Текст книги "Двадцатое июля"

Фюрер до сих пор был жив. Несмотря на потерю крови и поражение нервной системы, в результате черепно – мозговой травмы, он до сих пор был жив. И Гиммлер, вместо того, чтобы вылететь в Берлин, как планировалось, и встать во главе ликвидации заговора, вынужден был торчать здесь, тогда, как в столице в эти минуты начинались самые главные события.

– Что вы должны были сделать, после отъезда Штауффенберга? Передать сообщение о смерти фюрера. Да? Не молчать! Говорить!

– Да. – выдохнул Фельгибель.

– Вы позвонили?

– Нет. – голова затряслась сама собой.

– Почему?

– Фюрер жив. Смысла нет звонить.

– Без вашего звонка начнутся активные действия или нет? Отвечать!

– Нет. – полковник соврал. Путч в Берлине должен был состояться при любом раскладе. Это не обсуждалось. Это подразумевалось.

Гиммлер несколько успокоился.

Что ж, его план ещё может сработать. Фюрер останется жив – он вернётся в Берлин и арестует всех, причастных к покушению. Фюрер умрёт – он вылетит в столицу и устроит террор. Беспроигрышная комбинация. Впрочем, полковнику тоже верить нельзя. Нужно сделать звонок Шелленбергу. И Геббельсу. Пусть сообщит по радио, что фюрер жив.

Фельгибель устало опустил голову. Теперь он прекрасно понимал, что подписал себе смертный приговор. И признанием, и ложью. Единственное, на что он мог рассчитывать, так это на время. Оно, пока, работало на него.

Гиммлер пододвинул к нему телефон:

– Звоните в Берлин, и сообщите, что фюрер жив.

Фельгибель молча смотрел на аппарат.

– Быстрее, полковник. И побольше эмоций. План сорвался, ваши друзья должны это почувствовать. Карл!

На зов рейхсфюрера стремительным шагом вошёл полковник Хассель.

– Где доктор Керстен?

– С фюрером.

– Как его состояние?

– Кого? – Хассель недоумённо уставился на Гиммлера.

– Естественно фюрера! – что за день, сплошное недоразумение.

– Тяжёлое. Пока, как сказал господин доктор, без изменений.

Тем временем, Фельгибель набрал номер штаба резервных войск. Трубку на другом конце провода поднял генерал Ольбрехт. После секундной паузы, полковник произнёс:

– Господин генерал. У нас полный провал. Фюрер жив. Только ранен.

Рука Гиммлера опустилась на рычаг. Связь прервалась.

– Скупо. И без эмоций. Вы плохой артист, Фельгибель. С кем разговаривали?

– С генералом Ольбрехтом.

– Нечто подобное, я и предполагал. Хассель, отключите связь. Включать только с моего личного разрешения. На коммутаторе выставить пост охраны. Этого, – рейхсфюрер кивнул на Фельгибеля, – запереть в бункере, в комнате стенографистов. И глаз с него не спускать.

Ольбрехт опустил трубку на рычаг. В двух шагах от него офицеры, окружив стол, обсуждали планы дальнейших действий. Одни стояли на том, чтобы начать вооружённое восстание немедленно, не дожидаясь результатов покушения. Другие настаивали убедиться в смерти Гитлера.

Ольбрехт отвернулся в сторону, принялся нервно хлопать себя по карманам, в поисках портсигара. Фельгибель должен был позвонить только в случае смерти Гитлера. Данный звонок запланирован не был. А значит, догадался генерал, полковник находится под стражей, и его заставили сделать вызов. Теперь ожидание результатов взрыва бессмысленно. Они, те, кто держит Фельгибеля, знают о том, кто организовал покушение. И расправа неминуема.

Генерал вернулся к спорщикам, и оборвал их диалог:

– Мы начинаем выступление. Фюрер мёртв. Сообщите всем, кто с нами поддерживает связь, что операция «Валькирия» началась. Время на подготовку – шестьдесят минут. Штаб остаётся здесь. Всем быть на связи. В путь, господа.

– Генрих, в штаб резервных войск прибыл полковник Штауффенберг.

– Один?

– Нет. С обер – лейтенантом Хефтеном.

– Продолжай наблюдение. Хотя нет. Мейзингер, оставь людей, а сам возвращайся в управление. Ты мне нужен здесь.

