Текст книги "Дьявол и темная вода"

9

Сара мерила шагами каюту, время от времени задерживаясь у окошка. К ее облегчению, Батавия оставалась на месте. «Саардам» не поднял якорь, значит у нее еще есть время, чтобы раскрыть заговор, угрожающий кораблю. Если она найдет неопровержимые доказательства до отплытия, тогда, возможно, удастся убедить ее твердолобого мужа в том, что им грозит опасность.

Плотник все не приходил, и нетерпение Сары возрастало.

– Будете так топать, корабль ко дну пойдет, – пожурила ее Доротея. Она стояла на коленях перед комодом и раскладывала наряды Сары по ящикам.

Горничной прощалась дерзость, поскольку она служила в семье так давно, что Сара уже и не помнила жизни без нее. Доротея работала в доме губернатора еще до того, как он женился, и только ее забота и добродушное ворчание приносили Саре успокоение в первые горькие годы брака.

Косы Доротеи посеребрила седина, но во всем остальном она осталась прежней. Она редко улыбалась, никогда не повышала голос и не распространялась о своем прошлом. Несмотря на это, Сара с ней сблизилась за эти годы, поскольку Доротея была острой на язычок, время от времени изрекала мудрости и ненавидела генерал-губернатора.

В дверь трижды постучали. Доротея с трудом поднялась – ее все время мучила боль в коленях – и недовольно открыла дверь.

– Ты кто? – спросила она в щель.

– Генри, плотник, – ответили ей угрюмо. – Ваша хозяйка желает, чтоб я полки сделал.

– Полки? – переспросила Доротея, оглядываясь на Сару.

– Проси его сюда, – сказала Сара и тут же почувствовала неуместность этой фразы, поскольку здесь ничто не напоминало покои знатной дамы.

Каюта была меньше ее гардеробной в форте. Низкий потолок, встроенная в стену кровать с двумя ящиками внизу. Стол рядом с окошком, шкафчик для напитков и специальная ниша со спрятанной в ней ночной вазой. Для уюта на пол постелили ковер, а еще Саре позволили взять с собой две картины и арфу.

После стольких лет жизни в просторном форте покои в «Саардаме» казались плавучим гробом.

Сара собиралась проводить как можно больше времени на палубе.

Пригнувшись, Генри вошел в каюту. В руке он нес ящик с инструментами, а под мышкой – несколько досок.

Он был ужасно худой, с торчащими ребрами и жилистыми руками. Вокруг носа сгрудились прыщи, как прихожане вокруг пастора.

– Где делать полки? – спросил юноша угрюмо.

– Здесь и здесь. – Сара указала на пространство над и под единственным шкафчиком. – Сколько времени займет работа?

– Немного. – Генри провел рукой по неровной стене. – Боцман хочет, чтобы я успел до отплытия.

– За хорошую работу положена награда, – сказала Сара. – Получишь гульден, если угодишь.

– Да, госпожа. – Генри слегка оживился.

– Да, ваша милость, – сердито поправила его Доротея, аккуратно складывая Сарино летнее платье.

Сара хотела было сесть на кровать, но подумала, что это, пожалуй, неприлично, выдвинула стул из-за стола и уселась на краешек, выпрямив спину.

– Ты слишком юн для корабельного плотника, – сказала она, глядя, как Генри измеряет длину шкафчика.

– Я подмастерье, – ответил тот рассеянно.

– А для подмастерья не слишком юн?

– Нет.

– Нет, ваша милость, – сердито поправила его Доротея.

– Нет, ваша милость, – пробормотал юноша, побледнев.

– А чем занимается подмастерье? – мягко спросила Сара.

– Всем, чем не хочет заниматься плотник. – В словах Генри сквозила долго копившаяся обида.

– Кажется, плотника я видела, – сказала Сара как можно небрежнее. – Он ведь хромой, да? И без языка?

Генри покачал головой.

– Нет, это вы про Боси, – сказал он, угольком отмечая на дощечке нужное расстояние.

