Текст книги "Клеопатра: Жизнь. Больше чем биография"

Через пять лет после своего возвращения Авлет умер от болезни. Ему было за сорок, и хватало времени, чтобы подготовить себе преемника. Возможно, старшая из здравствовавших детей, Клеопатра, недолгое время правила с ним совместно в последние месяцы его жизни, уверенная, что – в отличие от множества ее предков, включая и самого Авлета, – ее активно готовят к принятию власти. Авлет отошел от традиции, завещав трон сразу двум отпрыскам, брату и сестре. Это могло означать, что либо Клеопатра подавала большие надежды уже в раннем возрасте, и отец думал таким образом избавить детей от борьбы за власть, либо считал их неразлучными друзьями (это вряд ли) [27]. Скорее всего, отец и дочь действительно были очень близки. Она изо всех сил старалась выразить ему признательность, даже добавила прозвище «отцелюбивая» к своему имени и сохранила его, несмотря на изменение статуса. Одним из первых ее шагов должна была стать подготовка к похоронам отца, мероприятию затяжному, пахнувшему благовониями и бальзамами, сопровождавшемуся подношениями, оглашавшемуся ритуальным плачем. Восемнадцатилетняя Клеопатра быстро и решительно вошла в спектакль на роль царицы.

Почти сразу у нее появился шанс воспользоваться мудростью отца, который по прибытии в Египет первым делом поклонился местным богам, специально проехав для этого по маленьким деревням и крупным религиозным центрам. Этим он завоевал симпатии коренных египтян, почитавших своего фараона, – в отличие от непокорных александрийцев, бесконечно испытывавших его терпение. Любой умный Птолемей строил храмы египетским богам и всецело содействовал культу. Клеопатра нуждалась в поддержке коренного населения, в том числе в виде живой силы. Задолго до ее коронации умер бык Бухис – одно из священных животных, считавшееся воплощением бога войны и родственником бога солнца. Ему поклонялись близ города Фивы в Верхнем Египте. Быка, облаченного в золото с лазурью и сверху покрытого сеткой от мух, в окружении жрецов с почестями перевозили специальной баржей с праздника на праздник. Так он жил двадцать лет, после чего его заменял новый избранник, имевший особые священные метки – белое туловище и черную голову. За несколько недель до смерти Авлета Клеопатра не упустила возможности продемонстрировать народу преемственность власти. Она, видимо стоя в полном церемониальном облачении на носу одного из кораблей царского флота, во главе пышной процессии проплыла 400 километров вверх по реке к Фивам. Все жрецы Египта собрались на берегу ради этого зрелища, проходившего в полнолуние. А рядом с «Царицей, Матерью двух Земель, отцелюбивой богиней» на отдельном плоту плыл к западному берегу Нила новый священный бык – необычный и очень сильный шаг в сторону коренных египтян. Спустя три дня Клеопатра присутствовала на церемонии посвящения быка в святилище храма, окруженная толпой чиновников и служителей культа в белых одеяниях. Этому месту суждено сыграть важную роль в ее жизни: в 49 году до н. э. она найдет здесь убежище.

Несколько раз во время своего правления царица обращалась напрямую к местным культам. Предлагала помощь при похоронах самого главного священного быка из Мемфиса. Брала на себя немалые расходы, связанные с обрядами, щедро одаривала вином, бобами, хлебом и маслом обслуживавший персонал. Без сомнения, вся эта помпа – как и необычный внешний вид юной царицы из рода Птолемеев – произвели впечатление: в 51 году до н. э. восходившую по аллее сфинксов к богато раскрашенному храму Клеопатру «лицезрели все» [28]. У нас сохранилась хроника торжества, записанная иероглифами – на особом «языке церемоний», использовавшемся с конкретной политической целью: пожалуй, лучше всего она определена как «непрекращающееся хвастовство» [29]. В первый же год правления Клеопатры стали видны ее амбиции. Имя брата царицы отсутствует в официальных документах, где он должен фигурировать в качестве первого лица государства. Нет его и на монетах того времени – царственный профиль Клеопатры красуется там в одиночестве. Кстати, эти чеканные портреты – тоже своего рода особый язык, причем единственный, на котором она может разговаривать с нами сама, своим собственным голосом, минуя римских переводчиков. И именно так она хотела выглядеть в глазах своих подданных.

