Текст книги "Просвещение продолжается. В защиту разума, науки, гуманизма и прогресса"

РИС. 8–5. Крайняя бедность (абсолютная численность), 1820–2015

Источники: Our World in Data, Roser & Ortiz-Ospina 2017, на основании данных Bourguignon & Morrisson 2002 (1820–1992) и World Bank 2016g (1981–2015)

Большинство сюрпризов в истории неприятные, но эта новость приятно удивит даже оптимистов. В 2000 году ООН поставила перед собой восемь Целей развития тысячелетия, взяв за стартовую линию ситуацию 1990 года[233]233
  Millennium Development Goals: United Nations 2015a.


[Закрыть]. На тот момент скептически относящиеся к этой не самой эффективной организации наблюдатели считали, что столь амбициозные задачи были сформулированы исключительно для проформы. Сократить мировой уровень бедности вдвое, вызволив из нужды миллиард человек, за двадцать пять лет? Конечно, конечно. Однако мир выполнил эту цель на пять лет раньше срока. Эксперты в области развития все еще протирают глаза от изумления. Дитон пишет: «Это, вероятно, самый важный факт о благополучии человечества со времен Второй мировой войны»[234]234
  Deaton 2013, p. 37.


[Закрыть]. Экономист Роберт Лукас (как и Дитон, нобелевский лауреат) говорил так: «Если понять эти механизмы [быстрого экономического развития], последствия для человеческого благосостояния оказываются совершенно ошеломительными: как только вы начинаете их осознавать, вы уже не можете думать ни о чем другом»[235]235
  Lucas 1988, p. 5.


[Закрыть].

Давайте подумаем о завтрашнем дне. Исторические тенденции всегда опасно экстраполировать в будущее, но что, если мы все же попробуем? Приложив линейку к кривой данных Всемирного банка на рис. 8–4, мы увидим, что она пересечет ось x (что означает нулевой уровень бедности) в 2026 году. ООН немного состорожничала и в своих Целях устойчивого развития 2015 года (пришедших на смену Целям развития тысячелетия) поставила задачу «повсеместной ликвидации нищеты во всех ее формах» к 2030 году[236]236
  Эта цель определена с помощью показателя 1,25 доллара в день на человека, который представляет собой черту крайней бедности, установленную Всемирным банком в международных долларах 2005 года; Ferreira, Jolliffe, & Prydz 2015.


[Закрыть]. Повсеместная ликвидация нищеты во всех ее формах! Вот бы дожить до этого дня. (Даже Иисус не был таким оптимистом, когда говорил ученикам: «Нищих всегда имеете с собою».)

Разумеется, этот день наступит еще не скоро. Сотни миллионов людей по-прежнему живут в крайней бедности, и, чтобы покончить с этим, потребуются усилия куда большие, нежели просто приложить линейку к кривой. В Индии и Индонезии доля бедных снижается, но в самых нищих странах, таких как Конго, Гаити и Судан, она растет, и эти последние островки бедности устранить будет сложнее всего[237]237
  Проблемы с достижением нулевого уровня: Radelet 2015, p. 243; Roser & Ortiz-Ospina 2017, section IV.2.


[Закрыть]. Кроме того, по мере приближения к цели нам необходимо пересматривать и саму цель, ведь «не совсем крайняя» бедность – все равно бедность. Рассказывая о концепции прогресса, я говорил, что важно не питать иллюзии, будто это процесс, который волшебным образом случается сам собой, тогда как на самом деле движение вперед требует огромных усилий. Смысл привлечения внимания к прогрессу не в том, чтобы порадоваться, какие мы молодцы, а в том, чтобы понять, в чем его причины и как мы можем усилить действие тех факторов, которые к нему привели. И поскольку мы знаем, что такие факторы существуют, нет никакой нужды представлять состояние развивающихся стран как безнадежное, лишь бы вывести людей из апатии – так мы рискуем только вселить в них мысль, будто дополнительная помощь окажется бесполезной тратой денег[238]238
  Опасность нагнетания отчаяния: Kenny 2011, p. 203.


[Закрыть].

