Текст книги "Двадцатое июля"

Когда этот день, в конце концов, закончится? Хоть как-то?

Гиммлера не знал, и не мог знать, что его «стреножил» Борман. Именно по указанию рейхслейтера двое врачей, что оперировали фюрера, докладывали ложную информацию, вкладывая в неё надежду на то, что Гитлер выживет. На самом деле доктора прекрасно знали, рейхсканцлер не жилец на этом свете.

Знал про то и доктор Керстен. И тоже молчал. Последний разговор с Гиммлером о судьбах евреев навёл его на мысль, что если правительство Германии поменяется, и изменит внешнеполитический курс, то вопрос о возвращении подданных европейских держав решится сам собой. И не Гиммлер будет решать их судьбу. А потому доктор сидел в кабине самолёта и дремал, в то время как Гиммлер выплескивал свои эмоции в сумерках ночи.

Гиммлер попытался несколько успокоиться. Однако, нервная дрожь продолжала сотрясать его тело. Он чувствовал: события потихоньку, как песок сквозь пальцы, выходят из-под контроля. Хотя, с другой стороны, он лично сам приказал отключить связь, перед тем сообщив, что фюрер жив. Потом выступление Геббельса, подтверждающее его слова. Другая информация не должна была поступить в Берлин. Её просто не было, другой информации. Но тогда откуда это неприятное ощущение, что тебя обвели вокруг пальца?

Фельгибель. Гиммлер вытер платком слюну, обметавшую краешки рта. Фельгибель… Неужели… Да, так оно и есть! Он соврал. Мятеж в Берлине начался вместе с покушением на Гитлера. Он должен был начаться независимо от результата взрыва. Идиот. – выругал себя Гиммлер. – Ты же никогда и никому не верил на слово. А тут доверился… Впрочем, ещё не всё потеряно. Если фюрер выживет, то, то, что он находился рядом с ним, зачтётся ему. А если нет? Что сейчас творится в Берлине одному Богу известно.

– Кто-нибудь, – крикнул рейхсфюрер в темноту, – Приведите ко мне Фельгибеля. И сбегайте к врачам, узнайте, как обстоят дела.

Один из офицеров, кто, Гиммлер рассмотреть не смог, тут же скрылся за деревьями. Через двадцать минут голос доложил, что состояние фюрера стабилизировалось, однако в себя он ещё не пришёл.

– Хорошо.

Офицер вытянулся перед начальством:

– Полковник Фельгибель повесился.

– Как повесился? Каким образом? – Гиммлер перешёл на истерический крик. – Почему допустили?

– На собственном ремне, господин рейхсфюрер. Виновные будут наказаны. – офицер дрожал от страха перед озлоблённой фигурой рейхсминистра.

Гиммлер выругался вторично. После чего выкурил сигарету. Пятую, как вспомнил он, за день. А это плохо. Значит, нервы сдают.

Рейхсфюрер прошёл к самолёту.

– Доктор, прекратите спать. – крикнул Гиммлер внутрь машины. Однако, в ответ донеслась тишина. – Дьявол, и поговорить не с кем.

– В час, когда германская армия ведёт тяжёлейшую борьбу, в Германии нашлась ничтожно маленькая группа людей, которая полагала, что сможет нанести нации удар в спину, как в 1918 году. На этот раз они жестоко просчитались…

Штольц сделал радио тише.

– Карл, – Гюнтер Фрейслер, обозреватель последней, спортивной страницы издания, возмущённо вскинулся со своего места, – Сделайте громче.

– Зачем? Главное мы знаем: фюрер жив, всё остальное известно.

Фрейслер подошёл к приёмнику и увеличил громкость:

– …. Во всех учреждениях рейха всё остаётся без перемен. После ликвидации этой ничтожной клики предателей и заговорщиков, мы создадим в тылу ту атмосферу, в которой нуждаются бойцы на фронте. Ибо совсем недопустимо, чтобы в то время, когда на передовых позициях миллионы солдат жертвуют последним, в тылу ничтожная шайка честолюбивых и жалких тварей могла бы пытаться препятствовать этой жертвенности.

– Как вы думаете, Карл, чем всё закончится? – Фрейслер упал на стул, напротив Штольца.

– Нашей победой.

