Текст книги "Девушка с нижнего этажа"

Я поторапливаюсь, чтобы догнать миссис Пэйн. Когда мы оказываемся на третьем, самом верхнем этаже и до нас долетает запах обшивки из красного дерева, у меня сводит живот. Удивительно, но даже легчайший аромат может причинить боль. Я вспоминаю, как Кэролайн обвинила меня в том, что я потеряла ее брошку. Я целый час ползала на четвереньках, пытаясь ее отыскать, пока Кэролайн не показала мне шляпку, на которой была приколота та самая брошь.

– Мне хотелось посмотреть, как быстро ты заметишь, – сказала она, смеясь.

Из-за двери высовывается голова Кэролайн с рассыпанными по гладким щекам каштановыми волосами. Затем появляется и тело в полупрозрачной ночной рубашке. Кэролайн расцвела: теперь у нее округлые плечи, пышная грудь и бедра, которые запросто могут взбудоражить сердца. У меня никогда не будет такого тела, и неважно, сколько орехов я съем.

Кэролайн обводит меня холодным взглядом глубоко посаженных глаз.

– Прическа у тебя, конечно, ужасная. Надо переделать. Хорошая камеристка не станет пытаться затмить собой госпожу.

Как всегда, само очарование. Я потратила пол-утра на то, чтобы заплести косу набок – такую прическу я называю «водопад над скалистым выступом». Мне так и хочется запрыгнуть на перила и скатиться вниз, пока еще не поздно.

– А теперь займись делом и принеси мне поесть. Что-нибудь посытнее, днем я поеду кататься верхом.

– Кэролайн, – вмешивается миссис Пэйн, – мы еще ни о чем не договорились. Пожалуйста, собери вещи, которые ты хочешь отдать нуждающимся. Общество улучшения положения женщин завтра отправит их по назначению.

Кэролайн вздергивает кончик носа.

– Я уже перебрала все вещи.

– А что насчет велосипеда?

– Это такая безвкусица. Не понимаю, зачем ты вообще его купила.

– Велосипеды сейчас в ходу. Конечно, ничто никогда не заменит скорость и красоту лошадей, но велосипед даст твоему телу полезную нагрузку.

Кэролайн резко выдыхает, и из глубины ее горла вылетает неприличный звук. Накинув пеньюар, она удаляется в спальню, и легкая ткань струится вокруг ее ног, словно дым.

Миссис Пэйн ведет меня в гостевую спальню; ее движения почему-то утратили плавность. На лице миссис Пэйн не осталось и следа от всегдашнего сдержанного выражения, словно ее дочь своими словами возмутила водную гладь. Закрыв за нами дверь, миссис Пэйн медленно выдыхает.

– Теперь, Джо, у меня не осталось ни малейших сомнений в том, что ты справишься с этой работой. Меня лишь немного беспокоит, что вы с Кэролайн вместе росли. Но вы друг другу неровня. Понимаешь?

– Конечно, мэм, – отвечаю я, хотя ее слова обжигают меня, как уксус, пролитый на обгоревшую кожу. – Надеюсь, я никогда, эм, не позволяла себе лишнего?

– Нет. Но теперь вы обе взрослые барышни, и мне важно, чтобы мы все понимали свое положение.

– Да, мэм. – Это я усвоила еще с тех пор, когда научилась принимать хоть какое-то положение.

Миссис Пэйн со вздохом опускает плечи.

– Замечательно. Ты будешь работать с понедельника по пятницу. Жалованье – пять долларов в неделю. Полагаю, тебя это устраивает?

Это намного больше того, что мне платила миссис Инглиш, к тому же у Пэйнов кормят. В этом доме гордятся хорошим отношением к прислуге. Но я все равно предпочла бы остаться на старой работе, ведь она дарила мне надежду на будущее.

– Да, мэм. Спасибо.

Миссис Пэйн достает из платяного шкафа черное платье и бежевые чулки.

– Правила не изменились: в конце недели оставляй свою форму в корзине для грязного белья, и наша прачка ее выстирает. В твои обязанности входит содержать в чистоте комнаты Кэролайн, приглядывать за ее гардеробом и за ней самой, а также сопровождать ее, если она куда-то идет. Можешь взять одну из моих старых амазонок. Думаю, костюмы Кэролайн будут тебе велики.

