Текст книги "Встречи на краю. Диалоги с людьми, переживающими утрату, умирающими, исцеляющимися и исцелившимися"

Я исцелился, что теперь?
Келли, пациент, больной раком

Прошлой весной с нами связался Келли, пациент тридцати двух лет, страдавший от рака, с которым мы прежде некоторое время работали. Когда он углубился в медитативную практику, чтобы «открыться исцелению», он посетил несколько семинаров и время от времени звонил нам, чтобы рассказать о тех изменениях, которые с ним происходят. В середине зимы он позвонил, чтобы сообщить, что «в медитациях ли дело или в лечении, но мне лучше», и что он глубоко уверен в том, что полное исцеление вскоре станет очевидным. В марте он писал:

Я проделал нелёгкий путь или, лучше сказать, долго болтался в больничном коридоре, но, похоже, меня скоро выпишут домой.

В тот день он позвонил, чтобы сказать, что полностью поправился, что его радиотерапия закончилась несколько недель назад, но теперь он чувствует «какую‑то опустошённость».

Келли: Было нелегко. Терапия вызывала много побочных эффектов – тошноту и диарею, ну, вы понимаете. Я ужасно устал от этого, но, мне кажется, я достаточно неплохо её перенёс. Так мне сказали врачи, и, судя по всему, это лечение подействовало. Мне сказали, что в лимфатической системе обнаружилась ещё одна опухоль размером приблизительно с яйцо, но когда в прошлую среду терапия завершилась, и я повторно сделал рентген, мне сообщили, что опухоль полностью исчезла.

Стивен: Итак, в вашем организме больше не обнаруживают рака?

К.: Именно так. Поэтому теперь я чист и свободен.

С.: Здорово! Теперь вы избавились от всего, нажитого непосильным трудом. (Мы оба засмеялись.) Надо же, что же за рентгенолог вам попался?! (Смех усилился.)

К.: Всё же моя работа в этой жизни ещё не завершена. Пустота, которую я чувствую, по сути, говорит мне именно об этом. Однако с моим костным мозгом, который прежде был сильно истощён, и белыми кровяными тельцами теперь всё в порядке, это значит, что больше нет опасности инфекций и я могу вернуться в мир, к людям. Так что теперь, наверное, мне придётся столкнуться с тем, что я действительно должен сделать – что бы это ни было.

В голосе Келли ощущался конфликт: он находился в подвешенном состоянии – между радостью из‑за исцеления и желанием вернуть ту глубину связи с жизнью, которую он ощущал в течение последнего года. Он переживал личностный кризис – мы иногда наблюдали подобное у людей, которые выздоровели после длительного периода самоанализа и новых открытий.

К.: Честно говоря, я чувствовал себя просто замечательно. Мне предложили работать инструктором по дайвингу, и я просто горел желанием взяться за работу, но тут выяснилось, что у меня повреждено одно лёгкое, оно уменьшилось примерно на десять процентов, в связи с чем мне потребуется отдохнуть несколько недель, чтобы лёгкое смогло восстановиться. Сейчас мне трудно с этим смириться, ведь я был готов рвануть с места в карьер – прямиком под воду. Но, судя по всему, мне важно немного побыть в спокойной обстановке и подумать о смысле всего, что произошло, и о том, куда двигаться дальше.

С.: Значит, ваше лечение подошло к концу. Симптомы исчезли. И теперь вам приходится снова иметь дело с причинами болезни. С миром. Что вы собираетесь делать?

К.: Знаете, это звучит странно, ведь во время лечения я всегда вёл достаточно активный образ жизни. И теперь я ещё немного бегаю и погружаюсь с аквалангом. Но теперь мне на самом деле надо выдохнуть и расслабиться, хотя рак меня больше не беспокоит.

Мы немного поговорили о том, чем он может заняться в последующие месяцы, ведь на его выздоровление – на исцеление лёгкого – уйдёт всего несколько недель, и вскоре он снова вольётся в жизнь общества, от которой он некоторое время был отрезан.

К.: Сейчас у меня период некоторой расслабленности, пустоты, поскольку теперь у меня нет графика, как тогда, когда я посещал радиотерапию. Благодаря терапии я каждый день встречался с действительно прекрасными людьми.

