Текст книги "Охота на Смерть. Кризис веры"

16

В последнее время Глава Службы мрачных жнецов взял за правило чаще бывать на свежем воздухе. Вот и сегодня Сир Орхус вальяжно прогуливался по парку, откуда открывался замечательный вид на здание Небесного суда. Под щебетание райских птичек он с величайшим удовольствием отметил, что количество неприкаянных душ на главной площади снова возросло, а значит, и очередь в Чистилище увеличилась. Сей факт означал лишь одно: его жнецы справляются с поставленной задачей, его злейший враг – нет. И данное обстоятельство согревало его лучше майского солнышка. Ведь, если тенденция сохранится, в его судьбе гарантированно наступят самые благоприятные перемены.

Мечтательно насвистывая, Глава Службы мрачных жнецов в наипрекраснейшем настроении продолжил свой путь.

17

Чтобы встрече старых друзей ничего не мешало, Иезекииль пригласил Смерть в свои личные покои. И под покровом ночи, поскольку лишние вопросы не нужны были ни одному, ни второму, они покинули Службу реинкарнации.

В вопросе выбора жилища Иезекииль излишней скромностью не отличался: дом у него был большой, внутреннее убранство богатое, даже слуга выглядел, как существо с тонкой душевной организацией, не то что Бравус. Что для Смерти не могло остаться незамеченным. Но оно таковым должно было оставаться, поэтому он, подавив в себе желание, пристыдить друга и открыть ему глаза на то, в какой неоправданной роскоши тот живет, закрыл на это свои. И чтобы подольше их не открывать, прямо с порога, не дожидаясь соответствующего предложения-дозволения, распорядился принести ему выпить, в своей излюбленной, не самой вежливой манере. После чего начал искать, куда поудобнее «кинуть кости».

Меркель, так звали слугу, от отсутствия манер у незваного гостя немного ошалел. А когда тот, бесцеремонно начал ему приказывать, окончательно выпал в осадок. Хозяин дома, естественно, обратил на это внимание, поэтому продублировал приказы в привычной для него уважительно-нетребовательной интонации. И отдельно – с личной просьбой о должном гостеприимстве. Слуга кивнул, но каждое свое телодвижение начал выполнять с максимально демонстративной неохотой.

Иезекииль понимал, что таким образом ему выказывается несогласие с происходящим, поскольку Меркель за долгие годы службы был избалован куда более обходительным отношением к своей персоне от куда более высокопоставленных гостей, нежели Смерть. Не говоря уже об облике обычной души, в котором он перед ним предстал. Но как объяснить другу, чтобы тот вел себя повежливее, хотя бы из соображений своего текущего внешнего вида, положения и статуса, пока не представлял. Иезекииль слишком хорошо знал Смерть и отдавал себе отчет в том, какая последует реакция, если он только заикнется о чем-то подобном. Нежелательная. Это если повезет. А скорее всего, крайне нежелательная. Или крайне-крайне нежелательная, все-таки они столько лет не виделись и, кто знает, насколько за это время характер его друга стал невыносимее. К тому же начни он объяснять Смерти, что не каждый слуга «приказали-выполняй», рано или поздно могло всплыть, что они с Меркелем в «особых» отношениях, а Иезекииль об этом вообще не хотел распространяться. Поэтому, выбирая из двух зол меньшее, он выбрал то, при котором слуге какое-то время придется побыть в услужении у строптиво-сварливого гостя. В надежде, что Меркель не сильно обидится.

Смерть же, не подозревая о кипящих у него за спиной страстях, распластался на диване из кожи потомков переродившихся единорогов и продолжил рассказ о перипетиях собственной жизни, который начал еще в Службе реинкарнации, сразу после того, как они с Иезекиилем решили, что будут дожидаться темноты. И надо заметить, что до того, как перед ними предстал бочонок божественного нектара, изъятый из «закромов родины» по наконец-то наступившему для этого поводу, этот рассказ был скорее повествовательным, тогда как сразу после – резко прибавил в животрепещущности и драматизме. При этом скептицизм Иезекииля по поводу реальности этих событий, наоборот, сначала еле сдерживался, а сразу после – резко пошел на убыль, пока и вовсе не утонул в слезах братского сочувствия.