– В этом я не сомневаюсь. Я имею в виду, каким образом будут наказаны заговорщики?

– Спросите об этом у папаши – Мюллера. Я думаю, он сейчас именно этим и занимается.

Штольц достал сигареты, вышел в курительную комнату.

Покушение провалилось. Теперь волна агрессии захлестнёт всех. Хорошо, что Эльза согласилась уехать в Дрезден. Там она будет под присмотром. И в безопасности. А теперь нужно связаться с Вальтером, прикрыть свои тылы. Как это сделать, Штольц продумал давно, сразу после «откровенного» разговора с Шелленбергом. В укромном месте у него лежали компрометирующие документы против шефа внешней разведки. Бумаги остались от совместной работы с абвером. А переданы были ему на сохранение Вилли Блейхером, доверенным лицом Канариса и … агентом английской разведки. Теперь следовало вернуться домой, взять их и связаться с Шелленбергом.

– Карл, – Фрейслер влетел в комнату, и поперхнулся от дыма. – Всем приказано спуститься на второй этаж, к Геббельсу. Срочно.

Две недели назад весь редакторский отдел «Фелькишер беобахтер» перевели на третий этаж министрества пропаганды, чтобы быть поближе к главному глашатому рейха.

Штольц затушил окурок, вышел в коридор, выглянул в окно и на несколько секунд замер. На улице сновали солдаты из батальона охраны Берлина. На сердце отлегло: всё-таки, они решили начать восстание.

– Товарищ капитан. – Ким оторвал голову от стола, с удивлением посмотрел на лейтенанта Гуленкова.

– Я что, заснул?

– Бывает, товарищ капитан. Вы простите, разбудил, но вас вызывает к себе товарищ подполковник.

– Спасибо. Сейчас иду.

Ким прошёл в угол, к умывальнику, зачерпнул кружкой воду из ведра, ополоснул лицо. Стало легче. Сколько проспал? Посмотрел на часы: всего то двадцать минут. А сколько не спал? Всего то двое суток. Говорят, пытка сном, то есть лишением сна, самая тяжёлая для подследственного. В таком случае, – подумал Ким, – моя жизнь ничем не отличается от тюрьмы.

Старков, судя по всему, не спал и того поболее. Глаза подполковника превратились в щёлочки, лицо посерело, плечи опустились.

– Спал?

– Немного. – Ким сконфуженно замолчал.

– Это плохо, что немного. Потому, как сегодня больше спать не придётся. Два часа назад по радио выступил Геббельс с сообщением о покушении на Гитлера. Так что теперь нужна твоя голова. И не только твоя. Через три часа САМ собирает совещание. Фитин поручил мне сделать анализ происходящих событий.

– Гитлер жив?

– Ранен. Насколько серьёзно ещё не известно. – Старков кивнул на дверь, – Сходи к шифровальщикам, узнай, нет ли чего для нас. И мухой обратно. Не задерживайся.

– Всё пропало. – обер – лейтенант Хефтен рукоятью пистолета разбил внешнюю панель радиоприёмника. – Гитлер жив. Всё, что мы сделали, оказалось напрасно.

– Не может быть. – Штауффенберг нервно принялся теребить пуговицу на кителе. – Сила взрыва должна была уничтожить всех в бункере. Разве что, его спас дубовый стол?

– Какая разница, что его спасло. – вспылил Гизевиус, – Главное, он жив.

Гельдорф, полицай – президент Берлина, старый нацист, цинично выругался:

– Полковник, теперь я представляю, какой бестолочью вы были на фронте.

Штауффенберг бросился, было на обидчика, но окрик генерала Ольбрехта остановил его.

– Отставить! Ещё не всё потеряно. Сигнал «Валькирия» передан. В течении ближайшего времени я ожидаю прибытия охранного батальона «Гроссдойчланд». Комендант Берлина вывел прикрытие на улицы города. Так что, ситуация под контролем.

– Если войска СС выступят против нас, мы не выдержим. – генерал фон Бек приоткрыл окно, – Следует связаться с подполковником Бернардисом. Пусть поднимает по тревоге танковое училище в Крампнице.

– Они уже в пути. – доложил Гельдорф, – будут через три часа. Максимум, через четыре.

