Текст книги "Девушка с нижнего этажа"

Тринадцать

Солнце клонится к западу, и я начинаю зябнуть, несмотря на то что последние четверть часа не стою на месте. Судя по тому, что распущенные волосы миссис Пэйн не выправлены из-под воротника пальто, одевалась она в спешке.

– Мало того, что ты отдала мою шляпу камеристке, так ты к тому же отдала этой наглой черной хабалке мой велосипед?

Лицо Кэролайн начинает покрываться пятнами, хотя она единственная из нас вышла на улицу без плаща.

– Велосипед я одолжила Ноэми на время. Посуди сама, Кэролайн. Ты ведь хотела от него избавиться.

– Если бы я знала, что велосипед окажется у нее, я бы оставила его себе.

Ноэми крепко сжимает руль, и костяшки ее пальцев растягивают кожаные перчатки.

– Простите, мэм. Я не хотела доставить вам неудобства.

Ноэми так низко наклонила голову, что сразу же перестала быть самой высокой из всей троицы.

– Я сказала, что ты можешь брать велосипед. Порядочные женщины всегда держат свое слово.

Глаза миссис Пэйн поблескивают, как два револьвера.

Кажется, будто само время сдерживает возмущенный вздох. Презрительная мина застыла на лице Кэролайн, словно муха, попавшая в студень. Если начать ее выковыривать, все станет только хуже.

Взгляд Ноэми упирается в землю.

– Я с радостью заплатила бы за велосипед.

Мы все смотрим на Ноэми круглыми глазами.

– Сколько он стоит, мисс? – обращает она своей вопрос к банту, который я повязала на талии Кэролайн.

– Отец купил его за сто долларов.

Я, потрясенная, закашливаюсь, и все, кроме Ноэми, поворачиваются ко мне.

– Ты что-то хотела сказать, Джо? – спрашивает миссис Пэйн.

– Простите, мэм, но за сто долларов можно купить лошадь. Конечно, она будет не из лучших, но у нее будет четыре ходячие ноги.

Гнев Кэролайн вдруг прорывается наружу – будто лопнула неисправная лампочка.

– С каких это пор мнение прислуги имеет значение? У нее душа еще темнее, чем у негритянки, и я не понимаю, зачем ты вообще ее наняла.

Миссис Пэйн высвобождает волосы из-под воротника.

– Довольно, Кэролайн. Быть может, это научит тебя задумываться о ценности вещей, прежде чем их отвергать. И да, велосипед стоил около восьмидесяти долларов, но он тогда был совсем новым.

– Мэм, я заплачу, – произносит Ноэми совершенно невозмутимым тоном. – Я настаиваю.

Я качаю головой, глядя на Ноэми, но она даже не смотрит в мою сторону.

По лицу Кэролайн пробегает тень улыбки.

– Половину сейчас, половину через неделю.

Вытянув из рукава нитку, Кэролайн сдувает ее с пальцев.

Безобразие. У Ноэми нет лишних восьмидесяти долларов. То, насколько далеко готовы зайти богатеи, лишь бы обделить неимущих, поражает воображение. Даже мисс Ягодке нечего сказать.

Ноэми прочищает горло.

– Мэм, как вы смотрите на то, чтобы не выплачивать мне жалованье, пока не наберется нужная сумма?

Взгляд миссис Пэйн скользит по Кэролайн, по Ноэми и останавливается на мне. Она застегивает пальто и вдруг становится ниже. Словно борьба с Кэролайн выжала из нее все соки. Миссис Пэйн крутит обручальное кольцо – это ее старая привычка. Она одаривает Ноэми вымученной улыбкой.

– Не имею ничего против. Что ж, доброго вам вечера.

Покачав головой, миссис Пэйн возвращается в дом.

– А теперь отвези его на место, поняла? – Кэролайн тычет пальцем в сторону сарая, как будто Ноэми, работающая у Пэйнов всю жизнь, не знает, где он расположен. – На велосипедах ездят только потаскухи, – шепчет она вслед удаляющейся Ноэми.

Ноэми идет по Пичтри-стрит с таким видом, словно от нее зависит вращение земного шара. Руки, обтянутые перчатками, сжаты в кулаки, а подол коричневого клетчатого платья не смеет запутаться в ногах. Когда мы доходим до трамвайной остановки, Ноэми и не думает сбавить шаг. Обернувшись, она смотрит, как я трушу следом, чтобы ее догнать.