– Он старший плотник?

– Как бы он лазил по мачтам с изувеченной ногой? – фыркнул подмастерье, будто всем известно, чем занимается старший плотник.

– Да, пожалуй, никак, – согласилась Сара. – Боси служил на этом корабле или я его с кем-то путаю?

Генри переступил с ноги на ногу и бросил на Сару нервный взгляд.

– Что не так, юноша? – Она пристально посмотрела на него.

– Боцман велел не болтать о нем, – пробормотал подмастерье.

– А кто это, боцман?

– Главный в команде, – пояснил подмастерье. – Не любит, когда мы треплемся о корабельных делах с посторонними.

– А как зовут боцмана?

– Йоханнес Вик, – произнес Генри неохотно, будто боцман мог явиться на звук своего имени, и вышел в коридор распилить доску. По полу застучали обрезки.

– Доротея, – сказала Сара, не отрывая взгляда от плотника. – Принеси два гульдена из моего кошелька.

Услышав про деньги, Генри поднял взгляд, продолжая пилить. Вряд ли он зарабатывал больше за неделю.

– Два гульдена к обещанному, если скажешь, почему Вик не хочет, чтобы я знала о Боси, – пообещала Сара.

Генри поерзал, его сила воли дала слабину.

– Твои друзья не узнают, – пообещала Сара. – Я – жена генерал-губернатора. И скорее всего, не заговорю ни с одним матросом до конца путешествия. – Она дала ему минуту на обдумывание, потом протянула монеты. – Ну так что, Боси служил на этом корабле?

Генри взял монеты и кивнул на каюту, показывая, что не будет говорить в коридоре, где их могут услышать. Сара впустила его и закрыла дверь так плотно, как только позволяли приличия.

– Да, на «Саардаме», – подтвердил Генри. – Ногу ему покалечило, когда пираты напали, но капитану он нравился, вот он и оставил его на борту. Сказал, что никто больше не знает корабль так, как он.

– И что здесь такого? – удивилась Сара. – Почему Вик не хочет, чтобы об этом знали?

– Боси никогда не затыкался, – пояснил плотник, нервно поглядывая на приоткрытую дверь. – Вечно хвалился чем-нибудь. В кости выиграет – всем уши прожужжит. У шлюхи побывает… – Генри побледнел под гневным взглядом Доротеи, – ну, тоже всем расскажет. В последний раз похвалялся, что заключил в Батавии какую-то сделку и теперь разбогатеет.

– Не затыкался? – Сара непонимающе нахмурилась. – У него же не было языка.

Плотник впервые сконфузился и тихо ответил:

– Это Вик сделал. Отрезал ему язык с месяц назад. Сказал, мол, надоело слушать это кваканье. На виду у всех. А нас заставил его держать.

Сара почувствовала прилив жалости:

– Капитан наказал боцмана?

– Капитан не видел, никто не видел. И против Вика никто ничего не осмелится сказать. Даже Боси не осмелился бы.

Сара начинала понимать, как устроена жизнь на галеоне.

– Раз вы его держали, значит у него не было проказы, – сказала она.

– Проказы? – Юноша с отвращением поежился. – На галеон не пускают прокаженных. Может, после, на берегу заразился. В порту капитан разрешает нам приходить и уходить когда вздумается. Большинство сошли на берег в Батавии, но Боси спрятался на корабле после того, как ему язык отрезали, и нигде не показывался.

– До того как лишиться языка, Боси говорил, что это за сделка и с кем он ее заключил? – спросила Сара.

Плотник покачал головой, явно желая, чтобы вопросы прекратились.

– Только то, что деньжата еще никогда не доставались ему проще. Так удружить кое-кому с кое-чем. А когда его спрашивали, с чем именно, он с жутковатой ухмылкой говорил одно слово: «Лаксагарр».

– Лаксагарр, – озадаченно повторила Сара.

Она бегло говорила на латыни, на французском и фламандском языках, но никогда не слышала этого слова:

– Что это означает?

