Текст книги "Сезон дождя (сборник)"

– Впрочем, речь сейчас о другом. Я собирался поговорить с тобой о времени, а вместо этого вою, как койот. Ты видел койотов, Клайви?

Мальчик покачал головой.

– Ну и ладно, о койотах поговорим в другой раз, – разумеется, другого раза уже не было, потому что в другой раз Клайв увидел дедушку уже в гробу. – Старики, что старые локомотивы в депо. Стрелок там так много, что в нужное место они попадают с пятого раза.

– Все нормально, дедушка.

– Я хочу сказать, что вместо того, чтобы говорить по делу, меня постоянно куда-то заносит.

– Я знаю, но тебя заносит в очень интересные места.

Дедушка улыбнулся.

– Если ты и притворяешься, Клайви, что тебе интересно, то получается у тебя очень хорошо.

Улыбнулся и Клайв, мрачные воспоминания о Джонни Бринкмайере на какое-то время покинули дедушку. Потому что заговорил он деловым тоном.

– Ладно, не будем отвлекаться. Долгое время на период болезни – прибавка, подброшенная Богом. Ты знаешь, как человек собирает купоны, чтобы потом обменять их на какой-нибудь латунный барометр или набор ножей, Клайви?

Клайв кивнул.

– С временем-болью все то же самое… только приз этот скорее ложный, чем настоящий, вот что я хочу сказать. А вот когда человек стареет, истинное время, время «моего милого пони», меняется на быстрое время. Все становится, как в детстве, только наоборот.

– Время не замедляется, а ускоряется.

– Да.

Мальчик, конечно же, не мог полностью осознать, что в старости время ускоряет свой бег, но в принципе идею он понял. Он же знал, если один конец двуручной пилы идет вверх, то второй – вниз. И дедушка, собственно, говорил о том же: действие и противодействие, баланс сил. Понятно, это точка зрения, сказал бы отец Клайва.

Дедушка опять достал из нагрудного кармана пачку сигарет, на этот раз осторожно выудил сигарету, не последнюю в его жизни, но последнюю, которую видел мальчик в его руках. Убрал пачку карман, закурил с той же легкостью, что и предыдущую. Он не игнорировал дующий с холмов ветер; каким-то образом он убеждал ветер не мешать ему прикуривать.

– Когда это происходит, дедушка?

– Точно сказать не могу, потому что происходит это не сразу. – Дедушка смочил головку спички слюной. – Быстрое время подкрадывается, как кот, охотящийся на воробья. Наконец, ты замечаешь, что оно пришло. А когда замечаешь, тебе кажется, что это несправедливо.

– А когда это происходит? Что ты замечаешь?

Дедушка сбросил пепел, не вынимая сигареты изо рта. Легким таким щелчком. Звук этот навсегда остался в памяти мальчика.

– Я думаю, каждый человек замечает что-то свое, но для меня это началось, когда мне было сорок с небольшим. Точного возраста я не скажу, зато отлично помню, где это все случилось… в аптечном магазине Дэвиса. Ты его знаешь?

Клайв кивнул. Когда они приезжали к дедушке и бабушке, отец практически всегда водил туда его и сестру, за мороженым. Заказ их всякий раз оставался неизменным: ванильное мороженое отцу, шоколадное – Пэтти, клубничное – Клайву. И его отец сидел между ними и читал, пока они уплетали холодное лакомство. Пэтти всегда говорила, что за чтением отец ничего не видит и не слышит, однако, если он откладывал книгу и оглядывался, от детей ожидалось примерное поведение, поскольку нарушителям грозили серьезные санкции.

– Так вот, – продолжил дедушка, разглядывая плывущее по небу облако, которое отдаленно напоминало солдата, дующего в горн, – я пришел в аптеку за лекарством для бабушки. Дожди шли неделю и ее совсем замучил артрит. И сразу увидел новый стенд. Его не заметил бы только слепой, потому что стенд занял добрую часть прохода. На нем лежали маски, фигурки черных кошек, ведьм на помеле и тому подобное, а также картонные тыквы и эластичные маски. Идея заключалась в том, что ребенок мог сам раскрасить картонную тыкву и повесить ее на дверь, как украшение. А если семья по бедности не могла купить ребенку маску, родители натягивали эластик на картонную тыкву, и ребенок мог носить ее как маску. Я видел, как многие дети уходили из аптечного магазина Дэвиса с этими картонными тыквами, а на Хэллоуин надевали эти маски. И разумеется, он продавал сласти. У него всегда был прилавок со сластями, рядом со стойкой с газировкой, ты знаешь, о чем я…

Клайв улыбнулся. Конечно же, он знал.