– Сегодня Робби развозит заказы на другом конце города, а мне хочется прогуляться. Тебе необязательно идти со мной.

Раз Робби развозит заказы, значит, он не получил должность продавца. Я ничего об этом не говорю – есть и другие насущные вопросы, – но мисс Ягодка непременно должна написать об этой несправедливости. Я упрямо иду за Ноэми, пытаясь отдышаться.

– Ты не спрашивала моего мнения, но я выдам его тебе абсолютно бесплатно.

– Валяй.

Я собираюсь рассказать ей о том, как неразумно тратить деньги, которых у нее нет, на ненужные ей вещи назло людям, которых ей лучше не злить. Но при виде сурового выражения ее лица я тут же отказываюсь от этой идеи.

– Не бери в голову.

Ноэми вздыхает:

– Мамы нет уже почти десять лет, а Кэролайн все не меняется.

Мать Ноэми, кормилица Кэролайн, умерла, когда мне было семь. Ее хоронили хмурым октябрьским днем. Мне тогда казалось, что мир становится холоднее и бесчувственнее, а в скрежете лопаты мне слышалось щелканье ястребиных когтей. Кэролайн уговорила родителей, чтобы ее тоже привели на похороны, хотя дело было на кладбище для цветного населения. Но когда священник начал панихиду, Кэролайн так громко заплакала, что отцу пришлось ее увести.

В двадцати ярдах от нас терьер со злобной мордой, которая комично смотрится на фоне короткого тела, натягивает поводок. Я невольно съеживаюсь. Хозяйка пса неторопливо идет, увлекшись разговором с какой-то женщиной. Не замечая Ноэми, которая сходит с тротуара на оживленную мостовую, обе дамы устремляют удивленный, но недоверчивый взгляд на меня. Я уже собираюсь ступить на мостовую вслед за Ноэми, но тут терьер напрыгивает на меня, и я буквально слетаю с тротуара.

– Пушок! – Хозяйка пса тянет его назад, наматывая поводок на запястье, скрытое кружевной манжетой. Женщина спешит за подругой, но терьер снова щелкает зубами в мою сторону.

– Противная шавка, – шепчет Ноэми. – Ты в порядке?

Я киваю, хотя мое сердце, кажется, стучит быстрее, чем копыта бегущего Амира. К нам приближается экипаж, и Ноэми тянет меня обратно на тротуар.

Я снова собираюсь заговорить о велосипеде, но тут потертые башмаки Ноэми застывают на месте. В поросшем травой дворе адвокатской конторы мужчины устанавливают какую-то статую. Бронзовая фигура полковника армии конфедератов с выгнутой колесом грудью поблескивает в лучах тускнеющего солнца.

– Зачем ставить памятник в честь проигранной войны?

– Потому что они не умеют проигрывать. И это еще одна причина, по которой мне нужен велосипед. Нас и так уже ставят на место собаки, так теперь это будут делать еще и статуи. Нужно сражаться за каждый дюйм, или проиграем.

– За каждый дюйм чего?

– Когда ты в последний раз видела небелого человека на велосипеде?

– Около получаса назад.

Ноэми толкает меня плечом.

– Такие, как мы, не ездят на велосипедах, но это не значит, что мы на это неспособны. Мы должны вести себя так, как хотим, чтобы к нам относились окружающие.

Мужчины замечают нас, и мы быстрым шагом пускаемся в путь.

– То есть ты решила защищаться с помощью велосипеда? Почему не выбрать оружие подешевле? Например, перестать сходить с тротуара.

Ноэми смотрит на меня огромными глазами.

– Ты хочешь, чтобы меня схватила банда белых капюшонов?

– Конечно же нет. – Я переплетаю пальцы в жесте, отгоняющем неприятности, которому меня научил Старина Джин.

Ноэми смотрит, как я трясу руками, будто собираюсь бросить кости.

– Старина Джин так делает, когда мимо проходит старый козел Пэйнов.

– Он не слишком доверяет всему, что белого цвета. В Китае белый цвет используют на похоронах.

У Ноэми на щеках появляются ямочки.

– Ха! У нас со Стариной Джином много общего. Не волнуйся о деньгах. Если придется, займу у своего бедного братца.

