Текст книги "Обжигающий огонь страсти"

Глава 7

Губернатор Лахлан Макуэри предложил своему доброму другу Дейлу Блэндингсу воспользоваться всеми удобствами его резиденции для празднования серебряной свадьбы Сэмюела и Джоанны Дирингов. Хотя в течение долгих лет, миновавших после трагического происшествия с Джоном Блэндингсом, обе семьи и встречались на официальных приемах, они никогда не приглашали друг друга в гости.

Поэтому их примирение являлось событием более важным, чем серебряная свадьба Дирингов.

Все с величайшим волнением наблюдали за встречей двух семейств у подножия лестницы, ведущей в бальный зал. Женщины даже плакали, глядя, как крепко обнимаются Джоанна и Элизабет. Сэм и Дейл жали друг другу руки, боясь выдать словами не подобающую, как считается, мужчинам растроганность.

По этому торжественному случаю прибыли Джейсон и его жена. Именно брат Адди подкатил Джона Блэндингса к бару, устроенному в вестибюле, где они произносили тосты за здоровье членов обеих семей. Глядя на них, все добродушно посмеивались.

– Жаль, что у нас не такие большие семейства, – шутил Сэм, – а то наши ребята через час уже валялись бы на полу.

Дейл поклонился Джоанне:

– Могу я пригласить вас на первый танец, мадам?

– Конечно, – сказала она со счастливой улыбкой.

Не желая отставать, Сэмюел попросил Элизабет удостоить его вальса. Их дети со слезами на глазах наблюдали, как аплодируют родителям гости.

– Они просто замечательные… – проговорила Дорис, раскаиваясь за нанесенные Адди обиды. – Я люблю их. Я… я… – Она встретила приветливый взгляд своей подруги. – О, Адди, сможешь ли ты когда-нибудь меня простить?

– Считай, что все обиды позабыты, мы снова подруги. Дорис повернулась к своему жениху:

– Дорогой Луис, это счастливейший момент в моей жизни. Я вместе со своей чудесной подругой и чудесным женихом. – Она взяла обоих за руки. – Адди, это Луис Голдстоун.

– Я так рада наконец встретиться с вами. Джон так много о вас рассказывал.

В действительности, однако, Джон Блэндингс не питал особой симпатии к Луису Голдстоуну. Впервые он упомянул о нем так: «Жаль, что она выбрала себе в мужья полуеврея. Хотя, честно говоря, в нем не заметно ничего еврейского».

Адди молчала, но в глубине души ощущала то самое неприязненное чувство к Джону, которое появилось у нее еще до того, как он стал инвалидом.

Луис и Дорис, извинившись, пошли танцевать.

– Вы здесь самая красивая женщина, – раздался у нее за спиной чей-то голос.

Обернувшись, она воскликнула:

– Мистер Уэнтворт?! А я и не знала, что вы здесь.

– Блэндингсы любезно пригласили меня, так как мы были спутниками в путешествии.

Адди улыбнулась и протянула руку:

– И более галантного компаньона не бывало ни у одной женщины. Я так рада видеть вас, Уильям.

Он с восхищением оглядел ее с головы до пят:

– То, что я сказал, не комплимент, а чистейшая правда. Ни одна женщина в этом зале не сравнится с вами. И где вы взяли такое изумительное платье?

– Спасибо. Но это не платье, а блузка с юбкой.

На ней была клетчатая зеленая юбка, белая атласная блуза с оборками и поверх нее жилет цвета лесной зелени.

– Все равно… замечательный наряд.

– Многие женщины оспорили бы ваши слова, – улыбнулась Адди.

– Кажется, они выстраиваются. Не хотите ли потанцевать? – предложил Уэнтворт.

– С удовольствием.

Они заняли свои места – с одной стороны выстроились в ряд мужчины, с другой – женщины.

После танца Адди с удовольствием уселась передохнуть на открытой веранде. Уэнтворт же отправился за прохладительными напитками.

Возле балюстрады, оживленно беседуя, стояла группа мужчин. Среди них Адди узнала губернатора Макуэри, высокого, полного достоинства человека с тонкими аскетическими чертами и короткими темными волосами, зачесанными на высокий лоб. По случаю приема он был в мундире полковника.

– Да, но ослы в парламенте подходят к этому вопросу черт знает как, – говорил кому-то Макуэри. Краем глаза он заметил сидевшую в тени Адди, и мысль о том, что она могла услышать его резкое выражение, покоробила его. – Простите, дорогая леди, что я оскорбил ваш слух.