Вновь распахнув дверцы шкафа, миссис Пэйн достает бархатный жакет и подходящую юбку. Среди костюмов для верховой езды висят брюки с заплатами на коленях.

Заметив мой любопытный взгляд, миссис Пэйн снова поворачивается к шкафу.

– Тебя привлекло что-то из вещей?

– Я просто увидела… Эм… Бриджи для верховой езды.

В детстве мы с Кэролайн ездили на лошадях в обычных седлах – она в платьях до колена, а я в мальчишеском комбинезоне, – но теперь нам полагается использовать дамское седло. Как и всем приличным девушкам.

– О, мне казалось, мы их кому-то отдали. – Вынув брюки из шкафа, миссис Пэйн расправляет ткань тонкими пальцами. – Когда-то я демонстрировала лошадей покупателям на родительской ферме.

Старина Джин рассказывал, что «ферма» занимала участок более чем в сто акров и что на ней разводили чуть ли не лучших лошадей на всем Юге. Кажется, лошади – единственная тема, которая заставляет глаза миссис Пэйн сиять, хоть она и отказалась от прогулок верхом из-за травмы.

– Ты бы хотела их носить?

– О, я не могу…

– Вещи нужны для того, чтобы их использовать.

– Спасибо, мэм. Я лучше держусь в обычном седле, чем в дамском.

– Я тоже. В дамском седле тело скручивается, и приходится сидеть в неестественной позе. Я уверена, что спина у меня болит как раз из-за дамского седла, что бы мне ни говорили врачи. Думаю, так тебе будет легче поспевать за Кэролайн.

Миссис Пэйн хмурится, словно воспоминание о дочери вызвало у нее целую волну мыслей. Наконец она выдавливает улыбку.

– Конечно, люди могут принять тебя за суфражистку.

– О, этого точно не произойдет, – с жаром отвечаю я. – Чтобы быть суфражисткой, нужно сперва стать гражданином.

Без записи в метрической книге мы со Стариной Джином не смогли доказать городским властям, что я родилась здесь. Старина Джин предположил, что для найденыша могут сделать исключение, но конторский служащий прохрипел мне в лицо:

– Нет, для вас никаких исключений.

Улыбка сползает с лица миссис Пэйн, и небольшой, напоминающий бусину бугорок в центре верхней губы – у меня точно такой же – разглаживается. В Китае считается, что «жемчужина» под губой притягивает удачу.

– Что ж, как бы то ни было, у женщин есть куда более важные заботы, чем выборы. Например, воспитание детей. Тут, я думаю, ты со мной согласишься?

– Конечно, мэм, – скромно отвечаю я. Будь я настоящей нахалкой, я указала бы миссис Пэйн на то, что многие женщины не могут воспитывать детей, ведь они очень рано вдовеют из-за фабрик вроде той, которой владеет ее муж.

Миссис Пэйн ухмыляется:

– Суфражистки хотят равенства, но я давно оставила эти романтические представления. Бойтесь своих желаний. Лучше довольствоваться своей судьбой, ведь всегда найдется тот, кому намного хуже.

В случае миссис Пэйн наберется целая толпа тех, кому живется не так сладко, как ей. Я опускаю глаза.

– Да, мэм.

– Я не хочу, чтобы Кэролайн появлялась где-либо одна. – Голос миссис Пэйн становится резче. – Если ослушаешься, будешь уволена. Тебе все ясно?

– Да, мэм.

Миссис Пэйн тут же уходит. Я торопливо расплетаю косу и переодеваюсь. Но даже застегнув последнюю пуговицу и спрятав каждый непослушный волосок под чепчик – такой же носит Ноэми, – я чувствую себя обнаженной. Кэролайн чем-то похожа на весеннюю погоду: на случай грозовых облаков лучше носить с собой зонтик. Настроение миссис Пэйн, напротив, почти всегда напоминает зиму. Поговаривали, что, когда Кэролайн была совсем крошкой, у миссис Пэйн случился приступ меланхолии и она целый год жила с родителями в Саванне. Понять миссис Пэйн невозможно, можно лишь помнить, что расслабляться в ее присутствии не стоит, ведь все меняется очень быстро.

Восемь

Дорогая мисс Ягодка!

Природа не наделила меня плавными изгибами, которые нынче в моде. Руки у меня словно палки, а вместо груди – бочонок. При этом от корсета я сразу багровею. Как же мне стать красавицей?