– …но это были другие сласти. Более дорогие. Сладкие бутылки, кукурузные початки, бочонки с пивом, кнуты из лакрицы.

И я подумал, что у старика Дэвиса, – а аптечный магазин тогда действительно принадлежал Дэвису, его отец открыл магазин где-то в 1910 году, – поехала крыша. Святой ад, сказал я себе, еще лето не закончилось, а Френк Дэвис уже готовится к Хэллоуину. Я уже направился к прилавку, за которым продавались лекарства, чтобы сказать ему об этом, но внутренний голос остановил меня: «Подожди, Джордж. Скорее, крыша поехала у тебя». И так оно и было, Клайви, потому что лето уже закончилось, и я это прекрасно знал. Видишь, что я от тебя хочу? Чтобы ты понял, что в глубине души я все знал.

Разве я уже не начал искать сборщиков яблок в окрестных городках? Разве я уже не подписал договор на поставку пятисот садовых ножей из Канады? Разве я уже не положил глаз на Тима Уорбуртона, который приехал из Шенектади в поисках работы? Он умел ладить с людьми, выглядел честным, и я думал, что на время сбора урожая из него получится хороший управляющий. Разве я не намеревался уже на следующий день предложить ему это место? И он знал об этом, потому что дал знать, что в определенное время будет стричься в определенном парикмахерском салоне. И я сказал себе: «Джордж, не слишком ли ты молод, чтобы впадать в старческий маразм? Да, старина Френк рановато развесил свои подарки к Хэллоуину, но ведь не летом же». Лето уже осталось в прошлом.

Я, конечно, это знал, но на секунду, Клайви, а может, и на несколько секунд, я чувствовал, что сейчас лето, должно быть лето, потому что лето никак не могло закончиться. Понимаешь, о чем я? Конечно, я достаточно быстро сообразил, что к чему, что на дворе сентябрь… но до этого, до этого я испытывал… ты понимаешь, я испытывал… – Он нахмурился, но потом все-таки произнес слово, которое не решился бы использовать в разговоре с другим фермером: его бы тут же обвинили в высокопарности. – Я испытывал смятение. Это единственное слово, которым я могу описать происходившее со мной. Я испытывал смятение. Вот так это произошло со мной в первый раз.

Он взглянул на мальчика, который смотрел на него во все глаза, даже не кивал, впитывая в себя каждое слово. Дедушка кивнул за них обоих и вновь щелчком ногтя большого пальца сбросил столбик пепла, образовавшийся на кончике сигареты. Мальчик не сомневался, что дедушка так увлекся рассказом, что большую часть сигареты выкурил за него ветер.

– Знаешь, так бывает, когда подходишь к зеркалу в ванной, чтобы побриться, и вдруг видишь у себя первый седой волос. Ты понимаешь, Клайви?

– Да.

– Хорошо. А потом то же самое случалось со всеми праздниками. Я думал, что к ним начинали слишком рано готовиться, иногда даже говорил об этом, хотя очень осторожно, с намеком на то, что торговцы руководствовались жадностью. Чтобы показать, что-то не так с ними, а не со мной. Тебе это ясно?

– Да.

– Потому что жадность торговца человек может понять, некоторые этой жадностью даже восхищаются, хотя я никогда не относился к их числу. «Такой-то всегда старается выжать из своего магазинчика максимум прибыли», – говорили они, хотя, к примеру, для мясника Рэдуика выжимание прибыли заключалось в том, что он давил большим пальцем на чашку весов, когда знал, что за ним не приглядывают. Я таких методов никогда не одобрял, хотя и мог понять этих людей. Так что я полагал, что лучше нажимать на их жадность, а не на свои ощущения, чтобы собеседник не подумал, что у меня не все в порядке с головой. Вот я и говорил что-то вроде: «Клянусь Богом, в следующем году они начнут готовиться ко Дню благодарения до завершения сенокоса». В принципе слова эти соответствовали действительности, но я-то вкладывал в них совсем другой, недоступный кому-либо смысл. И знаешь, Клайви, когда я все-таки пригляделся к этому внимательнее, оказалось, что каждый год торговцы начинают готовиться к тому или иному празднику практически в одно и то же время.

Потом со мной случилось кое-что еще. Лет через пять, а то и через семь. Думаю мне было пятьдесят, плюс-минус год или два. Короче, меня выбрали в присяжные. Суды эти – сплошная морока, но я пошел. Судебный пристав привел меня к присяге, спросил, буду ли я честно выполнять возложенные на меня обязанности, и я ответил что да. Потом он взял ручку, спросил мой адрес, и я ответил без малейшей запинки. А потом он спросил, сколько мне лет, и я уже открыл рот, чтобы сказать: «Тридцать семь».

