Текст книги "Полуночный прилив"
Автор книги: Стивен Эриксон
Жанр: Боевое фэнтези, Фэнтези
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 17 (всего у книги 59 страниц) [доступный отрывок для чтения: 19 страниц]
Глава седьмая
Вы видите только плоть —
К чему вам видеть иное?
В хитросплетеньях любых,
Что ныне зовут ритуалами,
Жизнь наша – всего лишь служенье,
Усердное, с должным вниманьем;
И мы родились лишь затем,
Чтобы покорно стоять
У пиршественных столов,
Возле стен, где ветхость шпалер
В себя вобрала вашу славу…
Тихо стоять, упреждая
Ваше любое желанье
И прихоть любую.
На что еще мы пригодны?
Но зренье мое грубее —
Я вижу совсем другое:
Призрачный танец костей,
Где каждая – раб иль рабыня;
И мир, что у вас под ногами,
Слагают их кости…
Запомните это.
Рыбак Кельтат. Мир рабов
Аквитор Серена Педак смотрела на местных ребятишек, игравших среди священных деревьев. По черной коре стволов и ветвей беспрестанно двигались тени. Они почти нависали над малышами, однако те этого даже не замечали. Обычная детская беспечность, но Серене почему-то стало не по себе.
Несколько лет назад ей довелось увидеть нерекских детей, игравших меж раскиданных костей предков, и зрелище сие потрясло ее сильнее, чем любая кровопролитная битва. Схожие чувства Серена испытывала и сейчас, оказавшись в родной деревне короля-колдуна. Туманный воздух был полон чужих голосов. Тисте эдур занимались привычными делами, не обращая на летерийку никакого внимания. Давно уже Серене не было так одиноко, как сейчас.
Вокруг священной рощи тянулась широкая дорожка, где в землю были втоптаны куски коры. По краю дорожки располагались скамейки из грубо отесанных бревен. В нескольких шагах от Серены, уперев локти в колени и глядя в землю, сидел Халл Беддикт. Он слышал, как женщина подошла, но даже не повернулся, чтобы поздороваться. Теперь они молчали вместе, и от этого на душе сделалось еще тяжелее.
Серене, Халлу и Буруку Бледному отвели жилье, но на этом гостеприимство тисте эдур и закончилось. Вот и сейчас местные жители равнодушно проходили мимо двоих летерийцев. Хотя караван находился в деревне уже целых пять дней, однако первая встреча с Ханнаном Мосагом должна была состояться лишь нынешним вечером. И вряд ли столь затянувшееся ожидание можно было считать простой случайностью. Летерийцы расценивали его как послание короля-колдуна, и это наполняло их сердца беспокойством.
Еще тревожнее было увидеть в деревне воинов из других племен тисте эдур. Здесь собрались арапаи, меруды, бенеды, солланты. И даже ден-раты, жившие далеко на севере и очень не любившие покидать родные места. Однако теперь их желания и предпочтения никого не интересовали: все племена подчинялись воле Ханнана Мосага. Так что слухи об объединении тисте эдур подтверждались самым зловещим образом. Ныне от прежней слабости этого народа, погрязшего в межклановых войнах, не осталось и следа. Все изменилось самым кардинальным образом.
Подкатив повозки к дому, отведенному летерийцам, нереки сбились в кучу, не решаясь войти в деревню. Тисте эдур имели обыкновение в упор не видеть, не замечать тех, кого они считали слугами или рабами. Нереков это изрядно пугало, словно бы подобное безразличие могло лишить их жизни. Они просто неподвижно сидели и лежали на земле, глухие к увещеваниям Бурука, и даже не притрагивались к еде. Видя их столь ужасающее положение, Серена отправилась искать Халла, надеясь, что он сумеет хоть как-то повлиять на нереков.
Но Халл и сам находился не в лучшем состоянии: похоже, гнетущая обстановка деревни тисте эдур подействовала и на него тоже. Аквитор вдруг заметила, что он сильно постарел. Казалось, путь сюда был лишь малой частью его тяжкой ноши.
Серена встала и направилась к скамейке, на которой сидел Халл. Хватит с нее этого мужского упрямства, этих барьеров, которыми мужчины так любят отгораживаться от внешнего мира.