Так что же мир делает правильно? Как и в случае прогресса во многих других областях, много положительных факторов действуют тут одновременно, дополняя друг друга, поэтому первую костяшку домино выявить сложно. Циничные объяснения вроде того, что снижение доли бедных – это разовое последствие роста цен на нефть и другие природные ископаемые или что статистику раздувает взлет Китая с его гигантским населением, были изучены и отметены. Рэйдлет и другие эксперты в области развития указывают на пять причин[239]239
  Движущие силы развития: Collier & Rohner 2008; Deaton 2013; Kenny 2011; Mahbubani 2013; Milanović 2016; Radelet 2015. See also M. Roser, “The Global Decline of Extreme Poverty– Was It Only China?” Our World in Data blog, March 7, 2017, https://ourworldindata.org/the-global-decline-of-extreme-poverty-was-it-only-china/.


[Закрыть].

«В 1976 году, – пишет Рэйдлет, – Мао единолично и решительно изменил будущее мировой бедности одним простым действием: он умер»[240]240
  Radelet 2015, p. 35.


[Закрыть]. Хотя к Великой конвергенции привел не только подъем Китая, сами масштабы этой страны неизбежно влияют на суммарные показатели, а объяснения ее прогресса приложимы и к другим государствам мира. Смерть Мао Цзэдуна можно считать символом трех важнейших причин Великой конвергенции.

Первая из них – упадок коммунизма (а вместе с ним и активно вмешивающегося в жизнь граждан социализма). По уже рассмотренным нами причинам рыночная экономика способна очень успешно генерировать благосостояние, тогда как тоталитарная плановая экономика приводит к дефициту, застою, а зачастую и массовому голоду. Мало того, что рыночная экономика пожинает плоды специализации и поощряет людей производить нужные другим товары, она еще и решает проблему координации усилий сотен миллионов человек, повсеместно распространяя информацию о спросе и предложении в виде цен. Даже самый гениальный специалист по планированию не способен решить эту вычислительную задачу, сидя в своем центральном бюро[241]241
  Цена как информация: Hayek 1945; Hidalgo 2015; Sowell 1980.


[Закрыть]. Переход от коллективизации, централизованного управления, правительственных монополий и удушающей бюрократической волокиты (в Индии ее называли «лицензионный радж») к открытой экономике происходил сразу на нескольких фронтах начиная с 1980-х годов. Это и движение Китая под руководством Дэн Сяопина в сторону капитализма, и распад СССР вместе с крахом его господства в Восточной Европе, и либерализация экономик Индии, Бразилии, Вьетнама и других стран.

Хотя интеллектуалы не упустят возможности нарочито поперхнуться, услышав, как кто-то защищает капитализм, его экономические преимущества настолько очевидны, что их не нужно иллюстрировать цифрами. Их в буквальном смысле видно из космоса. Спутниковое фото, на котором капиталистический юг Кореи светится яркими огнями, а коммунистический север утопает в темноте, и это при общих географии, истории и культуре, наглядно демонстрирует разницу в способности к созданию богатств между этими двумя экономическими системами. Другие пары государств, из которых одна – «экспериментальная», а другая – «контроль», показывают те же результаты: разделенные железным занавесом Западная и Восточная Германии, Ботсвана и Зимбабве под управлением Роберта Мугабе, Чили и Венесуэла под управлением Уго Чавеса и Николаса Мадуро. В последнем случае некогда процветающая страна с огромными запасами нефти страдает теперь от массового голода и распада системы здравоохранения[242]242
  Чили и Венесуэла, Ботствана и Зимбабве: M. L. Tupy, “The Power of Bad Ideas: Why Voters Keep Choosing Failed Statism,” CapX, Jan. 7, 2016.


[Закрыть]. Важно отметить, что рыночные экономики, расцветшие в более удачливых из развивающихся стран, вовсе не походили на анархические оплоты свободной торговли, о которых так мечтают правые и которых так боятся левые. Хотя и в разной степени, их правительства инвестировали средства в образование, здравоохранение, инфраструктуру, развитие сельского хозяйства и повышение квалификации работников, а также в социальное обеспечение и программы по борьбе с бедностью[243]243
  Kenny 2011, p. 203; Radelet 2015, p. 38.