Дедушка отбросил голову и рассмеялся, глядя на облако, напоминающее солдата. Облако это, горн у него вытянулся до размеров тромбона, пробежало уже половину пути от одного горизонта до другого.

– Почему ты хотел так ответить, дедушка? – в недоумении спросил Клайв.

– Я хотел так ответить, потому что именно это число первым пришло мне в голову! Черт! Я понял, что это ошибка, и запнулся. Не думаю, чтобы судебный пристав или кто-то из сидящих в зале это заметил, большинство спали или дремали, но если кто и заметил, особого значения не придал. Но дело в другом. Вопрос, сколько тебе лет, – не заклинание. Я же чувствовал себя так, словно меня заколдовали. С секунду я нисколько не сомневался в том, что мне тридцать семь лет. Потом голова у меня прочистилась, и я сказал, что мне сорок восемь или пятьдесят один, точно не помню. Но забыть, сколько тебе лет, даже на секунду… это что-то!

Дедушка бросил окурок, опустил на него башмак и принялся растирать и хоронить.

– И это только начало. Клайви, сынок, – продолжил дедушка, и мальчик пожалел, что не приходится ему сыном. – Не успеваешь оглянуться, как время уже набирает ход и ты несешься, словно автомобили по скоростной автостраде, так быстро, что с деревьев срывает листья.

– О чем ты?

– Самое худшее – это смена времен года, – задумчиво говорил старик, словно и не услышал вопроса мальчика. – Разные времена года сливаются в одно. Вроде бы только что доставали шапки, шарфы, рукавицы, а уже пора выводить в поле трактор, потому что земля прогрелась и готова к севу. Только ты надел соломенную шляпу, отправляясь на первый летний концерт джаз-оркестра, как тополя уже начали демонстрировать свои chemise[28]28
  Chemise – женская короткая комбинация (фр.). – Примеч. пер.


[Закрыть].

Дедушка посмотрел на Клайва, иронически изогнув бровь, словно ожидая, что мальчик спросит, а что это такое, но Клайв лишь улыбнулся. Он знал, что такое chemise, потому что иногда мать ходила в них до пяти вечера, в те дни, когда отец уезжал в командировки, продавая бытовую технику, кухонную посуду или страховые полисы. Когда отец уезжал, мать налегала на спиртное, не одеваясь буквально до заката солнца. А потом, случалось, уходила, оставляя его на попечение Пэтти, говоря, что ей надо навестить больную подругу. Как-то он даже спросил Пэтти: «Ты не заметила, что мамины подруги болеют гораздо чаще, когда папа в отъезде»? Пэтти смеялась до слез, а потом ответила, что да, она это заметила, очень даже заметила.

Но дедушка напомнил ему о том, как изменялись тополя, когда занятия в школе с каждым днем становились все ближе. Если дул ветер, нижняя поверхность их листьев становилась того же цвета, что и самая красивая мамина комбинация, и этот серебристый цвет свидетельствовал о том, что казавшееся бесконечным лето вот-вот перейдет в куда более грустную осень.

– А потом ты начинаешь терять связь с прошлым. Не так, чтобы совсем, слава Богу, я говорю не о старческом маразме, как у старика Хейдена, это просто кошмар, но терять. И дело не в забывчивости. Ты помнишь многие события, но теряешь их местонахождение во времени. К примеру, я мог бы поклясться, что сломал руку после того, как мой сын Билли в пятьдесят восьмом погиб в автоаварии. Такое горе. Единственное, которым мне пришлось поделиться с преподобным Чэдбендом. Билли, он ехал следом за грузовиком с гравием, на маленькой скорости, не больше двадцати миль в час, когда маленький камушек, не больше циферблата часов, которые я подарил тебе, вывалился из кузова грузовика, ударился об асфальт, подпрыгнул и разбил ветровое стекло нашего «форда». Осколки полетели Билли в глаза, и доктор сказал, что он бы ослеп на один, а то и на оба глаза, если б остался жив, но Билли умер. Съехал с дороги и врезался в столб. Столб переломился пополам, электропровода упали на автомобиль и поджарили Билли, как одного из убийц, которых сажают в Синг-Синге на Старую Замыкалку[29]29
  Старая Замыкалка – так Кинг называет электрический стул (подробнее в романе «Зеленая миля»). – Примеч. пер.


[Закрыть]. А самое серьезное совершенное им преступление состояло в том, что он сказывался больным, чтобы не окучивать фасоль на огороде.