– Поговори с нереками, – сказала она. – Они отказываются принимать пищу.
Халл не поднял головы. Возможно, он даже не слышал ее слов.
– Или ты хочешь, чтобы на твоей совести оказалось еще несколько смертей? – с раздражением спросила Серена.
Она рассчитывала на ответную вспышку гнева. На выплеск ярости. Но ее ядовитые слова вызвали у Беддикта лишь болезненную улыбку.
– Пойми, Серена, нереки ожидают, когда тисте эдур заметят их присутствие и допустят в свой мир. Мы ведь тоже ждем встречи с их королем. Проволочки злят наш разум, потому что мы более толстокожи, чем нереки. А у них прежде всего страдает душа.
– Толстокожи, потому что убеждены в непогрешимости своей судьбы, – вздохнула женщина. – Но мы хотя бы есть не забываем, – добавила она с грустной улыбкой.
Халл помрачнел.
– Толстокожесть сродни доспехам, – изрек он. – Но я давно уже понял, что наши доспехи – одна лишь видимость. Заносчивость, напыщенное высокомерие, а копни глубже – сплошная неуверенность. Мы жили и живем в состоянии вечной нестабильности. У судьбы, которую мы себе определили, тысячи масок, и ни одна из них не годится.
– Но почему так получается, Халл? Ведь это же маски совершенства.
Он пожал плечами и, опустив взгляд, продолжил развивать свою мысль:
– Однако, как ни странно, во многих случаях эти доспехи нас выручают. Делают невосприимчивыми к мелочам. Отгораживают от них, подобно забралу. Отсюда и наша извечная подозрительность ко всяким деталям и нюансам. Особенно когда дело касается чужаков.
– Тебя послушать – летерийцы выглядят совсем уж тупыми чурбанами. А ведь мы изощрены в хитроумных играх и можем обмануть любого.
– Зачастую мы и есть тупые чурбаны. Конечно, мы умеем ясно видеть свои цели. Но при этом забываем, что на пути к ним постоянно кого-то уничтожаем.
– Иной раз даже самих себя.
– Да, и себя тоже.
Халл встал, и Серена вновь содрогнулась, увидев, насколько сломлен этот рослый и сильный человек.
– Попробую убедить нереков, – сказал он. – Но все зависит от тисте эдур.
А дети продолжали бегать и кричать, не замечая теней священной рощи. Серена еще раз взглянула на них, потом проводила глазами Халла, чьи шаги отдавались мягким похрустыванием коры.
Надо действовать самой! Серена зашагала по главной улице, пересекла мост и вошла в ту часть деревни, где жила хиротская знать. Где-то там, за их домами, находился и дом Ханнана Мосага. Женщина остановилась на площади, по другую сторону которой тянулась внутренняя стена. Здесь детей тисте эдур уже не было. Только рабы, занятые повседневными делами, и воины, упражнявшиеся с различным оружием. На аквитора вроде бы никто не обращал внимания, однако Серена не отличалась беспечностью. Она прекрасно знала, что ее поход сюда наверняка не остался незамеченным и за нею продолжают наблюдать.
Навстречу шли двое летерийских рабов, неся тяжелую сеть с уловом. Аквитор подошла к ним:
– Мне нужно поговорить с кем-нибудь из знатных женщин тисте эдур.
– А вон одна как раз идет сюда, – не поворачивая головы, ответил раб.
Серена обернулась и увидела совсем молодую девушку, которую сопровождало несколько рабынь. Незнакомка была достаточно красивой. Серене понравилось ее темно-синее шерстяное одеяние с отороченными золотом манжетами и воротником. Длинные темные волосы свободно ниспадали на плечи.
– Аквитор, ты кого-то ищешь? – спросила она на языке тисте эдур.
– Нет, госпожа. Но я хочу поговорить с тобой о нереках.
– Со мной? – удивилась молодая женщина.
– Ну, не обязательно именно с тобой, но с кем-нибудь из твоего народа.
– И что же случилось с нереками?
– Тисте эдур до сих пор не сказали нерекам, что считают их своими гостями и позволяют находиться на своей земле. А для нереков это очень важно. Их души пребывают сейчас в смятении, а сами они ничего не едят. Прошу тебя, окажи им такую милость.