В связи с чем скорость потребления божественного нектара существенно увеличилась.

Когда же его запасы иссякли, тонкая душевная организация Меркеля подверглась суровому испытанию во второй раз: ему было приказано метнуться в ближайшую лавку за новым бочонком. Причем, приказ поступил напрямую от Иезекииля и без каких-либо смягчающих интонаций. На слугу было печально смотреть. Но это в трезвом виде, а поскольку таковых рядом с ним не оказалось, ему не оставалось ничего иного, как беспрекословно подчиниться.

Забегая наперед, Меркель отсутствовал два дня. Не потому, что он так сильно обиделся, хотя это тоже, а потому, что чудотворный напиток на Небесах был не только в почете, но и в дефиците, и за ним пришлось сначала изрядно побегать, чтобы найти, а затем выстоять огроменную очередь, сравнимую разве что с очередью в Чистилище. Единственный плюс: эта очередь в отличие от той состояла исключительно из слуг знатных вельмож, отчего мало-помалу продвигалась.

Однако, что Смерть, что Иезекииль даже не заметили, как пролетело это время, настолько их поглотила ностальгия. И без божественного нектара они с превеликим удовольствием повспоминали интересные моменты из хронологии своей дружбы. Началось все, естественно, со знакомства.

Впервые Иезекииль встретил Смерть еще в свою бытность человека. В тот день, будучи жестоко избитым, он в предсмертной агонии просил Господа поскорее прекратить его мучения и забрать в Свое Царствие. Но вместо столь желанного, озаренного светом, посланца Небес, предвещающего окончание его мучений, к нему подошел какой-то оборванец в грязных серых лохмотьях. Тогда Иезекииль подумал, что это какой-то нищий или бродяга – доходяга, одним словом. Лицо его было скрыто капюшоном, но чрезмерно худощавые кисти рук, выглядывающие из-под того, что когда-то очень давно было одеждой, на иные мысли не наводили.

Как ни в чем не бывало, незнакомец подошел к Иезекиилю и сел на близлежащий камень. Это был совсем небольшой валун, но его это не смутило. Как не смутило и то, что практически у его ног истекал кровью мужчина, которого другие мужчины, в доспехах, привязывали веревками к лошадям.

При этом запомнился человек в сером не столько своей бесцеремонностью, сколько всемерной заботой о ближнем. Через совет. Солдатам он тут же начал подсказывать, как правильно завязывать узлы так, чтобы человеческая конечность не просто сломалась в суставе, а действительно полностью отделилась от тела, бедолаге – как морально подготовиться к боли, которая теперь его ожидала. Не к той, от избиения, что сравнима разве что с легкой внешней стимуляцией нервных окончаний, а к настоящей – от которой в считанные доли секунды можно сойти с ума, еще до полного отделения конечностей от тела. Причем это в лучшем случае, тогда как худшее настанет, если этого не произойдет.

Конечно, тогда Иезекиилю было совсем не до смеха, зато теперь он вспоминал те времена хохоча. Особенно, когда воспоминания дошли до того момента, как Смерть обматерил лошадей – за то, что они дернулись раньше времени, и в итоге его с ног до головы обдало кровью разорванного на куски арестанта.

Но самое смешное в этой истории другое: по большей части Иезекиилю удалось избежать тех невыносимых болевых ощущений, которыми застращал его Смерть. Вернее, как ему это удалось. Своим шестым чувством Иезекииль догадывался, что перед ним сидит не живой человек, да и не человек вовсе, но, когда тот излишне эмоционально начал выкрикивать ругательства, как обычный смертный, это на долю секунду отвлекло его мозг от происходящего и позволило не лишиться рассудка. А уже в следующее мгновение, по счастливой случайности, умереть от обычного сердечного приступа, не корчась от боли в луже собственной крови. Получалось, что Смерть сам лишил себя того зрелища, на которое специально пришел посмотреть, заполнив для этого неимоверное количество формуляров и испытав на себе все прелести бюрократического аппарата Небесной канцелярии.