– Отлично. Следует занять все радиостанции и перерезать основные магистральные пути. Штауффенберг, генерал Фромм, отказался участвовать в нашем мероприятии. Аресован и изолирован. Проследите, чтобы у него ни с кем не было контактов. Капитан Клаузинг. Свяжитесь с командующими Западной группы войск. Сообщите, «Валькирия» началась. Пусть приступают к действию по установленному плану. И ещё, господа. – Ольбрехт оправил на себе мундир. – Для меня нет разницы, убит Гитлер, или нет. Он для меня мёртв. И этим я буду руководствоваться в своих действиях. Мы не имеем права сомневаться в нашей победе и отступать от той линии действий, которую наметили. Иначе, внесём смятение в наши ряды. Пусть противники сначала докажут, что жив именно Гитлер, а не его двойник. Они способны и на такое. Но до того времени берлинская акция должна быть закончена. Хайль!

Два военных автофургона перегородили дорогу к штабу резервной армии. Скорцени покинул легковой бронеавтомобиль, сделал отмашку рукой, приказывая выгружаться бойцам из грузовиков, и направился к нескольким дискутирующим возле фургонов офицерам. Пройдя несколько шагов, в свете горящих автомобильных фар, он узнал некоторых из них. Шефа РСХА Кальтенбрунера, командира охранного батальона «Гроссдойчланд» майора Ремера, армейского генерала Ольбрехта. При появлении Скорцени прения прекратились. Последняя фраза, что услышал диверсант, исходила от Ольбрехта к командиру батальона:

– Подумайте над тем, что я вам сказал. Теперь я хочу вернуться. Вы сможете связаться со мной в любую минуту. Я буду у себя в кабинете.

Генерал откланялся, сел в один из автофургонов, сразу сдвинувшийся с места, и тем самым освободивший дорогу, и через минут скрывшийся в воротах штаба заговорщиков.

– Чёрт побери, Эрнст, что здесь происходит?

Кальтенбрунер смерил Скорцени презрительным взглядом:

– Штурмбаннфюрер, а что вы здесь делаете? Насколько я помню, вас мы не вызывали.

– Меня к вам в помощь прислал рейхсмаршал Геринг.

Это была откровенная ложь, однако, иного выхода Скорцени не видел. Можно было сказать, будто он выполняет приказ рейхсфюрера, но внутреннее чутьё подсказывало диверсанту, не стоит упоминать Гиммлера. И о встрече с Шелленбергом сообщать, тоже не стоит. Геринг оставался той нейтральной и мощной фигурой, проверять которую шеф службы безопасности не решится.

– Откуда Геринг знает, что я здесь? – Скорцени поморщился. От Кальтенбрунера несло, как от винной бочки.

– Понятия не имею. Ольбрехт связан с заговорщиками?

– Насколько я понял, да.

– И вы не арестовали его?

– За что? – удивлённо вскинул брови обергруппенфюрер, – Я потребовал, чтобы он нам выдал полковника Штауффенберга. Непосредственного исполнителя покушения на фюрера. Насчёт генерала у меня нет приказаний.

– Как? – теперь пришла очередь удивляться Скорцени, – «Кумушка» совершил покушение на фюрера?

«Кумушкой» Штауффенберга в СС прозвали за то, что он проповедовал греческую атлетику и окружал себя смазливыми молоденькими офицерами. Чины постарше терпеть не могли его «мужской гарем», который тот везде таскал за собой. Но, в гомосексуализме полковника никто из них не посмел обвинить, тем более, что граф имел прекрасную, дружную семью.

– В том то и дело. – Кальтенбрунер достал плоскую фляжку, отвинтил горлышко, сделал глоток. До ноздрей Скорцени донёсся аромат дорогого коньяка. – Когда мы с рейхсфюрером начали выяснять, как всё произошло, то моему удивлению не было границ.

– Вы были в ставке?

– Ну да. Вылетел туда по приказу рейхсфюрера.

– Что с фюрером?

– Когда садился в самолёт, ещё был жив.

– Что значит, ещё был жив?

– Я случайно услышал разговор врачей. Они единодушны во мнении, фюрер долго не протянет. Вполне возможно, мы уже сироты.

– А как выяснили, что именно Штауффенберг подложил бомбу?