Сложнее у нее шли дела на другом фронте. Потин, Ахилла и Феодот плохо ладили с этой независимо мыслящей выскочкой, рвущейся править в одиночку. И неожиданно у них появился очень серьезный союзник: могучий Нил не желал сотрудничать с новой царицей. Благополучие государства полностью зависело от речных разливов: засуха всегда вела к сокращению продовольствия и ухудшению социальной обстановки. В 51 году до н. э. Нил разлился слабо, следующий год был не лучше. Жрецы жаловались на нехватку продуктов, отчего приходилось отменять ритуалы. Деревни опустели: голодные сельские жители потянулись в Александрию. Расцвело воровство. Цены взлетели, разорение было повсеместным. В октябре 50 года до н. э., когда стало ясно, что необходимы жесткие меры, на сцене появился брат Клеопатры. К концу месяца царская чета выпустила совместный экстренный указ. Изменялись маршруты перевозки пшеницы и сушеных овощей – теперь продукты шли не в деревни, а на север. Голодные александрийцы представляли более серьезную угрозу, чем голодные крестьяне, так что никто не хотел их злить. Указ следовало исполнять старым проверенным способом: нарушителей ждала смертная казнь. Доносы приветствовались, доносчиков щедро поощряли (свободный гражданин получал треть от собственности виновного, раб – шестую часть плюс свободу). В то же время Птолемей XIII и Клеопатра предложили льготы тем, кто оставался обрабатывать землю. Во дворце в эти месяцы тоже не обошлось без кое-какого насилия. Брат и сестра, возможно, работали в тандеме на благо страны. А может быть, Птолемей всячески оттеснял сестру от трона, обрекая на голод ее сторонников и помогая своим. Экстренный указ они выпустили оба, но подпись Клеопатры шла второй.

Она уже шла по тонкому льду, и дважды в следующем году попала в ловушку, погубившую ее отца. В конце июня 50 года до н. э. двое сыновей римского наместника в Сирии приехали в Александрию, чтобы уговорить войска, восстановившие Авлета у власти, вернуться в строй – в них нуждались кое-где еще. Однако солдаты не хотели уезжать из Египта, где Авлет хорошо оплачивал их службу и где многие обзавелись семьями. Они красноречиво отклонили приглашение, убив обоих сыновей наместника. Клеопатра могла бы сама совершить правосудие, но решила порадовать Рим красивым жестом: заковала убийц в цепи и отослала их в Сирию. Такой ход, она не могла не понимать, неминуемо будет стоить ей поддержки армии. И все равно продолжала принимать непопулярные решения. Рим просил Александрию о военной помощи с той же регулярностью, с какой сам получал просьбы о вторжении куда-то во имя восстановления какой-нибудь монархии.

Эта помощь оказывалась далеко не всем, но именно для подобных случаев Авлет в свое время и заручился поддержкой Помпея, предоставив ему войска. В 49 году до н. э. сын Помпея обращается с такой же просьбой к Клеопатре, потому что его отцу необходимо подкрепление в борьбе с Цезарем. И Клеопатра честно выделяет ему зерно, солдат и флот – во время, напомним, жестокого продовольственного кризиса. Это стало ее «Кипром». За пару месяцев ее имя исчезает из всех официальных документов, а сама она спасается бегством, и через какое-то время встает лагерем в Сирийской пустыне с отрядом наемников.