Мисс Бочка

Дорогая мисс Бочка!

Пышные рукава помогают скрыть отсутствие талии, а украшения придают свой шарм груди. Оставьте китовые усы китам: так будет лучше и для вас, и для животных. Лучший способ стать более привлекательной – принять себя такой, какая вы есть, ведь тогда ваш разум откроется для творчества и радости.

Искренне ваша, мисс Ягодка

При виде моей накрахмаленной формы Ноэми кивает.

– Добро пожаловать обратно. Да начнется веселье. – С этими словами она протягивает мне метлу.

Пока Ноэми кружит по кухне, сервируя поднос для Кэролайн, я сметаю в кучу скорлупу пекана.

– Мистер Мерритт хочет, чтобы на ужин в честь его помолвки подали пекановый пирог. – Чугунные глаза Ноэми скользят по крюку, торчащему из стены. – Любители пекановых пирогов обычно не из тех, кто их готовит. Я расколола только половину орехов, но гляди. – Ноэми показывает мне усыпанную волдырями ладонь.

– Можно я попробую? – Отставив метлу, я берусь за молоток и принимаюсь колоть орехи. Первый удар чуть не раздробил мне большой палец. От второго на столе остается вмятина.

Ноэми, глядя на меня, приподнимает одну бровь.

– Отлично. Когда закончишь, у нас, возможно, не будет пеканового пирога, зато будет охапка дров.

Я про себя благодарю Ноэми, которая помогала мне переносить всю детскую жестокость Кэролайн, ведь сама не понаслышке знала, с чем я имею дело. Мать Ноэми была кормилицей Кэролайн.

В дверь просовывается голова Этты Рэй. По дому без ее ведома не может пролететь даже сквозняк.

– Смешками делу не поможешь. Ноэми, если придет Соломон, скажи ему, чтобы откатил велосипед к сараю, где стоят ящики с вещами для нуждающихся.

Взгляд Ноэми становится задумчивым.

– Да, мэм.

Ноэми протягивает мне поднос с дымящейся овсянкой, кувшином сливок, миской мелкого мерцающего тростникового сахара и кофейником.

– Лучше поспешить, пока дикобраз не выпустил иголки.

Поднимаясь по лестнице, я стараюсь нести поднос так, чтобы расплескать как можно меньше кофе, но это так же сложно, как тащить живого поросенка.

– Мисс? – кричу я, стоя у закрытой двери Кэролайн. Вцепившись в поднос мертвой хваткой, я захожу в комнату.

Кэролайн сидит за туалетным столиком. Комната в пастельных тонах изменилась: теперь она оклеена обоями с павлиньими перьями, и мне кажется, что на меня смотрят сотни глаз. На пол волнами спадают бирюзовые гирлянды. Там, куда устремлены все глаза павлиньих перьев, стоит горшок с африканской фиалкой, которая выпустила один-единственный бутон. Мне ли не знать, каково ей сейчас.

Я ставлю поднос на стол у окна.

Не отрываясь от зеркала, Кэролайн одаряет меня взглядом, от которого вполне может лопнуть стекло.

– Овсянка совершенно не сытная. Сытная еда – это яйца. Или бекон. Ты впустую потратила мое время. Все такая же нерасторопная, как я посмотрю.

Стиснув зубы, я напоминаю себе, что это всего лишь работа. Работа, за которую мне платят деньги, которые я нигде больше не смогу получить и которые мне очень пригодятся, если «Фокус» закроется. Стараясь не смотреть в зеркало, отражающее насмешливое лицо Кэролайн, я поднимаю поднос и несу его обратно к двери.

– Смотри, чтобы желток не растекся, чтобы был как солнышко. Я ем только такие яйца.

Видимо, потому, что сама она далеко не солнышко.

– Непременно, мисс. – Я выскальзываю из комнаты.

Я почти роняю поднос на старый кухонный стол. Ноэми, стоящая у раковины, даже не поворачивается в мою сторону и продолжает оттирать кастрюлю из-под овсянки.

– Мисс Кэролайн желает позавтракать беконом и яйцами с желтками как солнышко, – выпаливаю я и беру мытье кастрюли на себя.