Плотник пожал плечами, явно встревоженный воспоминанием.

– Не знаю, никто не понял. Это на норне[3]3
  Норн – вымерший скандинавский язык, распространенный когда-то на Оркнейских и Шетлендских островах.


[Закрыть]. Боси был с островов. Наверное, что-то на его родном языке, но то, как он это произнес, нас… напугало.

– Говорит ли кто-нибудь из команды на норне? – спросила Сара.

Плотник мрачно рассмеялся:

– Только боцман Йоханнес Вик, но, чтобы его разговорить, трех гульденов маловато.

10

Едва Арент успел выйти из парусной каюты, как зазвонил судовой колокол. В него бил карлик, стоя на скамье.

– Наверх, сукины дети! – провопил он, брызжа слюной во все стороны. – Живо наверх!

В распахнутые люки на палубу полезли матросы, словно крысы, бегущие от пожара. Они наводнили шкафут, чуть ли не по головам друг друга взбирались на снасти и мачты и занимали каждый свободный пятачок, смеясь и пихая друг друга.

Арента оттеснили обратно к носу корабля и прижали к двери, из которой он недавно вышел. В воздухе густо пахло потом, элем и опилками.

Капитан стражи Якоб Дрехт снова коснулся шляпы в знак приветствия.

Он стоял спиной к стене, уперев в нее ногу, а во рту у него попыхивала вонючим дымом резная деревянная трубка. Шпага, которая еще несколько минут назад упиралась Аренту в грудь, стояла у стены рядом, будто приятель, решивший составить ему компанию.

– Что происходит? – спросил Арент.

Дрехт вынул изо рта трубку и почесал уголок губ. Под широкополой шляпой, над птичьим гнездом светлой бороды, ярко синели слегка прищуренные глаза.

– У капитана Кроуэлса есть традиция. – Дрехт кивнул на шканцы, где стоял коренастый широкоплечий человек, сложив руки за спиной; судя по поджатым губам, настроен он был серьезно.

– Это капитан? – удивился Арент, отметив, что тот одет лучше многих генералов. – Смазливый, как пасторша. Что такой делает на галеоне? Он мог бы продать свой наряд и спокойно отойти от дел.

– У тебя всегда столько вопросов? – покосился на него Дрехт.

Арент крякнул, досадуя, что так явно себя выдал. Непреходящая любознательность была следствием работы с Сэмми. Она появлялась у всех, кто провел с ним какое-то время. Они становились другими.

Менялся их образ мыслей.

До того как стать телохранителем, Арент восемнадцать лет прослужил наемным солдатом. Тогда его врагами были лишь шпага, пуля и прочее оружие. Он ничем серьезно не озадачивался. Попросту было некогда. Солдату не до раздумий, когда на него смотрит пика, иначе она может его проткнуть. Теперь же при виде пики он принимался размышлять, кем она сделана, как попала к этому солдату, кто он, почему здесь оказался и так далее и тому подобное. Этот новый дар стал проклятьем Арента: он уже и солдатом не был, но и сыщиком не стал.

Кроэулс обвел взглядом подчиненных, ни одна деталь не ускользнула от его внимания.

По палубе забарабанил дождь.

Разговоры постепенно стихли, слышался только плеск волн и крики птиц, кружащих в небе.

Кроуэлс дождался, когда тишина сгустится:

– Каждый на борту этого корабля хочет снова увидеть землю. Кому-то нужно к семье, кому-то в любимый бордель, кому-то наполнить пустой кошелек.

Послышались приглушенные смешки.

– Чтобы увидеть дом родной, наполнить кошельки да просто дышать, мы должны удерживать этот корабль на плаву, – продолжал Кроуэлс, упершись руками в поручень. – А опасностей не счесть. Нас будут преследовать пираты, хлестать огромные волны, и чертово бурливое море попытается швырнуть нас на скалы.

Матросы одобрительно забормотали и распрямили спины.

