Текст книги "Охота на Смерть. Кризис веры"

5

Владыка Тьмы и Демонов Вельзевул прибыл для участия в Ежегодном Собрании Высших Сил на несколько дней раньше. Неторопливо прогуливаясь по Небесному парку, он наслаждался атмосферой умиротворенности и благодати. В Аду все совершенно иначе. Поэтому те несколько недель, что длилось Собрание, им уже воспринимались как отпуск, а если ему и вырваться на него удавалось пораньше, с тем чтобы иметь побольше времени на созерцание красоты Небес, или вернуться с него попозже – по той же причине, то текущий год можно смело считать успешным.

Однако на этот раз служебная командировка у демона началась раньше намеченного срока по другой причине.

– Привет, Вельзевул, – радостно окликнул его Сир Орхус, хлопнув сзади по плечу.

– Владыка Тьмы и Демонов Вельзевул, – недовольным голосом пробубнил демон, оборачиваясь.

– Да это понятно, – небрежно отмахнулся Глава Службы мрачных жнецов, игнорируя данное замечание, – Владыка так Владыка. Скажи-ка лучше, как жизнь молодая?

– Ты опоздал, – фыркнул его собеседник.

– На полчаса? Скажешь тоже! – усмехнулся жнец. – Но я надеюсь, дружище, ты именно из-за этого такой смурной!

– Мы не друзья, – категорично произнес Вельзевул.

– Значит, самое время ими стать, – ответил Сир Орхус, ничуть не смутившись. – Мне как раз на днях шикарнейший тысячелетний виски подарили.

– Сейчас не время бухать, – сквозь зубы процедил демон.

– Согласен, рановато, – посмотрел на солнце жнец. – Тогда, может, массаж? Я знаю одну кудесницу…

– Ты меня не понял?! Я сказал, что сейчас не время развлекаться – у нас дел невпроворот.

– Каких дел? – улыбнулся Сир Орхус. – Все же хорошо.

– Ничего хорошего, – сухо возразил Вельзевул.

Энтузиазма на лице Главы Службы мрачных жнецов заметно поубавилось.

– В смысле ничего хорошего? – переспросил он. – Все ж идет по плану.

– По какому?

– Ну как же?! – развел руками Сир Орхус. – Судебные процессы затягиваются, количество судебных ошибок растет, спорных решений и того больше. Все хорошо.

– Плохо, – отрезал Владыка Тьмы и Демонов.

– Да почему плохо-то?! – возмутился жнец.

– Да потому! – прорычал демон. – Спорные решения – не о чем, судебных ошибок – кот наплакал, а процессы – затягиваются недостаточно.

– Почему недостаточно-то?!

– Почему недостаточно? Почему недостаточно? – Вельзевул схватил Сира Орхуса за грудки и вплотную притянул к себе. Тот нервно сглотнул. – Ты что тупой?! – негодуя воскликнул он.

– Нет, – пискнул жнец и извиняющимся тоном добавил: «Но я все равно не понимаю».

– Не понимает он! – раздосадовано выдохнул демон и отпустил его, дабы не привлекать излишнее внимание со стороны окружающих. Краем глаза Вельзевул заметил, как прогуливающиеся по парку парочки, несмотря на почтительное расстояние, начали останавливаться и наблюдать за назревающим конфликтом между высокопоставленным глубокоуважаемым добропорядочным жителем Небес и грязным никчемным тошнотворным демоном. Не хватало только, чтобы эти законопослушные блюстители морали сообщили куда не следует о том, что они увидели, а главное, как. Он не сомневался, что именно в таком свете все и будет представлено, а ему вообще не хотелось, чтобы это хоть в каком-либо свете хоть где-либо представлялось: его взаимоотношения с Главой Службы мрачных жнецов в глазах жителей Небес не должны были выходить за рамки служебных. Поэтому сначала он выдержал паузу и дождался, пока любопытствующие потеряют к ним интерес и разойдутся, а уже потом кивнул в направлении здания Страшного Суда: «Смотри!»

