Текст книги "Тайны великих царств. Понт, Каппадокия, Боспор"

Римский полководец пополнил войско греками-добровольцами. Тем не менее численность римской армии резко сократилась. Сулла имел всего 15 000 пехоты и полторы тысячи конницы. Остальные погибли во время осады Афин и Пирея (потери римлян были огромны!), сидели в гарнизонах или же оказались рассредоточены в Греции. Например, в Фессалии действовал корпус Гортензия. Помимо римлян в него входили также греки и македонцы из числа тех, кто сохранил преданность римлянам. Гортензий шел на соединение с Суллой.

Здесь Аппиан проговаривается. После ритуальных рассуждений о численном превосходстве понтийцев он пишет, что их армия больше чем втрое превосходила римлян. У Суллы было 15 000 воинов. Значит, Архелай располагал 45-тысячной армией? Это крупные силы. Но не четверть же миллиона. Учтем, что войска Архелая были раздроблены и значительная их часть покинула понтийского генерала. Какую часть армии составляли ушедшие скифы и фракийцы? Треть? Половину? Если так, у Архелая осталось при Фермопилах примерно 25 тысяч бойцов. И это – в самом лучшем случае. Тогда понятен весь драматизм обстановки. Восточные полководцы ссорились, не знали, что делать, а войско расползалось буквально на глазах.

Чтобы не оказаться один на один с римлянами, Архелай отвел свои полки на Элатийскую равнину неподалеку от Херонеи и снова объединился со скифами и фракийцами. Пользуясь тем, что неприятель сдал Фермопильский проход, Сулла также спустился на равнину, где соединился с подошедшим Гортензием.

Предводитель скифов Таксил и командир фракийцев Дромихет выступали за немедленное сражение. Они полагались на численный перевес. Архелай выступал решительно против. Его не слушали. Разношерстное войско решило драться.

Плутарх описывает красочную картину, которую увидели римляне. Блеск оружия, богато украшенного золотом и серебром, «яркие краски скифских и индийских одеяний», – все это волновалось и двигалось, как причудливые морские волны.

Вид большой и разноцветной вражеской армии привел легионеров в уныние. Варвары издали потешались над римлянами, а те впали в оцепенение. Легионеры устали. Да и врагов было больше. Один только Сулла едва сдерживал себя и с трудом подавлял бешенство. Он хотел вести легионеров в атаку, но не решался применять силу к тем, кто уклонялся от битвы.

Но именно это и обернулось удачей для римского военачальника. Враги, которые и без того были не очень послушны вождям, перестали соблюдать боевой порядок. Войско варваров рассыпалось, единое командование перестало существовать, каждый отряд действовал на свой страх и риск. Теперь проговаривается Плутарх. Лишь небольшая часть понтийских воинов осталась с Архелаем, сообщает он. Прочие разбрелись «на расстояние многих дней пути» от лагеря. Выходит, Архелай остался с несколькими полками против всей римской армии?

Скифы принялись грабить окрестные города, святилища и деревни. Фракийцы не отставали. Сулла выжидал. Его легионы стояли на берегу реки Кефис. Луций Корнелий приказал отвести ее русло, чтобы укрепить лагерь. Солдаты исступленно работали два дня. Нерадивых полководец наказывал. На третий воины сами попросили вести их в бой. Сулла заметил, что слышит это не от желающих сражаться, а от не желающих работать.

– Но если вы на самом деле хотите боя, идите туда!

Полководец указал на холм Гедилий. Он располагался в удобном месте слияния рек Асс и Кефис. Здесь можно было держать оборону, не опасаясь обхода со стороны неприятеля. А Сулла, как видно, очень этого опасался. И не зря, ведь значительную часть вражеской армии составляла кавалерия.