– Что передать ребятам?

– Пусть готовятся к военным действиям. Сами на рожон не лезут. Только в случае необходимости.

Мейзингер тяжело дышал в трубку:

– Генрих, что происходит?

– Кто-то захотел сменить лошадку. Дальше пояснять?

– Нет, я всё понял.

– Жду.

Скорцени стремительным шагом прошёл мимо штаба своей части, и направился к плацу.

– Общий сбор объявлен?

– Да, господин штурмбаннфюрер. – ответил дежурный офицер.

– Все в сборе?

– Так точно.

– Что слышно из ставки?

– Фюрер жив, но в тяжёлом состоянии. Сообщил Кальтенбрунер. В центре города, в правительственном районе, вроде, появились танки. Есть сообщение, к Берлину идёт бронепоезд.

– Сообщение от кого?

Офицер вытянулся в струну:

– Не могу знать, господин штурмбаннфюрер.

– Вроде… Кажется… А связь на что? Свяжитесь с Кальтенбрунером.

Все, находящиеся на плацу, при появлении Скорцени вскинулись, подтянулись.

– Вольно. – Скорцени окинул взглядом строй солдат. Все в полной боевой готовности, отметил первый диверсант рейха. – Командирам взводов. Приказываю: ждать моих распоряжений. Судя по всему, сегодня нам предстоит много работы.

Дежурный офицер подбежал к командиру:

– Кальтебрунера у себя нет. Уехал.

– Куда?

– Не могу знать. Его секретарь мне не сообщил.

– Мюллер?

– Тоже отсутствует.

Скорцени побагровел:

– Хоть кого-то из службы безопасности вы в состоянии найти?

Единственным, кто из руководства РСХА оказался на месте был Шелленберг. Скорцени стремительным шагом вошёл в его кабинет, поздоровался, бросил фуражку на кресло, сам расположился во втором, и тут принялся расспрашивать. Он даже не заметил, что бригаденфюрер находится в сильном нервном расстройстве.

– По имеющимся данным, покушение организовали штабисты резервной армии. Иначе говоря, – Шелленберг волновался и от того повторял некоторые слова по несколько раз, – штаб переворота находится на Бендлерштрассе.

– Так в чём проблема? Я со своими орлами быстро наведу там порядок.

– Но это пока только предположение. С рейхсфюрером, а он сейчас в ставке, нет связи. Кальтенбрунер выехал к нему. С группой криминалистов. К нам никаких приказов не поступало.

– К чёрту Кальтенбрунера. Время, бригаденфюрер, время уходит. Пока мы с вами делаем предположения, они могут завладеть Берлином. Ваш телефон работает?

– Да. Кажется.

Скорцени поднял трубку, услышал гудок и быстро набрал номер:

– Фриденталь? Первую роту немедленно отправить в штаб СС. Для усиления охраны. Остальные пусть ждут моих дальнейших распоряжений. Да, и ещё: мне нужен бронеавтомобиль.

Шелленберг испуганно посмотрел на Скорцени:

– Что вы собираетесь делаьть?

Диверсант повесил трубку и повернулся к Шелленбергу:

– Да уж никак не ждать, чем всё это закончится. Я привык действовать.

– Но рейхсфюрер не давал приказа на ваши действия. И потом, против кого вы собираетесь воевать? Ведь я вам высказал только свои предположения.

– Если не начать активных действий сейчас, потом будет поздно. События могут развиваться непредсказуемо. Я так понимаю, охрана у вас слабая. Так что мои ребята не помешают. Если же события будут развиваться совсем плохо, мой вам совет: бегите. Хайль Гитлер!

Штурмбаннфюрер выскочил на улицу, где его подобрал поджидавший автомобиль. На предельной скорости машина проехала в район правительственных учреждений. Однако в данном квартале, вопреки словам дежурного офицера, всё было спокойно.

– К площади Фербелин. – приказал Скорцени.

Там располагался штаб бронетанковых войск.

Улицы в этом районе имели не столь мирный вид, как в зоне правительственных сооружений. Широкий проспект, ведущий к площади, перегородили два «Тигра», из люков которых виднелись головы командиров экипажей.

– Стой! – пушка танка развернулась и опустилась, перекрывая дальнейшее передвижение. – Дальше нельзя.