Вскоре после явления Клеопатры в октябре 48 года до н. э. Цезарь переезжает с царской виллы во дворец. Каждое поколение Птолемеев пристраивало к обширному дворцовому комплексу что-то свое, великолепное и в плане дизайна, и в плане отделки. Слово «фараон» на древнеегипетском означало «величайшее домохозяйство», и уж тут Птолемеи развернулись. Одних только гостевых комнат во дворце насчитывается больше сотни. Окна Цезаря выходят на роскошный парк с фонтанами, статуями и домиками для гостей; сводчатая галерея ведет к театру, стоящему на возвышенности. По части великолепия ни один эллинистический монарх не мог соперничать с Птолемеями, постоянными потребителями персидских ковров, слоновой кости и золота, черепахового панциря и меха барса. Как правило, все, что можно было украсить, было украшено – гранатами и топазами, эмалью, прекрасной мозаикой, золотом. Кессонные потолки инкрустировались агатом и ляпис-лазурью, двери из кедра – перламутром, тяжелые ворота сияли золотом и серебром. Коринфские капители колонн покрывала слоновая кость. Дворец Клеопатры изобиловал всеми драгоценными материалами, известными тогда человеку.

В общем, Клеопатра и Цезарь устроились вполне неплохо – насколько вообще возможно неплохо себя чувствовать в осажденном здании. Хотя ни экстравагантная посуда, ни шикарные интерьеры не могут отвлечь их от очевидного: Клеопатра – фактически одинокая в этом городе – жаждет вовлечь римлянина в египетские дела. Крики протеста и улюлюканье, долетающие снаружи, уличные потасовки, свист летящих камней – все это подталкивает его к принятию решения. Самое яростное сражение происходит в гавани, которую александрийцы пытаются взять в окружение. Первым делом они поджигают несколько римских грузовых судов. Флот, одолженный Клеопатрой Помпею, уже вернулся домой. Обе стороны борются, чтобы заполучить эти пятьдесят квадрирем и квинквирем – больших боевых кораблей с четырьмя и пятью рядами весел соответственно. Цезарь не может допустить, чтобы корабли попали в руки врага, пока он ждет подкрепления, просьбы о котором послал во всех направлениях. Однако укомплектовать их людьми тоже не может. Противник серьезно превосходит его в силе и выгоднее расположен географически. В отчаянии Цезарь поджигает стоящие на якоре корабли. Реакцию Клеопатры, наблюдающей за скользящим по тросам и палубам пламенем, трудно себе вообразить. Ей некуда деться от едкого смолистого дыма, наполнившего ее сады. Огонь полыхает почти всю ночь. Возможно, именно в этом огне погибает часть Александрийской библиотеки [30]. Не может она пропустить и ожесточенную битву, предшествующую пожару, на которую сбегается поглазеть весь город: «А в Александрии все без исключения – как наши, так и горожане – перестали думать о шанцевых работах и о боях друг с другом, но бросились на самые высокие крыши, выискивая везде, откуда открывался вид, удобные пункты, чтобы следить за боем; в молитвах и обетах они просили у бессмертных богов победы для своих соотечественников»[51]51
  Цезарь. Александрийская война, 15. Здесь и далее цит. в пер. М. М. Покровского.


[Закрыть] [31]. Посреди неразберихи и ажиотажа войска Цезаря захватывают знаменитый маяк на Фаросе. Цезарь позволяет им немного помародерствовать, а затем ставит на скалистом острове гарнизон.

Вскоре после встречи с Клеопатрой Цезарь закончил работу, которую мы сегодня знаем под названием «Гражданская война». О нынешних же событиях – о них рассказывается в труде «Александрийская война» – он, должно быть, пишет практически в режиме реального времени. Есть предположение, что он прервался там, где прервался, – на побеге Арсинои и убийстве Потина – по причинам литературным или политическим [32]. Цезарь не мог спокойно писать о делах западной республики, сидя в восточном дворце. К тому же в данной точке повествования он хоть и коротко, но был в выигрышном положении. И, надо полагать, времени писать у него становилось все меньше, а стресса – все больше. Да, это был человек, который диктовал письма прямо со своего места на стадионе, и мог сочинить серьезный текст, длинную поэму, по пути из Галлии в Испанию. Однако убийство евнуха Потина всколыхнуло оппозицию, к которой теперь примкнули женщины и дети города. Им не нужны плетеные заграждения или стенобитные орудия: они отлично выражают свое отношение с помощью рогаток и камней. Град самодельных снарядов стучит по стенам дворца. Бои вспыхивают днем и ночью, в Александрию регулярно прибывает подкрепление, в том числе палатки и разных размеров катапульты. Гигантские баррикады, возводимые по всему городу, превращаются в укрепленный лагерь.