– Куда? – снова затупил жнец.

Демон схватил его за шею и вывернул голову в нужной направлении:

– Туда! Видишь?!

– Вижу, – огрызнулся Сир Орхус, вырываясь.

– Что ты видишь? – переспросил Вельзевул, усилив хватку.

– Ну души! – выпалил обиженным голосом жнец, продолжая трепыхаться.

– Без ну, – сжал сильнее его шею демон. Раздался легкий хруст.

– Души вижу, – прохрипел Сир Орхус и прекратил сопротивление, ведь он не только услышал этот противный звук, но и прочувствовал его всем своим нутром. И оно подсказывало, что запас прочности у его шейных позвонков был на исходе: одно неловкое движение и…

Глава Службы мрачных жнецов запаниковал.

– Отлично, – удовлетворенно произнес Владыка Тьмы и Демонов, наслаждаясь моментом, и отсутствие свидетелей здесь было совсем не причем. – А сколько их?

– Много, – ответил Сир Орхус. На этот раз, как следует, обдумав свой ответ.

– А должно быть несчетное количество, – прорычал демон. – До хрена. Дофигище их должно быть. Понял?

– Не совсем, – чуть не плача, выдавил из себя жнец, чувствуя, что вот-вот потеряет сознание.

Вельзевул отшвырнул от себя Сира Орхуса:

– Чего ты не понял, олень ты плешивый?! – Поморщившись, он посмотрел на свою лапу, словно на ней осталось что-то слизкое и неприятное на ощупь. После чего с нескрываемым презрением перевел взгляд на пытающегося подняться жнеца. – Я тебе небесным языком говорю, неприкаянных душ должно быть до хрена. Не много, даже не очень много, а до хрена! И разговаривать мы сейчас с тобой должны не здесь, уединенно, а где-нибудь у черта на рогах, поскольку парк этот должен быть забит неприкаянными душами. И все улицы должны быть ими забиты, и дворы, и сады – все Небеса должны быть ими забиты, да так, что не протолкнуться. Чтобы жители из своих домов не могли выйти, поскольку не протолкнуться. Даже двери боялись открывать, поскольку души, если завалятся, то хрен их потом оттуда вытолкнешь – потому что некуда!

По окончании пламенной речи, Владыке Тьмы и Демонов нестерпимо сильно захотелось пнуть Главу Службы мрачных жнецов по ребрам, поскольку тот все еще барахтался в партере – ничтожество! – однако не вовремя проходящий мимо ангел, внес в его планы коррективы. Широко улыбаясь, демон помог жнецу подняться и отряхнуться, а когда ангел скрылся из виду, добавил:

– А не так, что я смотрю на все это безобразие из года в год, а у тебя перед зданием Суда их одно и тоже количество.

– Теперь понял, – извиняющимся голосом ответил Сир Орхус.

– Что ты понял? – решил уточнить Вельзевул.

– Чем больше неприкаянных душ, тем больше работы у Судьи, и тем больше он допустит ошибок. Простая арифметика.

– А еще?

– Что еще? – Под суровым взглядом демона жнец попытался улыбнуться, но вышло у него это довольно коряво.

Вельзевул вновь притянул к себе Сира Орхуса:

– Еще – это наглядный показатель того, что Смерть не справляется со своими должностными обязанностями! НА-ГЛЯД-НЫЙ! – повторил он по слогам. – Все остальное: судебные ошибки, спорные решения – субъективно. Может соскочить. Должна быть конкретика: чтобы выглянул из окна и все вопросы сняты. Когда небесные жители, как незаинтересованная сторона, начнут жаловаться, вот тогда точно все! Неужели не понятно?!

– Понятно, – кивнул жнец. – Просто я…

– Головка от патефона! – отпихнул его от себя демон. – Вали с глаз долой! И раз все понятно, только попробуй к следующему разу не выполнить!

– Я…

– Разговор окончен!