– Уж в этом-то можете не сомневаться. – Кроуэлс заговорил громче. – Одна паскуда нас не одолеет, так другая попытается. Чтобы добраться до дома и до того, что нас ждет, мы должны перебороть их всех. – Эти пламенные слова вызвали одобрительное улюлюканье. – Если пираты к нам сунутся, так сдохнут, но не раньше, чем мы перережем глотки их товарищам и поднимем на их корабле свой флаг. Шторм – это лишь ветер в паруса, и на пути в Амстердам мы оседлаем любые волны.

Под радостные возгласы команды перевернули склянки и ударили в колокол. То был сигнал приняться за работу. Четверо здоровяков принялись крутить кабестан, механизм заскрипел, и три якоря «Саардама» поднялись с морского дна. Нужный курс и скорость определили, капитан отдал приказы старшему помощнику и рулевому.

Наконец подняли паруса на грот-мачте, и всеобщее воодушевление сменилось ужасом.

На огромном белом полотнище колыхалось хвостатое око, нарисованное углем.

11

Все взоры обратились к парусу, так что никто не заметил, как Кресси Йенс схватилась за поручни и краска отхлынула от ее лица.

Никто не заметил, как Зандер Керш захлопнул книгу, открытую на изображении ока с хвостом.

Никто не заметил, как боцман, Йоханнес Вик, коснулся повязки на глазу, будто что-то вспомнил.

И что Арент изумленно смотрит на свое запястье, на шрам, в точности повторяющий форму рисунка на парусе.

12

Кроуэлс зычно отдавал приказы рулевому, который поглядывал в маленькое отверстие и перекладывал руль, отлаживая курс. Медленно, словно бык, тянущий плуг, «Саардам» набирал скорость, перекатывался с волны на волну; соленые брызги омывали палубу.

Матросы разошлись по своим делам, а Арент все смотрел на странный символ на парусе, уже почти смытый дождем.

Капитан велел проверить, нет ли на парусе прорех и хорошо ли он прошит. Ничего не обнаружив, парус сочли пригодным. Если кому и стало не по себе, они не подали виду. Большинство решили, что это странная шутка или парус загрязнился, пока лежал свернутый.

Арент с беспокойством провел пальцем по шраму. Под дюжиной более свежих он стал едва различим. Арент был тогда юнцом, у которого на лице только пробился пушок. Они с отцом ушли на охоту, домой их, как обычно, ожидали к вечеру. Три дня спустя заезжие торговцы подобрали Арента на дороге. С содранной до мяса кожей на руке, промокшего до нитки, будто он искупался, хотя поблизости не было речки, да и дождь не шел. Арент не мог говорить и не помнил, что случилось с ним и с отцом.

И так и не вспомнил.

Из леса с ним вернулся только этот шрам. Долгие годы он был его позором. Клеймом. Напоминанием о том, о чем никак не вспоминалось, включая то, как пропал отец.

Почему этот знак появился на парусе?

– Хейс! – окликнул его Якоб Дрехт.

Арент обернулся и, прищурившись, посмотрел на капитана стражи, который придерживал шляпу, чтобы ее не унес усиливающийся ветер.

– Если все еще желаешь говорить с капитаном, он в кают-компании, – сообщил Дрехт; красное перо на шляпе дернулось, будто усик гигантского насекомого. – Я как раз туда, могу представить.

Арент спрятал руку за спину и последовал за Дрехтом на корму корабля.

Он будто заново учился ходить.

Шагал медленно, но палуба качалась под ногами, и его поводило из стороны в сторону. Арент пытался подражать Дрехту, который передвигался на цыпочках, предугадывал движения палубы и балансировал.

«И дерется, скорее всего, так же, – подумал Арент. – Кружит на цыпочках, не останавливаясь. Ты – на него, а он тебя уже сзади со шпагой поджидает».

Удача, что капитан стражи его не заколол.

Удача. Арент терпеть не мог это слово. Признание факта, но не объяснение. На удачу остается полагаться, когда тебя покидают и здравый смысл, и умение.