Из осажденного дворца Цезарь имеет возможность воочию наблюдать то, что создало Александрию и из-за чего ею так трудно управлять: безграничную изобретательность и остроумие ее жителей. Его воины в восторге и одновременно в шоке: оригинальное мышление считается прерогативой римлян, а тут александрийцы на глазах возводят десятиэтажные осадные башни на колесах. Тягловые животные перевозят эти гигантские сооружения по прямым мощеным улицам города. Особенно римлян потрясают две вещи: в Александрии все делается быстрее, а горожане, оказывается, – первоклассные подражатели. Они постоянно на шаг позади Цезаря. Как написано в «Александрийской войне», один военачальник позже вспоминал: «[Они] воспроизводили все, что видели у нас, с такой ловкостью, что, казалось, именно наши люди подражали их работе, да многое они и сами изобретали». С обеих сторон на кону стоит национальная гордость. Когда Цезарь переиграл александрийских мореплавателей в сражении, они были ошеломлены, но вскоре опомнились и бросились строить новый флот. На тайных верфях стояло несколько старых кораблей, уже непригодных к плаванию. В дело пошли колоннады и крыши гимназиумов – их бревна превратились в весла. Всего через несколько дней уже полностью укомплектованы и готовы к бою двадцать две квадриремы и пять квинквирем, а заодно и суда поменьше. Как по волшебству у египтян вдруг появились военно-морские силы, вдвое превосходившие римские [33].

Не устают римляне поражаться и способности александрийцев к хитрости и вероломству, что в разгар вооруженного конфликта можно расценивать как высшую похвалу. Словно желая оправдать эту репутацию, бывший наставник Арсинои Ганимед, ныне новый царский командующий, отправляет своих людей рыть глубокие скважины: они осушают подземные хранилища пресной воды и заполняют их морской водой, пить которую невозможно. (Ганимед может знать, а может и не знать, что такой же трюк в свое время Цезарь использовал в борьбе с Помпеем.) Римляне в панике. Не лучше ли немедленно отступить? Цезарь успокаивает своих бойцов: пресная вода должна найтись неподалеку, около океанов всегда есть ключи. Один из них бьет прямо под стенами дворца. Что касается отступления, то это не вариант: легионеры не смогут добраться до своих кораблей живыми. По приказу Цезаря всю ночь роется траншея, и это правильное решение: доступ к питьевой воде быстро восстановлен. Однако верным оказывается и другое. Александрийцы обладают острым умом и неограниченными ресурсами, а главное – самой серьезной мотивацией: они бьются за свою независимость. У жителей города сохранились очень неприятные воспоминания о Габинии, том самом военачальнике, который вернул Авлета на трон. Не сумей они сейчас выгнать Цезаря – и Александрия станет римской провинцией. Цезарю остается лишь убеждать своих людей сражаться с таким же азартом.

Ему приходится уйти в глухую оборону, и это, возможно, еще одно доказательство тому, что «Александрийскую войну» писал не он, а кто-то из высших офицеров уже после событий. Да, римский полководец удерживает дворец и маяк к востоку, но Ахилла, военачальник Птолемея, контролирует весь остальной город вместе с большинством выгодных позиций. Его воины постоянно нападают на римских поставщиков. Однако, к счастью для Цезаря, существует еще одно неотъемлемое свойство александрийцев – склонность к внутренним разборкам. Наставник Арсинои ругается с Ахиллой и обвиняет его в измене. Заговор сменяется контрзаговором, и это очень радует армию, лояльность которой покупает сначала одна сторона, а потом дороже перекупает другая. В конце концов Арсиноя убеждает своего наставника избавиться от опасного Ахиллы. Клеопатра, в свою очередь, хорошо помнит, чего добилась их сестра Береника в отсутствие отца. Было большой ошибкой не предотвратить побег Арсинои.