Мы поговорили о том, что «теперь, когда прошла тошнота от терапии, появилась другая тошнота». Он сказал, что, с одной стороны, теперь ему не приходится придерживаться особой диеты и он может есть всё, что угодно, но в то же время его беспокоит тот факт, что его отношения с едой заключаются «по большей части в потребности есть сладкое и вредные продукты».

К.: Мне кажется, что я ищу чего‑то, что заполнит эту пустоту, которая возникла теперь, когда я поправился. Это стремление к еде обладает такой силой, что его нельзя свести просто к желанию есть. Меня оно даже пугает. Судя по всему, мне надо выбрать: либо позволить себе в течение какого‑то времени просто есть всё, что мне хочется, и заниматься этой проблемой, либо и дальше по большей части воздерживаться от любых сладостей или третьесортной пищи. Похоже, я ищу чего‑то, что заменит мне то, чего мне не хватает в жизни. Мне нелегко. Сейчас мне временами кажется, что моя жизнь совершенно пуста. Вчера я подумал:

У меня нет семьи, у меня нет дома, у меня нет работы или хотя бы увлечения, в которое я уходил бы с головой. Я просто не знаю, куда мне теперь податься. Я понятия не имею, что будет со мной дальше.

С.: Что ж, не стоит осуждать себя за это, просто наблюдайте за происходящим. Не вините себя. Просто наблюдайте за тем, как ум ищет другие способы удовлетворения. Возможно, сейчас еда символизирует для вас общество, то есть то, с чем вы раньше не могли соприкоснуться и что теперь для вас легко доступно. Не боитесь ли вы, что начнёте объедаться сверх всякой меры? Есть ли у вас страх, что пребывание в обществе только вызовет у вас диарею и вы снова почувствуете себя больным? Таковы ваши отношения с этим новым для вас миром, миром, где вы больше не являетесь больным раком. С миром, где вы предоставлены самому себе и не должны быть «человеком, страдающим раком».

Этот раковый пациент умер, и остались вы – его убийца, со всеми этими устремлениями и противоречиями, от которых на время отвлекла вас болезнь. Вы родились заново и снова в нерешительности стоите перед лицом мира.

К.: Знаете, я чувствую себя так, словно Макдоналдс и Дэйри Квин[1]1
  Сеть ресторанов быстрого питания Dairy Queen. – Прим. пер.


[Закрыть] – мои родные родители. (Смех.) И я не уверен, что хочу возвращаться домой.

С.: Возможно, вам придётся найти себе других родителей. А быть может, вы просто научитесь любить своих прежних родителей, не ожидая, что они будут давать вам всё, в чём вы нуждаетесь. (Громкий смех.)

К.: Так странно слышать от вас, что мне нужно «найти новых родителей», но я действительно чувствую себя немного сиротой. Я должен быть совершенно счастлив, ведь я недавно узнал, что излечился от рака, но чувствую, скорее, что я утомлён, и у меня нет жизненных ориентиров.

С.: Вы чувствуете себя осиротевшим в связи с тем, что больше не болеете? Вы перестали быть «раковым пациентом»?

К.: Последняя зима была очень сложной, но в то же время принесла мне много сильных переживаний. Это было просто чудесно – я посещал больницу и общался с другими пациентами; а общение с одной маленькой девочкой закончилось для меня душевной болью. Я виделся с ней в течение многих недель, пока она проходила свою терапию, и вот однажды она не пришла, а неделей позже я узнал, что она умерла, и я почувствовал, будто в моей груди оборвалась какая‑то струна. Будто бы всё моё сопротивление разрушилось, а спустя несколько дней у меня возникло такое чувство, будто я выхожу за пределы собственной жизни, вступая в некую более универсальную сферу. Мой страх смерти отчасти умер вместе с ней. Но теперь похоже на то, что этот страх вернулся. Впрочем, сейчас я понимаю, что, возможно, всё это время меня пугала не смерть, но жизнь.