Слова застревают у меня во рту. Мне всегда казалось, что бедный братец Ноэми… по-настоящему беден.

– Дело тут вот в чем. В отличие от тротуаров, для велосипедов пока нет никаких правил. Поэтому надо ловить момент и самим устанавливать правила. – Ноэми поигрывает бровями, глядя на меня. – Или за нас это сделает кто-то другой.

Сегодня я в подвале одна, а значит, могу целиком помыться остатками чая. Природа велит всем животным содержать себя в чистоте, и если мы этого не делаем, то начинаем источать крепкий запах – не говоря уже о том, что нам постоянно хочется чесаться. Когда я работала у миссис Инглиш, то видела, как женщины, почесываясь, портили себе шляпы – так сильно они скребли ногтями, – хотя могли бы просто время от времени мыть голову.

Я высушиваю волосы над нагретой сковородкой и скручиваю их в пять жгутов, чтобы завтра сделать прическу в виде пагоды. Затем я бреду на половину Старины Джина за бумагой. Ящик, в котором мы ее храним, отсыревает, хотя Старина Джин постоянно натирает дерево воском. Я выдвигаю нижний ящик с отрезами ткани. На самом верху лежит кусок алого шелка.

Я достаю ярко-красный отрез. «Что он здесь делает?» Старина Джин привез этот сверток ткани в Прекрасную Америку в память о покойной жене. Я разворачиваю шелк. К моему ужасу, ткань распадается на несколько кусков разной формы. Он разрезал ее? Но зачем?

Я рассматриваю один из кусков, напоминающий раскроенный рукав. Прикладываю его к плечу. Он точь-в-точь подходит мне по длине рук.

У меня внутри все холодеет. Старина Джин что-то шьет для меня. Свадебный наряд? Выходя замуж, китаянки одеваются в красное, ведь это цвет счастья и удачи. Неужели Старина Джин так скоро хочет меня сосватать? И кому? Он говорил, что кое-что предпринял, чтобы обеспечить нам достойное будущее, но я к этому ни капли не готова.

Я должна быть благодарна Старине Джину за то, что он заботился обо мне столько лет. Если бы не я, он мог бы вернуться в Китай и жениться, завести детей. А теперь ему шестьдесят лет, и о свадьбе думать уже поздно. Как только я окажусь в «надежных руках», он сможет наконец испачкать ботинки в дорожной пыли. Он так много времени проводит с лошадьми, что ему еще не удавалось постранствовать.

И все же мысль о том, что я была обузой для Старины Джина, гложет меня изнутри. Утерев глаза будущим рукавом, я складываю его обратно в ящик.

Надеюсь, мои родители признательны Старине Джину за все, что он для меня сделал. Где бы они ни были.

Размышления о родителях всегда оборачиваются для меня мукой: у меня будто бы начинает зудеть кожа, и я чешу ее, пока не почувствую боль. Чаще всего я думаю о матери. Мой отец мог оказаться и подлецом. Мужчины часто бросают любимых женщин. Женщине куда труднее оставить ребенка. Наверное, у моей мамы на то была веская причина. Вполне вероятно, что она была такой же бедной, как я сейчас, и, если ей не встретился кто-то вроде Старины Джина и Беллов, малограмотной. И все же я предпочитаю думать, что она жила с радостью в глазах и с песней на устах. Я люблю представлять, что она пахла спелыми персиками.

Вернувшись в свой угол, я растягиваюсь на кровати. У меня еще есть время, чтобы доказать Старине Джину, что мне не нужен муж. Что я и сама могу себя обеспечивать, хоть меня и увольняли несколько раз.

Я осторожно вынимаю кляп из переговорной трубы. Дера лает, разгоняя мое сердце до предела. Я уже протягиваю руку, чтобы заткнуть трубу, но тут до меня доносится голос Нэйтана:

– Я же говорил тебе, что это крысы. Можем завести кошку…

Лай затихает.

Нэйтан фыркает:

– Я об этом не думал.

Я не могу разобрать слова миссис Белл и надеюсь, что она произносит не что-то в духе: «А может, стоит осмотреть подвал».

– Если этот закон примут, трамвайные компании наверняка им воспользуются, – отвечает Нэйтан. – Они годами мечтали о сегрегации.

– Помолимся.