– У нас полно дел, аквитор. Неудивительно, что про ваших нереков забыли. Но ведь вы сегодня встречаетесь с королем-колдуном. Правильно?
– Да. Однако наша встреча еще не означает, что нас официально объявят гостями тисте эдур.
– А вам требуется особое отношение?
– Не летерийцам. Нерекам.
Молодая женщина недоуменно уставилась на чужестранку:
– А кто они вообще такие, эти нереки?
Серена едва не лишилась от изумления дара речи, но тут же подумала: «А чему удивляться? Тому, что тисте эдур не желают видеть дальше собственного носа? Так в этом они ничуть не отличаются от нас. То же высокомерие, только с местными особенностями».
А вслух сказала:
– Прости, госпожа, не знаю твоего имени…
– Майена.
– Нереки, Майена, – это слуги Бурука Бледного. По положению они равнозначны вашим рабам. Их племена несколько лет назад вошли в состав Летерийского королевства и теперь отрабатывают свои долги.
– Значит, присоединение к вашему королевству влечет за собой долги?
Вопрос застал Серену врасплох.
– Не совсем так, Майена, – пробормотала она, не зная, что ответить. – Там были… особые обстоятельства.
– Конечно. Иначе эти нереки не попали бы к вам в рабство.
Майена покусывала губы. Чувствовалась, женщина пытается найти выход.
– Веди меня к нерекам, аквитор, – вдруг решительно сказала она.
– Прямо сейчас? – оторопела Серена.
– Да. Чем раньше успокоятся их души, тем лучше. Или я не так тебя поняла?
– Ты все поняла правильно.
– Думаю, этим несчастным достаточно благословения любого тисте эдур. Вряд ли это осложнит вашу встречу с Ханнаном Мосагом. – Майена повернулась к одной из рабынь. – Ведьмино Перышко, ступай к Уруте Сенгар и скажи ей, что я задержусь, но ненадолго.
Девушка-рабыня поклонилась и почти бегом отправилась выполнять повеление.
– Прости за любопытство, Майена, но кто дал ей такое имя?
– Ты про Ведьмино Перышко? Не знаю. Она родилась в неволе. Наверное, мать ее так назвала. Или бабка. Мне все равно. А почему ты спросила?
– Это древнее имя. До сих пор я встречала его лишь в летописях, да и то не часто.
– Идем к твоим нерекам, аквитор.
Удинаас сидел на низкой скамеечке невдалеке от входа в дом. Перед ним стояла корзина с сушеной рыбой, которую он очищал от чешуи. Соляной налет разъедал его не до конца зажившие ладони, а острая чешуя царапала кожу. Удинаас видел, как аквитор остановила Майену и завела с ней беседу, после чего обе женщины куда-то направились вместе.
Между тем к крыльцу спешила Ведьмино Перышко. Лицо девушки было хмурым.
– Скажи, должник, Урута дома? – довольно резко спросила она.
– Дома, но тебе придется обождать.
– Почему?
– Она говорит со вдовами, причем уже давно. Не знаю уж, с чем эти вдовы к ней пожаловали.
– Мне это неинтересно, а у тебя я уж тем более спрашивать не стала бы.
– А как твои сны, Ведьмино Перышко?
Девушка побледнела и стала озираться по сторонам, чтобы найти себе другое место для ожидания. Но тут, как назло, начался дождь, и только навес, под которым сидел Удинаас, надежно защищал от холодных струй.
– Ты ничего не знаешь о моих снах, должник, – сердито ответила Ведьмино Перышко.
– Как это – не знаю? Каждую ночь ты приходишь в мои сны. Там мы с тобой разговариваем. Спорим. Ты требуешь от меня ответов. Проклинаешь выражение моих глаз. А потом уходишь.
Юная колдунья не смотрела на него.
– Тебе не проникнуть в мой разум, – бросила она. – И вообще, ты для меня – ничто.
– Пойми, Ведьмино Перышко: мы все павшие. Ты, я, призраки. Все мы – пыль, что клубится под ногами завоевателей, шагающих к славе. Когда-нибудь мы поднимемся выше, и они задохнутся нами, но это будет ничтожное возмездие. Согласна?
– Удинаас, ты теперь стал совсем не такой, как раньше. Я не знаю, кто сейчас говорит твоими устами.
Летериец смотрел на свои растрескавшиеся ладони.