С.: Возможно, чтобы быть «кем‑то», вам не требуется больше болеть раком. Наверное, теперь вы можете отпустить эту болезнь. Вы больше не нуждаетесь в том, чтобы болеть. Вы говорили мне раньше несколько раз о том, что этот опыт научил вас очень многому и что вы как никогда чувствуете связь с другими людьми. Может быть, в итоге вы начнёте заниматься волонтёрской работой в больнице – кто знает, возможно, ваша новая жизненная задача – помогать другим. А быть может, вы сможете хоть чем‑то помочь и такой же маленькой девочке, ожидающей сеанса радиотерапии. Ваш опыт неоценим. Когда в сердце лишь чувство изоляции и страха, даже самое малое проявление любви может многое изменить!

К.: Вы правы, но я не знаю, где мне искать свою цель. Я чувствую себя как размагниченный компас.

С.: Теперь из вашей жизни исчезла неотложная проблема. Иногда, когда человек узнаёт, что его болезнь больше не «смертельна», он чувствует себя потерянным – из его жизни уходит то, что когда‑то было невероятно важным. Некоторые люди, спустя два-три года после выхода из «смертельного» состояния, признавались мне, что, по мере того как «смерть исчезала в прошлом», жизнь постепенно становилась всё менее насыщенной. Больше нет той яркости ежедневного соприкосновения с миром, поскольку смерть перестаёт играть роль зеркала жизни.

К.: Этой зимой на радиотерапии мне довелось встретиться с замечательными людьми – как лаборантами и прочим персоналом, так и врачами. Этот опыт во многих отношениях был полезным, а как‑то раз мне довелось беседовать с группой медсестёр. Они прослышали о том, что я испробовал много альтернативных методов лечения, и спросили, не соглашусь ли я рассказать им об этом, и я согласился. И это было просто чудесно, поскольку я получил возможность задуматься над своим опытом и передать его в словесной форме. Иногда я задумываюсь, что, может быть, именно этим я и хотел бы заниматься.

С.: Помню, Келли, вы рассказывали мне, что в прошлом вы вечно «искали везде учителя». И что многие годы занятий йогой не помогли вам, как вы выразились, «совершить прорыв». Что вы молились о некоем уроке, который позволил бы вам глубже узнать самого себя. Затем у вас обнаружился рак, и вы не могли больше ускользать от жизни, следуя за привязанностями ума и закрытостью сердца. Болезнь заставила вас открыться жизни. Я лишь хочу сказать, что вам больше не нужен ад, чтобы находить связь со своим сердцем. В любом случае, что такое ад как не сопротивление? Долгое время вашим учителем был рак, и могу предположить, что вы чувствуете некоторую печаль из‑за того, что оказались без учителя. Но вы больше не нуждаетесь в этом учителе или в этом уроке. Рак – отнюдь не ваш путь. Путь – в вас. Вы всегда будете наталкиваться на свои границы, на область своей несвободы, и вы увидите, как вы принимаете жизнь – со страхом или с бескрайним состраданием, полным неведения, с которым вы соприкоснулись в связи со смертью той девочки, когда «вышли за пределы своей жизни». Отпустите этого учителя. Пусть рак останется для вас ценным уроком прошлого, двигайтесь вперёд, к тому единению с другими существами, которое вы так часто чувствуете.

К.: Знаете, когда я выступал перед этими медсёстрами, просто стараясь доносить до них свои мысли, я на самом деле не сильно думал над тем, что говорю. Я говорил два часа, а затем ещё час отвечал на вопросы. А им действительно понравилось моё выступление. Я жалею, что два года назад, когда я впервые узнал, что болею раком, у меня не было возможности поговорить с таким человеком, каким я стал теперь. С кем‑то, кто интересовался бы альтернативными методами лечения и стремился бы относиться к сложившейся ситуации не как к трагедии, но как к прекрасной возможности чему‑то научиться. Это с самого начала полностью поменяло бы моё отношение к болезни. После выступления медсёстры, которые меня пригласили, подошли ко мне с вопросом, не приеду ли я снова через несколько месяцев, чтобы выступить на семинаре, который они организуют для других медсестёр. Когда я разговаривал с ними, чувство единения, о котором вы говорите, было очень глубоким.

С.: Судя по всему, вы усвоили этот урок. Кажется, я сказал вам почти всё, что было нужно. Нужно лишь время, чтобы вы привыкли к своей новой жизни и усвоили всё, что узнали за прошедшие годы. Я слышу, что с каждым нашим разговором вы становитесь всё более и более открытым. Всё более чутким к происходящему.