– Я к генералу Больбринкеру. – Скорцени покинул машину и пешком направился в сторону штаба. Командир одного из экипажей, видимо узнав его, вскинул руку в нацистском приветствии.

Больбринкер принял любимца Гитлера без проволочек:

– Что происходит в столице, сказать не могу, – быстро начал генерал, – Но я на всякий случай поднял свои войска. На фюрера действительно было совершено покушение? Он жив?

– Жив, но ранен. По, крайней мере, так сообщили из приёмной Кальтенбрунера. А вы правильно сделали, что вывели своих людей на улицы. Раз было покушение, значит, будет и бунт. – Скорцени посмотрел через окно на мостовую. Танки всё прибывали и прибывали. – Скажите, генерал, в ком вы уверены?

– Честно говоря, вопрос сложный. Для себя решил, буду подчиняться только генерал – инспектору Гудериану.

– Что ж, будем надеяться, это правильное решение. Генерал, я еду к казармам в Лихтерфельде, посмотрю, что там происходит. Оттуда свяжусь с вами.

– Отто, – остановил генерал Скорцени, – От рейхсфюрера какие-либо распоряжения были?

– К сожалению, нет. Он сейчас с фюрером. Связь с ними оборвана. – Скорцени вскинул руку для прощания, – Больше хладнокровия, господин генерал. Фюрер жив, а значит победа с нами!

Борман не любил посещать апартаменты Геринга.

О жадности и накопительстве рейхсмаршала авиации разве что не слогали легенды. Впервые тяга к роскоши проявилась у бывшего аса первой Мировой войны в начале тридцатых годов. Нет, конечно, и раньше за ним замечались отклонения в сторону накопления вещей. Но настоящей болезнью это стало с приходом Геринга к власти. С началом военных действий в дом «борова», как прозвали Геринга друзья по партии, ценные вещи потекли бесконечной рекой. Он лично отслеживал передвижение войск, и направлял своих людей на поиски картин, скульптур, икон и других культурных ценностей. Не гнушался он и преступных действий. Вплоть, до убийств несогласных расстаться со своей собственностью владельцев. Гитлер знал об этой страсти Геринга. И потакал ему.

Шокирующая роскошь в доме рейхсмаршала буквально лезла изо всех щелей. Хозяин, отличавшийся невероятным безвкусием, всё расставлял самостоятельно и запрещал что-либо менять местами. Потому у частых гостей дома и посетителей складывалось впечатление, будто они попадают не в музей, как на это надеялся министр авиации, а на склад, в котором даже главный кладовщик понятия не имеет, где и что лежит.

Впрочем, сегодня Борману было не до эстетики.

– На фюрера совершено нападение. – без всякого предисловия начал рейхслейтер.

– Для меня это не новость. – Геринг заполнил собой массивное антикварное кресло, – Для меня новость, что вас не было рядом с ним в тот момент.

Борман рассчитывал на другое начало беседы. Второе лицо партии не относился к числу людей, которые считали, будто у «борова» Геринга мозги заплыли жиром и заполнились одними мыслями о награбленных ценностях. Рейхслейтер неоднократно имел возможность убеждиться, каким острым и проницательным умом обладает руководитель всей авиации рейха. И прекрасно понимал, тот не даст себя обвести вокруг пальца. Но прямой намёк мог свести «на нет» все переговоры.

Геринг, в свою очередь, ждал. Рейхсмаршал давно для себя решил: если Борман начнёт изворачиваться, он прекращает с ним общение. Если же нет, то беседу можно продолжить, тем более, «боров» рассчитывал извлечь из неё полную выгоду.

О покушении на фюрера ему сообщил личный пилот Гитлера, генерал Баур. Находясь у дантиста, он слышал взрыв, затем видел, как Штауффенберг сел в самолёт и покинул «Вольфшанце». Выводы напрашивались сами собой.

– Фюрер недооценил наш генералитет. – начал издалека Борман. – Военные правили Германией всегда. У них даже сложилась определённая каста. Не мне вам об этом говорить, ведь вы сами входите в неё.