– Что тебе ответить? Сказать, что я нисколько не изменился? Не могу, ибо это неправда. Но кому принадлежат перемены? Мне самому или же кому-то другому? Ради тебя я вступил в схватку с вивалом. Я вырвал тебя из его лап, а ты теперь осыпаешь меня проклятиями.
– Уж не думаешь ли ты, что я считаю, будто обязана тебе жизнью?
Удинаас вздрогнул всем телом, но все-таки заставил себя улыбнуться. Когда он поднял голову, Ведьмино Перышко быстро отвела взгляд.
– Понимаю. Ты ощущаешь себя… в долгу передо мной.
– Врешь! – сердито прошипела девушка. – Урута бы наверняка меня спасла. А ты не сделал ничего. Только выставил себя на посмешище.
– Урута пришла слишком поздно… Ты упорно называешь меня должником. Думаешь, если произносить это слово почаще, оно поможет тебе отвернуться от меня?
– Замолчи! Не желаю иметь с тобой ничего общего!
– У тебя нет выбора. Хотя, если ты начнешь кричать, он появится. Наши головы попросту насадят на колья за внешней стеной. Лучше объясни: что аквитору понадобилось от Майены?
Ведьмино Перышко некоторое время молча переминалась с ноги на ногу, но затем все-таки ответила:
– Благословение для нереков. Без этого они отказываются есть и могут умереть с голоду.
– Но право благословения принадлежит только королю-колдуну.
– Это ты так считаешь. А Майена рассудила по-своему.
– Ты не шутишь? – Уиднаас явно испугался. – Да она никак спятила!
– Тише ты, дурень! – Ведьмино Перышко опустилась на корточки напротив Удинааса. – В преддверии скорой свадьбы Майена мнит себя королевой и становится все более невыносимой. А теперь вот решила благословить нереков.
– Неужели благословить?
– Да, она произнесла именно это слово, я своими ушами слышала. Похоже, даже аквитор оторопела.
– А аквитором у них Серена Педак?
Девушка кивнула.
Они замолчали, слушая, как дождевые капли стучат по навесу.
– А как по-твоему, что дает такое благословение? – спросил Удинаас.
– Ничего. Нереки сломлены. Их боги мертвы, а духи предков рассеяны по миру. Может, на освященный клочок земли Майена и сумеет притянуть одного-двух духов.
– Так что, благословение тисте эдур может освятить землю?
– Точно не знаю. Тут многое зависит от чистоты рода Майены, от всего, что ожидает ее в жизни, и еще… – Ведьмино Перышко сердито махнула рукой и закрыла рот.
Но Удинаас и без объяснений понял: немаловажным обстоятельством было также и то, является ли Майена девственницей. А разве может быть иначе? Она ведь еще не замужем, а у тисте эдур на этот счет очень строгие законы.
– В общем, так. Мы с тобой ни о чем не говорили, – произнес Удинаас, подмигивая Ведьминому Перышку. – Ты пришла к хозяйке. Я сказал, что она занята и нужно подождать. Ты не знала, насколько важны слова Майены, и, чтобы не рассердить Уруту, осталась ждать. Самостоятельно думать нам не положено, а что и как думают хозяева – не наше дело. Нам велят – мы выполняем. И больше ничего.
Ведьмино Перышко наконец решилась взглянуть ему в глаза.
– Я поняла, – тихо ответила она и добавила: – Нынче вечером Ханнан Мосаг встречается с летерийцами.
– Знаю.
– Их будет трое: Бурук Бледный, Серена Педак и Халл Беддикт.
– И под чьи ноги упадут черепки? – спросил Удинаас.
Его улыбка была совсем безрадостной.
– Ты спрашиваешь об этих троих? Не знаю, Удинаас. – Словно бы спохватившись, что говорит с ним слишком уж дружелюбно, Ведьмино Перышко поднялась на ноги и отошла в сторону. – Я встану там. И буду ждать, пока Урута не освободится.
– Ты сегодня опять гадаешь? – поинтересовался он.
Юная колдунья нехотя кивнула, затем переместилась к дальнему концу дома. Там тоже имелось местечко, недосягаемое для дождя, правда совсем небольшой пятачок.
Удинаас вновь взялся за прерванную работу, но продолжал предаваться невеселым раздумьям.