Адди весело рассмеялась:

– Уверяю вас, губернатор Макуэри, мне доводилось слышать и более резкие выражения.

В этот момент с двумя чашками пунша вернулся Уэнтворт:

– Добрый вечер, господин губернатор. Я вижу, вы флиртуете с моей дамой.

– Будь я помоложе, я бы уже скользил по паркету с вашей дамой, а вы бы сидели, скучая, в углу. А вы знаете, мисс Диринг, что мистер Уэнтворт – опасная для вас компания? Вы знаете, что он революционер?

– Нет, не знала… Уильям, мое уважение к вам еще более возросло. А против чего он бунтует, господин губернатор?

– Честно говоря, я не думаю, что борьба за введение парламентского правления означает революцию. Я всегда считал, что наша главная общая цель – добиться прекращения транспортировки каторжников в колонию, введения суда присяжных и обеспечения населению тех же прав, которыми от рождения обладают все британские подданные.

– Ах, Уильям, почему вы, молодые, так нетерпеливы? Вы же знаете, что Рим был построен не в один день. Да пойми же, черт побери, Уильям, эта колония под моим управлением достигла больших успехов, чем за все предыдущие годы. Что это, если не настоящее процветание?

– Я всегда был одним из ваших ревностных поклонников, господин губернатор, и вы это знаете, но в последнее время в вашей политике наметились колебания, которых раньше не замечалось.

– Не отрицаю. Но будьте благоразумны, Уэнтворт. Этот коварный комиссар Бигге отправил в Англию отчеты, которые вошли в публикуемые парламентские документы. В этих отчетах моя либеральная политика подвергается резкой критике. Мы должны действовать более осторожно, если не хотим, чтобы меня заменили реакционным губернатором.

– Мы не должны уступать Англии во всем, господин губернатор. Ведь Англия – в восьми тысячах миль отсюда. Я, собственно, повторяю ваш ответ на критику, высказанную по поводу утверждения устава Банка Нового Южного Уэльса.

Губернатор нахмурился.

– Послушайте, Уэнтворт, если вам не нравится, как я управляю колонией, можете возвратиться в Англию. Я думаю, у вас имеются все возможности сделать там успешную политическую карьеру.

– Я и в самом деле хочу вернуться в Англию. В следующем году. Собираюсь изучать юриспруденцию. – В словах Уэнтворта звучала скрытая насмешка. – Но если я все же займусь политикой, то сделаю это не в Англии, а здесь, в Австралии. Вы, видимо, забыли, господин губернатор, что Австралия – моя родина? Здесь я родился и вырос.

– Я этого не забываю, – усмехнулся губернатор. – Желаю тебе успеха в твоих честолюбивых замыслах, мой мальчик. – Он поклонился Адди: – Извините, я должен вернуться к гостям и убедиться, что ничто не мешает им развлекаться.

После ухода губернатора Уэнтворт сказал:

– Он действительно сделал много хорошего. При его правлении мы достигли значительного прогресса и процветания. Не всем, однако, нравится, что он правит нами. Слово его – закон. Таким образом, у нас не демократия, а автократия. Такое правление подходит для тюрьмы, а не для свободного процветающего общества. Но это не его вина. Властью его наделила Англия. А власть, как известно, развращает.

На этом разговор закончился, ибо к ним присоединились Джон и Джейсон, оба навеселе.

– Наконец-то мы вас поймали. Как вы посмели, Уэнтворт, похитить мою даму? Ведь именно я пригласил ее на это празднество. – Сказано это было легкомысленно-веселым тоном, но Адди поняла истинное значение слов Джона.

Она сделала вид, что не замечает его многозначительного взгляда.

– Как поживает мистер Лайт? – обратилась она к Уэнтворту.

– Я думаю, что сейчас он уже в Англии. Щеголяет в своем новом офицерском мундире. Вы слышали, что он состоит в штабе герцога Веллингтонского?

– Ему повезло.

– Бедный старина Уильям ужасно увлечен вами, Адди.

– Чепуха. Мы с мистером Лайтом едва знакомы.

– Тем не менее я верю словам мистера Уэнтворта, – вмешался Джон. – Мисс Диринг с первого же взгляда повергает к своим стопам всех мужчин.

Адди смеялась вместе со всеми, но от смеха у нее почему-то ломило зубы. Все, что говорил Джон, предназначалось только ей, ей одной.

На веранду вышел слуга в черно-золотой ливрее и громко объявил:

– Мисс Диринг, ваш отец ждет вас в кабинете его превосходительства и просит не задерживаться.