Заметив с какой злостью, Владыка Тьмы и Демонов сжал кулаки, Глава Службы мрачных жнецов посчитал уместным промолчать. Проглотив свое замечание обратно, он отвесил ему поклон и торопливо покинул место встречи.

По дороге Сир Орхус начал раздумывать над тем, как было бы неплохо преподать несносному адскому отродью урок хороших манер, а в идеале – целый курс.

6

Идея с выяснением местонахождения на практике оказалась не совсем… да чего скрывать, глупой она оказалась: как только он попытался встать, болевой шок сразил его наповал. Теперь Смерть не только не знал, где находится, но и сколько времени провел в отключке – минуту, день, год или тысячелетие. Но понимал, что этого хватило для того, чтобы головная боль улеглась. В целом он чувствовал себя бодрячком. Без проблем встал, покрутил руками-ногами, похлопал себя по щекам – все безболезненно. Хотя после пережитого ему, пожалуй, и с простреленными коленными чашечками было бы не больно вставать. Но все равно – такой легкости он от себя точно не ожидал. И не желал, поскольку это означало полную потерю связи с пространством и временем, а ему и без того хватало поводов корить себя за недостаточную предусмотрительность.

Однако самокопанию Смерть предпочел самоуспокоение. Перебрав в голове несколько версий случившегося, он остановился на самой рабочей: раз вертикальное положение принято им только сейчас, значит, оптимальное время для того, чтобы разобраться с местонахождением наступило только сейчас. Все, что случилось с ним до этого, – происки судьбы, в связи с чем, ответственность за упущенное неопределенное количество времени лежит не на нем одном.

Затем он тронулся в путь.

Пробираясь на ощупь туда, куда глаза не глядят, Смерть надеялся, что он находится не «у негра в нижепоясничной области». Да, неприятные тошнотворные запахи им не улавливались, но «почва» была довольно мягкая, местами даже слишком, что волей неволей приводило к подобным сравнениям. Он даже задумался, а что для него в данной ситуации важнее: видеть или не видеть. Сейчас он бродит в темноте в комфортном для себя обонятельном вакууме, но что будет, если с появлением просвета вдруг выясниться, что он отчасти прав и на самом деле расхаживает по какому-нибудь «дерьму»? В этом отношении Смерть был очень брезглив. Периодически погружаясь по щиколотку в неизвестную теплую массу, он, в первую очередь, опасался, что может наступить куда-нибудь не туда и увязнуть, что помешает его продвижению вперед. Увидев перед собой, под собой или себя в чем-то неблагопристойном, он запросто мог впасть в ступор. А то и заблевать все вокруг, после чего найти себе «островок безопасности» и очень долго не решаться с него сойти. В идеале ему требовалось видеть и не видеть одновременно. То есть не видеть, если у него под ногами «дерьмо», но при этом точно знать, что его там нет.

На этом фоне Смерть так сильно загнался, что ему пришлось в срочном порядке самого себя из этого состояния выводить. Выручила дыхательная гимнастика, которой он владел в совершенстве.

Однако по прошествии некоторого времени и она оказалась бессильна перед его загонами. Чем еще себя развлечь и приободрить Смерть не придумал. Как итог, все его размышления свелись к фобиям, которых можно было нахвататься к моменту долгожданного «освобождения». И вот этим, надо признать, он «развлек и приободрил» себя капитально. Так выяснилось, что ему не грозят клаустрофобия, поскольку «стены» и «потолок» как таковые отсутствовали, ксенофобия – он не чувствовал враждебности к этому месту, топофобия – одиночество ему сейчас даже на пользу, и ахлуофобия – темнота его напрягала, но не пугала. Позитивная часть закончилась, когда Смерть задумался над тем, что будет, если эти фобии атакуют его не поодиночке, а всем скопом – в некой разновидности интеграции. И пришел к выводу, что с высокой долей вероятности такая «объединенная» фобия вполне могла к нему прилипнуть. Не сразу, но со временем. При этом не всякие таблетки ее потом возьмут, если вообще хоть какие-нибудь возьмут. И на этом фоне снова загнался. Когда же сознание подкинуло ему результаты анализа возможности подхватить апейрофобию, его пробил холодный пот. В сравнении с бесконечностью, страхи темноты, неизвестности и одиночества меркли, но становились при этом неизбежными и неизлечимыми, как бы все не сложилось в дальнейшем.