– Если бы ты только видел свою недовольную этим фактом рожу! – весело воскликнул Иезекииль.

– Ты бы на свою посмотрел, когда понял, кто я такой, и для чего пришел к тебе на самом деле! – усмехнулся в ответ Смерть.

– Да я, между прочим, сразу и догадался, – похвастался Иезекииль.

– Да брешешь ты все! – возразил Смерть. – Я точно помню, что неприятный запах появился позже.

– Вообще-то…

Слово за слово, и диалог друзей перетек в плоскость выяснения отношений. Касаемо недовысказанного и уважения, в частности. Перетек ненадолго, до первых осколков дорогущей китайской вазы.

– Извини! – виновато произнес Смерть, понимая, что перегнул.

– И ты меня, – невесело вздохнул Иезекииль, разглядывая сотни поблескивающих на пробивающемся сквозь витражные окна дневном свете частей некогда единого целого, пытаясь принять невосполнимость потери.

Расставив иные неразбившиеся предметы интерьера по местам, и убрав в сторону осколки, они как ни в чем не бывало вернулись к воспоминаниям о своей следующей встрече. Сойдясь во мнении, что состоялась она при стечении довольно странных обстоятельств. Но при этом она стала для их дружбы судьбоносной.

Обстоятельства же были следующие:

Первое: Смерть ни с того ни с сего получает назначение на должность Единоличного Судьи Страшного Суда. К тому же он жнец, а такое ранее никогда не практиковалось.

Второе: своего приемника Смерти фактически приказывают (безапелляционно предлагают) выбрать из душ, томящихся в Чистилище. Что является даже еще большим новаторством, нежели назначение жнеца Судьей.

Третье: в числе таких душ оказывается Иезекииль. Вернее, необъяснимым образом остается. Поскольку, не будучи азартным ни при земной жизни, ни после и до сих пор, он накануне их встречи со Смертью как умалишенный начинает биться об заклад со всеми душами, находящимися на тот момент в Чистилище. Причем, по любому поводу, даже заведомо проигрышному. И неважно на что: интерес, желание или что-то еще. Что самое интересное, продолжается это ровно до того момента, как он проспоривает свою очередь на Страшном Суде. Затем все желание с кем-либо о чем-либо на что-либо спорить у него как будто отшибает, пелена перед глазами развеивается, а сознание проясняется. И пусть с душой, которой он проспоривает свое место на Страшном Суде, они попросту меняются местами, ибо ее очередь шла сразу же за Иезекиилем, именно это предопределяет его судьбоносную встречу со Смертью. То есть окажись он на Страшном Суде согласно своей изначальной очереди, они бы никогда не встретились, не подружились, и естественно, сейчас бы здесь не сидели и не разговаривали. А так Иезекииль по итогу конкурса получил должность мрачного жнеца и вместо Рая или Ада продолжил свою карьеру на Небесах.

При этом сам конкурс на замещение вакантной должности мрачного жнеца прошел без видимых отклонений, если не учитывать тот факт, что его временные рамки существенно сократили – с месяца до суток. Но с другой стороны, в нем участвовало всего десять душ и все кроме Иезекииля показали себя либо слишком порочными, либо до тошноты благочестивыми, так что мрачными жнецами им стать было не суждено ни при каких обстоятельствах.

Однако выбором лучшего из худших, как могло показаться на первый взгляд, это не являлось. И в компетентности своего приемника Смерть ни на секунду не усомнился, как и был уверен в том, что, если бы на тот момент в Чистилище было не десять душ, а сто или даже тысяча, его выбор все равно бы пал на Иезекииля: он идеально подходил для такой работы.

