайшие гении, творцы науки и искусства, как не один только Христос? Кто ведет к благой всесовершеннейшей, единственно всеспасительной цели все человечество, как не один только Христос? Против кого так неспокойно, напряженно-тревожно мировое зло всею своею массою движется, как только не против ли одного Христа? Почему все это космическое зло так безумно напрягает все свои силы исключительно только против одного Христа? Только потому, что Христос не только в Себе его не имеет, но, что удивительно, Он один, как сущий Бог, и является врагом всякого зла. Он один и есть Сущий Свет, прогоняющий собою всякую тьму греха и беззакония. Он один с невообразимою, всепобедною силою и уничтожает, и окончательно изничтожит его. Об этом свидетельствует вселенский опыт. Что же касается личного опыта человека о Христе, то мы относительно его будем кратки. Личный опыт о Христе таков: прежде всего, по мере органического единения христианина со Христом, первый меняется, претворяется, делается, становится абсолютно новою тварью во Христе, преобразуется в величайшего соработника Христу в деле претворения и превращения всей вселенной в безусловное Царство Божие и т. д.

И вот если бы вы об этом серьезно подумали, то в вашем внимании все программы улучшения человеческой жизни казались бы просто настолько ничтожными и смешными сравнительно с Евангелием, насколько ночной светлячок ничтожен в сравнении с солнцем. Но думать здесь при серьезном взгляде на дело не приходится, здесь нужно прямо, безо всякого промедления приступить к делу, т. е. подвергнуть Евангелие критерию истины, иначе: решительному, бесповоротному, всестороннему переживанию всего евангельского учения чисто практическим путем. Какой от этого получится результат – сравнить его не только с социализмом, но даже и со всею полнотою всей естественной человеческой жизни – и тогда решительно и смело следует уже предпочесть или социализм Евангелию, или Евангелие социализму. Но я, опираясь на сверхисторический вселенский опыт, а также и личный опыт подвижников Христовых и святых всех стран и веков, вперед беру смелость сказать вам: следуйте за Христом, отвергните ваш социализм и вступайте в ряды зодчих Царства Божия на земле. В этом будет истинное ваше призвание и самая верная цель вашей жизни!

После сих слов я сошел с амвона. Арестанты тотчас заявили мне свое желание побеседовать со мною в их зале без присутствия начальника и надзирателей. Я согласился. Ровно в два часа дня я отправился к ним на беседу. Арестанты встретили меня весьма любезно. Началась беседа.

– Послушайте, проповедник, вот мы слышали вашу краткую речь и целиком записали ее. Нам хочется после вашей речи задать вам несколько вопросов, – сказал убеленный сединами благообразный старец-арестант.

– Слушаю, – ответил я.

Акатуйская тюрьма

Выход ссыльно-каторжных на работы из тюрьмы

Арестант:

– Вы изволили предложить нам Евангелие, как программу жизни и пересмотреть и сравнить ее с социалистическими программами. Я принадлежу к тем христианам-социалистам, которые бы хотели действительно восстановить в нашей общественной жизни только одни принципы евангельской правды.

Услышав это, я горячо поцеловал арестанта-старца.

Другой арестант:

– Я держусь совершенно другого мнения, я – марксист, а поэтому я все отрицаю, кроме одного Маркса.

Я:

– Я знаю таких марксистов, как Струве, Булгаков, Франк, Туган-Барановский и других; все они от Маркса повернули свое лицо к христианству.

Марксист:

– Я убежден, что Маркс победит все.

– Может быть, временно, это да.

– Почему временно?

– Потому что его учение не только не обнимает собою все запросы человеческой природы, но оно, как это ни странно, берет смелость путем насилия даже переделать человека в животное – в этом его погибель.

Третий арестант:

– Мы уже по этому поводу не раз спорили с ним, доказывали ему, что марксизм – утопия и, может быть, самая страшная и опасная. Но он до фанатизма упрям и стоит на своем.

Я:

– Убеждение – бесценно для человека.

Марксист:

– Это верно. Я держусь той истины, что существующий наш государственный строй должен быть совершенно уничтожен. Меня в этом никто не разубедит – это мое убеждение.

– Потому ли, что существующий государственный строй плох, что его нужно заменить лучшим или по другой какой-либо причине?

– В нем нет правды; в нем царят насилие, ложь и обман.

– Точно такие же самые дефекты будут господствовать и в другом государственном строе. Для того, чтобы не было таких дефектов в общественной жизни, для этого нужно сделать нового человека, человека беспорочного, святого, вроде платоновского праведника – и тогда из этих новых людей и создастся другое, новое государство, государство без насилия, без неправды, без лжи и обмана и т. д.