Мне кажется, что молитва в любом случае не самый продуманный ход, ведь если она будет услышана, результат, скорее всего, окажется неожиданным для всех. Я долго молилась, чтобы ко мне вернулись родители, но этого не произошло. А потом, повзрослев, я перестала так остро нуждаться в их присутствии. Думаю, таким неочевидным образом Бог ответил на мои молитвы, хоть это и заняло у него кучу времени. Я надеюсь, что на молитвы о новом законе Бог ответит быстро и однозначно, ведь все вокруг понимают, как нелепо рассаживать дроздов и соек по разным деревьям и ждать, что они не будут летать по одному небу.

Пока Нэйтан занят подготовкой воскресного выпуска, я десятью футами ниже выполняю свою часть работы. Достав словарь, я раскрываю его на букве З – в этот раздел я прячу вырезку статьи «За или тпр-р-отив?».

В голове у мисс Ягодки ездят кругами блестящие велосипеды с красными кожаными сиденьями. Решусь ли я написать о них, когда после скандала с Кэролайн прошло совсем немного времени? Если она прочтет статью, то, конечно, может заподозрить неладное, но вряд ли догадается, что колонку ведет ее «нерасторопная» камеристка.

У меня трясутся колени, и, взглянув на стену, я замечаю написанные рядом слова окрыленный и орехи.

ВЕЛОСИПЕДЫ: КРУТИМ ПЕДАЛИ НАВСТРЕЧУ БУДУЩЕМУ

Тем, кто до сих пор выступает против того, чтобы женщины ездили на велосипедах, я хочу напомнить, что железные кони совсем не пахнут! Их не надо кормить, за ними не надо убирать. Их не нужно объезжать, им не нужны стойла и попоны, и они никуда не денутся, если вы забудете их привязать. Дамы, почему право на забавы имеют только мужчины? Нет ничего приятнее, чем самой управлять кораблем выбора в море возможностей. Велосипед позволит вам в два раза быстрее управиться с делами, а еще это отличная нагрузка на ноги.

А всем, кто называет велосипедисток развратницами, могу пожелать лишь одно: пусть ваши железные корсеты и пояса верности не тянут вас на дно, пока все мы, оседлав машины свободы, устремляемся в двадцатый век.

С глубочайшим почтением, мисс Ягодка

Вспомнив о свистунах, которые встретились мне в прошлый раз, я достаю из ящика темно-синий костюм загадочного дядюшки и льняную рубашку. Женщине в одиночку не стоит появляться на улице вечерами, но мужчина может ходить куда угодно и когда угодно. Удивительно, как женщины еще не додумались переодеваться в мужчин. Здесь подвернуть, тут подоткнуть, там затянуть – и вот вещи сидят на мне как влитые. Ботинки я не нашла. Наверное, Старина Джин их уже кому-нибудь продал. Я обматываюсь старым шарфом и в довершение надеваю свою несуразную шляпу – у нее очень странная форма, такую может носить и мужчина, и женщина.

Куртка из некрашеной шерсти чуть потрескивает, когда я натягиваю ее на себя. Во внутреннем кармане я нахожу сложенный кусочек плотной бумаги, которую мне не сразу удается развернуть.

,

Прости меня.

Даже у меня иероглифы выходят аккуратнее. значит «почтенный», а еще это мужское имя Шан. Подпись не похожа ни на один известный мне иероглиф. Значит, таинственного дядюшку, вероятно, зовут Шан. Кажется, Старина Джин, отвечая на мои расспросы, никогда не произносил этого имени. Делал ли он это нарочно?

А может, Шан как раз и задолжал Билли Риггсу? Конечно, все возможно, но я в этом сомневаюсь. Старина Джин всегда пристально присматривался к людям, прежде чем позволить им жить с нами. Все мои дядюшки были благонадежными чистюлями. Тот, кто водился с подонками вроде Риггса, никогда не смог бы войти в их число. «Если выбирать хорошие кирпичи, – любил повторять Старина Джин, – то беспокоиться о том, что дом обвалится, не придется».

Что ж, Шан, кем бы ты ни был, сегодня мы действуем с тобой заодно.

Четырнадцать

Мисс Ягодка!

Придержите лошадей. Что дальше? Прикажете мужчинам и женщинам обменяться одеждой? Она – в штанах, он – в юбке? Полагаю, вам стоит обуздать ваши ретивые мысли.