«Павшие. Разве кому-то есть дело до наших следов? Мы забыты, вычеркнуты из памяти. Даже живых, нас не замечают. Если путь ведет к поражению, по доброй воле на него не ступит никто… Павшие. Но почему мое сердце обливается по ним слезами? Нет, не по ним, а по нам; ведь сюда я отношу и себя самого. Рабы, слуги, безымянные крестьяне и ремесленники. Толпа, в которой не различить лиц. Смутные воспоминания, затихшие шаги по боковым тропкам истории. Но неужели ни один из тех, что идут по главным дорогам, не остановится и не оглянется назад? Неужели никто не увидит тысячи и тысячи павших? А если увидит, то какие чувства испытает? И что в этом случае следует делать?»
По щекам Удинааса текли слезы, добавляя соли его ладоням. Он знал ответ: острый, как глубоко вонзившийся нож… Признать. Признать всех.
Майена ушла. Халл приблизился к одиноко стоявшей Серене. За их спиной о чем-то быстро и тревожно переговаривались нереки. На дожде потрескивали разведенные ими костры.
– Ей не следовало этого делать, – сказал Халл.
– Согласна. Хотя я до сих пор не понимаю, что сейчас произошло. Ну произнесла Майена несколько слов. И что тут особенного?
– Дело в том, что Майена не просто провозгласила нереков гостями тисте эдур. Она благословила их прибытие.
Серена оглянулась на возбужденных нереков:
– О чем они говорят?
– Это старинный диалект. Я им почти не владею.
– Не знала, что у нереков два языка.
– А тебе известно, что об этом народе упоминается в анналах Первых стоянок? – спросил Халл. – Нереки были коренным населением этого материка, и земли, которыми мы сейчас владеем, когда-то принадлежали им. Они встречали наши первые корабли, приветствовали первых летерийцев, высаживавшихся на континент. Нереки торговали с переселенцами, учили их жить в здешних условиях, рассказывали о снадобьях против местных болезней. Трудно даже представить, сколь давно нереки живут тут. Два языка? Удивляюсь, что у них не тысяча языков!
– После благословения Майены они хотя бы ожили, – заметила Серена, возвращая Халла в сегодняшний день. – Развели костры, будут готовить себе еду.
– Это так. Но зато появился новый страх. Конечно, он не вернет их в прежнее состояние оцепенения. Этот страх порождает в них тревожные мысли. Сдается мне, что даже сами нереки не понимают в полной мере смысла благословения Майены.
– Уж не хочешь ли ты сказать, что и эти земли когда-то принадлежали нерекам? – усмехнулась женщина.
– Не знаю. Тисте эдур утверждают, что они якобы жили здесь с незапамятных времен, едва только земля освободилась ото льда.
– Я и забыла. У них бытуют диковинные легенды о сотворении мира. Какие-то ящеры, драконы и не то бог, не то правитель, которого предали ближайшие союзники.
Халл так пристально взглянул на собеседницу, что та невольно поежилась.
– Чем тебя удивили мои слова?
– Откуда тебе известны легенды тисте эдур? Я сам узнал их только через несколько лет после того, как мы с Бинадасом побратались. Это был его торжественный дар, не подлежащий разглашению.
Серена пожала плечами:
– Могу тебя успокоить: мне Бинадас ничего не рассказывал. А откуда я это знаю? Ну, где-то слышала. Не помню, где именно.
Она отерла мокрое от дождя лицо. Похоже, Беддикт не очень-то поверил ее словам.
– Халл, да что ты так разволновался? У каждого народа есть легенды о сотворении мира и о собственном происхождении. Чаще всего полнейшая выдумка, пригодная лишь для детских сказок. Даже многим летописям нельзя доверять: сплошная магия и чудеса.
– Мы утратили многое из того, чем владели наши предки. Для них это не было чудесами.
– И во что же верят нереки?
– В то, что родились от одной матери. Это случилось давным-давно, еще в незапамятные времена. Была некая женщина, похитительница огня. Она умела перемещаться во времени. Что-то не давало ей покоя, что-то внутри женщины постоянно заставляло ее странствовать. В одном из таких странствий похитительница огня приняла в свое лоно священное семя и родила девочку. Дочь почти не отличалась от матери, но внутри ее была сокрыта святость. И та же святость сокрыта в каждом из нереков. Они считают, что произошли от дочери похитительницы огня.