К.: Да, наверное, я многому научился. Поначалу, когда я стал заниматься лечением, я воспринимал всё иначе, поскольку каждый раз, приходя в больницу, я сталкивался со словом «рак», с большими устройствами и зданиями. В больнице выдают пропуск с надписью: «пациент, больной раком», место на «парковке для пациентов, больных раком», нужно было идти в «онкологический корпус» и получить кредитную карту, которой вы оплачиваете своё лечение, на которой написано «пациент, больной раком», так что совсем скоро слово «рак» перестало вызывать у меня эмоции. Поначалу всё это казалось мне жутким и обезличивающим, но я стал работать над своим отношением ещё давно, с тех первых дней нашего с вами общения. И когда я ехал в больницу или возвращался из неё, я обычно просто наблюдал за дыханием и отмечал любые мысли, которые возникали во мне по отношению ко всем этим ощущениям. Наблюдая за дыханием, я словно бы смотрел в магический кристалл. Я мог увидеть все помрачения в своём уме. Все свои страхи и сомнения. В первое время лаборанты казались мне холодными и бесчеловечными, но вскоре я понял, что если действительно хочу полноценно заниматься лечением, включить его в свою жизнь и не воспринимать его как нечто отдельное от себя, мне просто необходимо открыться этой ситуации. Тогда однажды я просто отказался от своего прежнего отношения и, придя в больницу, стал представлять, как вы посоветовали, что радиация – это ещё одно проявление вселенской любви, единой энергии; лаборанты подготовили меня к процедуре, а затем покинули помещение и начали сеанс облучения, наблюдая через специальное стекло, а я словно бы погрузился в переживание единства, которое у меня тогда возникло; затем они вернулись, и, казалось, их всех словно подменили. Они стали расспрашивать меня, где я родился, и в итоге все мы – а нас было там около четырёх человек, я и лаборанты – стали улыбаться и смеяться. Это было что‑то невероятное, и я вынужден был оттуда сбежать: я был совершенно ошеломлён тем фактом, что мою открытость так явно ощущают в этом месте, в котором, мне казалось, нет ничего, кроме рака и дурного самочувствия. Я был ошеломлён тем, что там может присутствовать любовь – в такой депрессивной обстановке. И с тех самых пор мои визиты в больницу наполнились открытостью. У меня появилось там множество хороших друзей. Они занимаются очень важной работой. Это великолепная работа, требующая огромного сострадания.

С.: Вы просто были открыты к красоте этих людей. Вы перестали быть только человеком, больным раком. Вы просто соприкасались с бытием самим по себе, не имеющим ни в чём нужды, не ограниченным никаким образом действий. Вы соприкоснулись со своей сущностной природой, которая охватывает всех других людей и переживается, можно сказать, как любовь или единство, поскольку лучших слов для её описания нет.

К.: Знаете, всю жизнь я был настоящим мужиком, полагая, что я физически и душевно сильный человек, способный справляться с трудностями. Но из‑за рака я возненавидел своё тело, так что, наверное, теперь я начинаю понимать, что тонус мышц – не самое основное моё достояние. Возможно, я больше не нуждаюсь в этой болезни! Да, может быть, пришло время вернуться к жизни. Мне кажется, отчасти этот урок, через который я прошёл, подразумевает, что я должен поделиться своим опытом с другими людьми, которые сталкиваются с теми же трудностями.

С.: Возможно, в следующие несколько недель, пока заживает ваше лёгкое, вы могли бы просто подумать над тем, что предпринять дальше. Какая форма служения или игры могла бы прийтись вам по душе. Ничто не мешает вам попробовать побыть немного Буддой втайне ото всех. Вы могли бы заняться незаметной работой, которая, возможно, послужит огромной поддержкой для многих живых существ. Если вам захочется, вы можете прийти в вестибюль той самой больницы, которую вы раньше посещали, когда проходили лечение, и просто присутствовать в приёмной рядом с людьми, которые ожидают и беспокоятся о своих близких, что сейчас находятся в реанимации, за следующей дверью. Не нужно ничего говорить. Сделайте вид, что читаете журнал, закройте глаза и начните направлять эти чувства – любящую доброту и сострадание – в адрес всех окружающих вас людей. Наполните это место своей искренней заботой. Наблюдайте за тем, какие это вызывает ощущения. Безмолвно, из сердца, обратитесь к тем людям, которые находятся вокруг вас. Скажите им, что то, что в данный момент кажется трагедией, возможно, окажется в будущем прекрасным уроком. Вы знаете это, как никто другой. Многие ли люди могут столь же искренне, из сердца, говорить об этом, подобно вам? Пусть же любящее присутствие, которое вы так часто переживаете, наполнит собой мир, излучается на всех тех окружающих вас людей, которые в нём нуждаются, – скажем, на парня, который курит десятую сигарету, на женщину, которая неотрывно смотрит на свои руки. Если в этом городе – и в любом городе – и существует место, где не хватает спокойствия, любящей заботы, то это приёмная кабинета интенсивной терапии или реанимации.