В чем Смерть еще раз сумел удостовериться в процессе передачи опыта. И хотя эти сроки также были ужаты донельзя, «учитель» с гордостью принимал присягу у «ученика», не сомневаясь, что за три дня, отведенные свыше, он передал ему больше навыков и знаний, чем кому-либо другому мог передать за полагающийся для этого год. До тонкостей, Смерть не сомневался, Иезекииль дойдет своим умом.

Не дошел.

Мрачным жнецом он пробыл всего час. Точнее, пятьдесят шесть минут и сорок с небольшим секунд. Ровно столько времени потребовалось Иезекиилю, чтобы сопроводить в Чистилище того, кого он сопровождать туда ни в коем случае не должен был. И хотя формально он был в этом не виноват, ибо действовал строго по должностной инструкции, а полученный им при обучении опыт объективно не позволял поступить иначе, данную ошибку признали непростительной, и его, как виновного, приговорили к немедленной отправке в Небытие. Лишь своевременное вмешательство Смерти спасло его от неминуемого распыления в Вечности…

– Ох, и перетрухнул же я тогда! – признался Иезекииль, по-прежнему с ужасом вспоминая события того дня.

– Я помню, – согласно покачал головой Смерть. – Получилось на тоненького.

– А ты, кстати, мог бы и пораньше явиться на помощь, не дожидаться, когда палач занесет надо мной меч, – с нескрываемой укоризной в голосе произнес его друг. – Получилось, конечно, эффектно, но меня до сих пор трясет только от одной мысли о том, что произошло бы, промедли ты еще хотя бы на секунду.

– Я же уже извинился за это. К тому же по-другому поступить было нельзя, ты же знаешь.

– Да знаю, я знаю, расслабься! – улыбнувшись, отмахнулся Иезекииль. – Главное, что все хорошо закончилось.

– Ну да.

– Единственное, ты мне так и не рассказал, откуда у тебя была уверенность, что твой план сработает?

– Я разве не говорил? – ухмыльнулся Смерть, как бы припоминая. – Не было никакой уверенности.

– В смысле?

– Сам подумай, как я тогда хоть в чем-то мог быть уверен?

Иезекииль побледнел. И встал.

– То есть на кону стояла моя жизнь, а ты положился на простой авось? – возмутился он.

Возникла пауза. Смерть понимал, что от него требуют немедленно объясниться, но он не то чтобы торопился. Неспешно собираясь с мыслями, подбирая нужные слова, по сути, издеваясь над своим другом, как он это умел и любил делать. Каждый раз, когда выдавался удобный для этого случай. Если не выдавался, Смерть искусственно и искусно его создавал. Как сейчас.

В итоге Иезекииль, будучи больше не в силах сдерживать подкатывающие к горлу негативные эмоции, первым нарушил молчание.

– То есть ты, не будучи полностью уверенным в том, что это сработает, все равно на это пошел?! – негодуя, воскликнул он.

Не зная, что ему на это ответить, Смерть пожал плечами.

– Да как так можно вообще?! – продолжал воспаляться Иезекииль. – А если бы тебя казнили вместо меня?! Или, что еще хуже, вместе со мной?! Ну чего ты молчишь?!

Проведя визуальную инспекцию интерьера на предмет того, что может прилететь ему в голову, Смерть ответил:

– Ну не казнили же. – И на всякий случай придвинул к себе ближайшую диванную подушку. Однако вместо того, чтобы добить в доме то, что еще недобито, его друг как-то резко погрустнел, обмяк и плюхнулся в таком виде обратно в кресло. Улыбнувшись, он пододвинулся к нему поближе: «Да не кисни, все же хорошо закончилось. Прежде чем взять всю вину на себя, я сперва-наперво крепко подумал. Получалось, что раз я нужен им, то меня бы они, скорее всего, не казнили, а раз ты нужен мне, то и тебя тоже».

– Ключевое словосочетание здесь: «скорее всего»! – недовольно фыркнул Иезекииль.

– Извини, брат, своей головой я здесь рисковал не меньше, чем твоей.