Но я говорил о том, что сломал руку до похорон. Я в этом абсолютно не сомневался. Я же помнил, что на похоронах рука у меня была в гипсе. И Саре пришлось сначала показать мне семейную Библию, а потом полис с записью о наступлении страхового случая, прежде чем я поверил, что права она, а не я. Руку я сломал за целых два месяца до похорон, и когда мы хоронили Билли, гипс с меня уже сняли. Она обозвала меня старым дураком, а мне ужасно хотелось ей врезать, так я на нее разозлился. Но потом сообразил, что злюсь я скорее на себя, чем на нее, так что оставил ее в покое. Она же обозвала меня потому, что я заставил ее вспомнить Билла. Он был ее любимчиком.

– Ну и ну! – покачал головой Клайв.

– Понимаешь, память-то остается. Чем-то это похоже на тех парней, которые сидят в Нью-Йорке на уличных углах с тремя наперстками и шариком под одним из них. Они уверяют тебя, что ты не сможешь указать, под каким наперстком шарик, ты убежден в обратном, но руки у них такие быстрые, что они всякий раз обдуривают тебя. Ты не успеваешь за ними следить. И ничего не можешь с этим поделать.

Дедушка вздохнул, огляделся, словно запоминая, где они находятся. На лице на мгновение отразилась полнейшая беспомощность, опечалившая и испугавшая мальчика. Он гнал от себя эти чувства, но безо всякого результата. Дедушка словно снял повязку, чтобы показать мальчику язву, симптом какой-то ужасной болезни. Вроде проказы.

– Мне вот кажется, что весна началась только вчера, а ведь завтра, если ветер не успокоится, облетит весь яблоневый цвет. Когда все происходит так быстро, человек не может логично мыслить. Человек не может сказать времени: «Постой минутку-другую, я соберусь с мыслями». Оно его не услышит. Все равно что едешь в автомобиле без водителя. Так что ты из этого понял, Клайви?

– Насчет одного ты прав, дедушка. Такое впечатление, что устроил все это какой-то волшебник.

Он не собирался шутить, но дедушка смеялся, пока его лицо вновь не стало лиловым, и даже положил руку на плечи мальчика, чтобы не упасть. А приступ кашля, в который перешел смех, отпустил дедушку в том самый момент, когда мальчик решил, что кожа на лице дедушки сейчас лопнет от прилива крови.

– Ну ты и шутник. – Дедушка вытер слезы. – Ой, шутник!

– Дедушка? С тобой все в порядке? Может…

– Черт, да нет же, далеко не все. За последние два года у меня было два инфаркта, и никто не удивится больше меня, если я проживу еще два года без третьего. Но для человечества смерть не в диковинку. Я же хочу сказать следующее, старый или молодой, в быстром времени или долгом, ты можешь шагать по прямой, если будешь помнить о пони. Потому что, если считать и между каждыми цифрами говорить: «Мой милый пони», – время будет не чем иным, как только временем. Если ты это делаешь, значит, пони стоит в стойле. Ты не можешь считать все время – в Божий замысел это не входит. Я скоро уйду, и этот сладкоголосый говнюк Чэдбенд произнесет над моей могилой какие-то слова, но ты должен запомнить главное: время тебе не принадлежит. Наоборот, ты принадлежишь времени. Оно бежит вне тебя, с одной и той же скоростью, каждую секунду каждого дня. Ему нет до тебя никакого дела, ему без разницы, есть ли у тебя милый пони. Но, если милый пони у тебя есть, Клайви, ты точно знаешь, какое время реальное, и плевать тебе на всех Олденов Осгудов этого мира. – Он наклонился к Клайву Бэннингу: – Ты это понимаешь?

– Нет, сэр.

– Я знаю, что нет. Ты запомнишь мои слова?

– Да, сэр.

Глаза дедушки Бэннинга так долго изучали его, что мальчику стало не по себе. Наконец, старик кивнул:

– Да, думаю, что запомнишь. Точно, запомнишь.

Мальчик молчал. А что он мог сказать?

– Инструктаж ты прошел.

– Какой же это инструктаж, если я ничего не понял! – Раздражение, выплеснувшееся в голосе мальчика, удивило старика. – Ничего!

– На хрен понимание, – спокойно ответил старик, опять положил руку на плечи мальчика, прижал к себе, прижал к себе в последний раз, потому что месяцем позже дедушка умер в своей постели. Бабушка проснулась утром и увидела, что дедушка лежит холодный как камень. Пони дедушки лягнул его и умчался в холмы вечности.

Злобное сердце, злобное сердце. Милый пони со злобным сердцем.

– Понимание и инструкция – близкие родственники, которые не подают друг другу руки, – сказал дедушка в тот день среди яблонь.

– Тогда что же такое инструкция?