С наилучшими пожеланиями, Мэри Стипл

Уважаемая мисс Ягодка!

Я, холостяк, готов во всеуслышание поддержать ваш призыв к дамам приглашать кавалеров! Пришло время и женщинам немного потрудиться.

С совершенным почтением, РМС

Одежда Шана преображает меня. Мисс Ягодке по душе свободные мешковатые вещи, и решение нарядиться в мужской костюм почему-то кажется мне правильным. Я гордо вышагиваю по тротуару, жалея, что у меня нет трости. А еще мне, наверное, не помешала бы повязка на один глаз.

Я с усмешкой задумываюсь, не тронулась ли я умом. Мисс Ягодка, конечно, не пират, но она умеет гнать волну.

На улицах пусто, и я почти расстраиваюсь, что никто не увидит меня в таком наряде. Кажется, я все-таки немножко чокнулась.

И дом, и типография погружены во мрак, но дорожку до входной двери освещают тусклые желтые фонари. Я стараюсь ступать как можно мягче, но лестница все же трижды поскрипывает под моими ногами. Наконец, преодолев пять шагов, я оказываюсь у двери. Я с благодарностью киваю пологому скату крыши, тень от которой скрывает меня полностью. Почтовая прорезь расположена почти вровень с моим животом. Я приподнимаю медную заслонку, и мне кажется, что почтовая щель сейчас завопит от такого наглого вторжения. В прошлый раз я действовала иначе. Быстрым движением я забрасываю письмо внутрь.

Но медная заслонка зажала рукав моей куртки из некрашеной шерсти! Я тяну руку то в одну, то в другую сторону, но прорезь для писем крепко вцепилась в меня своими челюстями. Вскоре принимается лаять обладатель еще одной пары челюстей, Дера. Стараясь сохранять спокойствие, я пытаюсь высвободить ткань, но тут дверь распахивается и тянет за собой мою руку. Я со всей силы дергаю за рукав и слышу звук рвущейся ткани.

Дера бросается ко мне, но не напрыгивает, а принимается бегать вокруг меня, словно хочет согнать овец в стадо.

– Дера! – Нэйтан дважды ударяет по ноге. Овчарка становится рядом с хозяином и замолкает, но ее хвост продолжает биться, как только что выловленная рыба. – Простите. Но для почты уже довольно поздно.

В грубом голосе Нэйтана слышится усталость. Он пока одет в рабочий наряд, но его рубашка выправлена из брюк, а пуговицы на рукавах расстегнуты, словно он как раз собирался раздеваться. Прежде чем я успеваю отбежать, Нэйтан поворачивает ручку керосиновой лампы, прибавляя яркости.

Я отступаю в тень на крыльце и поворачиваюсь к Нэйтану спиной.

– Простите за беспокойство, – произношу я, чуть повернув голову. Из горла вырывается высокий девчачий голос, и я откашливаюсь, чтобы он звучал чуть ниже.

– Так, значит, мисс Ягодка? – оживляется Нэйтан. Он держит мое письмо и смотрит на конверт, на котором я написала: «Мистеру Нэйтану Беллу от мисс Ягодки».

Я отхожу еще дальше в темноту и пытаюсь изобразить голос женщины с большим самомнением, в котором почему-то звучат интонации миссис Инглиш:

– Да. Мисс Ягодка – это я.

– Я рад встретиться с вами лицом… э… к спине.

– Если помните, я настаивала на том, чтобы не раскрывать свою личность.

– Стойте, – приказывает Нэйтан и, спохватившись, добавляет пожалуйста. – Я хотел обсудить с вами один вопрос.

– Какой?

– Письма ваших поклонников.

– Что?

– Письма поклонников. – Плечи Нэйтана подрагивают, ведь он пытается удержать Деру. – Читатели весь день забрасывали их к нам, поэтому я немного вспылил. Кажется, пружина на почтовой щели погнулась. Мне жаль, что у вас теперь испорчен рукав.

– Что же люди пишут в своих письмах?

– Подождите минутку, я сейчас их принесу.

Я еще не успела открыть рот, а Нэйтан уже увел за собой Деру.