Ему покамест везло.

В последние несколько лет он начал ошибаться – слишком поздно видел очевидное. Стал медлительнее с возрастом. Впервые в жизни собственное тело казалось ему мешком с камнями, который никуда не денешь. Жизнь на грани промаха, на шаг от опасности. В один прекрасный день убийца подберется к нему, а он не услышит тихой поступи и не заметит тень на стене.

Смерть то и дело играла с ним в монетку, и Арент рисковал. Это казалось безумием даже ему самому.

Давно пора было отойти от дел, но он никому не мог доверить защиту Сэмми. Эта гордыня казалась теперь нелепостью. Сэмми – узник на борту обреченного корабля, и Арент чуть не погиб еще до отплытия из Батавии.

– Я зря вспылил. – Арент схватился за канат, чтобы не упасть. – Поставил тебя в неловкое положение перед солдатами. Прошу прощения.

Дрехт задумчиво сдвинул брови, потом наконец сказал:

– Ты защищал Пипса. Делал то, за что тебе платят. Моя же обязанность – защищать генерал-губернатора и его семью, а для этого мне нужна преданность мушкетеров. Если такое повторится, мне придется тебя убить. Я не могу выглядеть слабым, потому что тогда они не пойдут за мной. Понимаешь?

– Да.

Дрехт кивнул в знак примирения.

Они прошли под широким сводом и спустились в каюту под галфдеком. Она тянулась во всю ширину корабля и уходила вглубь, словно пещера. Вдоль штирборта висели койки с ширмами.

Койка Арента находилась ближе всех к рулевому посту, в маленькой темной нише, которую вертикально пересекали штыри колдерштоков. Положив корабль на курс, рулевой сидел на полу с напарником и играл в кости на порцию эля.

– Откуда вы знаете капитана? – спросил Арент.

– Генерал-губернатор Хаан плавал на «Саардаме» дважды, – ответил Дрехт, попыхивая трубкой. – Кроуэлс – мастер льстить, мало кто умеет выставить себя в таком выгодном свете, как он. Потому-то генерал-губернатор и выбрал этот корабль для путешествия домой.

Дрехт нырнул в дверь, а Арент в замешательстве остановился.

Дверь доходила ему только до пояса.

– Пилу принести? – съехидничал Дрехт, но Аренту все же удалось втиснуться в проем.

После полумрака рулевого отделения глаза не сразу привыкли к ослепительному свету. Кают-компания была самым большим помещением на «Саардаме» после трюма. Изогнутые беленые стены, балки на потолке, четыре забранных фигурными решетками окна, из которых виднелась идущая в фарватере «Саардама» шестерка кораблей с раздувающимися парусами.

Бо́льшую часть каюты занимал огромный стол, заваленный свитками, судовыми журналами и грузовыми манифестами. Сверху лежала карта, по углам прижатая к столу астролябией, компасом, кинжалом и квадрантом.

Кроуэлс размечал курс на карте. Аккуратно сложенный камзол висел на спинке стула, а Кроуэлс остался в накрахмаленной до хруста рубашке, белоснежной, будто только что от портного. Да и в целом одет он был дорого.

Арент никак не мог этого понять. Мореходство – грязная работа. Корабль в море – это смола, ржавчина, копоть и сажа. Одежда пропитывается потом, покрывается пятнами, рвется. Офицеры занашивали мундиры до дыр и с неохотой облачались в новые. Зачем тратиться на изящное платье, которое не переживет плавание? Такая легкомысленность была в духе богачей, но кто из знати опустится до такой работы? Да и любой другой.

Карлик, который распределял пассажиров по местам, теперь стоял на стуле, упершись ладонями в стол, и изучал судовой журнал, в котором перечислялись запасы провианта. Опущенные уголки губ и нахмуренное чело свидетельствовали о том, что чтение было не из приятных. Он похлопал капитана по руке, привлекая его внимание к источнику своего недовольства.