– Не потому ли нереки ставят женщин выше мужчин? – спросила Серена.
– Возможно, – согласился Халл. – Но женская линия у них считается чище мужской.
– А имя этой похитительницы огня сохранилось?
– У них странным образом смешиваются несколько имен, хотя каждое скорее обозначает положение в обществе, чем личность. Или этап жизненного пути: девушка, мать, бабушка…
– Тяжкая доля жены древними нереками в расчет не бралась, – усмехнулась Серена. – Не зря говорят, что мудрость подобна цветку, расцветающему на навозной куче.
– Как бы там ни было, но эти имена похожи. Их целых три: Эрес, Н’ерес, Эрес’аль.
– И все это лежит в основе древних верований нереков?
– Лежало. Не забывай, Серена: их жизненный уклад уничтожен.
– Может, и так, но люди-то продолжают жить. И внутри они несут семена возрождения.
– Ошибаешься. Что может родиться от слабых, подавленных, угнетенных? Жалкое подобие их самих.
– Но даже камни изменяются. Ничто не остается прежним.
– А как бы нам этого хотелось! – вздохнул Халл. – Мы любим только говорить о «поступательном движении вперед». На самом деле мы мечтаем о вечном продолжении настоящего. Растут лишь наши запросы и прихоти, а правила игры остаются прежними.
– Что-то мы сильно отклонились от темы, Халл Беддикт. Помнится, изначально речь шла о том, что женщина из числа хиротской знати благословила нереков.
– И сделала это прежде, чем ее правитель приветствовал нас на своей земле.
– Ты никак усматриваешь в этом еще одно скрытое оскорбление, нанесенное летерийцам? – удивилась Серена. – Полагаешь, Ханнан Мосаг намеренно все это подстроил? А по-моему, Халл, у тебя слишком разыгралось воображение. Разум за ним не поспевает.
– Думай что хочешь.
– Пойду-ка я лучше прогуляюсь. А то у меня от мыслей уже голова пухнет.
Урута встретилась с Майеной на мосту. Разговор, который состоялся между ними, был коротким и, как показалось Удинаасу, вполне спокойным. Ведьмино Перышко дождалась, пока Урута выйдет проводить вдов, и там передала ей слова хозяйки. Затем они вдвоем вышли со двора. Теперь юная колдунья стояла в стороне, но не настолько далеко, чтобы не слышать реплик обеих тисте эдур. Закончив беседу, Урута с Майеной покинули мост и пошли рядом. Рабыни потянулись следом.
Услышав тихий смех, Удинаас сгорбился и втянул голову в плечи.
– Только тебя мне сейчас не хватало! – прошептал он Сушняку.
«Знай, раб: есть странные миры. Миры воспоминаний. Они могут веками находиться в забвении и небытии. Это их способ сражения со временем и смертью. А иногда, Удинаас, называемый должником, они приближаются к миру живущих. Подходят совсем близко».
– Умоляю тебя: помолчи. Я не настроен слушать твои глупые загадки.
«А желаешь посмотреть на то, что вижу я сам? Немедленно? Ну что, раб, накинуть тебе на глаза покров Тени, чтобы ты увидел незримое прошлое?»
– Не сейчас.
«Слишком поздно. Я уже накинул его».
Перед глазами летерийского раба словно бы вдруг повисла многослойная паутина. Деревня начала отодвигаться и пропадать из виду. Предметы расплывались, теряя свои очертания и краски. Исчезла деревенская площадь, теперь на ее месте высились деревья. Между ними обильно зеленел примятый мох. В изменившемся мире тоже шел дождь, струи которого исчезали во мху. Море вдруг приблизилось. Водная стихия билась о черные скалы берега, поднимая высокие фонтаны серых брызг.
Удинаас даже вздрогнул: было в неистовстве волн что-то пугающее. И сейчас же волны исчезли, растворились во мраке, а перед глазами летерийца появилась новая картина. Море отступило далеко на запад, почти к самому горизонту. На его месте простиралась каменистая, изрезанная глубокими трещинами равнина. Над ней возвышались ледяные скалы. Холодный воздух был густо пропитан зловонием.