– Спасибо. – Она встала, заинтригованная этим неожиданным приглашением. – Не понимаю, для чего он меня зовет.

Джон рассмеялся:

– Похоже, вы одержали еще одну победу. Его превосходительство желает побеседовать с вами тет-а-тет в своих личных покоях. Будьте осторожны, Адди. Макуэри в свое время слыл покорителем женских сердец.

– Вы просто невозможный человек. Извините. – Она повернулась и, придерживая одной рукой юбку, быстро вошла в дом.

Постучав в дверь кабинета, Адди вдруг почувствовала жар во всем теле.

– Войдите, – послышался из-за двери голос губернатора. Она повернула дверную ручку и вошла.

Макуэри сидел за письменным столом. Тут же, рядом, сидел и ее отец. Перед столом, держа под мышкой кивер, стоял офицер. Все трое смотрели на нее весьма сурово. Но под этой суровостью таилось и участие – особенно во взгляде отца.

– Вы хотели меня видеть, сэр? – обратилась она к губернатору.

– Да, моя дорогая. – Он показал рукой на офицера: Это капитан Кёрк. Капитан Кёрк, миссис… – Губернатор умолк, и она успела заметить на его лице смущение. Он едва не назвал ее «миссис Мак-Дугал», но в последний миг спохватился, – Это мисс Диринг, капитан, – продолжал он. – К сожалению, мисс Диринг, капитан прибыл с неутешительными новостями. Расскажите, каковы эти новости, капитан Кёрк.

Кёрк, высокий, стройный мужчина с песочного цвета волосами и грубоватыми чертами лица, прищелкнул каблуками.

– Я сожалею о случившемся, мэм, но считаю своим долгом сообщить вам…

– Сообщить о чем, капитан? – перебила Адди. – Говорите же.

Офицер как будто читал по писаному, глядя куда-то в сторону.

– Несколько недель назад группа поселенцев по пути из Батхёрста в Сидней спасла от нападения разбойников шестерых мужчин, которые перегоняли овец из Виндзора в Батхёрст.

– Пятерых белых и одного туземца, – вставил губернатор, и тон его не предвещал ничего хорошего.

У Адди перехватило дыхание.

– Да?.. – почти шепотом проговорила она.

– Один из белых был тяжело ранен, – продолжал капитан. «О Господи, только не Крег, только не Крег!» – мысленно взмолилась она.

– Они одолжили его приятелям повозку, чтобы те могли отвезти раненого в Батхёрст. Кажется, один из них был врачом.

Роналд Суэйлз!

Один темнокожий – Абару!

– Кучер этой повозки доехал с ними до Батхёрста, в пути он узнал их имена. Оставив раненого в Батхёрсте, кучер отправился обратно в Сидней, чтобы присоединиться к своим. В Сиднее он рассказал обо всем, чему был свидетелем, своему зятю – судье Тейлору Хейстингсу. Имена эти были тому знакомы. Он как раз находился в Парраматте, когда эти шестеро бежали из тюрьмы, убив двух охранников. На их поиски посылали два отряда, но беглецам каждый раз удавалось скрываться. По крайней мере до сих пор.

До сих пор. Адди чувствовала, что капитан медленно убивает ее своим рассказом.

– До одного из них мы все-таки добрались. Точнее сказать, до него добрались разбойники. Тот, кто был тяжело ранен, умер.

– Откуда вы это знаете?

– Видите ли, мэм… Судья Хейстингс, просмотрев старые архивы, обнаружил, что это те самые шестеро беглецов – Мак-Дугал, Флинн, Мордекай, Суэйлз, Рэнд и чернокожий Абару. Судья известил власти, и они тотчас же отправили в Батхёрст еще отряд. Один из беглецов был похоронен перед самым их прибытием, остальным удалось бежать в буш.

– Один? Кто именно? Ответом ей было долгое молчание.

– Это был… Крег… Мак-Дугал? – спросила она.

– Боюсь, да, мэм. – Капитан указал на стоявший на полу саквояж. – В Батхёрсте его взяла к себе местная трактирщица миссис Патни, которая ухаживала за ним до самой смерти. Она отдала лейтенанту его личные вещи. И попросила передать их его жене – Аделаиде Диринг… Извините, мэм, мне пора на дежурство.

Капитан церемонно поклонился Адди и губернатору и повернулся к двери.

– Спасибо вам, – бросил ему вдогонку Макуэри.

Сэм Диринг встал, подошел к дочери и обнял ее за плечи.