Кальтенбрунер сделал новый глоток:

– Сразу после взрыва обнаружили, что среди покойников нет его тела. Потом выяснили, что он покинул бункер за пять минут до взрыва. И, самое главное, зашёл то он туда с портфелем, а вышел без него. А криминалисты сделали всё остальное. Меня отправили в Берлин, арестовать графа. Рейхсфюрер остался там, с фюрером. Будете?

– Спасибо. – Скорцени отказался от протянутой фляги. Найдя глазами Ремера, он оставил Кальтенбрунера наедине с питьём, а сам подошёл к командиру батальона охраны.

– Майор, ваши люди готовы идти в бой?

– Так точно, штурмбаннфюрер, только… – в голосе майора прозвучала неопределённость.

– Что? – резко спросил Скорцени.

– Там наши товарищи. И меня вызвал генерал Ольбрехт.

– Там, – Скорцени указал рукой на здание штаба резервной армии, – нет наших товарищей. Там предатели, изменники рейха. Покушавшиеся на жизнь фюрера. Или генерал Ольбрехт успел прочистить вам мозги?

– Никак нет, господин штурмбаннфюрер. Но мне приказы отдаёт генерал Фромм.

– Вы видели Фромма?

– Никак нет.

– В таком случае, скорее всего, он убит. Фромм не тот человек, который способен на измену. Готовьте людей к драке. И разверните стволы не в нашу сторону, а на настоящего врага.

Ольбрехт в сопровождении Штауффенберга вошёл в кабинет Фромма, в котором тот находился под охраной. Генерал отпустил младших офицеров, сам сел напротив командующего. Штауффенберг остался стоять.

– Господин генерал, мне неприятно, что так случилось. Но вы должны понять нас. Фюрер мёртв.

– Фюрер жив. – перебил Ольбрехта Фромм. – Я слышал выступление Геббельса.

– Наш министр пропаганды, как всегда, лжёт. В последнее время враньё стало его нормальным состоянием. Фюрер мёртв. Вот свидетель его смерти. – Ольбрехт кивнул на полковника. – Он лично видел, как Гитлера выносили мёртвым из бункера. В связи с этим, мы дали командующим корпусов тыла сигнал «внутренние беспорядки».

– Как вы посмели это сделать? – Фромм вскочил и ударил кулаком по столу, – Что значит «мы»? Кто такие «мы»?

– Я. – Ольбрехт пытался говорить спокойно, однако голос постоянно срывался, – Начальник моего штаба полковник Мерц, генерал Бек.

– Как вы посмели совершить такое? – Фромм не находил себе места.

– Не беспокойтесь. – вставил своё слово Штауффенберг, – Во-первых, фюрер мёртв. Я лично вставил взрыватель в бомбу перед совещанием. Взрыв был такой силы, будто разорвался 150 – миллиметровый снаряд. Никто в том помещении в живых остаться не мог. Во-вторых, приказ отдавался тогда, когда вы были арестованы. Теперь встаёт вопрос: кем вы хотите остаться в истории? Гитлеровским прихлебателем, или борцом за свободу Германии?

– Господин генерал, – постарался смягчить слова Штауффенберга Ольбрехт, – Настало время действовать. Если мы не ударим сейчас, а вы не поддержите нас своим словом и авторитетом, отечество может погибнуть навсегда. Германия уже не в состоянии вести войну на два фронта. Вы это прекрасно знаете. А Гитлер не тот лидер, который сможет вывести нацию. Именно потому мы и выступили против него. И нам нужны вы. В первую очередь нам необходимо ваше слово. Внизу стоит батальон Ремера. Там есть сомневающиеся. Вы можете спасти сотни жизней.

Фромм медленно расстегнул верхнюю пуговицу мундира, глубоко вдохнул и, закрыв глаза, произнёс:

– Единственное, господа, что я вам могу посоветовать – немедленно застрелиться. Других слов вы от меня не ждите.

– Что ж. – Ольбрехт кивнул Штауффенбергу на дверь, – Зовите охрану. Жаль. Очень жаль. Господин генерал, вы сами решили свою судьбу.

Курков подтянул ремень автомата, так, чтобы было удобно стрелять «от живота», два рожка с патронами положил в брезентовый подсумок, ещё один сунул за голенище короткого немецкого сапога.