– Запоминание, – отчеканил дедушка. – Ты сможешь запомнить все, что я говорил тебе про пони?

– Да, сэр.

– Как его зовут?

Мальчик задумался.

– Время… наверное.

– Хорошо. Какого он цвета?

Мальчик думал дольше.

– Я не знаю.

– Я тоже. – Старик убрал руку с его плеч. – Я не знаю, есть ли у него цвет, да это и не важно. А что важно, ты узнаешь?

– Да, сэр, – без запинки ответил мальчик. И глаза его блеснули.

– Как?

– Он будет милым, – с абсолютной уверенностью ответил мальчик.

Дедушка улыбнулся.

– Именно так! Клайви, ты прошел инструктаж и стал мудрее, а я… счастливее. Хочешь кусок персикового пирога?

– Да, сэр!

– Тогда что мы тут делаем? Пошли к бабушке.

И они пошли.

Клайв Бэннинг не забыл, как его зовут (время), какого он цвета (никакого), как выглядит (не уродливый и не красивый… просто милый). Не забыл он и характера (злобное сердце), и тех слов, которые произнес дедушка по пути домой, так тихо, что их едва не унесло ветром: «Лучше иметь пони, чтобы ездить на нем, чем не иметь его вовсе, независимо от того, какое у него сердце».

Извините, правильный номер

[30]30
  Sorry, Right Number. © Перевод. Вебер В.А., 2000.


[Закрыть]

Примечание автора: Сценарные аббревиатуры очень просты и существуют, по мнению автора, для того, чтобы те, кто пишет сценарии, чувствовали себя членами одной большой семьи. В любом случае вы должны знать, что КП означает крупный план, СКП – самый крупный план, СВП – съемка в помещении, СНУ – съемка на улице, Ф – фон, ССП – съемка с позиции. Вероятно, многие из вас это и так знали, не правда ли?

Часть 1

ИЗ ТЕМНОТЫ ВОЗНИКАЕТ РОТ КЭТИ УИДЕРМАН, СКП.

Она говорит по телефону. Красивый рот; через несколько секунд мы убедимся, что красиво и все остальное.

КЭТИ. Билл? Он говорит, что неважно себя чувствует, но он всегда такой, когда заканчивает одну книгу и еще не приступает к новой… не может спать, думает, что любая головная боль – симптом опухоли в мозгу… как только начинает писать, все как рукой снимает.

ЗВУК, Ф, РАБОТАЕТ ТЕЛЕВИЗОР.

КАМЕРА ОТЪЕЗЖАЕТ. Кэти сидит на кухне, болтает с сестрой и одновременно пролистывает каталоги. Мы должны обратить внимание на то, что настенный телефонный аппарат не совсем обычный, с двумя каналами связи. ПОДСВЕЧЕННЫЕ КЛАВИШИ показывают, какой канал занят. На данный момент подсвечена только одна клавиша, того канала, по которому разговаривает Кэти. ОНА ПРОДОЛЖАЕТ РАЗГОВОР, А КАМЕРА УХОДИТ ОТ НЕЕ, СКОЛЬЗИТ ПО КУХНЕ, и через арку-дверь приводит нас в гостиную.

КЭТИ (голос сходит на нет). Слушай, я видела сегодня Джейни Чарлтон… Да! Огромная, как дом…

Кэти сходит на нет. Звук телевизора становится громче. Трое детей: Джефф, восемь лет, Конни, десять, и Дэнни, тринадцать. Показывают «Колесо фортуны», но на экран дети не смотрят. Они заняты более интересной игрой: спорят о том, что смотреть потом.

ДЖЕФФ. Перестаньте! Это же его первая книга!

КОННИ. Его первая известная книга.

ДЭННИС. Мы будем смотреть «Ваше здоровье!» и «Уингс».

Тон Дэнниса не оставляет сомнений в том, что все будет, как решил он, старший брат. На его лице ясно читается предупреждение Джеффу: «Только вякни, и увидишь, что я с тобой сделаю».

ДЖЕФФ. Давайте хотя бы запишем фильм, а?

КОННИ. Мы записываем Си-эн-эн для мамика. Она сказала, что может довольно долго говорить по телефону с тетей Лоис.

ДЖЕФФ. Господи, да как можно записывать Си-эн-эн. Она работает двадцать четыре часа в сутки!

ДЭННИС. Поэтому мамику и нравится смотреть этот канал.

КОННИ. И не упоминай имя Божье всуе, Джеффи. Ты слишком мал, чтобы говорить о нем за пределами церкви.

ДЖЕФФ. Тогда не называй меня Джеффи.

КОННИ. Джеффи, Джеффи, Джеффи.