– Тебе лучше посидеть, дорогая. Ты так бледна… Макуэри налил ей рюмку бренди из серебряного графина:

– Выпейте, пожалуйста.

– Спасибо. – Рука Адди так дрожала, что она даже не могла взять рюмку.

Отец поднес бренди к ее губам, и она сделала большой глоток.

– Не беспокойся за меня, отец. – Опустившись на колени, она раскрыла кожаный саквояж и стала вытаскивать оттуда рубашку, штаны, башмаки, куртку… Все эти тщательно выстиранные вещи были ей незнакомы. Однако они свидетельствовали о том, что Крег действительно был ранен. На рубашке, под левым плечом, она увидела рваную, окровавленную по краям дыру. И вся грудь была забрызгана кровью, которая так и не отстиралась.

Адди отложила вещи в сторону. Затем просмотрела все, что мужчины обычно носят в карманах: банкноты, спички, бритву, любимый табак Крега… Впрочем, такой табак курят многие.

И тут ее сердце словно придавил тяжелый камень – она наткнулась на кольцо. Адди взяла его и приложила к такому же на своей правой руке. Когда перед Богом они клялись в вечной любви и преданности, Крег надел ей на палец кольцо, искусно вырезанное из эвкалипта.

Ей почудилось, что она слышит его голос. Голос звучал так отчетливо, словно Крег находился совсем рядом. Он говорил те же слова, что и в памятный день их обручения:

«Адди, единственная моя любовь, я никогда не расстанусь с этим кольцом. Только смерть может меня разлучить с ним. Да, моя милая, я буду носить его до своего смертного часа».

На ее плечо осторожно опустилась чья-то рука, и раздался чей-то голос:

– Адди, я только что встретил капитана Кёрка. Он рассказал мне про Крега. Не могу выразить, как мне жаль. – Оказывается, к ней в своей коляске подкатил Джон.

Она молчала.

– Мистер Диринг, господин губернатор. Я хотел бы поговорить с Аделаидой с глазу на глаз. Вы не возражаете?

Отец посмотрел на нее вопросительно:

– Адди?

– Ничего, отец, все в порядке.

– Пойду найду твою мать.

– Пожалуйста, не надо портить ей этот вечер. Я сама скажу ей, когда все кончится.

– Как хочешь. – Сэм кивнул губернатору. – Может быть, мы присоединимся к гостям, Лахлан?

Они тихо вышли из комнаты, закрыв за собой дверь. Немного помолчав, Джон спросил:

– Они совершенно уверены, что это был Крег?

– Не знаю, как они, а я совершенно уверена. – Она показала ему два кольца. – Видишь? Вот наши обручальные кольца.

– Обручальные кольца? Но ведь вы никогда… – Он остановился, заметив в ее глазах предупреждение. Изумрудный огонь, подумал он. Только так можно было описать выражение ее миндалевидных глаз, когда она была недовольна или сердилась. Сделав над собой усилие, он добавил: – Какие чудесные кольца, они красивы…

– Спасибо тебе, – отозвалась Адди и снова опустилась на колени.

У нее, казалось, умерли все чувства. Она даже не чувствовала, что Джон гладит ее по волосам.

– Я думаю, ты изменишь свои планы, – сказал он. – Теперь тебе нет никакой необходимости ехать за горы.

Некоторое время она молча размышляла. Затем тихо обронила:

– Вероятно, такой необходимости нет.

– И ты останешься в доме своих родителей, в Парраматте?

– Да, наверное. – Ничто не имело теперь никакого значения. Она совершенно утратила волю, утратила все желания.

– Встань, Адди, и сядь рядом со мной. – Джон похлопал по дивану, стоявшему рядом с его коляской.

Она беспрекословно повиновалась. Когда он взял ее за руку, она не оказала ни малейшего сопротивления.

– Адди, я хочу кое-что тебе сказать. Пожалуйста, выслушай меня внимательно, не перебивая. Хорошо?

Она вяло кивнула. Ее глаза, казалось, не смотрели на Джона – смотрели в прошлое, в те времена, когда она жила в Земном Раю.

Их было четверо: Крег, она, Джейсон и Джуно. Семья. Дружная, прочно спаянная любовью. Ведь только она, любовь, придает смысл человеческому существованию.