К.: Я думал о том, чтобы каким‑то образом поделиться с людьми своим опытом, но до конца не понимал, с какой стороны к этому подступиться. В случае с медсёстрами нельзя сказать, чтобы я обладал некими знаниями, которые я усвоил бы из книг. Я просто рассказал им о том, как я лечился и какой эффект оказало лечение. Судя по всему, существует большая потребность в человеке, который способен давать людям такое разрешение – разрешение присутствовать в том, что происходит, и таким образом исследовать свой страх и подниматься над вопросом: «Что со мной происходит?»

Две недели спустя Келли снова позвонил, чтобы сообщить, что в последнее время он много смеётся про себя после каждого посещения приёмной, куда он стал наведываться регулярно. Он сказал:

Пожалуй, я хорошо умею только любить.

А затем добавил, снова рассмеявшись:

Это тяжёлая работа, но кто‑то должен ею заниматься.

Мы поговорили о том, что он, возможно, пройдёт обучение дыхательной терапии, чтобы помогать тем людям, кто попадает в самые пугающие ситуации – переживает панику из‑за того, что не может дышать или отдышаться, чтобы вместе с таким человеком им стало «легче дышать». В его голосе чувствовалась любовь. Он больше не был человеком, который «проявляет любовь», он просто был, и любовь, которая в нём присутствовала, изливалась из его сердца во всех направлениях:

Знаете, наверное, даже это пробитое лёгкое смогло кое‑чему меня научить: я понял, как глубоко могу дышать, стоит только дать себе волю.

Он завершил разговор на следующей ноте:

Действительно, я больше не нуждаюсь в своём раке. Впрочем, я всё ещё называю его «своим раком». Думаю, теперь пришло время учиться отпускать страдание, больше не превращать свою жизнь в ад.

Позднее, посетив медитативный ретрит и расставшись с двумя возлюбленными, Келли позвонил и сказал:

– Я понял, чем мне нужно заняться. Я планирую открыть «пункт доверия» в больнице – для людей, которые подолгу ожидают радиотерапии. Вчера я снова отправился в больницу, я стоял, опершись на медицинскую каталку (металлические носилки на колёсах), и разговаривал с одним человеком о его фотографии и статье в журнале Life, и тут меня осенило, что происходит, – совершенно ясно я ощутил себя этим человеком, и смысл всего нашего разговора обрёл новую глубину. Мы – просто два живых человека. Кажется, в этом нет ничего особенного – но тогда мы были самой Жизнью, она наполняла нас. Мы были частями единого целого – и я, как половина нашего общего тела, уже прошёл радиотерапию, а он вскоре должен был её пройти. Я оказался в нужное время в нужном месте. Я уже поговорил с администратором больницы о том, что хотел бы встречаться с людьми, которые ожидают радиотерапию, на что он сказал: «Давайте попробуем».

Сейчас, спустя несколько месяцев, Келли продолжает работать с многочисленными пациентами, которые в нетерпении ожидают радиотерапии. Его «скрытая природа Будды» проявляется по‑разному: кому‑то он предлагает журналы, с кем‑то играет в шашки, людям, находящимся в более тяжёлом состоянии, читает вслух – или даже спокойно сидит рядом с пациенткой, страдающий от рака четвёртой стадии, гладит её по лбу и безмолвно поёт ей об исцеляющей силе любви. Между собой мы называем этого человека «Домовёнок сердца из рентгенологии» (англ. X-ray gremlin of the heart).