Геринг заинтересованно прищурился. Борман продолжил:

– Военные сбросили, в своё время, кайзера. Когда им это понадобилось. Пытались создать собственное правительство в республике. Вы помните, чем всё закончилось. Им нужна была сильная рука. Они её получили в лице фюрера. И одновременно допустили большую ошибку, когда сделали ставку на него. Гитлер не поддавался никакому влиянию. Абсолютно никакому. Плюс ко всему, он был не из их касты. Хотя и имел Железный Крест.

– Борман, вы не обратили внимание, что говорите о фюрере в прошедшем времени. – перебил рейхслейтера Геринг.

– К сожалению, – медленно продолжил Борман, – фюрер – это прошедшее время Германии. У меня есть связь со ставкой. Так вот, по сообщениям врачей, он умрёт в ближайшие шесть часов.

Геринг посмотрел на телефон:

– А если я сейчас позвоню и узнаю обо всём из первых уст?

– Прошу. – Борман поднялся из-за стола, взял телефонный аппарат в руку и поднёс его к Герингу. – Звоните. Правда, связи со ставкой пока нет. Она появится через четыре часа. Но если у вас, как и у меня, имеется свой личный канал, то я подожду.

Геринг взял трубку, подержал её, положил на место.

– Предположим, я вам верю. Фюрер умрёт. Что вы хотите от меня?

– Место фюрера должен занять его приемник. Человек из его окружения. Человек, который был рядом с ним весь трудный путь борца, от самого начала. Человек, которого бы знала вся нация. Которым бы восхищалась нация. За которым бы пошла нация. В конце концов, человек, который в завещании фюрера назван его приемником.

– И вы предлагаете… – Геринг оборвал фразу. Продолжить её следовало Борману.

– И я предлагаю стать рейхсканцлером вам, господин министр.

– Занятно.

Геринг поднялся со своего кресла и, заложив руки за спину, встал столбом перед камином, упираясь в мозаичный пол своими ногами – тумбами. Борман отвёл взгляд: господи, как же противен ему был этот ожиревший, самовлюблённый толстяк.

– Почему вы решили сделать ставку на меня? А не на Гиммлера? Или Геббельса? Или, в конце концов, на самого себя?

– Начну с себя. Я достаточно самокритичен. Прекрасно отдаю отчёт в том, что если гражданские партийные структуры меня и поддержат, то военные ни за что не пойдут за мной. Второго конфликта Германия не переживёт. Тем более, из-за того, что я был, как вы мне намекнули, «тенью» фюрера, у меня появилось слишком много врагов. И они мне не дадут сыграть главенствующую роль в рейхе. Вас устраивает такой ответ?

– Вполне. Теперь то, что касается Гиммлера.

– Наш Гиммлер слишком одиозная фигура. Германия проиграла. И вы, как, впрочем, и я об этом прекрасно знаете. Вопрос в том, как она проиграет? Хотим мы того, или нет, но нам придётся вести переговоры о прекращении военных действий, ради сохранения границ и целостности Германии. Не отрицаю тот факт, что англо – американцы согласятся приостановить военные действия, ради того, чтобы мы начали массированное наступление на Советы. Эти переговоры должен вести лидер с незапятнанной репутацией. К несчастью для рейхсфюрера, за Гиммлером тянется шлейф из концлагерей, тюрем, зондеркоманд, СС и так далее, и тому подобное. Сомневаюсь, что правительства Западных стран захотят иметь с ним дело. В таком случае, встаёт вопрос: а зачем Германии такой лидер?

– Но у Гиммлера войска СС.

– Расформируем. Не сразу. Постепенно. Вермахт поможет. Тем более, вы пользуетесь в войсках более неприрекаемым авторитетом, нежели рейхсфюрер. В данной ситуации я надеюсь на помощь военных.

– А служба безопасности?

– Рейхсмаршал, неужели вы думаете, что Кальтенбрунер после истории с Полем встанет на сторону Гиммлера?

Геринг усмехнулся. Да, действительно, история была, что называется, с душком.

В штате Гиммлера, впрочем, как и у всех высокопоставленных особ, находились люди, которым рейхсфюрер доверял безраздельно. И, естественно, когда возникала необходимость, брал их «под своё крыло». Такими людьми у рейхсфюрера были Готтлоб Бергер, начальник Главной канцелярии СС, отвечающий за организацию и снабжение войск СС, и Освальд Поль, кассир РСХА. Через них проходили все деньги службы безопасности и войск СС. И подчинялись они непосредственно Гиммлеру.