Хоть мне и хочется узнать мнение читателей, каждая секунда, проведенная у двери Беллов, может стоить мне очень дорого. Выдавать себя за белого – это преступление, и тяжесть наказания зависит от того, кого и насколько серьезно обманул злоумышленник. Если откроется, что советы сотням, если не тысячам, жительниц Атланты раздает безродная китаянка, то в лучшем случае меня ждет тюремный срок. В худшем – меня бросят на растерзание разъяренной толпе, чтобы я раз и навсегда уяснила, что была неправа. Я слишком глубоко опустила ногу под водную гладь пруда, и аллигатор уже наверняка где-то рядом. Китайцам не положено вести колонки советов. Я думала, что нам хотя бы можно быть модистками, но тут я тоже ошиблась.

Пока я, размышляя, тереблю рукава, на пороге появляется Нэйтан. В руках у него стопка писем, перевязанных бечевкой. Дера снова приветливо гавкает.

– Я прочел несколько штук. Я не был уверен, что вы… напишете что-то еще. Как бы то ни было, письма присылают не только поклонники, но, главное, ваша статья вызвала бурное обсуждение, а это и есть наша цель.

Я вспоминаю о нарисованном микроскопе, который красуется на первой странице выпусков «Фокуса» и под которым значится: «Да начнется общественная дискуссия, несущая населению просвещение».

– Я этому очень рада. Появились ли у вас новые подписчики?

– Сорок два человека за сегодня, и при этом ни одной отписки. Просто невероятно. Полагаю, это ваша заслуга.

Если до апреля «Фокусу» нужно набрать сто подписчиков, то есть пятьдесят после каждого выпуска, мне надо поднажать.

Нэйтан потирает руки.

– Входите, а не то простынете. Обещаю, я не буду на вас… смотреть.

– Нет, уже поздно.

– Как вы сюда добрались? Вас кто-нибудь сопровождает? Что-то я никого не вижу.

Нэйтан вглядывается в темноту, но я встаю так, чтобы загородить ему обзор.

– Да. Мой спутник ждет меня неподалеку. Кстати, вот и он, – лгу я, надеясь, что кто-то и впрямь появится на пустой улице.

– Возьмите письма. Они могут вдохновить вас на новые статьи.

Нэйтан протягивает мне связку. Мой нос наполняет знакомый запах типографии: краска, лимонное масло, дрова из гикори, которыми топят камин, и другие запахи, которые я не могу определить по отдельности, но которые в общей сложности дают аромат дома.

– Бросайте сюда.

Я поворачиваюсь к Нэйтану полубоком, и он окидывает меня внимательным взглядом.

– А вы их поймаете?

– Нет, пусть оставят мне фингал под глазом. – Вот тогда-то мне точно пригодится пиратская повязка. – Скорее!

Нэйтан бросает связку писем, и я без труда ее ловлю.

– Вы будете регулярно присылать новые статьи? Простите, я не хочу на вас… э… давить. Мы вам очень благодарны, если вдруг я не…

– Я сделаю все, что в моих силах, – перебиваю я Нэйтана, не сомневаясь в том, что через поля шляпы он может разглядеть мое лицо до мельчайших подробностей. – Я буду присылать статьи за день-два до печати нового выпуска. Вас это устроит?

– Да.

Дера с веселым лаем вырывается из рук Нэйтана и несется ко мне.

– Дера, фу! – Я делаю еще один шаг назад.

Овчарка вот-вот напрыгнет на меня, но Нэйтан хватает ее за ошейник и затаскивает в дом.

– Простите, мисс, в последнее время она совсем отбилась от рук.

Нэйтан бросает угрюмый взгляд туда, где у собаки должны быть глаза.

Я пытаюсь отдышаться.

– Что ж, мне пора. Доброй ночи. – С этими словами я начинаю спускаться по лестнице.

– Мисс Ягодка?

Я замираю на последней ступени.

– Откуда вы знаете кличку Деры?

– Э… Мне показалось, что вы сами так назвали собаку.

Точно ли он звал Деру по имени? Или мне показалось?

– А, ну конечно.

Чувствуя, как у меня горят уши, я растворяюсь в ночи.