Арсиноя и Ганимед, однако, не стали любимцами публики, это александрийцы недвусмысленно дают понять, когда к римлянам спешит подкрепление, и Цезарь, несмотря на вынужденный заплыв в гавани и ужасающую потерю людей, начинает ощущать перелом в войне. В середине января, вскоре после двадцать второго дня рождения Клеопатры, во дворец прибывает делегация, желающая освобождения Птолемея XIII. Уже и до этого делались безуспешные попытки освободить юного царя. Теперь люди решили покончить с его сестрой. Они хотят мира. Они хотят Птолемея, чтобы обсудить с ним условия перемирия. Он хорошо себя вел под арестом. В общем и целом не демонстрировал признаков мужества или лидерских качеств, но периодически впадал в раздражительность. В освобождении молодого человека Цезарь видит некоторые преимущества [34]. Если александрийцы собираются сдаться, он в любом случае обойдется без этого ненужного царя: очевидно, что Птолемей никогда больше не будет править вместе с сестрой. Без него Цезарю проще будет передать Клеопатре власть над Александрией. А если Птолемей продолжит воевать – непонятно, проявляет ли Цезарь такую рациональность на месте, или ее припишут ему позже, – то лучше уж вести войну «с царем, чем с шайкой пришлых авантюристов и беглых рабов».

Как и требовалось, Цезарь усаживает тринадцатилетнего брата Клеопатры за стол переговоров. Он советует ему «подумать об отцовском царстве, пощадить свой славный родной город, обезображенный отвратительными пожарами и разрушениями, своих сограждан прежде всего образумить, а затем спасти, доказать свою верность римскому народу и ему, так как сам он, со своей стороны, настолько доверяет царю, что отпускает его к вооруженным врагам римского народа» [35]. С этими словами римлянин отпускает юношу. Птолемей не двигается с места, а снова начинает рыдать. Он умоляет Цезаря не отсылать его. Покровительство такого человека значит для него больше, чем трон. Такое обожание трогает Цезаря, который – тут глаза его тоже увлажняются – обещает ему скорое воссоединение. Отпущенный на свободу Птолемей тут же с новой силой возобновляет против римлян боевые действия, так что «слезы, которые он пролил при прощании, были, очевидно, слезами радости». Кстати, приближенные Цезаря даже рады такому повороту: они надеются, что он излечит их главнокомандующего от излишней сентиментальности. Эта комедия вряд ли удивляет Клеопатру, знающую толк в драматическом искусстве и, может быть, даже срежиссировавшую данную сцену. Вполне вероятно, Цезарь отпустил Птолемея, чтобы усугубить раскол в стане врага. Если так (а это весьма вольное допущение), то Клеопатра могла участвовать в постановке.

К счастью для Цезаря и Клеопатры, к Александрии уже подходит крупное подкрепление. Особенно ощутимой оказывается помощь одного высокого иудейского официального лица, прибывшего с тремя тысячами хорошо вооруженных воинов-иудеев. Птолемей выдвигается им навстречу, чтобы принять бой, когда Цезарь выдвигается туда же, чтобы присоединиться к отряду, и получает небольшую взбучку от кавалерии противника. Кровопролитная битва происходит к западу от Нила, между Александрией и сегодняшним Каиром. Жертв много с обеих сторон, однако, ранним утром неожиданно атаковав и с ходу взяв высоту, где стоит египетский лагерь, Цезарь одерживает быструю победу. Запаниковавшие египтяне бросаются с бастионов крепости в окружающие ее рвы. Некоторые выживают. Птолемей, однако, не уцелел. Похоже, даже его собственные советники не очень активно оплакивают царя-неудачника. Поскольку тела царя не нашли, Цезарь озаботился продемонстрировать миру золотые доспехи Птолемея XIII (их как раз нашли). Всем хорошо известно волшебное воздействие нильских вод: они уже неоднократно приносили на берег цариц в мешках и младенцев в корзинах. Цезарь совершенно не горит желанием столкнуться с чудом восстания врага из мертвых, но даже его титаническим усилиям не под силу сейчас предотвратить появление псевдо-Птолемея в будущем.