Все четверо они плещутся в море, у самого берега. Часами валяются на песке под горячим солнцем, распаляющим их плоть, распаляющим кровь. Какое счастье – чувствовать рядом Крега. И в словах нет необходимости. Достаточно только его улыбки, прикосновения его руки…

Она почти не слышала голоса Джона. Он же тем временем говорил:

– Конечно, я понимаю, Аделаида, что теперь ты уже не любишь меня. Я говорю: «не любишь», потому что когда-то ты меня любила. Любовь – весьма изменчивое чувство. Она совершенно непредсказуема. Как ветер. Сегодня он дует на север, завтра – на юг, потом – на восток, на запад. Но я и не требую, чтобы ты любила меня так, как я до сих пор еще люблю тебя. Теперь мы уже взрослые, не те любопытные, ненасытные юноша и девушка, которые познавали жизнь на стогу сена. И все же нас с тобой многое связывает. Происхождение, воспитание. Дружба наших семей. Вы с Дорис, можно считать, сестры. Мы можем быть счастливы вместе. Поверь мне, Адди. Быстро развивается Сидней, развивается вся страна. Скоро у нас будут свои театры, музыкальные залы, рестораны и все, что может предложить Лондон. Обещаю тебе, у нас будет чудесная жизнь.

Тут она наконец поняла, о чем говорит Джон, – и тотчас же окончательно осознала: отныне его, ее возлюбленного, нет в живых, а она обречена на вечное одиночество.

О Боже!

– И ты должна подумать о своих детях, Адди, – продолжал Джон. – Как ни горько это сознавать, но наши родители не бессмертны. У Дорис наверняка будет своя семья. Твой брат Джейсон предполагает остаться на Земле Ван Димена, и у него там хватает забот. Ты со своими малышами останешься одна. Один останусь и я. Ты хорошо знаешь, что дети нуждаются не только в матери, но и в отце. Это необходимо для их полноценного развития. Адди, я хочу стать отцом твоих детей. Ты даже не представляешь себе, как я привязался к ним за эти недели. Спроси Дорис, она расскажет тебе, как я восхищаюсь твоими детьми, такими красивыми, живыми, смышлеными.

Все, что он говорит, верно, подумала она, с трудом заставляя себя не думать о прошлом. Но в ее душе не было ничего, кроме безразличия, равнодушия. Она не испытывала никакого желания обдумывать его предложение. Да, Джон всегда ладил с детьми, относился к ним с любовью, добротой и уважением, общался без той снисходительности, какую обычно проявляют взрослые по отношению к малышам. И Джейсон, и Джуно платили ему явной привязанностью. Однажды Джон, сидя в своем кресле, даже играл в крикет с Джейсоном. Мальчик смотрел на него влюбленными глазами: «Какой молодец дядя Джон! Настоящий мужчина!»

Джон между тем продолжал настойчиво убеждать ее:

– Когда-то мы любили друг друга. Теперь между нами стена. Должен тебе признаться, Адди, что паралич повлек за собой импотенцию. Поэтому наш брак будет, если можно так выразиться, чисто платоническим, основанным на взаимной привязанности, дружбе и любви к детям, которых мы станем вместе воспитывать. У них-то по крайней мере будет нормальная жизнь. Что скажешь, дорогая? Выйдешь ли ты за меня замуж?

Адди сделала над собой поистине героическое усилие, чтобы осмыслить то положение, в котором она оказалась. Все, что было, безвозвратно кануло в прошлое. А в словах Джона – много разумного. Со смертью родителей не только она сама, но и ее дети будут обречены на одиночество. И, конечно же, мальчику нужен отец. И они действительно когда-то любили друг друга.

Теперь, после долгого отчуждения, они снова стали друзьями. А она, тут он прав, нуждается в дружеской поддержке, привязанности. Импотенция же Джона, такова уж ирония судьбы, и в самом деле сулит ей неоспоримые преимущества. У нее и у детей появится новая семья, и в то же время она сможет навсегда остаться верной своему единственному любимому – Крегу. В ее нынешнем положении доводы Джона казались весьма разумными.

В глубине ее души таилось и еще одно соображение, хотя она не решалась признаться в этом даже самой себе. Замужество должно было в какой-то мере успокоить болезненно ноющую совесть, ведь именно она истинная виновница драки, в которой так жестоко пострадал Джон. Она же является и косвенной виновницей смерти Крега.

Чем больше Адди раздумывала, тем заманчивее казалось ей предложение Джона. Ведь с его помощью можно было решить столько серьезных проблем. Она взглянула на него с робкой улыбкой:

– Хорошо, Джон, я согласна.

Он взял ее за руки и привлек к себе:

– Спасибо тебе, дорогая. Сегодня – один из счастливейших дней моей жизни.

«Прости меня, Крег, моя любовь, пожалуйста, прости меня», – стонало ее сердце.