Тогда-то Смерть и почувствовал, как у него голове один за одним быстро-быстро начинают запускаться крайне опасные для его душевного здоровья процессы. Еще он почувствовал, что бессилен этому как-то воспрепятствовать. Притом что затягивать с выбиванием из себя подобного дерьма не стоило. Недолго думая, он решил обратиться за помощью к «специалисту»:

– Эй!.. Есть здесь кто-нибудь?… Ау!.. Ответьте!

Ответом ему оставалась тишина.

– Гопник с неприятным запахом изо рта, ты здесь?!

Никто не отозвался. Смерть облегченно выдохнул:

– Не здесь. Ну хотя бы не выхвачу люлей – уже хорошо.

После чего он, без опаски, начал разговаривать сам с собой вслух, а по большей части спорить:

– И молчать теперь не нужно… Да, буду петь песни! Все лучше, чем ничего!.. И что?… И что?!.. Сам пошел! Между прочим, стало светлее, если ты не заметил, так что все еще наладится… Ну и что? Сумерки – это уже не ночь… Да, конечно! А чего они раньше не адаптировались?… Что молчишь? Нечего на это возразить?! Значит, я прав? Значит, я прав!.. Сам пошел!

Закончив внутренний диалог, Смерть, насвистывая, продолжил путешествие с верой в еще более светлое будущее. Вскоре свист перешел в веселую песенку:

 
Со мной все будет хорошо, хорошо, хорошо,
Я выберусь из этой жо, из этой жо-жо-жо.
Когда найду я путь домой, я путь домой, я путь домой,
Прольется кровь и слезы вдов наградой будут мне.
 
 
Я вырежу своих врагов, своих врагов, своих врагов,
И напеку я пирогов с кишками или без.
Когда же Суд закончу я, закончу я, закончу я,
Останутся одни друзья средь жителей Небес.
 
 
И вместе мы устроим пир, устроим пир, устроим пир,
И созовем к столу весь мир, весь мир мы созовем.
Пусть знают все, как Смерть дразнить, как Смерть дразнить, как Смерть дразнить:
Опасней, чем играть с огнем – могу я и убить!
 

И тут до Смерти донесся некий звук. Он определенно его узнал, но все равно замер в нерешительности и начал прислушался.

Звук нарастал.

Ошибки быть не могло – детские всхлипывания! И ни где-то там, а здесь – вокруг. Они были везде: справа, слева, снизу, сверху. Он очутился в самом их эпицентре.

– Неужели, я по-прежнему в теле ребенка?! – радостно, чуть не плача, воскликнул Смерть.

Внезапно стало светло, как после закончившегося солнечного затмения. Ворвавшийся яркий свет больно стеганул его по глазам, и он был вынужден не только зажмуриться, но и прикрыть лицо руками.

Затем раздался крик. Душераздирающий детский визг, от которого выворачивало все нутро и ни куда не деться. Но Смерть этому искренне обрадовался, да что там обрадовался, он был несказанно счастлив, что все происходит именно так, несмотря на то, что его слуховые перепонки еле-еле справлялись с напором децибел. Завалившись на спину, он закричал сам. И кричал так долго и так громко, как только мог. Это были настоящие вопли безмерной эйфории. Хотя со стороны это звучало, скорее, как роды чайки, если бы данный класс относился к живородящим.

Сквозь невыносимый вой пробился женский голос:

– Тише, малыш, тише, уже бегу. Проголодался? Конечно, проголодался. На скорее.