Архелай разгадал маневр римлян и направил к холму целый полк «медных щитов» – греческих гоплитов. Легионеры оказались проворнее, заняли возвышенность и оттеснили воинов Архелая. Тот понял, что здесь ловить нечего. Понтиец повел своих солдат к Херонее, чтобы выманить врага на равнину, где можно использовать преимущества конницы. Этот беотийский город переметнулся на сторону римлян. Часть херонейцев даже служили в римском войске. Они умоляли Суллу не допустить разрушения их маленькой родины. Сулла послал одного из военных трибунов, Авла Габиния, чтобы тот занял Херонею одним легионом. Хорошо, если в этом легионе имелась хотя бы пара тысяч бойцов…

Видя, что его опередили и обошли, Архелай вернулся в район холма Гедилия и возвел там полевые укрепления.

Переждав сутки, Сулла оставил здесь один легион и две когорты во главе с Муреной. Сам же вывел главные силы к Херонее. Навстречу из города вышел Габиний с лавровым венком в руке. Сулла принял венок, прошел к солдатам и призвал их смело встретить опасность.

Обнаружилось, что возле Херонеи находится другой скалистый холм – Турий. Его заняли отряды Архелая. Холм запирал выход в долину, где находился сам Архелай. Поэтому римлянам было крайне важно захватить вершину, чтобы стеснить врага.

К римскому полководцу явились двое жителей Херонеи – Гомолих и Анаксидам. Предложили помощь. Есть, мол, тропинка, которая ведет к вершине холма. Если идти по ней, можно очутиться над головой у врага. Дальше предлагалось обрушить камни на головы понтийцев и согнать на равнину.

Осторожный Сулла выяснил у Габиния, можно ли доверять херонейцам. Габиний заверил, что да. Сулла дал им солдат и велел браться за дело. А сам выстроил легионы у подножия.

Фланги римлян были сильно растянуты. На них готовился напасть Архелай, потому что видел: его отряд на холме Турий находится в опасности. Против Архелая Сулла выставил своих легатов Гортензия и Гальбу с сильным заслоном. Так пишет Плутарх.

Более обстоятельный Аппиан вносит важное уточнение. Понтийцы выбрали не самое удачное место для боя. За спиной у них были горы, которые затрудняли отступление и ограничивали позицию. Так что все войско сразу ввести в бой не представлялось возможным. Как Архелаю (если он еще сохранил какую-то видимость командования над наемной вольницей) хватило ума выбрать именно эту позицию после стольких маневров, мы уже не узнаем. Возможно, опытный вояка Сулла просто переиграл его тактически. Наверняка об этом было подробно расписано у Тита Ливия в соответствующих главах его труда и в мемуарах самого Суллы. Но до нас эти сочинения не дошли. Есть краткий рассказ Плутарха и отрывок из монографии Аппиана.

Тем временем римский отряд поднимался на холм Турий. Легионеров вел военный трибун Эриций. Он удачно выполнил задание. Появившись над головами врагов, римляне атаковали с яростным криком «барра». Варвары обратились в бегство. Они понеслись вниз по склону, натыкаясь на собственные копья и сталкивая друг друга со скал. Римляне поражали понтийцев в не защищенные доспехами спины. По словам Плутарха, в тот день легионерам удалось истребить 3000 врагов.

Увидев смятение неприятеля, Сулла атаковал неприятельский фланг, где стояли серпоносные колесницы. Те упустили момент для наступления и бездарно погибли.

Есть ощущение, что бой происходил на большой площади и словно разбился на десятки небольших сражений.

Понтийцы, стоящие у Турия, ввели в бой фалангу. В ней оказались рабы-греки, которым Митридат подарил свободу. Задумаемся: что это за рабы, которые умеют сражаться фалангой (а это довольно сложная тактика, требующая выучки и физической подготовки)? Наверняка жертвы римских откупщиков, ростовщиков и прочих финансовых вымогателей. Они родились свободными, но стали рабами новых финансовых отношений, которые принесли предприимчивые жители Апеннинского полуострова. Митридат восстановил справедливость: римлян перебил, а их рабам-грекам возвратил свободу. Против римлян они сражались с небывалым энтузиазмом. Плотная фаланга отражала наскоки легионеров. Тогда Сулла приказал обстрелять ее зажженными стрелами. Фалангиты отошли в беспорядке.