Джефф встает, подходит к окну, выглядывает в темноту. Он очень расстроен. Дэннис и Конни, как принято у старших братьев и сестер, этому только радуются.

ДЭННИС. Бедный Джеффи.

КОННИ. Я думаю, он собрался покончить с собой.

ДЖЕФФ (поворачивается к ним). Это его первая книга! Неужели вы не понимаете?

КОННИ. Если тебе так хочется посмотреть этот фильм, завтра возьми кассету в видеосалоне.

ДЖЕФФ. Маленьким детям не дают фильмы категории Эр, и вы это знаете!

СОННИ (мечтательно). Заткнись, это же Вэнна!

Я обожаю Вэнну!

ДЖЕФФ. Дэннис…

ДЭННИС. Пойди к отцу и попроси его записать фильм на видеомагнитофон, который стоит в его кабинете, а от нас отстань. Надоел.

Джефф пересекает комнату, у двери показывает язык Вэнне Уайт. Камера следует за ним на кухню.

КЭТИ. …когда он спросил меня о Полли, мне пришлось напомнить ему, что она учится в частной школе… Господи, Лоис, я так по ней скучаю…

Джефф проходит через кухню, направляясь к лестнице.

КЭТИ. Дети, пожалуйста, тише.

ДЖЕФФ (мрачно). Они уже затихли.

Он поднимается по ступеням, печальный, брошенный. Кэти смотрит вслед, с любовью и тревогой.

КЭТИ. Они опять ссорятся. Полли умела держать их в узде, но она в школе… Я не знаю… Может, мы зря отправили ее в Болтон. Иногда, когда она звонит, у нее такой несчастный голос…

СВП. БЕЛЛА ЛУГОЗИ В РОЛИ ДРАКУЛЫ, КП.

Дракула стоит у ворот трансильванского замка. С его губ слетают слова: «Вы только послушайте! Мои дети ночи! Какая прекрасная у них музыка!» Плакат висит на двери; мы видим его в тот момент, когда Джефф открывает дверь и входит в кабинет отца.

СВП. ФОТОГРАФИЯ КЭТИ, КП.

КАМЕРА ЗАМИРАЕТ, ПОТОМ МЕДЛЕННО ПЛЫВЕТ ВПРАВО. Мы видим другую фотографию, Полли, дочери, которая уехала в частную школу. Очаровательная девушка лет шестнадцати. За Полли фотографии Дэнниса… Конни… Джеффа.

КАМЕРА ВСЕ ПЛЫВЕТ И ПЛЫВЕТ, УВЕЛИЧИВАЕТСЯ УГОЛ ЗАХВАТА, и мы видим Билла Уидермана, мужчину сорока четырех лет. У него усталый вид. Он смотрит на дисплей персонального компьютера, но магический шар в его голове в этот день подернут дымкой тумана, поэтому на дисплее нет ни единого слова. На стенах мы видим суперобложки книг. На всех изображены какие-то чудища. Одна из книг называется «Поцелуй призрака».

Джефф подходит к отцу сзади. Мягкий ковер заглушает шаги. Билл вздыхает и выключает компьютер. В этот самый момент Джефф ударяет ручонками по плечам отца.

ДЖЕФФ. БУГА-БУГА!

БИЛЛ. Привет, Джефф.

Поворачивается на стуле к сыну, на лице которого написано разочарование.

ДЖЕФФ. Почему ты не испугался?

БИЛЛ. Пугать – мое ремесло. Так что я сам ничего не боюсь. Что случилось?

ДЖЕФФ. Папа, могу я посмотреть первый час «Поцелуя призрака»? А остальное запиши на магнитофон, а? Дэннис и Конни хотят записывать что-то другое.

Билл разворачивается, смотрит на суперобложку, его губы расходятся в улыбке.

БИЛЛ. Ты действительно хочешь посмотреть этот фильм. Он довольно-таки…

ДЖЕФФ. Да!

СВП. КЭТИ, ПО-ПРЕЖНЕМУ ГОВОРИТ ПО ТЕЛЕФОНУ.

В кадре мы видим ступени лестницы, ведущей на второй этаж.

КЭТИ. Я действительно думаю, что Джеффа надо вести к дантисту, но ты знаешь Билла…

Звонок по второму каналу связи. Вторая клавиша начинает мигать.

КЭТИ. Это другая линия, Билл сейчас возьмет…

Но она видит Билла и Джеффа, которые спускаются по лестнице.

БИЛЛ. Дорогая, где чистые видеокассеты? В кабинете нет ни одной.

КЭТИ (БИЛЛУ). Подожди!.. (ЛОИС). Один момент, Ло.

Нажимает верхнюю мигающую клавишу, включая канал, по которому поступил второй звонок.