Детский крик стих. На смену ему пришли чвакающие звуки, сопровождаемые периодическими всхлипываниями. Вскоре остались исключительно звуки всасывания.

– Значит, я все-таки там, где нужно, – выдохнул Смерть, и начал неспешно приоткрывать слезящиеся глаза. – Проголодался он, значит. Ути-пути! Что ж ты раньше не проголодался, сволочь? Я тут чуть с ума не сошел.

Как только адаптация к дневному свету завершилась, Смерть сразу же переключился на более важные дела:

– Что ж, в таком случае и твоя злобная душонка находится где-то неподалеку, да? Надо бы, конечно, с ней разобраться. Но сначала… – Он запнулся на полуслове.

Душа малыша, которая совсем недавно чуть не забила его до смерти, теперь беззаботно парила в незначительном отдалении от него, в крайне умиротворенном состоянии.

Несмотря на всю свою браваду, на такую скорую встречу Смерть не рассчитывал. А потому у него сразу же включилась защитная реакция:

– Слышь, друг! – выкрикнул он. – Сразу хочу предупредить, я тебя не боюсь. И поскольку на этот раз ты меня врасплох не застанешь, совладать тебе со мной будет не просто. Так что лучше не суйся!

Душа никак не отреагировала, даже не повернулась в его сторону.

Смерть подошел ближе:

– Чего молчишь? Совесть мучает?

Тишина.

– Да не переживай ты так, – махнул он рукой и продолжил движение в сторону обидчика, – я на тебя не в обиде… Вернее, в обиде, конечно, все-таки ты меня чуть не убил, но не такой сильной, чтобы не попробовать еще раз наладить отношения. Как ни как мы с тобой родственные души. К тому же нам еще очень долго здесь вместе жить, так что резоннее сдружиться. Поговорить хочешь?

Никакой реакции.

Смерть подошел к душе вплотную. Та пребывала в полной прострации, словно «овощ», хотя глаза ее были открыты.

– Вот блин! – воскликнул он от неожиданности и помахал у нее перед лицом руками. – Есть кто дома? – Затем постучал ей по лбу. – Э-э-й, меня кто-нибудь слышит? Первый, первый я второй, прием.

И как бы внимательно Смерть в эти глаза не вглядывался, ни малейших проблесков сознания он в них не увидел. Отчего в сердцах выпалил:

– Вот ты кусок оленя! Даже бездействием умудрился меня выбесить! – После, тяжело вздохнув, он добавил: «Да что же с тобой такое?»

Свет погас. Также внезапно, как и появился, но Смерть это совсем не смутило: звуки посасывания прекратились, значит, ребенок поел и уснул. И что радовало, темнота перестала быть кромешной. Общая картина «мира» теперь вполне просматривалась, а душу так вообще стало отчетливо видно. Улыбнувшись, он похлопал ее по плечу:

– А жизнь-то налаживается. Правда, не у тебя.

В ответ на его прикосновения душа моргнула.

– Ладно, ладно, расслабься! Попробую выяснить, в чем причина твоего невминоса.

Смерть отошел на пару шагов, присел поудобнее, так чтобы получилось некое подобие позы лотоса, закрыл глаза и глубоко вдохнул. Выдохнул. И снова вдохнул. После чего выкрикнул:

– Но утку я за тобой выносить не буду!

…

– Даже не проси!

Очистив таким образом сознание, Смерть снова закрыл глаза и вернулся к правильному дыханию. Вскоре оно стало ровным и безмятежным. Он все глубже и глубже погружался в собственные мысли. Когда же достиг «самого дна», начал хаотично рассекать по глубинам подсознания в поисках необходимой информации. И память его не подвела – он радостно воскликнул:

– Так вот оно что! Как говориться, пришла беда, откуда не ждали!

Спешно поднявшись, Смерть подошел к парящей, словно в невесомости, душе и, сочувствуя ей, уточнил:

– Это я о тебе, мой друг, сам-то я в шоколаде.