И всё бы шло хорошо, да прицепился как-то Кальтенбрунер из-за пустяка к одному из «нужных людей» Поля. Посадил его под «домашний арест». Поль, естественно, возмутился поведением шефа РСХА, и доложил о случившемся лично Гиммлеру. Тот приказал «человечка» отпустить. Да не просто отпустить, а прилюдно принести извинения. Кальтенбрунер подобного отношения к себе снести не смог, и как только рейхсфюрер покинул Берлин, решил воспользоваться ситуацией и отомстить Полю. В кабинете начальника службы безопасности, на рабочем месте, произошла драка, в результате которой Кальтенбрунер был избит Полем, и с позором выгнан из помещения.

Об этой истории стало известно в верхах. Особого значения ей не придали, но с тех пор отношения между Гиммлером и Кальтенбрунером стали натянутыми, или как высказался Мюллер, более официальными.

– Предположим, Борман, по кандидатуре Гиммлера вы меня убедили. Но по какой причине отвели в сторону фигуру Геббельса?

– По поводу Геббельса мне вам дать ответ будет значительно сложнее. Наш Йозеф пользуется непререкаемым авторитетом, и его слово является рупором нации. – Борман и сам почувствовал фальшь в своих словах. Геринг улыбался. Нет, понял рейхслейтер, с ним нужно говорить откровенно и на его языке. Иначе, положительного результата не добиться. – Но Геббельс ничего не понимает ни в военном деле, ни в хозяйственных проблемах. А Германии нужна сильная, опытная рука. Хотя бы в одном.

– Что ж, – промычал Геринг. – В военном деле я понимаю. Да и в хозяйственном тоже. – маршал авиации взял в руку фарфоровую статуэтку балерины, и, как бы разглядывая её, продолжил мысль, – Занять центральное место в партии наверняка метите вы?

Борман поднялся и встал рядом с рейхсмаршалом:

– Я справился с канцелярской работой партии, и, если мне окажут доверие, смогу показать себя и на этом посту. Естественно, находясь в вашем подчинении.

Геринг молчал минуты две, размышляя над сказанным. После чего, видимо придя к определённому умозаключению, произнёс:

– Когда вы говорите, появится связь с «Вольфшанце»? Через четыре часа? Вот через четыре часа мы с вами и примем окончательное решение. А пока будем считать, наша дружеская встреча подошла к концу.

Геббельс положил трубку. Его и без того бледное лицо, приобрело матовый цвет.

– Что произошло? – Шпеер подхватил щуплое тело рейхсминистра пропаганды под руку и усадил в кресло.

– Вы не поверите, Альберт. Звонил Гиммлер. На фюрера совершено покушение. Он ранен. Мне предложено сделать официальное сообщение о том, что он жив.

Шпеер замер. Пот струйкой стёк по его щеке. Первая мысль, кто мог совершить преступление, не оставляла сомнений: рабочие, строившие бункер. А, значит, подозрение, в первую очередь, падёт на него: все строительные организации находились в подчинении министрества военной промышленности. А значит, арест неминуем. Геббельс, между тем, продолжал:

– Гиммлер сказал, бомбу подложил полковник Штауффенберг. Из штаба резервной армии. Судя по всему, центр заговорщиков находится на Бендлерштрассе.

Час от часу не легче. Теперь Шпеера бросило в настоящий жар. Три дня назад генерал Фромм пригласил его сегодня, 20 июля, к себе, на Бендлерштрассе, отобедать и обсудить кое-какие вопросы. Приглашение было на 12 часов. Шпеер не смог приехать во время из-за совещания в министерстве Геббельса, и хотел заглянуть к генералу чуть позже. Есть, всё-таки Бог на свете.

– Господин министр, – Шпеера неожиданно просквозила мысль, – А если рейхсфюрер ошибается, и штаб генерала Фромма не имеет к покушению никакого отношения? Вы же знаете, как мы умеем делать быстрые выводы. Может, стоит позвонить в ставку и выяснить полную картину?

– К сожалению, связи со ставкой нет. – Геббельс нервно махнул ручкой и вскинулся. – А что если вы перезвоните на Бендлерштрассе? Думаю, с вами Фромм будет несколько откровенней, нежели со мной.