– Это старший помощник Исаак Ларм, – прошептал Дрехт, проследив за взглядом Арента. – Управляет командой, а для этого нужен мерзкий нрав. Держись от него подальше.

Когда они вошли, Кроуэлс поднял взгляд от судового журнала и посмотрел на мастера-негоцианта Рейньера ван Схотена, который развалился на стуле, закинув ноги на соседний и потягивая вино из глиняной бутыли. Унизанная перстнями рука покоилась на круглом пузе, напоминающем валун на дне оврага.

– И как я прокормлю триста душ, если провизии загружено на сто пятьдесят? – грозно спросил капитан.

– На «Леувардене» есть запасы провизии, – лениво ответил ван Схотен, у которого от вина начал заплетаться язык. – Съедим свою, будет место, чтобы загрузить новую.

– А если потеряем «Леуварден» из виду? – спросил старший помощник с сильным немецким акцентом, напомнившим Аренту о холодных зимах и густых лесах.

– Громко покричим? – предложил ван Схотен.

– Сейчас не время для… – начал Ларм.

– Урежем паек и пополним провиант на мысе Доброй Надежды, – перебил его ван Схотен, почесывая длинный нос.

– Половинный паек? – спросил Кроуэлс, кладя перед собой другой журнал, тоже содержащий сведения о продовольствии на борту.

– Четвертной, – ответил ван Схотен.

Капитан бросил на него мрачный взгляд.

– Почему мы вышли в море с недостаточным запасом продовольствия? – сердито спросил старший помощник.

– Нужно было место для груза генерал-губернатора, – ответил ван Схотен.

– Для сундука, который втащили на борт мушкетеры? – неуверенно спросил Ларм. – Вос приказал освободить место в пороховом погребе.

– Тот сундук – не единственный груз, – раздраженно ответил Кроуэлс. – Был груз еще крупнее. Его доставили под покровом ночи, и ван Схотен не говорит, что в нем.

Ван Схотен снова хлебнул вина.

– А вы сами спросите генерал-губернатора, посмотрим, что он вам ответит.

Оба зло зыркнули друг на друга. Воздух словно бы раскалился от неприязни.

Якоб Дрехт кашлянул и указал на Арента:

– Капитан Кроуэлс, разрешите представить…

– Я хорошо знаю, кто это, наслышан о его приключениях, – перебил Кроуэлс и повернулся к Исааку Ларму. – Что там с каютами? Где мне спать, раз генерал-губернатор занял мои покои?

– На корме по левому борту. Каюта два.

– Терпеть ее не могу Прямо под хлевом на юте. Стоит кому-то подойти, как свиньи начинают визжать и проситься на волю. Давай лучше каюту в носу по правому борту.

– Ту я занял. – Мастер-негоциант потряс опустевшей бутылью и разочарованно заглянул внутрь.

– Ага, потому что это – моя любимая каюта, и ты это знаешь! – прорычал Кроуэлс; на мощной шее вздулись жилы. – Жалкий ты негодяй, Рейньер.

– Негодяй или нет, зато не буду просыпаться от поросячьего визга, – любезным тоном заключил ван Схотен и помахал бутылью. – Эй, стюард, у меня вино кончилось.

– Кто еще у нас в каютах? – спросил капитан, не обращая на него внимания.

Старший помощник отыскал в журнале список пассажиров первого класса. С трудом прочитал имена, водя по строчкам грязным пальцем:

– Корнелиус Вос, Кресси Йенс. Ее сыновья Маркус и Осберт. Сара Вессел. Лия Ян. Виконтесса Дилвахен.

– Кого-нибудь переселить можем? – спросил капитан.

– Они все люди знатные, – ответил старший помощник.

– Что змеи в чертовых клетках, – вздохнул Кроуэлс, постукивая костяшками пальцев по столу. – Значит, поживу со свиньями.