КЭТИ. Добрый вечер, резиденция мистера Уидермана.

ЗВУК: БЕЗУТЕШНЫЕ РЫДАНИЯ.

РЫДАЮЩИЙ ГОЛОС (искаженный). Увезите… пожалуйста, увезите…

КЭТИ. Полли? Это ты? Что случилось?

ЗВУК: РЫДАНИЯ, от которых рвется сердце.

РЫДАЮЩИЙ ГОЛОС (искаженный). Пожалуйста… быстрее…

ЗВУК: РЫДАНИЯ… Потом ЩЕЛЧОК! Связь обрывается.

КЭТИ. Полли, пожалуйста, успокойся. Что бы ни случилось…

СЛЫШАТСЯ ГУДКИ ОТБОЯ.

Джефф идет в гостиную, надеясь найти там чистую видеокассету.

БИЛЛ. Кто звонил?

Не глядя на него, не отвечая, Кэти нажимает нижнюю клавишу.

КЭТИ. Лоис? Слушай, я тебе перезвоню. Звонила Полли, очень расстроенная. Нет… она положила трубку. Да. Обязательно. Спасибо.

Она кладет трубку.

БИЛЛ (озабоченно). Звонила Полли?

КЭТИ. Она рыдала! Вроде бы пыталась сказать: «Пожалуйста, увезите меня домой»… Я знала, что эта чертова школа не принесет ей добра… И как только я согласилась отправить туда нашу девочку…

Кэти лихорадочно роется на столике под телефонным аппаратом. Каталоги летят на пол.

КЭТИ. Конни, ты взяла мою записную книжку?

КОННИ (голос). Нет, мамик.

Билл вытаскивает из заднего кармана джинсов свою записную книжку, листает ее.

БИЛЛ. Номер я нашел. Только…

КЭТИ. Я знаю, телефон этого чертова общежития всегда занят. Давай сюда.

БИЛЛ. Дорогая, успокойся.

КЭТИ. Я успокоюсь только после того, как поговорю с ней. Ей шестнадцать, Билл. Шестнадцатилетние девушки очень легко впадают в депрессию. Иногда даже сво… Продиктуй мне этот чертов номер.

БИЛЛ. 617-555-8641.

Пока она нажимает кнопки, камера наезжает на нее, давая КП.

КЭТИ. Ну же, ну… только бы телефон не был занят… хоть раз…

ЗВУК: ЩЕЛЧОК. Пауза. Потом… длинные гудки.

КЭТИ (закрыв глаза). Спасибо тебе, Господи.

ГОЛОС (искаженный). Хартшерн-холл, говорит Фрайда. Арни, если тебе нужна Кристина Королева Секса, то она еще в душе.

КЭТИ. Не могли бы вы позвать к телефону Полли? Полли Уидерман? Это Кейт Уидерман. Ее мать.

Голос (искаженный). Ой, извините! Я подумала… одну минуточку, миссис Уидерман.

ЗВУК: ТРУБКУ КЛАДУТ НА ЧТО-ТО ТВЕРДОЕ.

ГОЛОС (искаженный и очень далекий). Полли! Пол? Тебя к телефону! Твоя мама!

СВП. КЭТИ ПРИЖИМАЕТ ТРУБКУ К УХУ, БИЛЛ СТОИТ РЯДОМ.

БИЛЛ. Ну что?

КЭТИ. За ней пошли. Надеюсь, подзовут.

Джефф появляется с видеокассетой в руке.

ДЖЕФФ. Папа, одну я нашел. Дэннис их все спрятал. Как всегда.

БИЛЛ. Одну минуту, Джефф. Посмотри пока телевизор.

ДЖЕФФ. Но…

БИЛЛ. Я не забыл. Пока посмотри телевизор.

Джефф уходит.

КЭТИ. Давай же, давай, давай…

БИЛЛ. Кэти, успокойся.

КЭТИ (резко). Если я услышу ее, тебе не придется меня успокаивать! Она…

ПОЛЛИ (искаженный радостный, веселый голос). Привет, мамик!

КЭТИ. Пол? Дорогая? У тебя все в порядке?

ПОЛЛИ (искаженный радостный, веселый голос). Все ли у меня в порядке? Я сдала экзамен по биологии, получила Би за сочинение по французскому, и Ронни Хэнсен пригласил меня на бал. У меня полный порядок, и если в этот день меня будет ждать еще один хороший сюрприз, я просто взорвусь, как «Гинденбург».

КЭТИ. Ты только что не звонила нам, заливаясь слезами?

По выражению лица Кэти мы уже знаем ответ.

ПОЛЛИ (искаженный голос). Да нет же!