Шпеер послушно набрал номер коммутатора штаба резервистов и попросил соединить с Фромом.

– Генерал Фромм занят. – ответил мужской голос.

– Тогда свяжите меня с его адъютантом.

– К сожалению, по данному номеру адъютант генерала вам ответить не может.

Шпеер хотел, было, положить трубку на рычаг, но новая мысль подсказала ещё один вариант:

– Тогда соедините с генералом Ольбрехтом.

Генерал тут же взял трубку.

– Господин генерал, что происходит у нас в Берлине? – Шпеер пытался говорить естественно, и даже в несколько шутливом тоне, – До меня донеслись некоторые слухи. Я как раз собирался встретиться с генералом Фроммом…

– Ни в коем случае, Шпеер, не приезжайте к нам. – в голосе генерала слышалось нервное возбуждение, – И вообще, где вы находитесь?

– В своём кабинете. – соврал министр.

– Вот и не покидайте его. По крайней мере, в ближайшие пять – шесть часов. Это всё, что я могу вам сказать.

Трубку положили.

– Ну, что? – Геббельс с нетерпением смотрел на Шпеера.

– Кажется, вы были правы. Но это не всё. Судя по всему, в Берлине намечаются военные действия. Иначе говоря, мятеж. И его центр – штаб резервной армии.

– Это вам сообщил Фромм?

– Нет. Я так думаю, мятежники его изолировали. По крайней мере, связаться с ним не дали.

Шпеер подошёл к окну. В этот момент телефон снова дал о себе знать. Геббельс поднял трубку. Звонил Борман.

– Вам уже известно о покушении?

– Да.

– Что вы намерены делать?

– Сделать сообщение по радио о том, что фюрер жив. Последнее сообщение из ставки гласило именно так.

– В котором часу? Мне необходимо знать, чтобы передать информацию по всем партийным ячейкам Германии. Чтобы успели передать по низам.

Геббельс прикинул.

– До пяти успеете?

– Да.

– Значит, в пять.

Шпеер тронул Геббельса за рукав.

– Кажется, началось.

На улице, под окнами министерства, появились небольшие группы солдат, в стальных касках, с ручными гранатами за поясом и с автоматами в руках. Двое из них несли пулемёты. Через десять минут улица была блокирована. Но никаких активных действий солдаты не предпринимали.

Геббельс прошёл в примыкающую к кабинету комнату отдыха, и вышел из неё с коробочкой, в которой лежало несколько пилюль. Яд, – догадался Шпеер. Что ж, тоже один из вариантов выхода из данной ситуации.

«Копия.

20.07.1944 год.

От кого: рейхслейтера М. Бормана.

Кому: всем гаулейтерам.

Распоряжение № 2

Сверхсрочно! Повышенное внимание!

1. Всем гаулейтерам, во взаимодействии со своими партийными руководителями и местными отделениями гестапо, немедленно арестовать сообщников банды военных преступников: Фромма и фон Штауффенберга.

2. Известить всех членов партии:

в 17.00 по радио состоится выступление перед немецким народом рейхсминистра пропаганды доктора Геббельса.

Хайль Гитлер!

М. Борман»

– Гюнтер, – ближайший работающий телефонный аппарат Мюллер смог найти в полицейском участке. Первым делом, он связался с Борманом. Но того не оказалось на месте. Следующий звонок был сделан в собственную приёмную – Вы связались с рейхсфюрером? Нет? А чем вы там занимаетесь? Так восстановите, чёрт бы вас побрал, эту связь. Не умеете? Послушайте, Гюнтер, вы не знаете, а зачем вы мне вообще нужны?

Шеф гестапо в сердцах кинул трубку и направился к машине:

– К Шелленбергу.

– На Беркаерштрассе?

– А что, он уже поменял адрес?

Водитель опустил ногу на педаль газа.