– Сволочь ты редкостная! И самомнение у тебя завышено!

– Что есть, то есть. – Смерть придвинулся к Иезекиилю еще ближе, с расстояния вытянутой ноги до вытянутой руки. – Мир?

– Мир, – хлопнул тот его по ладони. Затем спросил: «А на судебный процесс ты ко мне, почему не пришел?»

Смерть нахмурился: теперь не до шуток стало уже ему.

– Можно я не буду отвечать на этот вопрос? – попросил он.

– Да нет уж, выкладывай! – настаивал Иезекииль. – Ты прекрасно знал, что меня ожидает на том судебном процессе, как там сложно обходиться без чьей-либо моральной поддержки и что кроме тебя мне этой поддержки ждать было неоткуда. Тем не менее ты не пришел. Почему?

«Потому!» – хотелось ответить Смерти, но он понимал, что на этот раз ни отшутиться, ни соскочить не получится. Однако честно сказать, чем он на самом деле занимался, в то время как нутро его друга выворачивали наизнанку словно перчатку, ему виделось не лучшей идеей. Пусть даже вымаливанием прощения для этого самого друга он и занимался. Ему пришлось наступить на горло своим непоколебимым принципам, и он не хотел об этом рассказывать. Поскольку одно дело вымаливать прощение для непутевого мрачного жнеца, который не смог определить, что перед ним стоит не обычная человеческая душа, а тот чье имя ему вслух даже произносить запрещено, и совсем другое – для абсолютно в этом плане невиновного. Причем обвинители о невиновности Иезекииля были осведомлены, и, что самое противное, даже не скрывали этого. И все равно настояли на проведении судебного процесса и вынесении смертного приговора. Чем лишний раз всем дали понять, что именно они являются законом и справедливостью. При этом для всех несогласных с приговором их двери оставались открытыми. В любое время они с радостью готовы были выслушать любые пресмыкания на этот счет.

Но перед ними Смерть пресмыкаться не собирался, ибо считал бессмысленным тешить их самолюбие, раз на итоговый вердикт это никак не повлияет. Поэтому и пропустил назидательный судебный процесс, без вынесения высшей меры наказания по которому, нельзя было достигнуть достаточной степени назидательности.

Касаемо назидательности ему сообщил лично тот самый высокородный узник Чистилища, которого по незнанию сопроводил туда Иезекииль, и которого Смерть потом из него забирал и сопровождал вплоть до Отчего дома, в надежде вымолить прощение за оплошность, допущенную его непутевым учеником. И еще раз подтвердил Отец этого самого высокородного узника Чистилища, когда самолично вышел встречать обиженного Сына. Как бы Смерть перед ними обоими и по отдельности не распинался, не просил, не умолял и не взывал к всепрощению, к которому они, кстати, сами призывали остальных в качестве базиса мирного сосуществования, в своем решении Отец и Сын остались непреклонны.

И тогда Смерть психанул. Униженный и оскорбленный, не в силах больше мириться с несправедливостями этого мира, он выдвинул им ультиматум. ИМ! ВЕРШИТЕЛЯМ СУДЕБ! Неправильный взгляд в чью сторону наказывался немедленным вырыванием глаз, а малейшее неповиновение – распылением в Пустоте. А за ультиматум Смерть даже не знал, что с ним сделают. И, естественно, никакой натяжки не хватит, чтобы назвать его действия четко спланированной акцией, как он впоследствии обрисовал это Иезекиилю. Впоследствии – потому что на этот раз комариный писк был услышан. Более того, прощен.

Именно эту горькую правду жизни Смерть хотел сохранить в тайне, как из личных соображений, так и согласно подписке о неразглашении. А потому вопрос о том, как в данной ситуации сохранить дружбу с Иезекиилем, оставался открытым. Причем он понимал, что даже если сейчас опустить все «но» и рассказать, как все было на самом деле, это станет еще большим испытанием для их дружбы, нежели его поймают на лжи. Убежать, неожиданно вспомнив про не выключенный утюг, теперь тоже не получится. Оставалось только одно: частичная правда. Во всех отношениях она виделась предпочтительнее всей правды или вообще никакой. К тому же Смерть не лукавил, когда рассказывал Иезекиилю, каким образом ему для него удалось добиться не только отмены обвинительного приговора, но и выторговать сохранение карьеры. Не горе-жнеца, конечно, но в Службе реинкарнации, перебирать бумажки. Что, учитывая обстоятельства, являлось вполне пристойным.