Все это видел Архелай. Но не мог поддержать своих. Дорогу преграждали Гортензий и Гальба. Видя это, понтийский полководец отправил часть войск в обход, чтобы окружить. Гортензий разгадал маневр и растянул фронт. Тогда Архелай лично ударил в центр его позиции, чтобы разорвать ряды римлян. Под яростным натиском Гортензий стал отступать к холму. Понтийцы мало-помалу оттесняли его от основных сил римлян и захватывали в кольцо.

Узнав об этом, Сулла бросил правое крыло, где бой с главными силами понтийцев еще не начинался, и кинулся на помощь Гортензию.

Архелай разгадал маневр римлян по поднявшейся пыли, оставил Гортензия в покое и ринулся на правый фланг римлян, чтобы обойти и уничтожить. Часть сил понтийцев под командой Таксила пошла в атаку на легион Мурены. В авангарде варварской армии шли «медные щиты» – гоплиты.

Эти маневры озадачили Суллу. Полководец не мог сообразить, где нужнее его когорты и куда нанести главный удар. От этого зависели судьба кампании и личная биография Суллы. Проиграй он битву – и конец всему: карьере, жизни. Если бы его помиловал враг, то наверняка убили бы политические противники.

Наконец Сулла отправил контубернала («товарищ по палатке», ординарец) к Гортензию с приказом идти на помощь Мурене. Сам Луций Корнелий поспешил на правый фланг, который отражал атаки Архелая. Плутарх говорит, что Суллу сопровождала одна когорта пехоты. Аппиан дополняет: и вся римская конница. Атаковали с разбега. В этот миг из кустов появились сидевшие в засаде две римские когорты, так что Архелай был окружен. Короче, с появлением Суллы враг был разбит, сломлен и бежал без оглядки.

В этот же миг перешел в контрнаступление Мурена. Тайна победы заключалась в том, что понтийцев было меньше, чем римлян. Да и стеснены они были сильно, так что не могли использовать одновременно все свои отряды. Тактическому и оперативному искусству Суллы следует воздать должное. Архелай, как мы видим, все-таки был способный стратег. Но Сулла переиграл его по всем статьям – и в тактике, и в стратегии, и в оперативном планировании.

Когда оба крыла Архелая обратились в тыл, не удержался и центр. Бегство стало всеобщим. Не имея удобного места, чтобы развернуться для новой атаки или бежать, понтийцы были притиснуты к отвесным скалам. Одни солдаты падали замертво на месте, другие бросились к лагерю. Там уже сидел Архелай, проворно скрывшийся с поля боя. Он немедля закрыл перед беглецами ворота и велел солдатам повернуть и идти против неприятеля. «Они охотно повернули», – пишет Аппиан. Стало быть, храбрости этим витязям было не занимать. Но для победы этого недостаточно. Нужна организация, а ее не оказалось. Не имея военачальников, не умея выстроиться в порядке, не узнавая своих военных значков, понтийцы были уничтожены. Кто-то пал от ударов врагов, а кто-то затоптан своими, потому что большая толпа металась на узком пространстве. Этот последний этап сражения Архелай провел бездарно и попусту погубил много народа.

Наконец Архелай приказал отпереть створки. В лагерь в полнейшем беспорядке хлынули воины. Увидав это, римляне бросились бегом и ворвались в укрепление на плечах врага. Архелай бежал через другие ворота и несся не останавливаясь до самой Халкиды. Так закончилась битва при Херонее.

Аппиан сообщает, что Архелай понес громадные потери. В Халкиде он собрал едва десять тысяч солдат – жалкий остаток громадной армии. Что касается римских потерь, они оказались меньше. Сулла лишился пятнадцати легионеров, «из которых двое опять поправились».

Сообщение о потерях – снова очевидная ложь. В таких битвах, как описанная выше, никто не мог бы потерять тринадцать человек убитыми. Возможны, впрочем, несколько вариантов. Первый: сообщение об упорной битве ложно. Второй: сражение действительно было упорным, но участвовали в нем не больше сотни воинов с каждой стороны. Тогда соотношение потерь обретает какой-то смысл. Третий: сведения о римских потерях – такой же пропагандистский миф, как и байки о громадной армии понтийцев. Я склоняюсь к последней версии.