Мимо Удинааса бежали какие-то существа, похожие на людей. На них была довольно примитивная одежда из шкур. Или, возможно, они сами поросли черной, серой и пятнистой шерстью. Существа эти были на удивление рослыми, но с небольшой головой. В глаза сразу же бросались их тяжелые челюсти. У одного на веревочном поясе болталось несколько убитых выдр. У всех в руках были мотки веревок, сплетенных из какой-то травы.
Странные создания двигались молча, словно бы подгоняемые ужасом. Они постоянно оглядывались на север. Удинаас тоже повернул голову и вскоре заметил источник их страха.
В воздухе, почти над самыми ледяными горами, висела черная каменная гора. Она медленно приближалась, и от нее исходило что-то необъяснимо зловещее, проникая во все поры тела. Страх этих полулюдей передался и Удинаасу. Они бросились бежать со всех ног. Летериец был уже готов последовать их примеру, однако… картина вновь переменилась.
Уцелевшие скалы были остроконечными, но невысокими. Они утопали в каменной пыли. В воздухе клубился туман. К тому месту, где находился Удинаас, приближались две рослые воительницы. Они волокли женщину, вероятно мертвую или потерявшую сознание. Ее длинные волосы подметали каменную пыль. Раб похолодел: в одной из воительниц он узнал… Менандору, Дочь Зари! Все так же ослепительно сияли ее доспехи, все так же тяжело ступали ее сапоги, окованные железом. Конечно, она сразу заметила его. Удинаас попытался вскочить, но почувствовал, что примерз к своей скамеечке.
Вторая воительница тоже была знакома летерийцу. Ее статуи, наполовину вросшие в песок, стояли в лесу, окружавшем деревню хиротов. Серые и черные пятна делали лицо женщины похожим на боевую маску. Ее железная кираса была вся в заплатах. Ветхая кольчуга, ручные и ножные кожаные латы и длинный плащ из тюленьей шкуры. Сукуль Коварная, иногда называемая Пятнистой.
Узнал Удинаас и ту женщину, что была без сознания: Шельтата Всеведущая, Дочь Сумерек, самая любимая дочь Скабандария, покровительница тисте эдур.
Обе воительницы остановились и разжали руки. Тело Шельтаты рухнуло в каменную пыль. Две пары глаз под тяжелыми веками, не мигая, глядели на летерийского раба.
– Не ожидала встретить тебя здесь, – произнесла Менандора.
Удинаас пребывал в затруднении: он понятия не имел, что сказать в ответ и нужно ли вообще отвечать.
Вдруг сбоку от него раздался мужской голос:
– Что вы с нею сделали?
Раб повернулся на скамеечке и увидел какого-то тисте анди, который стоял совсем рядом. Незнакомец был выше обеих женщин. Его белые блестящие доспехи покрывали пятна и полосы крови. Судя по вмятинам и дырам, этот воин побывал во многих сражениях. Справа на поясе болтался такой же помятый шлем. Кожа тисте анди было молочно-белой. Засохшая кровь оставила на левой половине лица странные узоры. Почти все волосы на голове были выжжены, а макушку густо покрывали волдыри.
За спиной у воина крест-накрест висели ножны с двумя тяжелыми мечами, рукоятки которых торчали из-за широких плеч.
– Мы сделали то, чего она заслуживала, – ответила Менандора.
Сукуль зловеще усмехнулась, обнажив зубы:
– Наш дорогой дядюшка строил на ее счет честолюбивые замыслы. Так что же он не явился, когда наша двоюродная сестричка вопила во все горло и звала на помощь?
Израненный воин, словно бы не видя Удинааса, прошел мимо и остановился возле тела Шельтаты Всеведущей:
– Какой ужас! До чего мне хочется умыть руки и оказаться в стороне от всего этого!
– Не получится! – со зловещим ликованием возразила Менандора. – Не забывай, мы все отравлены материнской кровью.