И поскольку одно очень хорошо увязывалось с другим, именно в это русло Смерть решил перевести разговор:

– Конечно, знал. И о суде, и о том, что кроме меня тебе поддержки ждать неоткуда. Но я не мог прийти, пришлось много кого подмазывать, дабы освежить свою репутацию Незаменимого. К тому же я прощупывал почву по поводу твоего дальнейшего трудоустройства. Или ты хотел после освобождения шататься по Небесам без дела?

– Да нет, – смягчился его друг. – Спасибо тебе, конечно…

– Тогда в чем дело? – осторожно поинтересовался Смерть.

– Даже не знаю, как это объяснить, – замялся Иезекииль. – Какое-то странное чувство.

– Зато я знаю, что это за странное необъяснимое чувство, – подхватил Смерть. – Это похмелье.

– Похмелье?

– Конечно.

– Это не может быть похмелье, – возразил Иезекииль. – Я себя прекрасно чувствую: ни головной боли, ни тошноты, даже сушняка нет.

– От божественного нектара другое похмелье, дурень, – улыбнулся Смерть. – Вернее, это даже не похмелье вовсе, а побочный эффект от испарения его остатков из коры головного мозга.

– Что?! – ни капельки не поверил в это Иезекииль. – Какой еще побочный эффект?! Какие испарения?! Думаешь, я раньше никогда не пил божественный нектар?!

– В таких количествах даже я его никогда не пил, – продолжил гнуть свою линию Смерть. – Но о чем говорю, понимаю прекрасно, поэтому не грузись и просто поверь моему богатому жизненному опыту. А если тебе нужно научное обоснование данного феномена, сходи в Библиотеку. Но потом. Сейчас же сходи за нюхательным табаком.

– Это еще зачем? – удивился Иезекииль.

«Ну, во-первых, отвлечешься, а во-вторых, как следует прочихаешься».

– Снимает данный вид похмелья.

– Ты уверен?

«Еще бы! Стены от соплей неделю будешь оттирать. Это если твой недослуга согласиться тебе помочь, а так – все две».

– Сто процентов, иначе бы не предлагал. Проверено лично. Заодно и ты убедишься в моей правоте.

– Ладно, пойду в кладовой поищу, – согласился Иезекииль и удалился из комнаты. Тем более ему нужен был перерыв: осмыслить услышанное, а еще лучше – забыть все как страшный сон. А с другой стороны, чего он ожидал от этой встречи? Что его друг как по мановению волшебной палочки в одночасье измениться? Хотя, стоит признать, некоторые зачатки изменения к лучшему в нем все же начали прослеживаться. И это касается не только внешнего вида.

Минут через десять Иезекииль вернулся. В руках он держал бутылку пива, поскольку нюхательного табака у него отродясь не водилось, а возвращаться с пустыми руками было себе дороже.

– Извини, брат, табак, видимо, закончился. Зато я нашел вот что, – радостно продемонстрировал он пиво. – Настоящее! Последняя бутылка осталась.

Из принятого на время лежачего положения Смерть перешел обратно в сидячее:

– И зачем она нам? – без особого энтузиазма поинтересовался он. – Соревноваться у кого дальше струя?

– Так а… – Рот у Иезекииля открылся, но со словами возникли явные сложности.

В этот момент в помещение ворвался Меркель: запыхавшийся, но довольный, с бочонком божественного нектара в руках.

– Ты чего так долго? – рявкнул на него Иезекииль, хотя в глубине души был готов расцеловать. – Тебя только за смертью посылать!.. – Запнувшись, он перевел взгляд на своего друга: «Извини».