Сколько составили потери на самом деле? Четыре-пять тысяч? Даже в этом случае победа Суллы кажется внушительной. Большая часть армии Архелая лежала в земле. Следовало добить тех, кто выжил.

В руках Суллы оказалось огромное количество пленных, оружия и другой добычи. Он сжег все ненужное, сделав это во славу богов. Затем дал войску короткий отдых – прийти в себя и залечить раны. А сам с легковооруженными двинулся добивать Архелая.

Однако Архелай потерял солдат, но не волю к победе. Видно, за это его и ценил Митридат. Понтийский флот по-прежнему господствовал на море. Пользуясь этим, Архелай разъезжал вдоль побережья, грабил местность и наказывал греков-соотечественников, которые переметнулись на сторону Рима. Аппиан презрительно пишет, что Архелай стал больше похож на морского разбойника, чем на полководца. На самом деле в этом высказывании слышится недовольное ворчание римлян. Сулла рассчитывал, что после битвы при Херонее боевой дух понтийцев будет сломлен. А те воевали.

Не утратил волю к борьбе и сам Митридат Евпатор. Еще никто не мог предположить, что война с этим титаном продлится несколько десятилетий. Аппиан фантазирует, что известие о поражении при Херонее вызвало у Митридата страх, «как обыкновенно бывает при таком событии». Последняя оговорка означает, что оно вызвало бы страх у самого Аппиана или, например, у Плутарха. Но правители и политики сделаны из другого теста. Если, конечно, это крупные правители и талантливые политики. Тот же Аппиан сообщает, что Евпатор «со всей поспешностью» начал собирать новое войско.

Ответственность за поражение при Херонее лежала на Митридате как главнокомандующем вооруженными силами державы. Не исключено, что именно он в конечном итоге принял решение дать битву в поле, вместо того чтобы отсиживаться в крепостях. К этому побудило падение Афин и Пирея. Митридат не знал, каких жертв стоила римлянам осада. Иначе продолжал бы изматывать противника в других укрепленных пунктах.

Ввиду этого Евпатор не стал перекладывать ответственность за разгром на нижестоящих командиров. Например, на Архелая. Посему нельзя согласиться с оценкой Моммзена, который характеризует Митридата как непостоянного, вспыльчивого и коварного «султана». Евпатор был холодный расчетливый политик и способный стратег. По размаху своей дипломатической деятельности он не уступал, например, Ганнибалу. А вот крупными полководческими талантами не блистал. Заметим, что почти все войны ведут за него сыновья, стратеги и придворные. Сам Митридат берется за оружие лишь в крайнем случае (впоследствии мы дойдем до таких случаев). Командовать на поле боя он не любит, предпочитая руководить общим ходом боевых действий на всех фронтах. Это стремление руководить войной из глубокого тыла ни в коем случае нельзя назвать трусостью. Все источники говорят, что Митридат Евпатор был исключительно смелым человеком. Выбранный стиль руководства он считал наиболее эффективным.

Итак, Митридат собирал войско и принимал меры, чтобы уберечь державу от развала, а себя – от измен. Сделать это он мог, только находясь в тылу.

На случай, если война примет неблагоприятный оборот, Евпатор репрессировал нескольких вассальных правителей, которые вызывали подозрение. Прежде всего вызвал к себе тетрархов (четырех князей) галатов. На верность этих разбойников надежд не было. Поэтому Евпатор велел убить тетрархов вместе с женами и детьми (кроме тех, что успели бежать). Подробности – у Аппиана. «Одни из них, – пишет он, – были убиты из засады подосланными убийцами, другие погибли в одну ночь на пиру; Митридат считал, что ни один из них не сохранит ему верности, если приблизится Сулла». Заметим, что разведка и вообще оперативная работа в Понтийском царстве находились на очень высоком уровне. Так что если Митридат подозревал галатов, то основания к тому были наверняка очень серьезные. Царь конфисковал имущество казненных вождей, ввел в галатские города гарнизоны и превратил их страну в сатрапию. Наместником стал Эвмах. Но власть его продолжалась недолго. Вскоре галатская знать восстала, вооружила народ и начала войну с оккупантами. Понтийцев прогнали. Так выяснилось, что Митридат совершил еще одну ошибку.

Одновременно репрессиям подверглись жители острова Хиос. На островитян Евпатор сердился давно. Еще во время морской битвы у берегов Родоса случился неприятный инцидент. Хиосцы воевали на стороне Митридата, но их корабль ударил носом в царский флагман. Были, вероятно, и другие причины для обид.

Первым делом Митридат конфисковал имущество тех жителей Хиоса, которые бежали к Сулле. Затем послал следователей – навести справки о том, кто является сторонником римлян на острове. Царь получил какие-то предварительные донесения на этот счет.

На остров были отправлены солдаты. Ими командовал понтийский стратег Зенобий. Под предлогом, что он ведет солдат в Элладу, Зенобий остановился на Хиосе и ночью захватил укрепления столицы острова. Утром он через глашатаев предложил хиосцам созвать народное собрание. Иноземцев, живших в городе, просили не беспокоиться. Когда граждане собрались, Зенобий сообщил им, что царь подозревает заговор в пользу римлян.

– Но если вы сдадите оружие и передадите заложников, подозрения исчезнут, – закончил понтиец свое выступление.

Видя, что город все равно взят, жители острова выполнили условия. Зенобий сказал, что регламентировать дальнейшие отношения будет письменный приказ Митридата, который придет в ближайшие дни.

Приказ действительно вскоре пришел. В нем говорилось, что хиосцы по-прежнему ведут тайные переговоры с Суллой. Вспоминался и случай с хиосской триерой, таранившей царский корабль. Митридат все более убеждался, что эпизод был не случаен.

В конце письма говорилось, что за покушение на жизнь царя и за сношения с Суллой виновные будут наказаны смертью. А все остальные жители острова – громадным штрафом в 2000 талантов. Последний пункт наводит на мысль, что Митридат хотел поправить финансовые дела. После неудачи при Херонее надо было снаряжать новое войско. В том числе за счет найма. А наемники стоили дорого.

Хиосцы хотели отправить к Митридату посольство, но Зенобий не позволил. Пришлось покориться судьбе. С плачем и стонами стали таскать драгоценности из храмов и женские украшения, чтобы расплатиться с царем. Немедленно начались злоупотребления. Зенобий придрался, что не хватает веса. Согнал граждан в театр, окружил здание воинами с обнаженными мечами и стал требовать денег. Их не было. Тогда знатных граждан арестовали и погрузили на корабли. Всех отправили в ссылку на берега Черного моря. Это была вполне адекватная мера предосторожности по отношению к «ненадежному элементу».

Следующим на пути карательного отряда Зенобия лежал Эфес. Часть его жителей также впали в грех измены. Начальником города в то время был грек Филопемен. Эту должность он получил как отец царской жены Монимы. Горожанам не нравился такой расклад, и они искали случая, чтобы обрести свободу.

Когда Зенобий подошел к городу, его не пустили. Пускай оставит оружие у ворот и явится с небольшим отрядом. Зенобий выполнил условия. Затем встретился с Филопеменом и узнал от него о настроениях горожан. Вместе они приказали гражданам явиться на собрание – по той же схеме, как в Хиосе.

Эфесцы, не ожидая для себя ничего хорошего, перенесли собрание на другой день. Ночью их предводители собрались на сходку и договорились поднять восстание. Действовали быстро. Еще до рассвета Зенобий был схвачен, брошен в тюрьму и там убит. После этого стены были заняты караулами, а оружие извлечено из городского арсенала и распределено между гражданами. В Эфесе ввели военное положение. Так Митридат получил еще одного врага. Следует признать, что его тактические решения оказались ошибочны. А что было делать? Беотия отпала от него без боя. И не только она. Города Греции один за другим предавали и возвращались под римскую власть. Греки приветствовали Евпатора как освободителя. Но воевать за Митридата никто не хотел. Жертвовать деньги на общее дело – тоже.

По примеру Эфеса против Митридата восстали жители Тралл и еще нескольких городов. Тех, где были сильны проримские партии богатеев. Но почему их поддержала беднота? Вероятно, потому, что Митридат в это время обкладывал тяжелой данью всех без разбора. Казалось, что власть римлян легче. Выкупы, которые требовал Сулла, были значительно меньше, чем аппетит Митридата. Любая революция – это жертвы. Чтобы жить достойно и свободно, нужно отдать за это деньги, а может, и жизнь. Но греки не были готовы. Ленивые внуки героических дедов хотели проедать наследство эллинизма.

Однако ведь и Митридат не решился на революцию в полном смысле этого слова. Пока Евпатор опирался на бедноту, вооружал бывших рабов и обещал облегчить жизнь людям, он шел от успеха к успеху. И мог претендовать на звание общегреческого вождя. Но когда остановил социальные реформы и стал наказывать всех без разбора по принципу круговой поруки, потерпел фиаско.

Митридат послал войско против отпавших городов. С теми из мятежников, которые попадались в руки, он приказал не церемониться. Начались жестокие казни. В то же время, как умный человек, он понял, что нужно сохранить авторитет вождя эллинизма. Поэтому пошел навстречу бедноте, греческие города провозгласил свободными, объявил об уничтожении долгов. Метэки (неграждане), жившие в городах, получили право гражданства, рабы – вольную.

Эти меры сразу дали положительный результат. Если недавно греческие города были на грани восстания, то теперь все изменилось. Аппиан с некоторым осуждением пишет, что рабы и метэки верно служили Митридату и стали его опорой. Те и другие прекрасно знали, что своими правами обязаны лично Евпатору. Действия же Митридата на этом втором этапе войны оказались воистину революционными. Он не просто возвысил униженных. Он ликвидировал полисные барьеры. Теперь освобожденные греки чувствовали себя не гражданами маленького мирка, ограниченного городскими стенами, а жителями великой понтийской державы и как таковые были уравнены в правах. На такое не мог пойти даже Александр Македонский, великий разрушитель устоев. На это не решились цари-Селевкиды, и их громадная держава была нагромождением городов-государств, племен, конфедераций со своими законами, уставами, гражданством, иногда – собственной монетой и полусамостоятельной внешней политикой. Митридат пошел дальше всех.

Смелые социальные реформы Митридата пришлись не по нраву многим придворным. Против царя возник заговор. В него вошли греки – близкие друзья и приближенные Евпатора. Известны их имена. Это Миннион и Филотим из Смирны, Клисфен и Асклепиодот с Лесбоса. К счастью, они не смогли договориться, и Асклепиодот донес на своих сотоварищей. Чтобы не было сомнений, доносчик устроил встречу заговорщиков. А за спинкой одного пиршественного ложа спрятался верный человек Митридата. Речи крамольников не вызывали сомнений: планировалось убийство царя. Тогда Евпатор отдал приказ арестовать предателей. Все они были казнены. Разумеется, доносчик сохранил жизнь.

Иногда приходится слышать о подозрительности Митридата. Но она имела под собой веские основания. Царя окружали предатели. Каждый неверный шаг мог стоить ему жизни. Задумаемся об этом и не станем огульно критиковать Митридата.

После расправы с главными заговорщиками начались аресты их единомышленников в греческих городах. Скорее всего крамольники принадлежали к числу зажиточных «уважаемых» людей. Шокированные социальными реформами, они ждали римлян как освободителей, ведь с ними можно было договориться и совместно грабить народ. Это было гораздо приятнее, чем ценой жертв и лишений отстаивать общегреческое единство. Итак, начались экзекуции. В одном только Пергаме арестовали 80 человек, «составивших подобный заговор», сообщает Аппиан. Расследование было проведено и в других городах. «По доносам, в которых каждый указывал своего врага, казнили 1600 человек», – подсчитал Аппиан. Но доносы доносами, а заговоров больше не было. Так что работу понтийской контрразведки приходится признать весьма эффективной. Заметим в скобках, что пострадавших было немного. Это не знаменитые проскрипции Суллы, когда римляне убивали сограждан по спискам без суда и следствия. Считаю, что говорит это об одном: люди царя Митридата тщательно разбирались по каждому факту. А сам Евпатор не дал репрессиям выйти из-под контроля. Была ли в них необходимость? С какой стороны посмотреть. Если очень хотелось сдать родину безжалостному врагу, который грабит ее и обращает людей в рабство за долги, после чего жители Малой Азии отправляются на Апеннины работать в римских латифундиях, тогда, конечно, смысла казнить предателей нет. А если объявлена война насмерть, если рассматривать борьбу Митридата как последнюю попытку эллинистического мира отстоять свободу и идентичность, тогда удивляешься, что Митридат ухитрился балансировать на грани гражданской войны, но все же вырулил и сохранил контроль над своими владениями. Насчет социального аспекта все ясно. Богатые люди, сотрудничавшие с римскими оккупантами, предпочли власть сената и плели заговоры против Евпатора. Беднота и бывшие рабы стояли за царя.

* * *

В это время до Луция Корнелия Суллы дошли пренеприятные новости с родины. В Италии свершился политический переворот. Власть взяли сторонники популяров («народников», популистов, «демократов» – называть можно по-разному). Вождями партии были злейшие враги Суллы – Гай Марий и Корнелий Цинна. Они объявили Луция Корнелия вне закона. Устроили выборы консулов. Ими стали Цинна и Луций Валерий Флакк. Последний получил войско по решению народного собрания. И поспешил на Восток. Войско это должно было сражаться с Митридатом отдельно от Суллы. Однако Луций Корнелий предполагал, что война Флакка с Митридатом – только прикрытие. На самом же деле популяры послали армию на Восток, чтобы уничтожить Суллу.

Пришлось выступить навстречу Флакку в Фессалию. Однако в это же время Сулла получил тревожные новости с понтийского фронта. В тылу высадилась новая армия под началом стратега Дорилая. «Численностью не уступающая прежней», – добавляет Плутарх. Хотя ниже говорит, что в новом войске было 80 000 солдат. Прежняя армия насчитывала, как мы помним, 120 000 солдат – по версии Плутарха. А кто же охранял обширные владения Митридата в Колхиде и Боспоре, Малой Армении и Пергаме, Вифинии и Пафлагонии, в Ликии и Памфилии, в самом Понте, наконец?

Конечно, сам факт высадки крупной, по здешним меркам, понтийской армии все же имел место. Может, она насчитывала 30–40 тысяч солдат. Но не 120 000.

Архелай и Дорилай снова захватили Беотию. Возник вопрос, что делать дальше. Архелай придерживался прежней тактики: нужно, говорил он, опираться на укрепленные города и изматывать римлян. Дорилай, еще не видевший врага, предлагал немедленно атаковать, не считаясь с плохой управляемостью разноплеменного войска. Архелай указывал на недавний разгром понтийцев при Херонее.

– Ерунда, – отвечал Дорилай, – там не обошлось без предательства.

Теперь, после раскрытия крупных заговоров в греческих городах, было удобно все валить на предателей. Или, если выражаться греко-римским языком, на «врагов народа».

Узнав о высадке понтийцев, Сулла вернулся в Беотию и разбил лагерь у Орхомена. Здесь остановился и Архелай. Значительную часть его войска составляла конница, а местность у Орхомена представлялась удобной для конного боя. Это была красивейшая равнина, которая простиралась до беотийских болот, в которые впадала небольшая студеная речка Мелан.

Ознакомившись с местностью, Сулла приказал легионерам рыть окопы. Он хотел отрезать врага от равнины и оттеснить к болотам. Умелое строительство полевых укреплений и рытье окопов на поле боя оказалось большим военным открытием Суллы. Впоследствии его часто использовали византийцы. Но повсеместным оно стало только с употреблением пороха.

Архелай разгадал маневр врага и бросил против него конницу, толком даже не успев развернуть войско. Понтийцы смяли римлян, преодолели недорытые рвы и бросились преследовать римских саперов.

За рвами Сулла выстроил легионеров в боевом порядке. Понтийцы добрались до них и стремительно атаковали. Римский строй дрогнул. Пехотинцу всегда трудно преодолеть психологический шок, когда на него мчится лавина всадников. Сулла, в полном вооружении, на коне, метался между своими когортами, сыпал угрозами, просил сражаться. Тщетно. Дрогнул один манипул, другой… Строй заколебался, и легионеры обратились в бегство. Тогда Сулла, соскочив с коня, выхватил из рук бежавшего солдата значок легиона и воскликнул:

– Римляне, здесь я найду смерть! А вы запомните: на вопрос, где вы предали своего императора, вам придется ответить: «При Орхомене!»

С этими словами он бросился на врага в сопровождении отряда телохранителей. Видя это, центурионы стали обращать оружие против понтийцев. А за ними и простые легионеры. Скоро все римское войско в едином порыве бросилось на врага. Кавалерийская атака понтийцев захлебнулась.

Отбив нападение, Сулла отвел легионеров назад. В лагере они позавтракали, отдохнули. Затем вернулись на поле боя. Сулла вновь приказал рыть окопы перед неприятельским лагерем. Архелай опять предпринял атаку – а что оставалось делать? Правда, теперь битва оказалась не такой спонтанной. Понтийцев поддержали пехота и лучники, да и наступали воины в полном порядке. Атаку вел пасынок Архелая – Диоген. Он напал на правое крыло противника. Там юноша и нашел свою смерть. Видно, пытался повторить подвиг Суллы, но безуспешно. Легионеры контратаковали и приблизились к понтийским лучникам так, что те не могли сделать выстрела. Варвары выхватывали из колчанов пучки стрел и действовали ими наподобие мечей. Наконец всех понтийцев загнали в лагерь, где они провели тяжелую ночь, залечивая раны и тоскуя о погибших. Кто потерял товарища, а кто-то, как Архелай, – родного человека. Было о чем скорбеть. В двух сражениях, говорит Аппиан, понтийцы лишились 15 000 человек. Десять тысяч из них составляла конница.

Боясь, как бы Архелай не ускользнул, римский полководец расставил ночью сторожевые посты.

Наутро Сулла опять подвел легионеров к вражескому лагерю и продолжил работу по рытью окопов. Понтийцы высыпали во множестве, но последовала очередная атака. Сломленные психически и физически, варвары отступили.

Римляне преследовали неприятеля до самого лагеря. Сулла стал убеждать войско последним усилием закончить войну, потому что понтийцы уже не способны противостоять. Нужен решительный штурм.

Понтийские военачальники тоже обходили своих солдат и убеждали держаться. Наконец протрубили боевой сигнал, и солдаты сошлись в рукопашной. С обеих сторон совершили множество подвигов. В конце концов римляне разрушили угол укрепленного вала и пошли черепахой на врага, защищая себя щитами с боков и сверху. Варвары бросились вниз, заняли угол, сгрудились в кучу и ощетинились мечами. Базилл, легат одного из легионов, первым бросился в атаку, заколол могучего понтийца, бывшего перед ним, и повел за собой легионеров. Войско в общем порыве кинулось на неприятеля, презирая опасность и смерть. Лагерь был взят штурмом. Началось избиение. Варвары частью сдавались в плен, частью искали спасения в бегстве, устремившись к болотам и озерцу, находившимся неподалеку. Те, кто не умел плавать, шли ко дну, тщетно взывая о помощи на «непонятном варварском языке», как выражается Аппиан. Кровь убитых текла ручьями, болота и соседнее озерцо были завалены трупами. Плутарх писал об этих событиях через двести лет. Так вот он утверждал, что в его время в трясине находили варварские стрелы, шлемы, обломки панцирей и мечи. Так понтийцы потерпели новое страшное поражение.