– Ремер, – раздался за спиной зычный голос Скорцени, – Изолируйте помещение по внешнему периметру. А я и мои люди будем работать внутри.

Курков вслед за всеми устремился в здание.

В коридоре первого этажа толпились офицеры, вооружённые пистолетами. Как только двери распахнулись, и они увидели людей в форме СС, началась стрельба.

Курков наугад послал короткую очередь, проскочил несколько метров и быстро спрятался за каменной колонной. Пули, посланные в него, рикошетом отскочили от камня.

Вот влип, – Сергей огляделся. Из роты Скорцени двое лежали в крови на мраморном полу. Судя по всему, убиты. Курков чуть высунулся из убежища: на лестнице лежали тела четырёх офицеров. Неплохой расклад, – подумал он, – два к одному.

В это время Скорцени сделал знак Фолькерсаму. Тот выхватил из-за пояса ручную гранату, сорвал кольцо и кинул её в скопление офицеров на лестничном пролёте.

Курков бросился на пол. Взрыв оглушил. Ударной волной тело отбросило и ударило об пол.

– Встать. Вперёд. – почему рядом оказался Шталь, Курков сразу и не сообразил. Но приказ подействовал немедленно. Автомат выплеснул очередную порцию свинцового дождя.

Скорцени вместе с Фолькерсамом и Остафелем первыми прорвали сопротивление тыловиков и ворвались на второй этаж.

Там творилась паника. Офицеры, отстреливаясь, закрывались в своих кабинетах. Некоторые из них выпрыгивали из окон на улицу, ломая ноги и руки, и попадая в руки людей Ремера.

Скорцени не жалел никого. Стрелял в каждого, кого видел с оружием, чем вызвал негодование Остафеля:

– Отто, дьявол тебя возьми, оставь для трибунала хоть кого – нибудь.

Скорцени молча кивнул, и принялся выбивать ногой дверь одного из кабинетов. Едва она подалась, оттуда послышался пистолетный выстрел. Скорцени пригнулся и ударил ещё сильнее. Дверь распахнулась. Эссесовцы ворвались в помещение.

В центре кабинета стоял большой массивный стол, перед которым в кресле сидел мужчина в генеральской форме вермахта. Широко открытые глаза безжизненно смотрели в потолок. Из виска текла кровь.

– Последний поступок генерала фон Бека. – Скорцени сплюнул, – Не успели. Фолькерсам, Шталь, осмотреть помещение. Ольбрехта ко мне. Штауффенберга во внутренний двор и расстрелять. И найдите Фромма. Если он тоже ещё не застрелился.

Курков заглянул в один кабинет – трупы. Во втором было то же самое. Выглянул в окно. Несколько офицеров из их роты вывели во двор трёх резервистов, расстреляли их. Один из приговорённых выделялся высоким ростом и выправкой. То был полковник Штауффенберг. Когда щёлкнули затворы автоматов, он обернулся, и выкрикнул: «Я люблю тебя, Германия!». Пули вспороли мундир офицера и отбросили безжизненное тело к стене. Курков прошёл дальше по коридору и неожиданно увидел дверь, закрытую на ключ снаружи. Замок щёлкнул, дверь открылась. Курков, присев, с силой толкнул дверное полотно, и кувырком влетел в кабинет, ожидая выстрела. Однако, вместо сопротивления он встретил радость со стороны трёх лиц, прятавшихся за письменным столом.

– Господин солдат, вас нам сам Бог послал. – один из них прихрамывая подошёл к Куркову. – Разрешите представиться, Мейзенгер, следователь гестапо. Нас, то есть меня и двух моих помощников схватили заговорщики и держали под стражей. Где-то в здании, находится и штандартенфюрер Пифрадер. Его прислал группенфюрер Мюллер для ареста полковника Штауффенберга. Вы не видели его?

Курков отрицательно мотнул головой.

– Мне нужно срочно связаться с группенфюрером Мюллером. – Мейзингер подошёл к телефону, но солдат остановил его:

– Ничего не трогать. Руки за спину. На выход.

Курков стволом автомата указал им следовать вперёд.

– Куда вы нас ведёте? – в голосе Мейзенгера слышалась тревога.