Мюллер нервничал. Да и было с чего. Связь с Гиммлером прекратилась. Последнее распоряжение, которое тот успел сделать, гласило о том, чтобы срочно арестовали Штауффенберга. И только его одного. И оно прозвучало из уст Кальтенбрунера. По отношению к остальным никаких указаний не поступало. Мюллер отправил на Бендлерштрассе выполнять поручение по аресту Штауффенберга штандартенфюрера Пиффрадера с двумя офицерами час назад. Больше о них никаких вестей не поступало. Затем пропал Мейзингер. Секретарь Бормана на звонки Мюллера отвечал одно: рейхслейтер в отъезде, и когда будет неизвестно. Зато Геббельс ему мозги продырявил своими звонками. Четырнадцать звонков за час. Мюллер был вынужден отправить к нему, в министерство группу из шести человек. Впрочем, те тоже пропали. Прямо какая-то чёрная дыра!

В 17 часов по радио выступил Геббельс. По мнению Мюллера, лучше бы он этого не делал. Теперь вся страна знала о том, что на фюрера совершено покушение. Слава Богу, рифмоплёт не сообщил подробности о ранениях Гитлера. В столице и без того начало твориться невообразимое. Магазины и кафе закрылись раньше положенного срока. Люди покинули службу и в нервной спешке стремились как можно скорее попасть к себе домой. В метро сформировались сумасшедшие очереди. Городской транспорт не мог справиться с такой катастрофической массой народа. И ещё на улицах появились танки. Поэтому до зданий VI отдела РСХА, вместо обычных сорока минут, пришлось добираться почти полтора часа.

Когда Мюллер без стука, игнорируя адъютанта Шелленберга, вошёл в кабинет шефа внешней разведки, тот разговаривал по телефону, и нервно вытирал пот со лба. Как только он увидел Мюллера, тут же повесил трубку, и упал на небольшой диван.

– Что с вами, бригаденфюрер? – Мюллер без приглашения прошёл к столу, сел напротив хозяина кабинета, – Вы прямо не в себе. Весь мокрый. Трясётесь.

Шелленберг старался избегать острого взгляда опытного полицейского. Мюллер понимал, тот, с кем только что разговаривал Шелленберг, был ОТТУДА, сверху. И то был не Гиммлер. Связь со ставкой отсутствовала несколько часов. Значит, разговор был с Берлином. Геринг и Геббельс мальчишку так напугать не могли. Хотя, всякое бывает. Скорее всего, он разговаривал с Борманом. Тот в последнее время частенько проявлял заинтересованность к «маленькому Вальтеру». Или, у Шелленберга всё-таки есть связь с Гиммлером? Давно следовало установить «прослушку», чем чёрт не шутит.

– С кем вы только что общались?

– С кем нужно. – нашёл в себе силы ответить Шелленберг. – Я не обязан отчитываться перед вами.

– В нынешней обстановке обязаны! – устало произнёс Мюллер, особо не расчитывая на реакцию Шелленберга. Тот и не отреагировал.

– Перестаньте. Вам таких полномочий никто не давал. Так что не будем пользоваться ситуацией, и тянуть поводья на себя.

Шелленберг поднялся, открыл бар, достал коньяк и два бокала.

– Будете?

Мюллер утвердительно кивнул.

– Группенфюрер, выпьем за будущее Германии. Право слово, оно того заслуживает.

Папаша – Мюллер взял свой бокал и одним глотком осушил его. Сразу стало легче.

– Знаете, о чём я жалею, господин группенфюрер? – Шелленберг снова опустился на диван, – О том, что сейчас с нами нет Гейдриха. Он бы навёл порядок. Нет, группенфюрер, это не в упрёк. Мы с вами находимся в одинаковых условиях. Вроде, как при власти, и вроде как аутсайдеры. Понимаете, о чём я говорю?

– Пока нет. Если вы намекаете на службу безопасности, то именно я её сформировал при Гейдрихе. И не нужно мои лавры перекидывать на чужую голову.

– Да не в коем случае. Тем более, этой головы скоро может и не быть. Вы получили приказ об аресте организаторов заговора? Вот то-то и оно.

Шелленберг снова наполнил бокалы:

– Группенфюрер, если власть возьмут Фромм и его ребята, мы с вами, в лучшем случае, останемся без работы. О худшем я молчу.

– Ваши предложения?

Шелленберг выпил, но взгляд у него был на удивление трезвый:

– Вы знаете, кто мне звонил? Наш дорогой Кальтенбрунер. Он уже в Берлине. Странно, да? Он был в ставке всего один час. И просил лично передать, чтобы мы ни в коем случае не встревали в военный конфликт. Чтобы ни один солдат СС не вышел из казарм. А я уже нарушил приказ рейхсфюрера.