Ноэми медленно кивает, словно ничуть не удивлена. Она ставит сковороду на плиту, и вскоре от запаха скворчащего жира у меня начинает урчать живот. Что-то за окном привлекает внимание Ноэми.

– Ты когда-нибудь каталась на велосипеде?

– Нет. – Повесив чистую кастрюлю на стену, я подхожу к Ноэми. За окном Соломон, дворецкий мистера Пэйна, катит велосипед по дорожке. – Я пока не готова сломать ногу.

– Ты же умеешь ездить верхом. Управлять велосипедом, наверное, куда легче. С велосипеда не так высоко падать, да и объезжать его не нужно. Видишь ли, если мне какая-то мысль пришла в голову, мне очень трудно от нее избавиться. Если у тебя есть велосипед, можно не ждать трамвай, а ведь они часто набиты так, что не продохнуть. А еще, будь у меня велосипед, я могла бы навестить своего бедного больного братца, и никто бы мне ничего не сделал.

Ноэми редко говорит о брате, которого, по словам Робби, она навещает каждую неделю, пытаясь вбить библейские истины в его охваченную недугом голову. Но я не видела, чтобы женщины толпами ездили на велосипедах, не говоря уже об их темнокожих сестрах. Я беру поднос, на котором уже выложены два яйца с идеальными желтками, четыре ломтика бекона и свежезаваренный кофе.

– Мне кажется, эта штуковина стоит приличных денег. Думаешь, мистер Пэйн отдал бы тебе велосипед Кэролайн? Она собирается пожертвовать его нуждающимся.

Ноэми ставит на поднос крошечную солонку. Перечница остается на кухне, ведь на перец у Кэролайн аллергия. Вместо ответа Ноэми выталкивает меня из кухни.

– Иди, пока она снова не передумала.

– Уложи мне волосы в ньюпортский узел, – приказывает Кэролайн, по-прежнему сидя в пеньюаре. – И побыстрее. Я не собираюсь опоздать на прогулку из-за тебя.

– Да, мисс.

Пока я разглаживаю волосы Кэролайн щеткой из рисового корня, она смазывает лицо огуречно-глицериновым кремом. Толстую румяную кожу Кэролайн, скорее всего, унаследовала от отца, а не от луноликой матери.

Почувствовав на себе мой взгляд, Кэролайн хмурится. Зеркало не самый надежный друг, моя госпожа. Да и Молоток любил повторять, что лучше смотреть в окно, чем в зеркало, ведь тогда ты видишь только себя и то, что у тебя за спиной.

– Не смей его трогать. Он очень дорогой.

Этикетка на баночке с кремом обещает избавить кожу от веснушек, сделав ее «мягкой, гладкой и белой». Но веснушки Кэролайн по-прежнему бросаются в глаза, словно восклицательные знаки.

– Да, мисс. – Я собираю тяжелые волосы Кэролайн на затылке и укладываю завитушки у лба.

– Ноэми воспитана не лучше коровы, но она сносно готовит. Конечно, не так, как ее мать, но кто вообще может сравниться со своей дорогой матушкой? Тебе повезло, что ты сирота. – Голубые глаза Кэролайн вызывающе смотрят на меня из зеркала.

Поразительно, с какой ловкостью она раздает пощечины сразу трем людям – своей матери, Ноэми и мне, и все это одним ударом. Но я стараюсь пропустить ее пустяковые замечания мимо ушей. Песня о том, что у меня нет матери, звучит с тех пор, как Кэролайн начала сгонять Ноэми с коленей ее мамы. Вспомнив слова миссис Пэйн о том, что мы с Кэролайн неровня, я еле сдерживаю смех. Можно подумать, Кэролайн когда-нибудь позволит мне об этом забыть.

Кэролайн швыряется приказаниями, словно камнями. «Напудри мне шею». «Достань веер. Нет, не этот, коровья твоя голова. Неужели не видишь, что он сломан?» «Застегни мне ботинки».

И так будет продолжаться всю жизнь? Скучные поручения, перемежающиеся ударами под дых? Здесь совсем не то что в шляпной мастерской: нет никакого видимого результата, нечем гордиться и, конечно, не приходится рассчитывать на благодарность. Такая работа мне противна, а ведь мой первый день еще не закончился.