– К моему начальнику. С ним вы будете решать, кому вам звонить.

Скорцени в это время созванивался с генералом Больбринкером:

– … господин генерал, штаб резервистов под нашим контролем. В Берлин прибыли бронетанковые части из Вюнсдорфа? В таком случае, неплохо бы их увидеть в центре города…

Кальтенбрунер, спрятав пистолет в кабуру, молча наблюдал за тем, как инициатива медленно уходила из его рук. К сожалению, на этом празднике победы он ничего более сделать не мог. Когда же в кабинет ввалились Мейзенгер и его люди, то самообладание и вовсе покинуло руководителя РСХА:

– А вы что здесь делаете? – он схватил следователя за лацканы пиджака, притянул к себе.

– Господин обергруппенфюрер, – Мейзингер ошалело смотрел на шефа, – мы выполняли распоряжение группенфюрера Мюллера. Следили за штабом резервистов. Но, три часа назад они нас обнаружили, и вот…

– Сколько вы здесь провели времени? – прошептал Кальтенбрунер.

– Двое суток.

Шеф службы безопасности моментально протрезвел, отпустил пиджак подчинённого.

Дьявол, выругался шеф РСХА. Оказывается, ещё вчера, до покушения, наш папаша – Мюллер знал о том, что должно произойти. Кальтенбрунер сжал кулаки. Чёрт, его прилёт в «Вольфшанце» практически ничего не решал. Теперь воспоминания раскладывались по полочкам. Не успел он выйти из самолёта, как ему доложили, что рейхсфюрер уже определил, кто преступник. Криминалисты, экспертиза, поиски вещественных доказательств – спектакль. Хорошо сыгранный, и тщательно продуманный спектакль. И Гиммлер и Мюллер знали о покушении! А он, осёл, когда вернулся в Берлин, всё удивлялся, почему его никто не ждёт? С кем не пытался связаться, никого не оказалось на местах. А они все уже были задействованы. Спектакль. И он в нём играет маленькую, непонятную третьестепенную роль.

– Мейзенгер, ничего не говорите Скорцени. – Кальтенбрунер притянул следователя к себе. Говорил так тихо, что гестаповец еле слышал его, – Вас просто арестовали и всё. Понятно?

Следователь утвердительно качнул головой. Он и сам прекрасно понимал, нужно держать рот на замке. И слава Богу, что открылся Кальтенбрунеру: в таких случаях лучше иметь свидетеля, тем более из руководящего состава. Гарантия. По крайней мере, у Мюллера будет меньше желания ликвидировать их.

Кальтенбрунер махнул своему помощнику, и они, вместе со следователями, покинули помещение.

Курков снова вышел в коридор. Запах пороха и гари ударил в ноздри. Стены и потолок белели дырами. Две чудом, уцелевшие лампы тускло освещали помещение. Курков прошёл к лестничному пролёту. Стало легче дышать.

Опустив голову вниз, он заметил, как двое офицеров, один в форме СС, а другой вермахта быстро спустились по лестнице и направились к запасному выходу. Кто бы это мог быть? – мелькнула мысль.

Дверь приоткрылась, луна осветила обе фигуры. Мужчина в форме вермахта нырнул в ночь.

Курков сунул два пальца в рот и свитнул:

– Господин капитан, кажется, вы покрываете преступников?

Шталь вздрогнул, резко обернулся на голос и вскинул пистолет. Пуля просвистела рядом с головой Сергея. Курков бросился на пол, перехватил автомат, выставил его ствол за перила и нажал на крючок. Автоматная очередь пересекла грудь капитана сверху до низу. Шталь завалился на бок и затих.

– Кто стрелял? – Скорцени со свирепым видом выскочил из кабинета. Вслед за ним выбежали подчинённые.

На лестнице, кроме Куркова, никого не было.

Фолькерсам спрыгнул с лестничного пролёта и перевернул труп:

– Чёрт, Отто, Иван завалил Шталя.

Скорцени навёл «шмайсер» Куркову в грудь.

– Сводим счёты, солдат?

Сергей кивнул головой вниз, на дверь:

– Капитан выпустил через запасной выход человека. Когда я его окликнул, начал стрелять. – разведчик спокойно смотрел в глаза Скорцени.