Он впервые за все это время глянул на Арента, но тут же обернулся на звук клацающей клюки и неровных шагов в коридоре. В дверном проеме за спиной стоял старик и смотрел на присутствующих так, словно они грязь из-под колес телеги. У него были впалые щеки, седые волосы и глаза с пожелтевшими воспаленными белками. Рваная лиловая ряса висела на тощем теле, на шее болтался огромный крест. Казалось, на ногах он держится только благодаря треснутой клюке.

На вид ему было лет семьдесят, но вдали от Амстердама легко ошибиться. Тяготы путешествия в Ост-Индию старили на десяток лет, а дальше свое дело делали нескончаемые тропические хвори, после которых оправиться полностью не удавалось.

Никто еще не вымолвил ни слова, как вслед за стариком появилась коренастая девушка-островитянка. Скорее всего, из народности мардейкеров. Рабыня-христианка, освобожденная Ост-Индской компанией. Она была одета по-крестьянски в свободную холщовую рубаху; курчавые каштановые волосы убраны под белый чепец, длинная парусиновая юбка волочилась по полу. Передник на ней промок, а плечо оттягивала большая сумка, но девушка, похоже, не замечала ее тяжести.

У нее было круглое лицо, пухлые щеки и большие внимательные глаза. Она не проявила почтения к присутствующим и не удостоила их приветствием, просто смотрела на своего спутника в ожидании, когда он заговорит.

– Могу я поговорить с вами, капитан Кроуэлс? – обратился старик к капитану.

– Только вас не хватало, – кисло проворчал капитан, глядя на расщепленный крест. – Кто вы?

– Зандер Керш, – ответил старец. Голос его прозвучал твердо, хотя сам он дрожал от немощи. – А это – моя воспитанница Изабель.

Солнце занырнуло за облака, в каюте потемнело.

Ван Схотен повернулся к старику и вульгарно осклабился:

– Воспитанница? И сколько сейчас такая стоит?

До Изабель, очевидно, не дошел смысл его слов, поскольку она изогнула бровь и непонимающе посмотрела на Зандера.

Тот, сузив глаза, оглядел ван Схотена; во взгляде его будто горел огонь, сошедший с небес.

– Как же далеки вы от Господа, – наконец промолвил он. – Что погрузило вас в такую тьму, сын мой?

Ван Схотен побледнел, потом раздраженно махнул рукой:

– Уйди, старик, пассажирам сюда нельзя.

– Меня привел сюда Господь, и не вам меня отсылать. – В его словах слышалась такая убежденность, что даже Арент поверил.

– Вы пастор? – вмешался в разговор Исаак Ларм, кивая на крест.

– Верно, карлик.

Старший помощник опасливо уставился на старика, а капитан схватил со стола круглый железный жетон, подбросил его и поймал.

Арент переступил с ноги на ногу, подавляя два противоборствующих желания: спрятаться и сбежать. Его отец тоже был священником, из-за чего это ремесло у Арента невольно ассоциировалось с чем-то недобрым.

– Вряд ли вы здесь встретите теплый прием, Зандер Керш, – сказал капитан Кроуэлс.

– Господь проклял Иону за то, что тот пустился в плаванье супротив Его веления, и теперь моряки считают, что священники приносят неудачу. – Тон Зандера предполагал, что такое предостережение он слышит не впервые. – Я не терплю суеверий, капитан. Судьба каждого предначертана Богом задолго до рождения. Если кораблю суждены испытания, то лишь потому, что Господь решил сжать длань, в коей Он несет судьбу его. И я приму Его волю со смирением.

Изабель что-то пробормотала в знак согласия; судя по восторгу на ее лице, она не мнила участи лучше, чем пойти ко дну с именем Господа на устах.

Кроуэлс запустил жетон в воздух и снова поймал.

– Если вы пришли пожаловаться на то, как вас разместили…

– Я не ропщу на неудобства, мои нужды скромны, – заявил священник, явно оскорбленный этим предположением. – Я желаю обсудить ваш приказ, запрещающий проходить дальше грот-мачты.

Кроуэлс посмотрел на него усталым взглядом.