Я подаю Кэролайн ботинки, в которые она вставляет свои призрачно-белые ноги. Блестящие, словно скрипка, ботинки Кэролайн с тисненым узором сшиты из такой темной кожи, что кажутся почти черными. Готова поспорить, что их привезли из Италии.

Когда мы – Кэролайн в темно-синей амазонке и я в бриджах миссис Пэйн – выходим из особняка, меня не радует даже яркое солнце.

Старина Джин кормит Фредерика, коня Кэролайн, пеканами, а Картофелина в это время пытается слизать кепку с его головы. С нашей последней встречи кобыла выросла по крайней мере на восемь дюймов, а белое пятно в форме кувшина у нее на лбу превратилось в звезду. Пушистые ворсинки, торчавшие во все стороны, теперь лежат гладко, словно на стройные ноги Картофелины пролили чернила.

Я поглаживаю звезду на лбу у лошади.

– Кто у нас первая красавица на всей Пичтри-стрит? Робби понравились бы твои зубы. Старина Джин, дай-ка мне орехов.

Старина Джин качает головой.

– Картофелине мы орехов не даем. Мы на диете, хм? – Он похлопывает кобылу по шее.

– На диете? Но она в отличной форме. – Я глажу переднюю левую ногу Картофелины, на которой еще виден изгиб – причина ее юношеской хромоты, – но она кажется мне сильной и гибкой. Массаж и упражнения Старины Джина сотворили чудо.

Как только Старина Джин помогает Кэролайн устроиться в седле, Фредерик начинает трястись и фыркать. Старина Джин говорит: чтобы понять лошадь, нужно понять самого себя. Нельзя заставить лошадь слушаться, если у тебя в голове творится полная неразбериха. Наверное, поэтому Фредерик пытается стряхнуть с себя Кэролайн, словно раскаленный уголь.

Наконец Фредерик успокаивается, и Кэролайн прикрывает нос рукой.

– Кажется, у меня разыгралась аллергия.

Она всегда быстро реагировала на происходящее и умом, и телом.

Старина Джин протягивает Кэролайн вожжи.

– Но сегодня нет ветра, так что за шляпы можно не переживать.

– Да, будет досадно, если Джо потеряет этот чудесный лоскут. – Кэролайн усмехается, глядя на мою несуразную шляпку. Затем она переводит глаза на костюм ее матери с перетянутым на талии бархатным жакетом, который сидит на мне как влитой. Кэролайн быстро отворачивается, но я успеваю заметить, что она насупилась, надув веснушчатые щеки.

Я перекидываю ногу через седло, и во мне впервые за день просыпается радостное волнение. Я уже несколько месяцев не ездила верхом. Кажется, что ковбойское седло Старины Джина, купленное за доллар, сделали специально для меня.

– Но! – кричит Кэролайн, щелкнув вожжами, а ведь я еще не успела вставить ногу в стремя.

Вспомнив наказ миссис Пэйн, я ударяю Картофелину каблуками, и лошадь срывается с места. У меня перехватывает дыхание от того, какой резвой стала наша кобыла; в ее шаге не чувствуется и намека на былую хромоту. Мир для нее – это мяч, который она может пинать и на котором может подпрыгивать, наслаждаясь послеполуденной прохладой. Мы довольно быстро догоняем Кэролайн, которая скачет по Пичтри-стрит на север.

Слишком прямая осанка и приподнятый подбородок моей госпожи без слов говорят о ее отношении к той, что едет за ней, но я бы запросто обменяла спину Кэролайн на ее лицо. По крайней мере, у спины нет рта. Кэролайн кивает и машет тем, кого считает достойными такой чести, в том числе беременной женщине.

Кэролайн чихает, а затем двумя пальцами вытягивает из перчатки вышитый носовой платок. Я немного подгоняю Картофелину, и теперь еду вровень с Кэролайн.

– Мисс, не хотите остановиться?

Она пренебрежительно машет рукой.

– Миссис Неттлс выглядит так, словно проглотила целую планету. Если мужчины и вправду сильный пол, почему тогда они не рожают детей?

– Потому что тогда им пришлось бы вязать, я полагаю.

– Ха! – Кэролайн снова вырывается вперед, а я не могу надивиться тому, что наш разговор обошелся без оскорблений.

Мы едем в тени магнолий и красных дубов, что растут по всей Атланте. Деревьям ничего не стоит численно превзойти людей. Если бы тень можно было разлить по бутылкам и продавать по пять центов, Атланта была бы богаче самого Нью-Йорка.