Ствол автомата упёрся в солнечное сплетение солдата.

– Фолькерсам, – Скорцени говорил, не отводя взгляд от подозреваемого, – узнайте у Ремера, выходил ли кто из здания? А вы, Курков, как говорят в таких случаях, вознесите мольбу господу Богу, чтобы ваши слова подтвердились.

Ждать пришлось минуты три. Фолькерсам вернулся через злополучную дверь:

– Русский не соврал. Наши ребята схватили младшего брата Шталя, Освальда. Он сейчас у Ремера.

Рука с автоматом опустилась.

– Вам повезло, Курков. – Скорцени поставил оружие на предохранитель, – Но не думайте, что я поверил. Запомните, Курков, я буду проверять ваши слова и впредь.

На этот раз Сталин не ходил по кабинету. Он сидел несколько левее от центра стола. Так, чтобы видеть всех.

Справа от Старкова, ближе к Хозяину, расположились Берия и Абакумов, начальник контрразведки. Слева сел Фитин.

– Итак, товарищи разведчики и контрразведчики, – тихо, с сарказмом, произнёс Сталин, – Как вы мне объясните, что на Гитлера покушение всё-таки состоялось?

Старков молча смотрел в стол.

– Товарищ Фитин, доложите нам, что лично вами было сделано, чтобы выполнить приказ главнокомандующего?

Павел Николаевич поднялся, оправил китель:

– Шестерым нашим резидентам было поручено сообщить в ставку Гитлера, способами, не влекущими за собой последствия, о готовящемся покушении.

– Меня не интересует, кому, и что вы поручили. Меня интересует, почему Гитлер ничего не знал о готовящемся покушении?

Фитин молчал. Ориентировочно ответ он знал. Ни один здравомыслящий человек не стал бы сообщать преступнику № 1 о том, что того хотят судить. Пусть даже и таким способом. Но Хозяин такой ответ и слушать не станет. Фитин помнил, как любимец Сталина, начальник четвёртого управления НКВД, Судоплатов неоднократно предлагал вождю ликвидировать Гитлера, на что всегда получал отрицательный ответ. Почему Иосиф Виссарионович не хотел смерти Гитлера, для Фитина оставалось загадкой. И речь шла не о суде. Где-то глубоко в подсознании он понимал, руководитель рейха после победы Советского Союза не встанет перед судом. Неоднократно Павел Николаевич ловил себя на мысли, о том, что постоянно сравнивает Гитлера и Сталина. И поражался тому, насколько многое сближало этих двух людей, даже в мелочах. И тот и другой предпочитали носить простую военную форму, без знаков отличия, без орденов и медалей. И у того и у другого были идентичные физические недостатки, которых они стыдились. И тот и другой слишком категорично оценивали людей и события. Оба не переносили критику. Складывалось ощущение, будто некая невидимая нить связывает их. И стоит этой нити оборваться, неминуемая катастрофа обернётся против обоих лидеров.

– Я думаю, товарищ главнокомандующий, – решился продолжить мысль Фитин, – Что Гитлера всё-таки проинформировали о готовящемся покушении. В «Вольфшанце» все дни пребывания там Гитлера проходили учения по борьбе с диверсантами. Скорее всего, ему донесли половинчатую информацию. То есть, Гитлер думал, будто нападение на него совершат извне. И никак не предполагал, что покушение совершит его ближайшее окружение.

Сталин похлопал ладонью по столу:

– Меня интересует, почему ваши люди передали неточную информацию?

– Разрешите, товарищ главнокомандующий, – Старков и сам не понял, как поднялся с места.

– Говорите.

– Дело в том, что наши люди работали через штаб главнокомандующего сухопутных войск. А также через доверенных лиц. И, судя по всему, не учли одного. Скорее всего, данные лица тоже оказались связаны с заговорщиками. И, естественно, они не дали нашим сообщениям соответствующего хода. Однако, положение пока стабильно. Гитлер жив, хотя и тяжело ранен. В Берлине начались беспорядки. Что нам на руку. Такой ход событий может только ускорить ход войны.

– Садитесь, товарищ Старков. Товарищ Фитин, вы разделяете точку зрения вашего подчинённого?

– Так точно, товарищ Сталин.