[Закрыть].

Вторая причина Великой конвергенции, по Рэйдлету, – это лидеры. Мао не просто обрек Китай на коммунизм. Он явно страдал манией величия и по своей прихоти навязывал стране сумасбродные проекты вроде Большого скачка (с его огромными коммунами, бесполезными кустарными домнами во дворах и нелепыми экспериментами в сельском хозяйстве) и «культурной революции» (превратившей молодое поколение в банды отморозков, которые терроризировали преподавателей, управленцев и потомков «кулаков»)[244]244
  Геноцид, устроенный Мао: Rummel 1994; White 2011.


[Закрыть]. В период стагнации с 1970-х до начала 1990-х годов многими другими развивающимися странами управляли неуравновешенные самодуры с идеологическими, религиозными, племенными, параноидальными или эгоцентричными фантазиями, за которыми на второй план отходила обязанность повышать благосостояние граждан. В зависимости от степени сочувствия коммунизму их брали под свое крыло либо Советский Союз, либо Соединенные Штаты, руководствовавшиеся принципом «может, он и сукин сын, но он наш сукин сын»[245]245
  По легенде, сказано Франклином Рузвельтом о никарагуанском диктаторе Анастасио Сомосе, но, скорее всего, это не так: http://message.snopes.com/showthread.php?t=8204/.


[Закрыть]. В 1990-х и 2000-х наметилась тенденция к распространению демократии (глава 14) и все чаще стали встречаться лидеры вменяемых, гуманистических взглядов – не только выдающиеся государственные деятели вроде Нельсона Манделы, Корасон Акино или Элен Джонсон-Серлиф, но и местные религиозные и гражданские активисты, работающие на благо своих соотечественников[246]246
  Местные лидеры: Radelet 2015, p. 184.


[Закрыть].

Третья причина заключалась в окончании холодной войны. Ее прекращение не только выдернуло ковер из-под ног у мелких диктаторов, но и свело на нет многие гражданские войны, от которых развивающиеся страны страдали с момента обретения независимости в 1960-е годы. Гражданская война – это гуманитарная и экономическая катастрофа: она разрушает промышленные объекты, растрачивает ресурсы, не дает детям ходить в школу, а менеджеров и рабочих лишает работы или жизни. Экономист Пол Кольер называет войну «развитием наоборот»: по его подсчетам, среднестатистическая гражданская война обходится стране в 50 миллиардов долларов[247]247
  Война как развитие наоборот: Collier 2007.


[Закрыть].

Четвертая причина – глобализация, в частности резкий рост торговли, который стал возможен благодаря судам-контейнеровозам и реактивным самолетам, а также снижению пошлин и других барьеров на пути инвестиций и торговли. Классическая экономика и здравый смысл говорят об одном: чем шире сеть торговых связей, тем лучше в среднем живут люди. Поскольку страны специализируются на разных товарах и услугах, они могут производить их более эффективно, так что им не стоит слишком больших дополнительных усилий обеспечивать ими миллиарды людей вместо тысяч. В то же время покупатели, находя на всемирном базаре наилучшие цены, могут получать больше того, что им нужно. (Менее очевидна с точки зрения здравого смысла концепция «сравнительного преимущества», согласно которой все в среднем выигрывают больше, если каждая из стран будет продавать те товары и услуги, на которых она специализируется, даже если покупатели могли бы сами их производить еще более эффективно.) Несмотря на тот ужас, который это слово вызывает у представителей многих частей политического спектра, глобализация, по мнению экспертов по развитию, стала для бедного населения планеты настоящей манной небесной. Дитон пишет:

Некоторые полагают, будто глобализация – это неолиберальный заговор с целью обогатить избранное меньшинство за счет большинства. Если так, то заговор обернулся полным провалом – или, как минимум, от его непредвиденных последствий стали лучше жить больше миллиарда людей. Вот бы все непредвиденные последствия оказывались такими благотворными[248]248
  Deaton 2017.