Сукуль Коварная повернулась к сестре:
– Ее дочери получили не только яд! Внутри нас все поколеблено. Мы жаждем равновесия и никогда не обретаем его. Взгляни на нас. Жалкие твари – вот мы кто. Эти гнусные головы Тиамы появляются в каждом поколении! – Она ткнула пальцем в сторону воина. – А ты, отец? Когда это исчадие Тьмы появилось на своих легких крыльях неведомо из какого мира, когда она так широко и призывно развела ноги, не ты ли первый возжаждал ее объятий? Чистюля Оссерк, первенец Тьмы и Света! Но ты запятнал свою кровь, спутавшись с этой шлюхой. Интересно бы знать, ты объявил ее своей сестрой до того, как поимел, или после?
То ли ядовитые слова Сукуль не подействовали на Оссерка, то ли он просто не подал виду. Израненный воин лишь улыбнулся, отвел взгляд и спокойно произнес:
– Зря ты так говоришь о своей матери, Сукуль. Она ведь умерла, давая тебе жизнь…
– Она умирала всякий раз, давая жизнь каждому из нас! – возразила Сукуль, погрозив кулаком небесам. – Смерть – это возрождение. Тиама и ее дети. Тиама и ее возлюбленные. Она тысячу раз умирала, но ничего не изменилось.
– С кем это ты нынче поцапался? – равнодушным тоном поинтересовалась Менандора.
Оссерк нахмурился:
– С Аномандером. Вынужден признать, что на этот раз он одержал верх. Ничего удивительного: оружие мести нередко оказывается сильнее, нежели доспехи холодного разума. – Он пожал плечами. – И все равно мне удалось надолго его задержать.
– Чтобы позволить Скабандарию сбежать? – уточнила Менандора. – Но зачем? Пусть он и родня нам, но Скабандарий показал себя вероломным убийцей, каковым, собственно, и был всегда.
Оссерк насмешливо прищурился и вновь поглядел на бездыханную Шельтату:
– Ну, если вдруг окажется, что двоюродная сестра, пострадавшая от ваших рук, не мертва, тогда… почему бы не допустить, что Скабандарий вовсе не убивал Сильхаса Гиблого.
– Верно, – огрызнулась Сукуль. – Это хуже убийства. Хотя кому-то, может, и нравится целую вечность напролет питаться землей. Кто-то, может, и мечтал о такой судьбе.
– Избавь меня от своих гневных тирад, – вздохнул Оссерк. – Надеюсь, милое дитя, ты нередко замечала, что вероломство и предательство – едва ли не самые драгоценные качества, присущие членам нашего обширного семейства. Ну, если и не драгоценные, то весьма распространенные… Мне наскучило с вами беседовать. Что вы намерены делать со своей кузиной?
– Думаем, Сильхас обрадуется ее обществу.
Оссерк поежился:
– Два Взошедших дракона в одном подземелье? Вы, доченьки, плохо знаете тот дом Азатов.
– Хочешь сказать, что Скабандарий попытается ее освободить? – спросила Менандора.
– Скабандарий не в том состоянии, чтобы кого-то освобождать. Даже себя самого, – ответил Оссерк.
Обеих женщин эти слова явно озадачили.
– Кто же это сумел так его отделать? – через некоторое время полюбопытствовала Менандора.
Мужчина лишь пожал плечами:
– Какая разница? Скабандарий думал, будто среди богов этого мира ему не найдется достойного противника. Ну и прибавьте сюда еще и высокомерие. – Он внимательно поглядел на дочерей. – Примите это как предостережение, дорогие мои. Первые дети Матери-Тьмы родились без всякого отца. И что бы ни утверждал Аномандер, они не были тисте анди.
– Мы этого не знали, – растерянно произнесла Менандора.
– Теперь знаете. И потому, милые доченьки, будьте умницами.
Оссерк отошел на несколько шагов. Неожиданно его очертания стали размываться, а затем преобразились… Могучий дракон взмахнул крыльями и поднялся в воздух, поблескивая золотыми и серебряными чешуйками.
Сукуль и Менандора глядели ему вслед, пока дракон не исчез в темном небе.
– Удивляюсь, что Аномандер его не убил, – усмехнулась Сукуль Коварная.
– Их явно что-то связывает, сестрица. Но вот что именно – ни мы, ни кто-либо другой не знает. Я в этом уверена.
– Может, ты и права. Или же все гораздо проще.
– То есть?
– Им не хочется прерывать игру, – натянуто улыбнулась Сукуль. – Ведь если один вдруг возьмет и прикончит другого, то и удовольствию конец.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?