Арестант-анархист:

– Самая лучшая программа государственной жизни – это не иметь никакой власти – вот и все! От власти исходит всякое зло.

Я:

– Еще лучше, друг мой, если бы власть, как власть сама по себе перестала быть таковой, а была бы только добровольным рабом, благодетельным тружеником для блага всего человечества.

Арестант-анархист:

– Да, это может быть, но только уже ради какого-то другого высшего блага.

– Только для осуществления Царства Божия на земле. По слову Христову: «Вы знаете, что почитающиеся князьями народов господствуют над ними, и вельможи их властвуют ими. Но между вами да не будет так: а кто хочет быть большим между вами, да будет вам слугою; И кто хочет быть первым между вами, да будет всем рабом» (Мк. 10:42–44).

Арестант-старец:

– Георгий Степанович! По-вашему, какая главная причина тому, что евангельская истина не осуществляется большинством на земле?

– Из-за любви к своей воле. Ничего человек так легко не исполняет, как требование своей личной воли и наоборот: ни перед чем человечество так не становится в высшей степени упрямым, инертным и т. д., как перед исполнением воли Божией. Вот почему Евангелие, как полнота воли Божией, до сего дня находится по ту сторону не только органической групповой воли всего человечества, но и всего христианства, наипаче личной воли человека.

Марксист:

– Я еще хочу спросить вас еще об одном: если Христос, как вы говорили, Бог, то почему не только не свободна Церковь от экономического материализма, но она только ведь и зиждется на нем?

– Дружок мой, Христос познается как Бог не потому, что Он опирается на существование Церкви и даже не потому, что Он основал Церковь, а только потому, что Он Весь соткан из тех свойств Божеских, какие должны быть у Бога по откровению Самого Бога и по требованию всей нашей человеческой природы. Что же касается самого того, что Церковь несвободна от экономического материализма, то это вовсе не так. Церковь абсолютно свободна от этого, тогда как представители Церкви, правда, не только не свободны от экономического материализма, но даже, что страшно подумать, втягивают его в самую Церковь. Не буду скрывать от вас – это один из величайших соблазнов для верующих во Христа и один из величайших поводов к нападкам неверующих на Церковь Христову.

Марксист:

– Я в детстве был очень религиозным мальчиком; я любил ходить в церковь, подавать кадило священнику, зажигать лампады. И вот случись же такому делу: священник начал пьянствовать, таскаться за женщинами, и такое его поведение так на меня повлияло, что я до сего дня не могу придти в себя!

Первый арестант:

– Да я до сего дня считаю себя православным христианином, но часто задумываюсь над тем, можно ли теперь выделить чистое православие от тех наслоений, с которыми смешалось все христианство, все Христово? Извольте себе представить: сейчас так все смешалось в Церкви, что, я говорю, трудно, даже невозможно отделить одно от другого. Я говорю о том, что в Церкви Христос и кесарь, апостолы и попы, и институт епископов, именующих себя Церковью, Царство Божие и государство, небесное воинство и армия со штыками, бомбами, газами и холерными эмбрионами, Церковь и политика, Евангелие и война, и смертная казнь, и виселица, и расстрелы, и гильотины, и электрические стулья; аскетизм и полнейший разнузданный материализм, святость и уличная торговля святынею, молитва и театральная церковная пышность; приношения бескровной жертвы и мракобесие исступленных в неистовом крике диаконов; проповедь слова Божия и поповские интриги, ханжество и ложная, коварная дипломатия; церковная служба и алчность, корыстолюбие священнослужителей – все это до того объединилось между собою и вросло одно в другое, что совершенно нет никакой возможности отделить одно от другого! И когда уже наступит всему этому конец?!

Молодой арестант:

– Правда победит неправду. Ничего, будем терпеть до поры до времени.

Еврей:

– Такое собрание для нас – праздник!

Молодой арестант:

– Скажите нам: вы нас еще посетите?

– Да.

– Это хорошо, – отозвались несколько арестантов.

Арестант-старец:

– У нас очень много есть вопросов для вас, но за вами уже идет надзиратель. О, как жаль…

– Друзья мои, убеждения убеждениями, а вы для меня как братья дороги. Буду часто появляться среди вас.