[Закрыть].

Вне всяких сомнений, индустриализация развивающихся стран, подобно промышленной революции за два века до нее, привела к появлению условий труда, суровых по стандартам современных богатых стран, и вызвала бурю негодования. Романтическое движение XIX века отчасти возникло как реакция на «темные фабрики сатаны»[249]249
  Пер. С. Я. Маршака.


[Закрыть] (как их нарек Уильям Блейк), и с тех пор ненависть к промышленности оставалась непреложной ценностью «второй культуры» интеллектуалов-литераторов, о которой говорил Чарльз Перси Сноу[250]250
  Неприятие индустриальной революции романтиками и пишущими интеллектуалами: Сollini 1998, 2013.


[Закрыть]. Больше всего в эссе Сноу его оппонента Фрэнка Реймонда Ливиса возмутил следующий абзац:

Хорошо нам, располагая всеми жизненными благами, рассуждать о том, что материальные ценности не имеют такого уж большого значения. Если кто-нибудь по доброй воле решил отречься от цивилизации – пожалуйста, никто не воспрещает ему повторить идиллию на берегах Уолдена. Если этот человек согласен довольствоваться скудной пищей, видеть, как его дети умирают в младенчестве, готов презреть удобства грамотности и жить на двадцать лет меньше, чем ему положено, я в состоянии отнестись к его эстетическому бунту с уважением. Но к людям, которые – пусть только пассивно – пытаются навязать этот путь тем, кто лишен выбора, я не могу относиться с уважением. Потому что на самом деле выбор известен. С редким единодушием в любом месте, где представляется возможность, бедняки бросают землю и уходят на фабрики, уходят с той быстротой, с которой фабрики успевают их принимать[251]251
  Snow 1959/1998, pp. 25–26. Возмущенный ответ: Leavis 1962/2013, pp. 69–72.


[Закрыть][252]252
  Пер. Ю. С. Родман.


[Закрыть].

Как мы уже убедились, Сноу не ошибался, говоря о повышении уровня жизни и развитии здравоохранения, и он был также прав в том, что для адекватных рассуждений о положении бедноты в индустриализующихся странах необходимо исходить из тех возможностей, которые были доступны им там и тогда. Доводы Сноу спустя пятьдесят лет повторяют специалисты по развитию, в том числе Рэйдлет:

Работу на заводах часто считают потогонным трудом, но в большинстве случаев это лучше, чем прообраз любого потогонного труда – работа батрака в поле… В начале 1990-х годов я переехал в Индонезию с несколько романтическими представлениями о красоте труда людей на рисовых плантациях и скептическим отношением к стремительному росту числа рабочих мест на фабриках. Чем дольше я там жил, тем больше осознавал, насколько тяжела работа на рисовых полях. Это изнурительный и монотонный труд; чтобы заработать на самое скудное существование, людям приходится часами гнуть спину под палящим солнцем: выкапывать террасы, сажать семена, выпалывать сорняки, пересаживать ростки, бороться с вредителями и собирать зерно. Стоя прямо в воде, они страдают от пиявок и постоянно рискуют подхватить малярию, энцефалит и прочие болезни. И, конечно же, им все время очень жарко. Неудивительно, что, когда на фабриках появлялись рабочие места с окладом два доллара в день, сотни людей с готовностью выстраивались в очереди, лишь бы хоть попытаться подать заявление[253]253
  Radelet 2015, pp. 58–59.


[Закрыть].