– Да дурдом какой-то! – начал оправдываться слуга. – Нектара нигде нет: я все лавки оббегал – все разобрали. – Он похлопал по бочонку рукой. – Кое-как удалось найти.

– И где же ты его нашел, герой ты наш? – не скрывая сарказма, поинтересовался Смерть.

– Места надо знать, – широко улыбнулся слуга, посчитав, что душа его действительно похвалила.

– Ну-ну, – усмехнулся Смерть. После чего указал на журнальный столик: «Ладно, бочонок оставь, а сам можешь иди, дальше справимся без тебя».

Слуга перевел взгляд на хозяина – тот кивнул. Повинуясь, Меркель поменял полный бочонок местами с пустым. После чего ему кинулось в глаза, какой гостиная пережила погром: журнальный столик покорежен, обивка на кресле и диване местами ободрана, сервант стоял, но явно падал, а возможно, и не единожды, поскольку его содержимое словно пропустили через мясорубку. И это если не пристально всматриваться. Если пристально, то невозможно не обратить внимания на то, что некоторые дорогостоящие предметы интерьера стоят не на своих привычных местах или полностью на них отсутствуют. Как например, китайская фарфоровая ваза – династии Бдзынь, судя по тому, что от нее осталось в дальнем углу. Но на нее слуге было наплевать, она ему никогда особо не нравилась, а вот то, что действительно было для него дорого, кажется, хрустело между складок шкуры белого медведя.

Затаив дыхание, Меркель поднял взгляд наверх. Ему не хотелось этого делать, но после увиденного не сделать этого было никак нельзя. Как он и боялся, под ногами хрустел хрусталь с пребывающей в плачевном состоянии люстры.

«Это же Богемский хрусталь XVIII века! Мой любимый. СССУКА!»

Со слезами на глазах слуга посмотрел на хозяина. И прочитал по его губам:

– Потом, все потом…

Меркеля аж затрясло. Ему хотелось разбить пустой бочонок об головы этих двоих, и насадить их на его обломки. Но вместо этого он в сердцах выпалил: «Да пошли вы все!» и выбежал из помещения.

Смерть, как только дверь на кухню захлопнулась, воспарил к новому бочонку, словно ничего не произошло, с легкостью его откупорил и разлил нектар по бокалам. После чего, не дожидаясь Иезекииля, осушил свой залпом, и, наливая себе еще, произнес:

– Извини, в горле что-то совсем пересохло.

– Да ничего, – пожал плечами его друг. – Можно подумать, до этого ты меня особо дожидался. – Он сделал глоток. И посмотрел в сторону кухни: вроде бы все тихо.

Смерть тем временем опустошил второй бокал и снова себе подлил. И уже с улыбкой на устах бросил вызов:

– Можно подумать, ты сможешь выпить столько же, сколько и я?

Естественно, Иезекииль не мог. В промышленных масштабах, в отличие от своего друга, он никогда не пил. Для сравнения, двумя днями ранее, к тому моменту, когда он осилил лишь первый бокал, Смерть уже изрядно накидался. По сути, выпив целый бочонок божественного нектара в одиночку, за исключением, трех-четырех бокалов. Поэтому спорить с данным умозаключением было бессмысленно. И вообще не хотелось, поскольку история явно повторялась. Только теперь на старые дрожжи из их жизни могли выпасть уже не несколько дней, а неделя. Так что лавочку требовалось срочно сворачивать, дабы избежать перерастания посиделок в очередную попойку. А для этого нужно было выяснить, что же именно задумал Смерть и как ему в этом может помочь Служба реинкарнации.

– Слушай, дружище, может, не будем прямо сейчас мериться печенями? Ты вроде начал что-то рассказывать про ту помощь, которую я могу тебе оказать?