Арестанты поблагодарили меня, и я вышел от них и с надзирателем направился на квартиру начальника, где уже стоял обед. За обедом начальник говорил мне о том, чтобы я без местной администрации не ходил к арестантам, дабы этим я не навлек на себя подозрение со стороны прокуратуры. Я понял его мысль и сказал ему на это, что арестанты очень сдержанны и деликатны.

* * *

Через часа два после обеда арестанты собрались в церковь, где я произнес для них еще одну проповедь. Вот она в кратком виде, как и все остальные:

«Я есть воскресение и жизнь» (Ин. 11:25).

– Милые и дорогие моему сердцу узники! Сегодня утром я произнес здесь пред вами слово о необходимости искания прежде всего Царства Божия, а в остальном Сам Бог позаботится о нас (см.: Мф. 6:33). Теперь позвольте мне во имя чистой правды произнести здесь речь о том, что сущая наша жизнь, как жизнь, – только Христос и во Христе. Без Христа нет жизни. Без Христа все то, что мы называем жизнью, на самом деле, есть что-то: и жизнь, и не жизнь, бытие и небытие, реальность и нереальность. Рассмотрим все это подробно и объективно. Мы сказали, что без Христа нет жизни – и это неопровержимый факт. Для точного вскрытия этого факта мы на время вообразим себе, что Христа не было и нет. И вот теперь без Христа взглянем на жизнь и на все ее ценности. Здесь вся наша жизнь представляется нам на первых порах сплошным ужасом, царством страшной смерти. Мы чувствуем в себе непреодолимую жажду быть и жить, не теряя в себе, конечно, личного самосознания, как своего личного «я». С этим вместе мы также и чувствуем в себе и вне себя какой-то роковой, неудержимый поток безвозвратного в нас изменения всех наших чувств, всех наших стремлений, мыслей, слов и даже дел. Наконец мы сознаем, что мы смертны, что рано или поздно нас не будет, мы исчезнем и исчезнем безвозвратно, навсегда.

Если это так, если действительно жизнь человеческая не имеет в себе никакой цели, никакого смысла и т. д., то я дерзаю обратиться сейчас только к вам и спросить вас: во имя чего вы так много перенесли и доселе переносите множество всякого рода лишений, страданий и даже мученическую смерть? Во имя нового строя общественной жизни? Но разве этот новый государственный строй внесет в вашу жизнь цель и смысл вашего бытия на земле? Разве он спасет вас от всеразрушающей руки неизбежной смерти? Нет, мои друзья, не обольщайтесь и не обманывайтесь ни силою человеческого творческого ума, ни свободою человеческой воли, ни другим чем-либо, ибо не наше произведение – космическая действительность, а наоборот – мы ее жалкие и ничтожные обыватели; не она в наших руках находится в качестве глины, а она нас лепит, точно скудельный сосуд, выполняя в этом единую волю Творца-Бога. Так что безумно думать, что человек может изменить по-своему бытие мира. Итак, какое жалкое существо – человек, – и сколь жалка его жизнь без Христа! Он появился в мире и не знает, зачем он появился; он умирает, не зная, зачем умирает, и не знает, зачем он в мире живет. Все вокруг него темно, мрачно и неведомо ему. Выхода ему из этого заколдованного круга нет никакого. Полное беспросветное отчаяние! Жизнь и смерть, бытие и небытие слились для него в какой-то чудовищный самораздирающийся и самопожирающий хаос, которому нет ни имени, ни названия. Вот лицевая сторона жизни без Христа. – Не то жизнь со Христом. Жизнь со Христом вся осмысленна и целесообразна. Под Его светлыми лучами она совершенно из хаоса освобождается и не только освобождается, но и становится одним биологическим, гармоническим целым с волей Божьей. При наличии Христа она имеет в себе высший смысл. Ее цель и смысл – не только все человечество, но и всю тварь через смерть и воскресение Христа привести в вечную, бессмертную, Триипостасную, Божескую жизнь. При наличии Христа сама естественная жизнь и, как это ни странно, она в качестве орудия жалости и любви Христовых к вам, мои узники, доселе стремится стать к вам так близко, нежно, но ощутительно воздействовать на вашу совесть, оживляя в вас нравственный ваш долг перед Богом и перед ближним вашим; она во весь рост поднимает в вас упавшую религиозность. Она временами зажигает сердца ваши огнем жгучей тоски о Христе, она самыми яркими красками рисует вам ваши добрые и злые дела. Она часто подносит к вашим устам плоды добра и зла, выросшие на вашей личной воле, чтобы, вкушая их, вы осознали, что для вас полезно и что вредно, что спасительно, что пагубно.