Причины для радости имелись две. Во-первых, с медальоном, переданным Иезекиилем, все было в полнейшем порядке. Во-вторых, душа, надававшая ему с такой легкостью люлей, в ближайшие пятнадцать-двадцать лет его вряд ли чем-то серьезным могла побеспокоить. А если все сделать правильно, то и весь срок их совместного пребывания.

К такому выводу Смерть пришел, полистав в чертогах памяти базовый курс «Ангельского дела», который изучал еще в бытность жнеца. Конкретно по его ситуации там говорилось следующее: «В случае реинкарнации душа, оказавшись в теле человеческого ребенка накануне рождения, вплоть до появления на свет, помнит всю предыдущую жизнь. Или жизни, если реинкарнация не первая. А также все те тайны, которые она успела узнать самостоятельно, от других душ, находясь в Чистилище, от заинтересованных сторон – на судебном процессе».

Понятно, что он делил тело с одной из таких реинкарнированых душ; не понятно: как такая чрезмерно агрессивная душа, в принципе, могла попасть на реинкарнацию? Еще одна земная жизнь ей ничего даст и ничего для нее не изменит, она все равно окажется там, где ей самое место. К сожалению, ответ был очевиден: Бравус. Ну только попадись!

Далее в Писаниях говорилось о том, как после рождения человеческого дитя с Небес спускается ангел и прикосновением перста заставляет бессмертную душу забыть все ее тайны. Это если вкратце. Если не вкратце, то на восьмистах страницах описывается, какой это ангел: специально для этого отобранный, специально для этого обученный, специально для этого аккредитованный и еще специальнее переаккредитованный. Еще на восьмистах – перечень наинуднейших и непонятно кому нужных процедур, которые этот ангел проходит, прежде чем спуститься с Небес на Землю, и действий, которые он совершает задолго до спуска, накануне спуска, непосредственно перед спуском, во время спуска и после спуска, но до того, как приложит свой перст. Этому действу посвящены еще восемьсот страниц: для чего, почему и, собственно, как. Не удивительно, что Смерть это все когда-то забыл, как страшный сон. Но теперь вспомнил и успокаивал себя лишь тем, что иначе бы он никогда не узнал, в чем причина овощеподобного состояния его обидчика. А главное, и дальше терзался бы догадками исправен его амулет или нет. Исправен. Ведь, если бы это было не так, то спустившейся с Небес на Землю ангел обнаружил бы в теле ребенка две души, а не одну, и «обнулил» бы и его память тоже. Или, что еще хуже и вероятнее всего, доложил бы о данном нарушении наверх…

Возвышаясь над душой, Смерть нежно поглаживал ее по голове, словно любимую собаку:

– Надо признать, все получилось в самом лучшем виде. Не без везения, конечно, но, как говорится, везет сильнейшим. Кстати, тебе тоже повезло. Детей я не бью, поэтому за прошлые обиды мы с тобой поговорим, когда подрастешь. А пока только это…

Он отвесил душе щелбан. А когда та несколько раз моргнула, развел руками:

– Извини, брат, у меня принципы.

После чего внимание Смерти переключилось на другое: ему предстояло выбрать направление для продолжения «экскурсии». Вариантов было много – четыре. И все они казались ему абсолютно одинаковыми. Поскольку монетки под рукой не оказалось, он решил идти прямо. Однако, сделав несколько шагов, остановился. У него возникло какое-то странное чувство… как если бы выбранное им направление оказалось неверным.

Но, в чем именно заключалась ошибка, Смерть не понимал. Он начал внимательно осматриваться по сторонам, в надежде, что глаз зацепится за какую-нибудь подсказку. Ничего подобного не произошло. В его поле зрения попала только по-прежнему пребывающая в безмятежности душа.

Тогда Смерть сделал еще несколько шагов. И вновь остановился, поскольку на этот раз простым предчувствием дело не ограничилось: ни с того ни с сего он разнервничался, разволновался, почувствовал себя совсем не в своей тарелке.