– Согласен, нетактично с моей стороны предлагать тебе мериться тем, чем я заведомо могу тебя обидеть. Равно как и печенью. Поэтому давай вернемся к делам. Единственное, прежде я все-таки хочу узнать у тебя, как ты стал Главой Службы реинкарнации? Второй день пытаюсь это выяснить, но разговор каждый раз уходит не туда. Расскажешь, а то мне страсть как интересно? Тебя же перед тем как нам окончательно запретили общаться в такую глухопердь запихнули, что оттуда нужно было исхитриться до карьерной лестницы добраться, не то что вскарабкаться по ней на самый верх.

Иезекииль поменялся в лице. Не потому что обиделся на очередное хамство, а потому что разговор не просто так уходил от данной темы. Ему не хотелось это обсуждать.

– Давай в другой раз?

Смерть опустошил очередной бокал, снова наполнил и снова опустошил, после чего на явном веселе произнес:

– Нет уж, давай в этот! А то я еще, грешным делом, подумаю, что ты ради должности булки свои перед кем-нибудь раздвинул, и буду так до следующего раза думать.

Иезекииль кинул беглый взгляд на дверь, ведущую на кухню. Но на этот раз по другой причине. Смерть видел оба этих взгляда, и причины, и тогда и сейчас, с легкостью распознал, а потому брезгливо воскликнул:

– Фу, нет! Что и вправду раздвинул?!

– Да тьфу на тебя! Нет, конечно! – открестился Иезекииль. – Просто я работал как проклятый 24 часа в сутки практически без выходных, вот и дослужился. Но теперь, если честно, даже вспоминать этот ужас не хочется.

– Прям-таки ужас?!

– Прям-таки ужас!

Сделав вид, что поверил, Смерть решил немного разрядить обстановку:

– Зато теперь, когда дослужился до такой должности, небось, целыми днями бакланишь, да? – весело усмехнулся он.

Однако для Иезекииля это прозвучало так, как если бы он пытался принизить его успехи.

– Да конечно! – фыркнул он в ответ. – Работаю еще больше! Между прочим, благодаря тебе!

Суть претензии Смерти разъяснять не требовалось. Он потупил взгляд:

– Я этого не хотел, извини.

– Да чего уж теперь, – отмахнулся его друг. – Собственно, задержавшись в очередной раз на работе, я и услышал, как в одной из комнат для ожидания кто-то буянит.

– Да ладно, не так уж сильно я и шумел.

– Еще как сильно! У нас до тебя голоса никто не подавал. Все сидели как мышки: тихо-смирно ждали своей очереди. А тут ты со своим: «вы, вообще, понимаете, что вы творите?!».

Смерть улыбнулся.

– Понимаем, – продолжил Иезекииль. – Но поделать с этим ничего не можем. Я надеюсь, что пока не можем, – добавил он. – Кстати, совсем забыл спросить, если ты здесь, то кто тогда там, за тебя? Судопроизводство, насколько я знаю, не приостановлено.

– Бравус, – признался Смерть. – Он сейчас за меня ведет все судебные дела.

Его друг на него вытаращился:

– Да ладно?! Твой слуга? Он же тупой!

– Не скажи! – горячо возразил Смерть. – За последние пару сотен лет его IQ существенно вырос.

– Неужто читать начал?

– Скорее, бухать!

– Никогда не слышал, чтобы алкоголь делал человека умнее.

– Это, смотря с кем пить.

– Или смотря что! Иначе как бы он тебя надоумил передать ему власть, а самому рассекать в неглиже?

Смерть помрачнел:

– Вообще-то это мое решение.

На что Иезекииль заметил скорее, восхищенно, нежели с иронией:

– Тогда согласен, твой слуга действительно умен. Беру свои слова обратно.

Резко подорвавшись с дивана, Смерть направился к выходу:

– Дружище, а тебе не кажется, что мы засиделись?! Разве нам не пора вернуться в Службу реинкарнации?!

В полной растерянности Иезекииль попытался его остановить:

– Подожди, так ты же мне даже не рассказал, что задумал?

– По дороге, все по дороге! – безапелляционно заявил Смерть и упорхнул за дверь.