Наконец мы останавливаемся на пустыре у церкви, чтобы напоить лошадей.

– Ой, тьфу! – Кэролайн вертится в седле, осматривая землю, а Фредерик наклоняет голову.

– Все в порядке, мисс?

– Кажется, я потеряла платок. Не думаю, что где-то далеко. Найди его.

Картофелина жадно глотает воду, и я спешиваюсь, пытаясь вспомнить, когда Кэролайн доставала платок в последний раз. Примерно квартал назад. Кэролайн вскрикивает, и Картофелина дергает ушами. Листья, окурки, какие-то бумажки, лошадиные лепешки… ага! Вот он, лежит в пятидесяти футах от меня, съежившись, словно птица. Я поспешно подбираю платок Кэролайн, пока на него никто не наступил, и возвращаюсь обратно.

Картофелина стоит в одиночестве и, опустив морду в воду, делает свое грязное дело. Я не сразу прихожу в себя. Кэролайн обвела меня вокруг пальца. Маслянистый запах обмана – вот и все, что от нее осталось. Миссис Пэйн предостерегала меня, но я позволила Кэролайн меня обхитрить с той же готовностью, с какой уселась бы сейчас на садовые качели. Я настолько глупа, что даже поверила, будто у нас с Кэролайн могут быть нормальные отношения. В очередной раз проклиная свою работу, я сажусь в седло.

За церковью домов на Пичтри-стрит становится меньше, а деревья начинают расти гуще. Я сворачиваю на ближайшем перекрестке, высматривая светлого жеребца Кэролайн. Справа начинаются высокие заросли травы, переходящие в луг. Вряд ли Кэролайн направилась туда: слишком много пыльцы для такого аллергика.

Проездив по Пичтри-стрит еще четверть часа и не обнаружив ни следа Кэролайн или Фредерика, я возвращаюсь к месту водопоя. Эта змея каким-то образом ускользнула от меня. Церковные часы отзванивают половину второго. За церковью начинается мрачное неуютное кладбище.

Кладбище.

– Мертвые умеют хранить секреты, – произношу я, подгоняя Картофелину.

Обычно мы обходим это кладбище стороной, но не потому, что боимся призраков. Много лет назад ходили слухи, что один китаец с «бешеными глазами» изнасиловал здесь белую женщину. Когда на месте преступления появилась жена сторожа с дробовиком в руках, мужчина убежал, и после этого все китайцы лезли из кожи вон, чтобы не выглядеть бешеными.

На земле вдоль мощеной дорожки виднеются свежие следы копыт. Я треплю Картофелину по шее.

– Все оказалось куда проще.

В зарослях папоротника наобум раскидано несколько надгробий, словно людей хоронили на том же месте, где их застала смерть. На мшистом ковре виднеются зловещие снежинки – цветки кизила, а холодный воздух напитан влагой. Статуи мучеников и святых со страшными гримасами и корявыми руками заставляют меня прибавить шагу. Как можно рассуждать о вечном покое? В таком месте просто невозможно уснуть.

Неудивительно, что прошлые камеристки Кэролайн продержались совсем недолго.

Земля становится суше, и следы видны уже не так отчетливо. Вскоре справа от нас возникает единственный на все кладбище склеп из белого камня. На нем высечена фамилия Инноченти. У входа в склеп высятся два ангела, а сама постройка со всех сторон окружена густыми зарослями. Тут-то и стоит Фредерик, привязанный к толстому стволу, а рядом с ним – пегий жеребец необычной окраски: в белых пятнах и с черной гривой.

Я уже видела этого коня. Его зовут Жулик, и он принадлежит мистеру Квакенбаку, возлюбленному мисс Солтворт. Бедная Соль. Неужели он ее отверг? Или он просто играет в прятки, укрывшись за чужими юбками?

Из склепа доносится чей-то голос, а за ним раздается отчетливое хихиканье Кэролайн.

Я морщу нос. Готова поспорить, что обитатели этой гробницы мечтают о переезде. Ангелы смотрят вдаль мертвыми глазами, предаваясь грезам прямо на рабочем месте.

Я зарываю все виденное поглубже в память. Затем бесшумно увожу за собой Картофелину, оставив грешников наедине с их причудами.