– Значит, вы в своём управлении подумали и сделали соответствующие выводы? С одной стороны, это хорошо. Но с другой стороны… Плохо, когда агент неточно выполняет свои обязанности. Такому агенту нет доверия. Сегодня он недостаточно точно выполнил пустяковый приказ. Завтра он его совсем не захочет выполнять. Такие действия без последствий оставлять нельзя. А потому, товарищ Фитин, предлагаю вам подумать над тем, как наказать нерадивых агентов. Не сейчас. Но обязательно!

– Слушаюсь, товарищ Главнокомандующий.

– Хорошо. А теперь, товарищи, выводы следует сделать и нам. Товарищ Абакумов, – Сталин чуть повернулся к руководителю «Смерша», – Как вы думаете, как сообщение о покушении на Гитлера может сказаться на моральном состоянии наших войск? Я думаю, только негативно. Нет ничего хуже, когда солдат считает, будто враг готов пойти на мировую. Именно в такой момент он и может получить удар в спину. В связи с этим, предлагаю вашему ведомству усилить контроль на всех фронтах. Особенно в тыловых группированиях. Никакие разговоры и слухи не должны распростроняться среди наших бойцов. Вы меня поняли?

– Так точно! Будет выполнено, товарищ Сталин.

– А теперь, – Главковерх поднялся, и проследовал к своему столу. Старков облегчённо вздохнул: пронесло. – нам следует обсудить, как поведёт себя руководство вермахта в новой обстановке. И не только вермахта. Особенно меня интересует позиция наших союзников.

Слово взял Берия.

Фитин его практически не слушал. Всё, что тот сейчас докладывал, Павел Николаевич передал ему час назад. А выкладки к докладу делали люди Старкова.

В ближайшее время разведчики не ждали конкретных прямых действий со стороны союзников по отношению к Германии. Имелись в виду переговоры. Процесс сближения двух противоборствующих сторон приостановился месяц назад. И причиной остановки было не ожидание результатов покушения на Гитлера, а несогласованность союзников по будущему устройству Германии. Резиденты в Америке и Англии в один голос заявляли: есть противоречия, и именно они не дают начаться полномасштабным переговорам вермахта с руководителями антигитлеровской коалиции. Разведка передавала о встречах Черчилля и Рузвельта в Квебеке и Вашингтоне, Рузвельта с президентом Чехословакии Бенешем, с премьером польского эмигрантского правительства Сикорским. И везде стоял один вопрос: будущее Европы.

Немцы на первичных переговорах настаивали на том, чтобы Германия сохранилась в рамках 1939 года. Ни Америку, ни Англию это не устраивало.

Прежде всего, союзники стремились уничтожить Германию, как своего конкурента на мировом рынке и занять над ней доминирующее положение.

В начале 1943 года Рузвельт в беседе с Бенешем специально проговорился о том, что видит будущее Германии после войны в виде пяти – шести отдельных немецких государств, находящихся под контролем стран – победителей. Естественно, без Советского Союза.

Англию такой раздел не устраивал. В этом случае она, как сторона наиболее пострадавшая, в отличии от Штатов, могла полностью потерять своё влияние на послевоенную Германию, и потому предлагала создание федеративного государства, что не устраивало Штаты. Эти противоречия до сих пор не решились.

Мало того, месяц назад Фитину переправили ряд важнейших документов правительств обеих союзнических стран, относящихся к вопросам дальнейшего переустройства немецкого государства. Особую ценность имела копия личной переписки Черчилля и Рузвельта, в которой обсуждались вопросы оккупации Европы. Если бы немецкое командование, делающее ставку на переговоры с правительствами западных стран, знало о том, что они начали обсуждение об оккупации северо-западных, промышленных районов Германии, и видят их будущее только в виде сельскохозяйственной страны, типа Дании, с полной ликвидацией промышленности, то оно бы, наверняка, испытало шок. Впрочем, в данном моменте союзники не смогли, пока, полностью договориться. А раз так, то ни о каких официальных переговорах с представителями вермахта не могло быть и речи. По крайней мере, до выяснения того, жив Гитлер, или нет.

Старков тоже только делал вид, будто слушает Лаврентия Павловича. На самом деле его интересовало совсем другое.