Преимущества занятости в промышленности не ограничиваются материальным благосостоянием. Для женщины такая работа может стать дорогой к освобождению. В своей статье «Феминистский аспект потогонного труда» (The Feminist Side of Sweatshops) Челси Фоллетт (ответственный редактор портала Human Progress) пишет, что в XIX веке заводской труд позволил женщинам отбросить традиционные гендерные роли в сельском хозяйстве и деревенской жизни, и потому многие мужчины-современники придерживались мнения, что такой труд «обрекает на бесчестье самых порядочных и благонравных девиц». Сами девушки видели ситуацию иначе. Работница текстильной фабрики в Лоуэлле, штат Массачусетс, писала в 1840 году:

Мы полны решимости… зарабатывать деньги, как можно больше и как можно быстрее… Было бы странно, если бы в жадной до денег Новой Англии женщины отказались от одной из самых прибыльных профессий только потому, что она для них слишком тяжела, или потому, что против нее кто-то имеет предубеждения. Девушки-янки для этого слишком независимы[254]254
  “Factory Girls,” by A Factory Girl, The Lowell Offering, no. 2, Dec. 1840, https://www2.cs.arizona.edu/patterns/weaving/periodicals/lo_40_12.pdf. Cited in C. Follett, “The Feminist Side of Sweatshops,” The Hill, April 18, 2017, http://thehill.com/blogs/pundits-blog/labor/329332-the-feminist-side-of-sweatshops.


[Закрыть].

И вновь опыт промышленной революции предвосхищает ситуацию в развивающихся странах в наше время. Кавита Рамдас, глава Глобального фонда для женщин, в 2001 году говорила:

В индийской деревне удел женщины – это слушаться мужа и родственников, толочь зерно и петь. Если же она переедет в город, она сможет устроиться на работу, открыть собственный бизнес и дать образование своим детям[255]255
  Brand 2009, p. 26; во второй и третьей главах своей книги Бранд подробно рассказывает о свободе, которую несет урбанизация.


[Закрыть].

Исследование в Бангладеш подтвердило, что женщины, занятые в швейной промышленности (как и мои бабушки в Канаде 1930-х годов), зарабатывают больше денег, позже выходят замуж, имеют меньше детей и дают им более качественное образование[256]256
  Brand 2009, chaps. 2 and 3, and Radelet 2015, p. 59. Похожие свидетельства, касающиеся современного Китая: Chang 2009.


[Закрыть]. На протяжении жизни одного поколения трущобы, баррио и фавелы могут превратиться в пригороды, а рабочий класс стать средним[257]257
  Из трущоб в пригороды: Brand 2009; Perlman 1976.


[Закрыть].

Чтобы осознать долгосрочную выгоду индустриализации, необязательно принимать сопутствующую ей жестокость. Можно вообразить альтернативную историю промышленной революции: что было бы, если б современные критерии гуманности возникли раньше, фабрики не эксплуатировали бы детский труд, а взрослые работали бы в лучших условиях. Несомненно, в наше время в развивающихся странах есть предприятия, которые могли бы обеспечивать такую же занятость и оставаться в прибыли, но при этом обращаться с трудящимися более человечно. Давление со стороны партнеров по торговым переговорам и протесты потребителей во многих случаях уже значительно улучшили условия труда, да этот процесс идет и сам собой по мере роста благосостояния стран и их интеграции в глобальное сообщество (как мы увидим в главах 12 и 17, когда займемся историей охраны труда в нашем собственном обществе)[258]258
  Улучшение условий труда: Radelet 2015.


[Закрыть]. Прогресс заключается не в принятии любой перемены как части неделимого набора. Нам не нужно однозначно решить, хороши ли промышленная революция и глобализация или плохи, с учетом всего, что им сопутствует. Суть прогресса – рассматривать каждый аспект некоего социального процесса по отдельности, чтобы понять, как нам максимально улучшить человеческую жизнь и при этом минимизировать негативные последствия.

Последняя и, как согласны многие исследователи, самая важная причина Великой конвергенции – это развитие науки и технологий[259]259
  Дары науки и технологий: Brand 2009; Deaton 2013; Kenny 2011; Radelet 2015; Ridley 2010.


[Закрыть]. Жизнь становится все дешевле, причем в хорошем смысле. Благодаря достижениям в производственных методах, час труда теперь может окупить больше, чем раньше, еды, здоровья, образования, одежды и стройматериалов, вещей первой необходимости и предметов роскоши. Менее дорогими становятся не только продукты и лекарства; дети теперь могут ходить в дешевых пластиковых сандалиях, а не босиком, а взрослые – совместно проводить досуг в парикмахерской или за просмотром футбольного матча, для чего им нужны только дешевые солнечные батареи и бытовые приборы. Что касается знаний в области здравоохранения, сельского хозяйства и бизнеса, тут новости еще лучше: они не просто дешевеют – они бесплатны.