– Часть корабля спереди грот-мачты – владения матросов, а позади – старших офицеров и пассажиров. Остальные могут туда зайти, только если там работают, – пояснил он. – Ослушавшийся матрос будет высечен. А пассажир – окажется во власти команды. И так на каждом корабле. Даже я не всегда решаюсь заходить на ту половину.

Пастор недоуменно наморщил лоб:

– Вы боитесь своих людей?

– Да они перережут вам глотку за дармовое пойло и изнасилуют вашу воспитанницу у вашего неостывшего трупа, – перебил его Рейньер ван Схотен.

Он явно хотел шокировать святого отца, но тот лишь спокойно посмотрел на него, а Изабель покрепче сжала лямку сумки. По ее лицу невозможно было понять, что она думает.

– Страх – удел неверующих, – произнес Зандер. – На меня возложена святая обязанность. Я должен выполнить свое предназначение, и Бог защитит меня.

– То есть вы хотите пойти на половину команды? – уточнил Исаак Ларм.

– Да, карлик, чтобы сеять Слово Божие.

Ларм вскинул голову:

– Да вас убьют.

– Если того желает Господь, я встречу кончину с радостью.

«Не лукавит, – подумал Арент. – Нисколько».

Ему доводилось встречать религиозных фанатиков и тех, кто притворяется таковыми. За истинное богоугодие приходилось платить страшную цену. Лишь Господь воспламенял души истинных верующих, лишь Он согревал и направлял их. Весь прочий мир для них тонул в серой мгле, и они восторженно несли ему Божественное пламя. Зандер Керш изрекал каждое слово так, будто высекал искру из кремня.

Между Кроуэлсом и Лармом произошел бессловесный разговор: один слегка дернул головой, другой поджал губы и пожал плечами. К такому языку обычно прибегают те, кого объединяет опасное дело. Арент так же общался с Сэмми.

Пастор устремил взгляд на капитана Кроуэлса:

– Так вы позволите мне исполнять служение на всем корабле?

Кроуэлс снова подбросил в воздух жетон, но тут же его поймал и с досадой положил на стол.

– Позволяю. Но не одобряю. И только вам, но не вашей воспитаннице. Еще не хватало бунта на корабле из-за похоти.

– Капитан… – начала было девушка.

– Изабель! – строго осадил ее Зандер. – Мы получили то, за чем пришли.

Она гневно посмотрела на одного, потом на другого, по выражению ее лица было ясно, что она-то не получила то, за чем пришла. Раздраженно закусив губу, она покинула каюту.

Зандер Керш поковылял за ней, опираясь на клюку.

– Какая нежданная неприятность. – Кроуэлс потер лоб. – А тебе, ловец воров, что от меня надо?

Это обращение разозлило Арента. Сэмми терпеть не мог, когда его так называли. Говорил, что это занятие для буянов и подзаборного сброда, который только и может, что кулаками махать. Он предпочитал, чтобы его называли расследователем, – он сам придумал себе это звание и стал умельцем, за труды которого короли готовы были отдать все свои сокровища.

– У вас на корабле служил хромоногий плотник?

– Да, Боси. Знал тут каждый гвоздь и дощечку. Сошел на берег и не вернулся. Почему, интересно?

– Сэмми Пипс считает, что он был тем прокаженным в гавани.

Исаак Ларм вздрогнул, но сделал вид, что сворачивает карту, и слез со стула.

– Надо проверить скорость, капитан.

– Отбери там эль у рулевого, – сказал тот угрюмо.

Арент проводил взглядом Ларма, решив поговорить с ним позже, когда выведает у капитана все, что нужно.

– Не знаете, за что Боси ополчился на «Саардам»? – спросил Арент.

– Перестал ладить с командой, но почему – не знаю. Капитану приходится держаться на расстоянии от матросов, иначе послушания от них не добьешься. Ларм больше знает.

– В гавани Боси говорил, что у него есть хозяин. Вам известно об этом?

– В моей команде сто восемьдесят матросов, