Текст книги "Никому не нужные люди"

– Выставит тебя шериф.

– Меня? – Мокрида улыбнулась так, что стало ясно: никуда Марк Бегор не денется от беседы если не с юристом, так с женщиной. – Заодно уговорю его разрешить мне повидать Бьянку. Не понравилось мне, как она выглядит. Хотя могло и показаться. В полутемной комнате, ночью, да и самой мне в тот момент было не очень. Может, конечно, она сутками не спит, тайком по брату в подушку рыдает. А может… Ладно, разберемся.

– Мокрида, не верю я, что такая бледная моль способна кого-то убить.

– Не знаешь ты всей вредности моли. К тому же, – соратница ехидно усмехнулась, – внешность часто обманчива. Мама до сих пор считает вас с Стензальтычем приличными людьми.

Это случилось примерно через год после нашего первого знакомства с Мокридой. Соратница вдруг заявила, что хочет показать маме, что по работе общается не только с разбойниками и головорезами, и пригласила нас в гости к почтенной родительнице, познакомиться. В назначенный день мы почистились, нагладились, нацепили галстуки, купили здоровенный букет, Трэк испек торт, и пошли.

Дом искали сами, по адресу, Мокрида должна была встретить нас уже у мамы.

Госпожа Орел-старшая обитала в ничем не примечательном с виду пятиэтажном здании. Табличек на дверях почему-то не было. Или здесь жили сплошь замкнутые и негостеприимные нелюдимы, или расчет был на то, что сейчас все грамотные и считать умеют, нужную квартиру найдут.

Поднялись на второй этаж. Оглядев друг друга еще раз, сочли внешний вид приемлемым. Трэк поавантажнее выставил вперед блюдо с тортом, я кое-как выглянул из-за букета и нажал на кнопку дверного звонка.

– Хулиганы! Вы что делаете?!

Перегнувшись через перила лестничного пролета, на нас сверху гневно смотрела Мокрида.

– Третий! Третий этаж, кому объясняла!

Не припомню, чтобы еще когда-нибудь в нашей богатой приключениями жизни мы так бегали. Трэк, выставив вперед торт, прыгал через две ступеньки. Я с букетом наперевес поспешал следом. Наверху бесновалась Мокрида. К счастью, мы преодолели два пролета и влетели в квартиру госпожи Орел до того, как внизу открыли.

Удивительно, но маме Мокриды мы понравились. Да и сама она оказалась очень милой, спокойной и приятной женщиной. И в кого только ее шебутная язва-доченька…

Разыскав в недрах служб городского суда дядю, я сдал его под присмотр Мокриде, а сам отправился дальше в свободный поиск. И для начала решил посетить местный архив.

В ратуше тишина, покой и запах кофе. Ухоженные девицы, длина ногтей которых сравнима только с высотой каблуков, вальяжно расхаживающие по коридорам, долго не могли понять, что мне от них нужно, но наконец одна снизошла к просьбам наемника и притащила некого почтенного старичка.

Это было уже хуже. Служительниц ратуши я еще мог как-то обаять, а такого старого пня не своротишь. Байка о том, что будущая родственница попросила меня получить в архиве выписку о рождении ее и брата, замшелого крючкотвора вряд ли устроит. Он решительно заявит, что все справки о жизни подданных короля Августа выдаются только им лично в руки или по запросу соответствующих организаций. А если в эти стены уже просочились слухи о том, что Жакоб убит, а сестра его арестована, дед еще и тревогу поднимет.

– Записи актов рождения… – многозначительно протянул архивариус, и я окончательно убедился, что сейчас он или коротко пошлет меня куда подальше, или будет долго и нудно выяснять, кто я, откуда и по какому праву. – И именно второй половины 60-х… Простите, молодой человек, сами вы какого года будете? Вряд ли родились ранее середины 70-х годов.

– В 74-м.

– Значит, Вольдемара, приснопамятного батюшку государя нашего Августа, уже не застали. И деяний его, конечно же, помнить не можете. В таком случае да будет вам известно, что предыдущий правитель Сиргарена под конец жизни сделался крайне религиозен, и в конце 60-х случилось чрезвычайное, но кратковременное усиление влияния храма. Даже все, без исключения записи актов гражданского состояния делали не в ратуше, а в церковных книгах. У вас, подле Узкого озера, этим занимался отец Эндрю, весьма достойный человек, сейчас, к сожалению, покойный. Вы не поверите, как много порой зависит от одной личности! После смерти отца Эндрю в церкви, где он служил, обвалилась стена. Многие говорили, что небеса отвернулись от Узкого озера, но всё гораздо проще: храм был старый, ветхий. Отец Эндрю, очень скромный и мягкий человек, не решался требовать деньги на ремонт, как-то подновлял церковь на свои средства.

– Так значит книги тех лет увидеть невозможно?

– Нет, почему же, – архивариус чуть не хихикал, потирая от удовольствия ладошки. – Все сведения тщательно продублированы и теперь хранятся здесь, у нас. А оригиналы на время ремонта церкви были перенесены в часовню на кладбище.

Где они и гнили на болоте, пока не сгорели в костре темных.

– Да, как утверждает профессор Шторм: «Хорошая копия дает оригиналу шанс на вечную жизнь», – рассеянно поддакнул я, прикидывая, как всё-таки вымогнуть у дедули выписку о семейных делах де ла Ниров.

– Вы знакомы с трудами Шторма? – изумился хранитель архивов.

– Он читал у нас на курсе историю книги.

В следующую минуту служитель ратуши повел себя так, будто я вдруг оказался его похищенным в младенчестве и внезапно вновь обретенным внуком. Меня чуть ли не впихнули в маленькую комнатушку, три четверти которой занимали стеллажи и полки, уставленные картонными папками и гроссбухами, усадили за стол, с которого были проворно убраны еще какие-то бумаги, и снабдили большой кружкой чая, несколькими баранками и баночкой клубничного варенья.

Архивариус ликовал. Шторм, бродяга, был старостой его курса! Рассказы о студенческой жизни чуть ли не полувековой давности щедро перемежались расспросами, кого из (назывались имена) я застал на кафедрах, какие предметы они читают, чем вообще сейчас занимается институт и что там происходит. Из недр шкафа был извлечен и торжественно раскрыт передо мной альбом, где я узнал на портретах некоторых наших преподавателей – какие же они здесь были молодые! Было интересно и так по-настоящему душевно, что я постыдился пользоваться новым столь удачным знакомством и просить у старика выписку.

Он сам вспомнил и, когда всё-таки пришла пора прощаться, хлопнул себя по лбу, проворно порылся в ящике с картотекой и дозволил мне лично заглянуть в конторские книги, где были аккуратно переписаны все жители берегов Узкого озера. Запись о рождении Бьянки де ла Нир нашлась там, где и предполагалась, а вот за сведениями о появлении на свет ее братца пришлось лезть в следующий гроссбух. По официальной версии Жакоб пополнил ряды семьи на полтора года позже сестры. Похоже, де ла Ниры всё-таки родные.

Шериф настороженно выглядывал из-за угла. То ли подстерегал кого-то, то ли сам прятался. И я даже знал, кто причина такого странного поведения.

– Мокрида сейчас разговаривает с дядей. С моим, – счел нужным уточнить я. – Потом хотела найти вас.

– Виделись уже, – буркнул Марк Бегор. – Слушай, Лусебрун, пойдем, пообщаемся спокойно.

Мы отправились в тот же трактир, в котором сидели в прошлый раз. Даже стол у окна заняли уже знакомый.

– Ваш контракт с Бьянкой де ла Нир уже завершен? – мрачно спросил шериф, отведав пива. – Плохо заботились о подопечной, наемники. Бьянке сейчас больше нужен врач, чем юрист.

– Думаете, в тюрьме она будет в большей безопасности?

– Не исключено.

Пристальный взгляд служителя закона я выдержал спокойно.

– Что с ней?

– Пока не известно. Наш доктор на три дня уехал на свадьбу дочери. Помощник у него молодой, мало что смыслит. Тащить Бьянку в Кардис не хочется. Может быть, госпожа Сикорс согласится помочь.

– Госпожа Сикорс?

– Слушай, Лусебрун, – шериф отставил пустую кружку в сторону. – А ты точно Лусебрун? Что-то я тебя не помню. Говоришь, что родился и рос здесь, а ни людей, ни событий не знаешь.

– Да, только в школе я ни с кем не дружил, в гости не ходил. А ведь именно так знакомятся с семьями. У нас тоже никто не бывал. Так что ни слушать разговоры взрослых, ни узнавать новости от сверстников я не мог. После школы сразу уехал, возвращался только один раз, ненадолго. Сидел дома. С перебитой ногой как-то не до прогулок и визитов. Дядя меня местными сплетнями не развлекал. Так кто такая госпожа Сикорс?

– Ванда Сикорс. Повитуха. Сейчас отошла от дел, но за шестьдесят лет приняла столько младенцев, что Кортезьен им мал, живут по соседним усадьбам. В некоторых семьях госпожа Сикорс помогала женщинам трех поколений. Голова до сих пор светлая, и медицину знает отменно, так что…

– Детей де ла Ниров принимала она? – невежливо перебил я.

– Она.

– Когда вы собираетесь к госпоже Сикорс? Можно, я с вами?

– Зачем?

– Нужно прояснить один вопрос. А потом поделюсь с вами сведениями по библиографоведению… Тьфу, сейчас общался с выпускником своего института. Некоторыми сведениями о де ла Нирах. Вам ведь разрешено и даже рекомендуется прибегать к помощи добровольных помощников?

Шериф, откинувшись на спинку стула, заинтересованно меня разглядывал.

– Лусебрун, а ты знаешь, что бывает за сокрытие важной информации?

– Знаю. И что? Запрете меня на три дня в каталажке, больше по закону права не имеете. Будете мотать нервы и себе тоже, а я скажу, что ничего не знаю, глупость сморозил. А так вместе сходим к почтенной даме, я поговорю с ней в вашем присутствии, а потом расскажу вам всё, что знаю. Обещаю вести себя хорошо.

– У вас в серых отрядах все такие наглые?

– Нет, остальные еще хуже.

Госпожа Сикорс была здорово похожа на ведьму из пряничного домика: сухая, крючконосая, с клюкой. Но взгляд добрый и внимательный. А еще невероятная память.

– Лусебрун, – утвердительно кивнула она, когда шериф меня представил. – Сын Кьера и Амалии. По-прежнему не похож ни на отца, ни на мать.

Обычно меня забывают через полчаса после окончания разговора.

На просьбу шерифа осмотреть Бьянку госпожа Сикорс благосклонно согласилась. Правда, общались они с Марком Бегором так, что меня не оставляло ощущение, что я при этой беседе лишний и сильно мешаю. Двое знающих обменивались намеками и прекрасно друг друга понимали. Но всё же можно было домыслить, что Бьянка томится отнюдь не в сыром каземате с крысами и пауками, и в убийстве брата ее никто не подозревает. Похоже, шериф просто решил спрятать госпожу де ла Нир. Но от кого и чего ради?

Страж закона уже закончил свои переговоры с повитухой и прощался, незаметно делая мне знаки, что пора и честь знать, когда я, наконец улучив момент, спросил:

– Госпожа Сикорс, ведь это вы принимали роды у Бельфлёр де ла Нир?

– Да, я.

– Оба раза?

Многозначительно вскинув бровь, почтенная дама переглянулась с шерифом.

– Только когда на свет появилась Бьянка.

– А Жакоб?

Повитуха не отвечала.

– Пожалуйста, скажите. Это очень важно для Бьянки и еще одного человека.

– Матушка Ванда, – неожиданно подержал меня шериф. – Если знаешь что-то, не молчи. Не для кого уже хранить секреты. Бьянке, что бы там ни было, это не повредит.

– Марк, ты тоже ничего не знаешь? Ты был другом Бельфлёр и Корнелия, они не рассказали тебе?

Шериф развел руками.

– Ну хорошо, – госпожа Сикорс переплела сухие пальцы. – Но должна заметить, большей частью это всё же мои выводы и домыслы. А истина в том, что я понятия не имею, где и когда родился Жакоб де ла Нир.

– Взгляните, это может быть правдой? – я выложил на стол перед повитухой обгорелые листочки из часовни и собственноручно сделанную в ратуше выписку.

– Это полная ерунда! – чистый ухоженный палец с коротким ногтем уверенно ткнул в новую бумагу. – А вот это может быть правдой. Когда Бельфлёр приехала с Жакобом, она всем говорила, что специально вернулась в установленные сроки, чтобы ребенка занесли в реестр подданных короля там, где он после будет жить. У меня уже тогда возникли подозрения. Бывают и крупные детишки, но отличить двухмесячного младенца от почти годовалого опытная повитуха как-нибудь сумеет.

– Госпожа де ла Нир куда-то уезжала?

– Считалось, что всю беременность и некоторое время после родов она провела в Каере, на южном побережье. Якобы там более подходящий климат. Но кто сказал Бельфлёр об этом? Она не приходила ко мне ни в начале беременности, ни после родов. Стала избегать меня. А ведь я принимала Бьянку, первого ребенка! Если всё проходит хорошо, то женщины потом, как правило, доверяют своим повитухам. Бельфлёр осталась довольна, мы с ней прекрасно общались почти до самого её отъезда. Я помогала с малюткой Бьянкой, а на Жакоба мне даже не дали толком посмотреть, – госпожа Сикорс возмущенно пожала плечами. – Когда Бельфлёр носила Бьянку, то пела песни, а во время второй беременности наш климат вдруг стал ей вреден.

– Матушка Ванда, так что же… – нерешительно начал шериф.

– У Бельфлёр де ла Нир никогда не было сына, – решительно отрезала повитуха. – У Корнелия – возможно. Он всегда был человеком сильных страстей, стремительным, невоздержанным. А Бельфлёр – спокойная, рассудительная. Она очень береглась во время беременности, могла из-за этого отказывать мужу. И после чувствовать себя виноватой. Может быть, имела место еще какая-то причина. Но, была ли у Корнелия длительная связь на стороне, или он всего лишь раз удовлетворил свои потребности, де ла Нир убедил жену не просто принять внебрачного ребенка в семью, но и выдать за своего. Здешнее общество не любит бастардов.

Не любит. И владения или поместье наследует только законный ребенок. Первенец, а если нет сыновей, то все права переходят к старшей дочери. Или же единственной.

Шериф решительно поднялся.

– Благодарю, матушка Ванда. Так значит, мы договорились, жду тебя завтра с утра. Лусебрун, идем.

Пришлось откланяться.

Очевидно, шериф вспомнил о каком-то неотложном деле, летел от дома госпожи Сикорс как бес от колокольного звона. Я еле поспевал следом и, когда страж закона резко остановился, чуть не натолкнулся на него.

– Я всегда догадывался! – выдохнул Марк Бегор, не глядя яростно ощипывая смородину с куста, высунувшего ветки через ограду чьего-то палисадника. – Не могла у Бельфлёр, прекраснейшей и благороднейшей женщины, родиться такая мразь, как Жакоб.

Сунул в рот горсть ягод, прожевал, поморщился.

– Я не знаю, кем была его мать, но подозреваю. Вскоре после рождения Бьянки де ла Ниры рассчитали служанку, девушку красивую, но грубого нрава и вороватую. Но чего не хватало Корнелию? Как он мог хотя бы раз променять Бельфлёр – Бельфлёр! – на эту потаскушку?! Дай взглянуть на то, что нашел в часовне, – шериф требовательно протянул руку.

Листки с датами рождения де ла Ниров рассматривал пристально, будто искал подвох.

– Так значит, Корнелий сказал правду отцу Эндрю, нашему тогдашнему священнику. Тот умер через год после возвращения Бельфлёр. В ратуше всё записывали со слов попа, ему верили, а он не мог открыть тайну своего прихожанина, но сохранил истину. А мне так ничего и не сказали… Возможно, и к лучшему, иначе вряд ли мы с Корнелием оставались друзьями до конца.

Сложив записки, шериф сунул их в карман.

– Пусть будут у меня, – заявил он непререкаемо. – Пригодятся.

– Если я правильно помню законы, Сливовая Косточка должна принадлежать Бьянке. Братьев у нее нет, она единственный законный ребенок.

Шериф кивнул.

– Если не было другого особого завещания. Сливовая Косточка не владение, просто поместье. Я проверю.

– Как умерли де ла Ниры?

– Когда оба ребенка официально достигли совершеннолетия, Корнелий и Бельфлёр отправились кататься по озеру на лодке под парусом, а посудина перевернулась. В Узком бьют ледяные ключи, а Бельфлёр к тому же абсолютно не умела плавать. Понимаю, о чем ты думаешь, но это точно был несчастный случай. Хоть к такому злодеянию Жакоб не причастен.

Я был согласен с шерифом. Помню, что, когда кто-то из соседей утонул, дядю, как моряка, пригласили на консультацию. Имена погибших для меня тогда ничего не значили.

– Шериф, вы кому-нибудь говорили о своих симпатиях к Бьянке де ла Нир?

– Нет. Даже с Бельфлёр я разговаривал об этом всего один раз. Она любила Корнелия, моего друга. В том, что я всегда буду оберегать и защищать их дочь, я поклялся только себе.

– От кого вы спасаете её сейчас? Ведь арест – это только повод забрать Бьянку из дома.

Какое-то короткое время шериф смотрел на меня молча, только сердито, по-кошачьи, топорщил седеющие усы.

– Я не знаю, – наконец признался он. – Но я выясню, найду. И ты, если удастся что-то разведать, не молчи и не торгуйся. Про наемников много что говорят, но ты кажешься порядочным человеком.

– Это лесть?

– Это правда.

Все слова сказаны, можно расходиться. Но Марк Бегор окликнул меня:

– Сольв, в случае чего, мы говорили о тех поганцах из часовни.

– Кстати, что они?

– Поют, как в опере. Говорят, что вовсе не собирались убивать, что девчонка сама согласилась на обряд. Валят всё друг на друга, а больше всего на крутившуюся тут летом колдунью. Она, мол, подбила, соблазнила сладкими рассказами о благах обретения темного могущества.

Колдунья. Часовня. Погост. Хотел спросить, и чуть не забыл.

– Где похоронен Жакоб?

Шериф не удивился.

– В фамильном склепе де ла Ниров на Лесном кладбище.

На заболоченном ныне погосте хоронили народ попроще, а богатые, славные делами или просто принадлежащие к местной знати упокаивались на Лесном кладбище. Я мог бы и догадаться, Лусебруны после смерти отправлялись именно сюда.

Когда-то, пару веков назад, упокоище это действительно находилось посреди леса. Сейчас деревья повырубили, осталось только прежнее название. Само кладбище больше походило на небольшую деревушку. Цветники, из-за выстроившихся аккуратными рядами домиков склепов выглядывают лица памятников и фигур небесных заступников. Даже колодец имеется.

Я потоптался у ворот, размышляя, не посетить ли, раз уж пришел, семейную усыпальницу, но решил, что не стоит. Никого из погребенных здесь я не знал. Дедушка и бабушка ушли еще до моего рождения, а тело и душу отца забрал океан.

Сразу пошел разыскивать склеп де ла Ниров.

Он мало чем отличался от других. Барельеф в виде опрокинутых погасших факелов и сломанных цветов и помещенный в центр геральдический василиск были бы хороши по отдельности, но, собранные воедино, вызывали упорную мысль, что погром учинило чешуйчатое чудище.

По обе стороны от входа склонились мраморные плакальщицы в покрывалах. На колени одной из них был положен букетик уже чуть подвядших осенних цветов. Вряд ли он предназначался новопреставленному Жакобу.

Но откуда на пороге склепа взялись засохшие ошметки болотной тины? А еще дверь была чуть приоткрыта.

Та-ак. Возле Узкого озера всё-таки завелись вампиры? Но кровососы не выносят дневного света и за тем, чтобы двери их жилищ были тщательно закрыты, следят тщательнее, чем старые скряги-параноики.

Я примеривался, как бы половчее заглянуть внутрь, как вдруг из сумрака гробницы мне навстречу скользнула Инесса Монфакор.

Ах нет, извините, вторую неделю, как де ла Нир.

Шарахнулась, как девка от встреченного в малиннике медведя. То ли от испуга, – что ж, имела полное право, – то ли от неожиданности. Я сам удивился.

– Сударыня? Что вы здесь делаете?

– Здесь, между прочим, похоронен мой муж! – прошипела вдова. – А вот вам чего надо?

Логично. Как бы мне теперь объяснить, что ни разграбление могил, ни охота на беззащитных женщин в декорациях кладбища в список моих грехов не входят?

– Навещал могилы предков, – я неопределенно махнул рукой по направлению к глубинам кладбища. – А теперь возвращаюсь. Ворота ведь в той стороне?

Видимо, то, что я оказался почтительным потомком, произвело на Инессу хорошее впечатление. Она благосклонно кивнула.

– Солевейг, проводите меня до дома.

А ведь Мокрида права, в обществе Инесса очень хорошо носит ханжескую маску. На людях постнее сушеной тыквы, а тут то, что она обратилась ко мне по имени, и как, взяв под локоть, прижалась бюстом к моему предплечью, могло бы сойти за интересное предложение. Но приказной тон изничтожил даже намек на очарование.

– Госпожа де ла Нир, – странно называть так кого-то кроме Бьянки, – в Кортезьене меня ждет дама, с которой уже назначена встреча. Я провожу вас до станции, помогу сесть в омнибус. Это приличный и безопасный транспорт, довезет вас почти до самой Сливовой Косточки. Вы успеете засветло, опасаться нечего.

Инесса недовольно вскинула подбородок, но, видимо, решила, что кавалер, провожающий до станции омнибуса всё же лучше, чем совсем никакого, и буквально потащила меня прочь с кладбища.

Позади в кустах что-то зашуршало. Я оглянулся. Упитанный кот, выставив из-под не успевших облететь листьев полосатую морду, пристально смотрел нам вслед. Больше в обозримом пространстве не было никого.

Мокрида, как и договаривались, ждала меня в кофейне напротив ратуши. Боевая подруга грустно сидела над чашкой горячего шоколада и двумя пустыми блюдцами.

– Солевейг! Я заказала для тебя пирожное, но ты шатался где-то так долго, что я его съела. А шоколад остыл. Давай повторим. Я хочу корзиночку с карамелью.

А мне нравятся кремовые трубочки.

– Ничего хорошего я тебе сказать не могу, – заявила Мокрида, отколупнув ложечкой кусочек пирожного. – На Бьянку взглянуть удалось, но она спала. Служитель говорит, так с самого утра. Лежит, как восковая кукла. Не беспокойся, живая. И не в камере, а в весьма приличной комнате, только там решетки на окнах и дверь с глазком запирается снаружи. Твой дядя так и остался сидеть в коридоре, ждать пробуждения своей принцессы.

– Ему разрешили?

– Попробовали б отказать! Но, знаешь… Если б Трэк не захватил власть на кухне в Сливовой Косточке, я бы решила, что Бьянку отравили. Или, может быть, она сама.

– Шериф договорился, что ее посмотрит здешняя повитуха, врач уехал.

Целительница упреждающе подняла ладонь.

– Расскажешь всё дома, чтобы не пришлось повторять для Трэка. Втроем нам думается лучше.

Мокрида вздохнула и занялась своей корзиночкой. Со вкусом, но без радости.

– Устала? Или кто-то обидел?

– Шериф, – буркнула наша красавица. – Не обидел, нет. Просто убежал. Пожалуй, пора мне перестать следовать маминому примеру и видеть в каждом приближающемся мужчине моего потенциального жениха. Но я ведь никого не тащу в церковь или ратушу после первой же встречи! Ну почему никому не нужна? Потому, что не хочу быть любовницей ни на одну ночь, ни на годы?

Она сидела, сгорбившись, несчастная, потерянная, еще немного, и в чашку с недопитым шоколадом закапают слезы.

– Мокрида, выходи за меня замуж.

Девушка подняла на меня спокойные сухие глаза.

– Это что, ветер сегодня такой? – задумчиво спросила она. – С утра Трэк бубнил, какая я хорошая, и если б у него уже не было семьи и любимой супруги, он бы на мне женился. Советовал обратить внимание на тебя. Хотя бы потому, что мы оба сладкоежки и любим сидеть на подоконниках. Теперь ты… Солевейг, вы со скаегетом классные ребята, но не разрушайте нашу дружбу, не сватайтесь ко мне из жалости.

– Мокрида, я честно…

– Иди ты лесом, оборотень! Лучше скажи, отчего Стензальтыч в последнее время такой дикий? Ходит, будто церковную кружку украл.

– У Трэка срок изгнания кончается, так этот чудила переживает, как ему нас оставить.

– О! О! – Мокрида захлопала в ладоши. – Наконец-то! Наконец-то я увижу женщину, завоевавшую сердце великолепного Трэкула! Или он на каменистые пустоши подастся? Поехали с ним! А то вдруг нашего бородача кто-то обижать станет. А лучше давай утащим его в Кардис. Будем все друг к другу в гости ходить.

– Трэк семью сюда перевезти собирается.

– Не говорил, чем заниматься будет?

– Хлеб печь.

– Небо! Я растолстею! Для девушки недопустимо иметь в друзьях булочника. И ты уходи, – вдруг посерьезнела целительница. – А то убьют ведь, жалко. Знаешь, что средний срок жизни в серых отрядах три года? Наемничество – это не твое. Ты ж там ради меня и Трэка. Друзей не бросают. А теперь кому в бою спину прикрывать будешь? Стряхни пыль с диплома или ступай работать тренером по фехтованию. А еще есть такая профессия – испытатель оружия. А я… Я… Что я без вас делать буду! Придется устраиваться помощницей н отариуса. А сейчас знаешь, что я тебе скажу?

– Что?

– Солевейг, – Мокрида перегнулась через стол. – Поехали домой. Не то случится страшное. Я съем еще одну корзиночку.

Мы с Мокридой посидели в кофейне еще немного, потом пошли в каталажку проведать дядю и взглянуть, как дела у Бьянки, нас, естественно, не пустили, но обещали передать господину Лусебруну и особенно шерифу всё сказанное. Потом целительница вспомнила, что читала в газете, будто в местном городском саду работает какой-то особенный фонтан с подсветкой, его вот-вот закроют на зиму, и решила, что надо обязательно успеть посмотреть. По дороге к местной достопримечательности мы наткнулись на книжный развал, а на обратном пути на цветочную лавку, где чуть не купили Трэку кактус, но вовремя вспомнили, что скаегет к ним равнодушен, зато подаренная мной большая пурпурная роза на коротком стебле пришлась Мокриде по душе, и боевая подруга сразу украсила ею свои темные кудри.

В результате всего этого мы успели только на последний паровик, а приехали вообще чуть ли не ночью. Не страшно, бывали в нашей жизни и тьма погуще, и пути похуже, чем наезженная и знакомая дорога от станции до Туманного Озера.

Шагали и шагали ровно, не торопясь, но и не нога за ногу, когда впереди вдруг возникла темная фигура и, расставив руки, двинулась навстречу.

Есть вещи, о которых не надо ни говорить, ни задумываться, они проделываются сразу, на едином коротком вдохе. Мы остановились. Я почувствовал, как Мокрида скользнула мне за спину и развернулась, глядя назад. Боевая связка. Целительница в драках не участвует, но мы с Трэком на всякий случай ее научили.

Идущий навстречу будто обрадовался нашему маневру. Расставив руки пошире, он затопал быстрее, почти побежал. Подгулявший абориген, решивший, что обрел компанию на личном празднике? Мокрида мило, но непреклонно спроваживает таких двумя-тремя фразами. Шатающийся по дорогам в поисках живой человеческой крови дух самоубийцы? Они боятся собак, но оборотень в промежуточной или даже частичной трансформе для устрашения тоже сойдет, пусть только нежить подберется поближе. Ночной грабитель, дурной настолько, что решил промышлять на вечно пустой в темное время суток дороге?

– Сольв, сзади!

Двое, с ножами. Меч с собой в город я не брал, но за голенище сапога засунут стилет. Нет времени доставать. Да и несподручно с одним узким лезвием против двух широких. Значит, когти. Надеюсь, клыки применять не придется.

Я знаю, какое впечатление производит на людей промежуточная трансформация, когда вместо бледной человеческой физиономии с, как говорят, тонкими аристократическими чертами, вдруг возникает оскаленная волчья морда. Ступор, хотя бы минутный, обеспечен. Но эти двое не испугались и не изумились. Будто знали, на кого идут. А сзади еще третий топочет.

Но через пару секунд беспокоиться нужно было только о тех, которые с ножами. Завизжав, как баньши11
  Баньши – дух, появляющийся возле дома обреченного на смерть человека, своими воплями и рыданиями предупреждает о скорой кончине.


[Закрыть], Мокрида прыгнула вперед и вцепилась топотуну в волосы. Тот заорал не хуже. Руки у него были пустые, опасаться, что поразит отважную целительницу оружием, не стоит.

А вот эти, с ножичками… Они точно знали. Один взмахнул рукой в ложном выпаде и тут же свободным кулаком заехал мне в нос. В самый черный пятачок! В человеческом-то облике получить такой удар приятного мало, а для волка это отгрести по одному из самых чувствительных мест. Искры из глаз, две части восприятия мира, зрение и нюх, временно не работают.

Но острые уши слышат лучше овальных, а торчащие на морде усы улавливают потоки воздуха.

Заслоняя Мокриду, одновременно уклоняюсь от ножа, метящего мне под ребра, и бью локтем. Ага, мой нос отомщен! Припадаю к земле, опершись на руку, подсечка – и враг лежит, лежит, лежит.

Движение в сторону и вверх, под занесенную конечность второго, разворачиваюсь винтом, перехватываю руку с ножом, дергаю, подставив плечо, вперед и вниз, так, что у врага хрустит локоть. Дяденька, вы разве не знали, что оборотни злые?

Снова топот за спиной, на этот раз удаляющийся. Дыхание Мокриды, сорванное, но без стона, значит, жива и не ранена.

Мои двое вражин тоже драпают, даже поверженный сумел подняться. Догонять не буду, смысла нет. Завтра извещу шерифа, он легко отыщет разбойничков по приметам: сломанной руке, выбитым зубам, обширному кровоподтеку на физиономии, и еще одной роже, исцарапанной и под сильно прореженной шевелюрой. Еще неизвестно, у кого, у меня или Мокриды, когти мощнее.

Да, с шерифом переговорить обязательно, и с дядей тоже. Пусть, когда с невестой вопрос решится, как-нибудь организует народ разобраться с топью. Невозможно же – до бывшего погоста вон сколько, а болотной гнилью несет из ближайшей канавы. Будут тут потом сами квакать и кикимор разводить. Впрочем, меня это волновать не должно.

У наемников не бывает паранойи, только хроническое желание выжить. Быстро осмотрев друг друга на предмет ранений и травм (Мокрида не забыла проверить даже сохранность воткнутой в волосы розы), мы, приглядываясь к каждому кусту, быстро двинулись к Туманному Озеру. Из трансформы я вышел только тогда, когда за нами закрылась дверь дома.

Трэк выслушал историю о нападении, сердито хмурясь и подергивая себя за бороду.

– Не нравится мне это! – наконец изрек он. – Мокрида, ты почему без оружия ходишь?

– А зачем мне оружие, если меня постоянно охраняет по крайней мере один воин?

– А сейчас вот?

– Что сейчас? Благополучно отбились. Еще неизвестно, чем бы кончилось дело, если б я в темноте начала размахивать острой железякой. Нам нужны трупы? А так… Н-да, Сольв, конечно же… Вместо белого личика – маска енота. Теперь, если вдруг вздумаю тебя поцеловать, так только в лоб или в подбородок. Но ничего, не бойся, если будешь меня слушаться, через пару дней всё пройдет.

– Да ладно, ерунда. Сейчас важно другое. Те типы на дороге явно напали на нас, чтобы убить. Не профессионалы, скорей всего какой-то городской сброд, может, даже любители дурманных зелий. Но если они и хотели ограбить, то трупы. И они знали, кого поджидают. Трэк?

– Тот счет в Колте закрыт два года назад, – задумчиво ответил скаегет. – Больше мы ни с кем не ссорились. Если только родня охламонов из часовни.

– Они скорее натравят адвокатов. Верно, Мокрида?

– Что? – выпускница юридического факультета будто очнулась от задумчивости. – На мой взгляд, им сейчас не выпендриваться надо, а каяться во всем, искренне и чем быстрее, тем лучше. Сольв, а что там шериф говорил?

– М-н-н, – протянула Мокрида, когда я пересказал друзьям то, что услышал от Марка Бегора. – Вменить им можно только чистую уголовщину, и то если постараться. Создание артефакта-накопителя к зловредной магии не относится.