КЭТИ. Я рада, что ты сдала экзамен и тебя пригласили на бал, дорогая. Наверное, звонил кто-то еще. Я тебе еще перезвоню, хорошо?

ПОЛЛИ (искаженный голос). Хорошо. Передай привет папе!

КЭТИ. Обязательно.

СВП. ТЕ ЖЕ У ТЕЛЕФОНА

БИЛЛ. У нее все нормально?

КЭТИ. Более чем. Я бы могла поклясться, что звонила Полли, но… она такая радостная.

БИЛЛ. Значит, звонил какой-то псих. Или кто-то от волнения неправильно набрал номер… «Сквозь пелену слез», как мы частенько пишем в книгах.

КЭТИ. Звонил не псих и номер набрали правильный! Я уверена, что звонил кто-то из моих самых близких родственников!

БИЛЛ. Дорогая, ты этого знать не можешь.

КЭТИ. Не могу? Ты думаешь, если бы позвонил Джеффи, весь в слезах, я бы его не узнала?

БИЛЛ (аргумент кажется ему весомым). Да, пожалуй. Думаю, что узнала бы.

Она его не слушает, быстро нажимает на кнопки.

БИЛЛ. Кому ты звонишь?

Она не отвечает. ЗВУК: ДЛИННЫЕ ГУДКИ. Потом:

ГОЛОС ПОЖИЛОЙ ЖЕНЩИНЫ (искаженный). Алле?

КЭТИ. Мама? Как ты… (пауза). Ты не звонила мне несколько минут тому назад?

ГОЛОС (искаженный). Нет, дорогая… А что?

КЭТИ. Ну… ты же знаешь эти телефоны. Я разговаривала с Лоис, а по второй линии связь оборвалась.

ГОЛОС (искаженный). Нет, я не звонила. Кейт, сегодня я видела в «Бутике» такое красивое платье, что…

КЭТИ. Мама, поговорим об этом позже, хорошо?

ГОЛОС (искаженный). Кейт, у тебя все в порядке?

КЭТИ. У меня… Мама, мне кажется, у меня диарея. Должна бежать. Пока.

Она кладет трубку. Билл тут же начинает хохотать.

БИЛЛ. Это же надо… диарея… Я этим обязательно воспользуюсь, когда в очередной раз позвонит мой агент… Ну, Кэти, ты даешь…

КЭТИ (едва не кричит). Это не смешно!

Билл перестает смеяться.

СВП. ГОСТИНАЯ

Джефф и Дэннис возятся. Перестают. Все трое детей смотрят в сторону кухни.

КЭТИ. Говорю тебе, звонил кто-то из моих родственников и по ее голосу… нет, ты не понимаешь. Я знаю этот голос.

БИЛЛ. Но если все в порядке, и у твоей матери тоже…

КЭТИ (уверенно). Это Дон.

БИЛЛ. Послушай, минуту назад ты не сомневалась в том, что это Полли.

КЭТИ. Дон, больше некому. Я разговаривала по телефону с Лоис, у мамы все в норме, значит, остается только она. Она же самая молодая… Я могла принять ее за Полли… и она одна, с ребенком, в этом деревенском доме.

БИЛЛ (удивленно). Что значит, одна?

КЭТИ. Джерри в Бурлингтоне! Это Дон! Что-то случилось с Дон!

Конни выходит на кухню, на ее лице написана тревога.

КОННИ. Мамик? С тетей Дон все в порядке?

БИЛЛ. Насколько нам известно, да. Не волнуйся, куколка. Не нужно кликать беду.

Кэти нажимает кнопки, слушает. ЗВУК: КОРОТКИЕ ГУДКИ, линия занята. Кэти кладет трубку, вопросительно смотрит на мужа.

КЭТИ. Занято.

БИЛЛ. Кэти, ты уверена…

КЭТИ. Остается только она… больше некому. Билл, я боюсь. Ты отвезешь меня к ней?

Билл берет трубку.

БИЛЛ. Какой у нее номер?

КЭТИ. 555-6169

Билл нажимает кнопки. Линия занята. Нажимает на рычаг, потом на кнопку «О».

ТЕЛЕФОНИСТКА (искаженный голос). Телефонистка слушает.

БИЛЛ. Я пытаюсь дозвониться до сестры моей жены. Линия занята. Я подозреваю, что у нее что-то случилось. Вас не затруднит соединить меня с ней?

СВП. ДВЕРЬ В ГОСТИНУЮ.

В проеме трое детей, они молчат, у всех встревоженные лица.

ТЕЛЕФОНИСТКА (искаженный голос). Как вас зовут, сэр?

БИЛЛ. Уильям Уидерман. Мой номер…