Римлянин со своей кавалерией спешит в Александрию и получает наконец тот прием, на который, несомненно, рассчитывал несколько месяцев назад. В «Александрийской войне» читаем: «Все городское население положило оружие и оставило укрепления, надело те одежды, в которых молящие обыкновенно просят своих повелителей о милости, вышло навстречу Цезарю со всеми святынями, святостью которых они обыкновенно замаливали гнев и раздражение своих царей, и сдалось». Он благосклонно принимает сдачу, население успокаивается. Клеопатра наверняка в экстазе: поражение Цезаря автоматически означало бы ее конец. Надо полагать, она слышит оглушительные крики радости, усиливающиеся, когда он медленно приближается верхом к дворцу. Его легионы громко аплодируют. На дворе 27 марта, и все, должно быть, чувствуют колоссальное облегчение. Люди Цезаря отдали службе на него больше десяти лет жизни. Полгода назад прибыв в Александрию, они надеялись, что на этом война закончилась. И совершенно точно не ожидали этой малопонятной африканской авантюры, заставившей их так задержаться. В замешательстве, кстати, не только они: в Риме ничего не слышали от Цезаря с декабря. Что держит его в Египте, когда дома – полный хаос? В чем бы ни была причина, такое молчание очень беспокоит. Стали поговаривать, что Египет забрал Цезаря, как до него – Помпея. И, по мнению некоторых, это в итоге и случилось, хотя и совершенно по-другому.

Почему он остался? Убедительного объяснения этой странной интерлюдии, этому нелогичному приключению в жизни всегда исключительно логично поступавшего человека, нет. Остается загадкой, почему величайший полководец со времен Александра, прежде казавшийся «всем, даже величайшим своим врагам, каким-то чудом деятельности и предусмотрительности»[52]52
  Буасье Г. Цицерон и его друзья, 163. Пер. М. Корсак.


[Закрыть] [36], дал Африке ослепить себя и оглушить. Лучшее, что можно сказать об Александрийской войне, – что Цезарь с честью выпутался из ситуации, в которую весьма глупо влип [37]. Сам он потом объяснял это сильными пассатными ветрами, «делавшими отплытие из Александрии очень затруднительным» [38]. Конечно, они мешали, однако предложением раньше Цезарь признает, что послал в Азию за подкреплением, которое в итоге и спасло положение. Эта операция подразумевала долгое плавание, и неделями дул попутный ветер. Цезарь не отступился: даже с истощенными, деморализованными легионами он не намерен был избегать опасности. Он ничего не говорит о гигантском долге Авлета – весомой причине приехать, если не остаться. Как часто случается, все сводится или к любви, или к деньгам. И не так-то просто спорить с первым пунктом.

Итак, у нас имеется выразительное молчание Цезаря. Оставляем за скобками массу всего. Цезарь (и тот, кто писал вместо него) и сам опускает великое множество деталей, не в последнюю очередь тех, что касаются его личности. Он пишет о себе сухо, с редкой отстраненностью, в третьем лице. Слог его настолько ясен и бесстрастен, что кажется бесспорно правдивым. Вполне возможно, так и есть, хотя в своем труде он не переходит Рубикон и не сжигает Александрийскую библиотеку. Очень может быть, что последнее обвинение – серьезное преувеличение. Портовые склады могли сгореть, уничтожив запасы зерна и лишь малую часть текстов [39]. Впрочем, одно из немногих мест, куда Клеопатра так и не смогла пробраться, чтобы театрально вылезти из мешка, – как раз Цезарева «Гражданская война», где во всем виноваты не ее чары, а сезонные ветра. Женатому мужчине, однажды уже осмеянному за долгое пребывание в восточном дворце, гениальному военному, вставшему на сторону царицы и совершившему грубую ошибку чуть ли не от ее имени, явно не очень хотелось педалировать эту тему. Далее в повествовании Цезаря Клеопатра появляется ровно один раз. По окончании войны он дарует ей египетский трон за то, что она «сохранила верность ему и всегда оставалась в его ставке» [40]. По версии Цезаря, Клеопатра одобрена им по одной-единственной причине: она была послушной девочкой и хорошо себя вела.