Примерно половина взрослых во всем мире имеет сегодня смартфоны, а число абонентов сотовых сетей не уступает численности населения. В тех регионах, где нет дорог, городских телефонов, почтового сообщения, газет или банков, мобильные телефоны служат не только для того, чтоб делиться сплетнями и фотографиями котиков, – они важнейший источник достатка. Они позволяют людям переводить друг другу деньги, заказывать продовольствие, следить за погодой и рынками, искать работу, находить полезную информацию из области медицины или агрономии и даже получать начальное образование[260]260
  Мобильные телефоны и торговля: Radelet 2015.


[Закрыть]. Исследование экономиста Роберта Дженсена с подзаголовком «Микро– и макрель-экономика информации» (The Micro and Mackerel Economics of Information) показало, как рыбаки в Южной Индии увеличили свою прибыль и снизили местные цены на рыбу, используя в море мобильные телефоны для поиска рынков с самыми высокими на текущий момент ценами, что избавило их от необходимости разгружать свой скоропортящийся улов в городках, где рыбы уже в избытке, тогда как другие окрестные городки оставались вовсе без рыбы[261]261
  Jensen 2007.


[Закрыть]. В этом смысле мобильные телефоны превращают сотни миллионов мелких фермеров и рыбаков во всезнающих рациональных игроков на идеально работающих рынках из учебников по экономике. По некоторым оценкам, каждый мобильный телефон добавляет 3000 долларов к годовому ВВП развивающейся страны[262]262
  Оценка Международного союза электросвязи, цит. по Pentland 2007.


[Закрыть].

Благотворная сила знаний изменила правила мирового развития. Эксперты в этой области расходятся во мнениях по поводу целесообразности международной помощи. Кто-то считает, что она наносит больше вреда, чем приносит пользы, обогащая коррумпированные правительства и составляя конкуренцию местному бизнесу[263]263
  Против международной помощи: Deaton 2013; Easterly 2006.


[Закрыть]. Другие приводят цифры, которые свидетельствуют, что разумно направленная помощь дает потрясающие результаты. Но, если эффективность передачи продуктов и денег вызывает разногласия, все единодушны в том, что передача технологий – лекарств, электронных устройств, семян и новых методик в сельском хозяйстве, бизнесе и здравоохранении – оказывается безусловным благом[264]264
  В поддержку (определенных видов) международной помощи: Collier 2007; Kenny 2011; Radelet 2015; Singer 2010; S. Radelet, “Angus Deaton, His Nobel Prize, and Foreign Aid,” Future Development blog, Brookings Institution, Oct. 20, 2015, http://www.brookings.edu/blogs/future-development/posts/2015/10/20-angus-deaton-nobel-prize-foreign-aid-radelet.


[Закрыть]. (Как говорил Джефферсон, «тот, с кем я делюсь своей идеей, обогащается знанием, не уменьшая при этом моего».) И хотя я уже много раз подчеркивал значимость ВВП на душу населения, ценность знаний сделала этот показатель менее пригодным для оценки того, что нам на самом деле важно, а именно качества жизни. Если бы в нижний правый угол рис. 8–2 я втиснул кривую Африки, она бы смотрелась не особо внушительно: конечно, она бы тоже шла вверх, но без экспоненциального взлета кривых стран Европы и Азии. Чарльз Кенни подчеркивает, что пологий подъем этой кривой не отражает реального прогресса Африки, поскольку здоровье, долгая жизнь и образование сейчас гораздо доступнее, чем раньше. И хотя в целом продолжительность жизни в более богатых странах больше (это соотношение называется кривой Престона в честь открывшего его экономиста), весь этот график постоянно сдвигается выше и выше, потому что все мы живем дольше вне зависимости от уровня своего дохода[265]265
  Подъем кривой Престона: Roser 2016n.