– Каким образом?

– У меня был Скорцени. Теперь он и его бойцы берут осадой штаб резервной армии. И получается, что при любом раскладе, я остаюсь вне игрового поля. Впрочем, как и вы.

– Ну, уж нет. – Мюллер отставил свой сосуд, – Вы можете себя списывать, а я ещё поиграю.

Мюллер собрался покинуть кабинет, но вдруг резко развернулся, расстегнул клапан нагрудного кармана кителя и достал лист бумаги:

– Вальтер, вы знаете, как я к вам отношусь. Однако, даю вам шанс. Вот постановление на арест адмирала Канариса. Воспользуйтесь им. – Мюллер достал из внутреннего кармана кителя документ и протянул его бригаденфюреру.

– Как?

– По вашему усмотрению.

Водитель, как только увидел выходящего шефа гестапо, тут же завёл двигатель:

– Куда прикажете, господин группенфюрер?

– В министерство пропаганды.

Шелленберг, тем временем, выглянул в окно, проследил, как машина Мюллера скрылась за поворотом, усмехнулся и поднял бокал:

– За ваше ослиное здоровье, папаша – Мюллер. А также за здоровье Бормана, благодаря которому, кажется, мой зад будет спасён.

Бригаденфюрер выпил, сел в кресло, положил перед собой постановление на арест бывшего руководителя абвера и долго его рассматривал.

Мюллер угадал. Звонил Борман. Лично. Впервые, после лета сорок третьего. И то, что он произнёс, потрясло шефа внешней разведки.

Оказалось, руководителя партийной рейхсканцелярии прекрасно проинформировали о деле «168». Борман не просто намекнул, что очень бы не хотел, чтобы войска СС ввязались в конфликт. Он в ультимативной форме, предупредил одного из руководителей заговора «Гиммлер против Гитлера» о том, что если тот всё-таки рискнёт выкинуть подобное коленце, его судьба ничем не будет отличаться от судеб лиц, находящихся сейчас в штабе резервистов.

Шелленберг оказался между двух огней. С одной стороны Гиммлер, человек, на которого он сделал ставку, и с кем он никак не мог связаться. С другой стороны Борман. Второе лицо в партии, а значит и в рейхе. И при этом полная неизвестность: жив Гитлер или нет. И полная осведомлённость Бормана.

Если фюрер мёртв, Гиммлер сможет вытащить его из двойственного положения. В противном случае…

Зуммер внутреннего телефона отвлёк его мысли:

– Господин бригаденфюрер, – раздался голос помощника, – Включите радио. Экстренное сообщение министра пропаганды.

Шелленберг повернул ручку громкости, и кабинет заполнили звуки знакомого нервного голоса:

– … маленькая клика тщеславных, бессовестных, и в то же время глупых офицеров создала конспиративный заговор, с целью устранить фюрера, и вместе с ним ликвидировать германских вооружённых сил. Бомба, подложенная во время совещания под стол, тяжело ранила ряд офицеров, в том числе и нашего фюрера. Но рейхканцлер и фюрер партии жив! Клике не удалось уничтожить цвет нашей нации! Я это воспринимаю, как подтверждение…

Шелленберг выключил приёмник. Вот теперь всё встало на свои места. Шеф разведки сложил постановление об аресте и положил его во внутренний карман. Хайль Гитлер, господин Борман!

Гиммлер прохаживался по лётному полю. Ещё полчаса назад он был готов вернуться в Берлин. Самолёт готовили к вылету, когда врач неожиданно сообщил, фюреру стало лучше.

Рейхсфюрер ругался редко, но тут он в сердцах выплеснул все свои эмоции. Теперь этого человека, тем более в сумерках надвигающейся ночи, никто бы не смог сравнить с учителем словесности. Как, в своё время, сделал Шелленберг. Гиммлер слышал о том словесном портрете. И был благодарен за него руководителю внешней разведки. Ему часто вспомнались юные годы, когда мальчик Генрих мечтал о карьере экономиста – аграрника. Окончить Мюнхенский политехнический институт, изучать ботанику, химию, разные виды удобрений… Но судьба распорядилась иначе. И во имя чего? Для того, чтобы стоять, в полной растерянности на лётном поле?