Конечно, тут же зародилось подозрение, что дело не только в неблагоприятных ветрах и послушных девочках. В Риме Цицерон без устали клеймит Цезаря. Сразу после смерти последнего Марк Антоний – любопытно, что именно он, – будет возражать, что Цезарь оставался в Александрии «не из-за сластолюбия» [41]. Столетие спустя Плутарх не согласится и напишет в «Цезаре»: «Что касается Александрийской войны, то одни писатели не считают ее необходимой и говорят, что единственной причиной этого опасного и бесславного для Цезаря похода была его страсть к Клеопатре». (Неудобное пророчество времен Авлета, запрещавшее восстановление монархии в Египте силами римской армии, похоже, было быстренько позабыто.) Можно спорить, что Цезаря не влекло к Клеопатре, что эти двое просто оказались в одной лодке во время бури, но легче представить, что скорее Клеопатру не очень к нему тянуло. Она ничем не жертвовала. Цезарю же оказали бы немало почестей, если бы он ее сдал, хотя бы с целью заключить перемирие. А после войны он бы спокойно аннексировал Египет, так что Клеопатра, надо полагать, была очень, очень убедительна. Потин отказывался выплачивать египетские долги. Клеопатра, понятно, не отказывалась. Сложно избавиться от ощущения, что Цезарь в какой-то мере попал под ее обаяние. Диону это казалось очевидным: Цезарь передал Египет Клеопатре, «ради которой и затеял этот конфликт». Он признает и некоторую сконфуженность полководца. После войны Цезарь сажает Клеопатру на трон вместе с ее оставшимся в живых братом, чтобы «в Риме не так гневались на их связь». Дион считал это «просто инсценировкой, в которой она участвовала, хотя на самом деле правила единолично и проводила время в компании Цезаря» [42]. Они были неразлучны. Плутарх чувствовал то же, что и Дион, но высказывался более сдержанно. Это читается у него между строк: мол, Цезарь каждый день занят военными делами и каждую ночь проводит в постели Клеопатры [43]. Есть еще второстепенный вопрос даты отъезда. Александрийская война закончилась 27 марта. Цезарь оставался с Клеопатрой до середины июня.

Они имели право праздновать, если учесть, что почти полгода просидели за частоколом баррикад. И, как отмечали все побывавшие в эллинистическом Египте, – выпученные глаза, лопающиеся животы и набитые до отказа дорожные сумки – Птолемеи знали толк в развлечениях [44]. Кроме описания одного поэта, который демонизировал Цезаря и еще меньше жаловал Клеопатру, у нас нет свидетельств ее подлинных послевоенных банкетов. Зато мы представляем себе, как выглядел праздник у Птолемеев. Сдержанность никогда не входила в число александрийских добродетелей, и весной 47 года до н. э. у Клеопатры не было причин изменять традиции. Она выиграла самый главный приз, поскольку под покровительством Цезаря могла делать все, что захочет [45]. Он рисковал ради нее сильнее, чем какой-либо римлянин когда-либо рисковал для египетского правителя. Птолемей XIII, Потин и Ахилла мертвы, Феодот – в изгнании, Арсиноя – в римской тюрьме. Цезарь убрал всех ее соперников на пути к трону. Она теперь правит самостоятельно и чувствует себя в большей безопасности, чем четыре года назад, в большей безопасности, чем несколько поколений Птолемеев. Она гордится своим гостеприимством и знает, что ее гостю тоже это нравится: однажды он приказал заковать в кандалы своего пекаря, потому что к столу подали негодный хлеб. Цезарь, конечно, вносит чувствительную лепту в это увеселительное безумие. У царицы же Египта есть свои политические причины его радовать: помимо личной симпатии, тут еще присутствует забористая смесь гордыни, чувства облегчения и благодарности. И у нее имеются ресурсы, чтобы произвести правильное впечатление. Александрийская война дала Клеопатре все, чего она хотела. И это почти ничего ей не стоило.

Даже в изгнании вокруг нее постоянно вился рой слуг. Весной 47 года до н. э. он раздувается до огромных размеров: к делу возвращаются дегустаторы, писари, зажигальщики ламп, арфисты, массажисты, пажи, привратники, нотариусы, чистильщики серебра, хранители масла, оправщики жемчуга. Рядом с ней еще и новый соправитель. Чтобы исполнить желание народа, предпочитающего видеть у руля правящую чету, а также, вероятно, чтобы замести следы Цезаря, на трон взошел двенадцатилетний Птолемей XIV. Свадьба состоялась вскоре после сдачи города. Мы не знаем точных деталей празднования. С точки зрения Клеопатры, одно ничтожество было просто заменено другим. Птолемею XIV достается титул его мертвого брата, но его профиль так и не появляется на монетах рядом с профилем сестры. Если у него и есть амбиции и собственное мнение, то он предпочитает пока помалкивать. Естественно, права голоса в администрации, которую его сестра-жена сразу же начинает реорганизовывать, у подростка нет. Собирался Цезарь аннексировать Египет или нет, он быстро понял, что Клеопатра во многом под стать своей стране: ее жалко терять, опасно прибирать к рукам, проблематично контролировать. Некоторые из служивших при дворе всегда оставались ей верны: в окружение Клеопатры входят несколько советников ее отца. Те же, кто был в оппозиции, теперь срочно меняют вектор своей лояльности. Судя по всему, так ведет себя греческая аристократия, которая еще недавно активно выступала против царицы.

Во дворце у нее есть помеха, и Цезарю бы неплохо обратить на нее внимание. Как позже отметит один римлянин: «Правителю приходится сталкиваться с такой проблемой: он может защититься от своих врагов, напустив на них своих друзей, но нет у него надежного союзника, который защитил бы его от этих самых друзей» [46]. По большей части Клеопатра знает своих недоброжелателей. С царедворцами же сложнее. В конце концов, она несколько месяцев провела рядом с римлянином и воевала против народа, не желавшего видеть римлян у власти и выгнавшего ее отца именно за заигрывание с Римом. Теперь правила поменялись. При дворе всегда найдется какое-то количество гнили, и война – хороший повод сделать уборку. Бывшие оппозиционеры расплачиваются за свою оппозиционность, те, кто только подозревается в симпатиях к оппозиции, – тоже. Она заменяет одних чиновников и уничтожает других, по ходу конфискуя их состояния. В ход идут яд и кинжалы – все как при возвращении Авлета на трон. Одна армия чего стоит: после всех своих «подвигов» она так и напрашивается на кровавую чистку. Это крайне непростой переходный период.

Вокруг дворца и гавани требуется делать и более прозаическую работу: закапывать ранее вырытые траншеи, сносить ограды, убирать мусор, восстанавливать разрушенное. В итоге вырастает уникальный город, и многие считают его «первым в мире. Он значительно выделяется и красотой, и размерами, возможностями хорошо заработать, а также обилием предметов роскоши»[53]53
  Диодор, XVII.52.4. Пер. М. Сергеенко.


[Закрыть] [47], как отмечает путешественник тех времен. Приезжие не могут определиться, что их впечатляет больше: красота Александрии или ее размеры. А потом сталкиваются с гиперреактивными александрийцами. «Я смотрел на огромный город и не верил, что найдется столько людей, чтобы его заполнить; я смотрел на людей и не верил, что может существовать город, который в состоянии вместить их. С такой точностью были уравновешены чаши весов», – воспевал столицу один из ее сынов[54]54
  Ахилл Таций. Левкиппа и Клитофонт, V.i.6. Здесь и далее цит. в пер. В. Чемберджи.


[Закрыть] [48]. Александрия уставлена грандиозными скульптурами, в основном из розового или красного гранита и лилового порфира, бьющими по глазам яркими цветами. Тот, кто бывал в Афинах, узнает их в египетской столице, переполненной птолемеевскими копиями с греческих оригиналов. Не в первый и не в последний раз в истории угасающая мощь трансформировалась в чудовищность символов: влияние Птолемеев шло на убыль, а их статуи раздувались до невероятных размеров. Двенадцатиметровые гранитные Клеопатра II и Клеопатра III встречают приезжающих в александрийской гавани. Как минимум один колоссальный сфинкс с головой ястреба возвышается над дворцом, его отполированные до блеска девятиметровые собратья охраняют входы в храмы.