[Закрыть]. Два века назад в самой богатой стране мира (Нидерландах) ожидаемая продолжительность жизни составляла сорок лет, и ни в одной другой стране она не превышала сорока пяти. В наше время ожидаемая продолжительность жизни в самой бедной стране мира (Центрально-Африканской Республике) составляет пятьдесят четыре года, и ни в одной другой она не ниже сорока пяти[266]266
  Ожидаемая продолжительность жизни: www.gapminder.org.


[Закрыть].

Национальный доход можно снисходительно считать слишком поверхностным и материалистичным критерием, но он напрямую связан с каждым показателем процветания, в чем мы еще не раз убедимся в следующих главах. Самым очевидным образом ВВП коррелирует с продолжительностью жизни, здоровьем и питанием[267]267
  Корреляция ВВП с показателями благополучия: van Zanden et al. 2014, p. 252; Kenny 2011, pp. 96–97; Land, Michalos, & Sirgy 2012; Prados de la Escosura 2015; см. главы 11, 12 и 14–18.


[Закрыть]. Менее очевидна его связь с этическими ценностями, такими как мир, свобода, права человека и толерантность[268]268
  Корреляция ВВП с показателями мира, стабильности и либеральных ценностей: Brunnschweiler & Lujala 2015; Hegre et al. 2011; Prados de la Escosura 2015; van Zanden et al. 2014; Welzel 2013; см. главы 12 и 14–18.


[Закрыть]. Богатые страны в среднем реже воюют друг с другом (глава 11), реже переживают гражданские войны (глава 11), с большей вероятностью приходят к демократии (глава 14) и выше ставят права человека (глава 14 – в среднем это так, хотя обладающие большими запасами нефти арабские страны несвободны, несмотря на свое богатство). Граждане богатых стран больше уважают «эмансипационные» или либеральные ценности вроде прав женщин, свободы слова, прав сексуальных меньшинств, прямой демократии и защиты окружающей среды (главы 10 и 14). Чем богаче страна, тем счастливее живущие там люди (глава 18), – в этом факте нет ничего удивительного; удивительнее то, что чем богаче страна, тем она умнее (глава 16)[269]269
  Корреляция ВВП и уровня счастья: Helliwell, Layard, & Sachs 2016; Stevenson & Wolfers 2008a; Veenhoven 2010; см. главу 18. Корреляция с IQ: Pietschnig & Voracek 2015; см. главу 16.


[Закрыть].

Объясняя разнообразие стран «от Сомали до Швеции», то есть от несчастливых стран с высоким уровнем бедности, насилия и репрессий до стран богатых, мирных, либеральных и счастливых, важно не путать корреляцию с причинно-следственной связью; свою роль тут также могут играть и другие факторы, такие как качество образования, география, история и культура[270]270
  Совокупные показатели благополучия страны: Land, Michalos, & Sirgy 2012; Prados de la Escosura 2015; van Zanden et al. 2014; Veenhoven 2010; Porter, Stern, & Green 2016; см. главу 16.


[Закрыть]. Но когда специалисты по количественному анализу пытаются рассмотреть их в изоляции, все же выясняется, что экономическое развитие является важнейшим фактором человеческого благополучия[271]271
  ВВП как источник мира, стабильности и либеральных ценностей: Brunnschweiler & Lujala 2015; Hegre et al. 2011; Prados de la Escosura 2015; van Zanden et al. 2014; Welzel 2013; см. главы 11, 14 и 15.


[Закрыть]. В научных кругах ходит старый анекдот: декан ведет ученый совет, и вдруг перед ним возникает джинн, который предлагает ему на выбор одно желание из трех – славу, деньги или мудрость. Декан отвечает: «Ну, это просто. Я ученый. Я всю жизнь посвятил пониманию мира. Конечно, я выберу мудрость». Джинн взмахивает рукой и исчезает в облаке дыма. Дым рассеивается; декан стоит в глубоком раздумье, обхватив голову руками. Проходит минута. Десять. Пятнадцать. В конце концов один профессор не выдерживает: «Ну? Ну что?» Декан бормочет: «Надо было брать деньги».