Поразмыслив над этим, Смерть развернулся и пошел в противоположную сторону. Удалившись от условного центра ровно на такое же расстояние, как и в первый раз, он остановился, терзаемый абсолютно теми же внутренними дискомфортными ощущениями.

Недовольно фыркнув, Смерть направился к третьему возможному направлению движения.

А когда все повторилось – с самоироничной усмешкой, к оставшемуся.

И вот здесь его ждал настоящий сюрприз, аккуратно завернутый в практичное немаркое недопонимание и перевязанный ярким пышным негодованием. Направляясь в четвертый «проход», Смерть раздумывал лишь над тем, что в нем может быть такого интересного, раз интуиция упорно направляет его туда, и почему – не сразу. По факту же, оказалось, что никто его никуда не направляет, наоборот, заставляет оставаться на месте, поскольку он снова застрял. Отчего почувствовал себя обреченным на долгосрочное бессмысленное прозябание в полнейшем неведении. Хотя имеющуюся у него уйму свободного времени он мог потратить с куда большей пользой. И очень хотел ее потратить…

«И потратишь! С каких это пор подкатывающая к горлу тошнота и дрожь в коленях могут реально помешать тебе устремиться вперед?! Только объективные внешние ограничения способны тебя … даже не остановить, затормозить, но никак не субъективные внутренние! Себя всегда можно перебороть! Ты вспомни, и не такое перебарывали!»

– Согласен!

Смерть твердо решил продвигаться вперед несмотря ни на что. Собрав всю свою волю в кулак, перед лицом неизвестности он… вдруг догадался, что его удерживает. Вовсе не эфемерные страхи и чрезмерные опасения, с которыми он собрался нещадно бороться, а конкретное, ущемленное чувство справедливости. В его случае, недовосстановленной справедливости, бороться с которым было бесполезно. Равно как и бесполезно было что-то планировать и реализовывать, если оно не нацелено на ее восстановление. То же касалось, любых моральных принципов и данных им обещаний, если одно шло наперекор другому, а в его случае шло, то в силу вступал принцип приоритетности.

Именно в его рамках решил действовать Смерть, когда развернулся, подбежал к душе – и со всей силы отвесил ей смачный пендель!

Полегчало. И еще как! Смерть всеми фибрами души почувствовал, что вот теперь он все сделал правильно, и может без проблем идти на все четыре стороны. Как и не согласная с его действиями совесть…

«Включился» свет.

А через мгновенье раздался громогласный детский плач.

– Что случилось, малыш? – донесся хорошо знакомый женский голос.

– Может, проголодался? – тут же подхватил совсем незнакомый мужской.

Но Смерть сразу понял, кому этот голос принадлежит, поскольку никому иному, кроме как отцу карапуза, он принадлежать не мог.

– Нет, наверное, пеленки нужно поменять, я его полчаса назад кормила.

– Давай, посмотрим. И вправду. А кто это у нас тут так хорошо пописял? Андрей Викторович у нас тут так хорошо пописял. Мать, давай чистые пеленки!

– Действительно, кто это у нас тут так хорошо пописял? – передразнил Смерть теперь уже без сомнения отца мальчика. – Значит, Андрей Викторович, ты меня, так или иначе, понимаешь, – хлопнул он по плечу душу. – А коли так, то слушай сюда: замечу, что из тебя растет та же самая сволочь, ты у меня не только писаться, но и какаться начнешь, понял?

– Да что ж ты, сынок, делаешь-то?! – послышался раздосадованный голос Отца.

Догадавшись по внешней суете, что запеленать малыша не успели, Смерть удовлетворенно кивнул:

– Будем считать, что понял! – После чего, насвистывая, он направился, на встречу приклю-, злоклю– или просто печениям. В общем, для начала, куда глаза глядят, а там как пойдет.

Напоследок он, не оборачиваясь, выкрикнул:

– И помни! Я за тобой слежу!