Мои выходные начинаются с серого, как сточные воды, неба. Этот цвет совершенно не идет прекрасной Атланте или, как сказала бы миссис Инглиш, «добавляет уродства». По субботам люди двигаются медленнее, словно пытаются продлить этот день. Даже поезда на станции Юнион ездят с такой скоростью, будто еще не до конца проснулись. Я плотнее обматываю шарф вокруг шеи, поскрипывая зубами не только от утренней прохлады, но и от воспоминаний о вчерашней оплошности. Пусть это будет мне уроком, что с Нэйтаном нужно общаться как можно реже. Мисс Ягодка должна сохранить свой ореол таинственности.

Почти все магазины, как и мастерская миссис Инглиш, в выходные не работают. Но только не магазин Баксбаума, надпись на вывеске которого гласит: «У нас есть то, что вам нужно». Сам Абрахам Баксбаум соблюдает Шаббат, но у него в подчинении есть несколько здоровых парней, которые заведуют магазином в его отсутствие. Двухэтажное кирпичное здание занимает полквартала; в застекленных витринах выставлены мебель, обувь, швейные машинки и даже женское белье, которое дерзко выделяется на фоне других товаров, словно петунии на клумбе.

Я тяну за ручку резную дверь, и над моей головой брякает колокольчик. Жар, исходящий от печки в центре магазина, целует мои замерзшие щеки, и я наслаждаюсь теплом, задрав голову к потолку, на котором развешано множество светильников. Быть может, однажды и у меня хватит денег на одну из этих люстр, но сперва нужно обзавестись собственным потолком.

В одном из углов старший продавец бодрым голосом рассказывает покупателям о зонтах. Я решаюсь подойти к нему, но тут мое внимание привлекает знакомая фигура, раскладывающая бутылки за прилавком.

– Доброе утро, Джо. – Робби одаряет меня улыбкой. Поверх его полосатого пиджака надет немаркий коричневый фартук – такие носят все продавцы. – Кажется, твой шарф съел тебя на завтрак.

Я начинаю раскутываться.

– Я хорошо выдрессировала этот шарф. Он меня ни за что не тронет.

– Полагаю, это не каждому под силу.

– Я думала, ты снова развозишь заказы.

– Мистер Баксбаум взял на место продавца другого человека, но тот дремал за прилавком, и его уволили. И меня снова попросили помочь, пока не найдут замену.

– Как по мне, фартук сшит точно на тебя.

– Жаль только, что коричневых продавцов не бывает. – Вымученно улыбнувшись, Робби ударяет кулаком по прилавку. – Ты, наверное, слышала о нашем последнем приобретении?

– Велосипед – отличная вещь, – нерешительно отвечаю я. Когда человек ждет от меня утешения, а не совета, я вдруг становлюсь ужасно неуклюжей. Вот Старина Джин нашел бы что сказать. Пока все вокруг пытаются подобрать нужные слова, он достает подходящие фразы буквально из воздуха – словно ловит одуванчиковый пух.

Разложив на прилавке сигарные коробки, Робби принимается протирать медный кассовый аппарат. Его тонкие руки двигаются быстро и умело.

– Я знал, что Ноэми хочет ребенка, но я не думал, что у нас появится дитё с дутыми шинами. Понимаешь ли, Джо, нам нужно жалованье Ноэми. Вдвоем на зарплату развозчика не прожить.

Робби складывает тряпку. В магазин входят новые покупатели. Взглянув на них, Робби говорит:

– Давай-ка сюда свою сумку и говори, что тебе нужно.

Я протягиваю ему сумку для покупок, которую сшила сама из старой шторы.

– Мне нужно полгаллона керосина, мыло, спички, двенадцать свечей и самые дешевые женские перчатки маленького размера. Ах да, что ты можешь сказать об «Эликсире долголетия»?

– Мистер Баксбаум говорит, что его нельзя выставлять на полки. Сейчас посмотрю, есть ли он на складе.

Робби исчезает за дверью. Я разглядываю витрину с нашивками из бисера и готовыми бантами. Заводские украшения сейчас на пике моды. Современные женщины стремятся принарядиться быстро и недорого. Маргаритка из куриных перьев стоит три цента. Грабеж! Чтобы смастерить такую брошку, нужно раздобыть немного клея и прогуляться у ближайшей фермы в ветреный день.

Входная дверь вновь распахивается под звон колокольчика, и под мой протертый плащ проникает холод. По половицам громко стучат каблуки. Злые духи прознали, чего я боюсь.

Мне навстречу лениво направляется Билли Риггс.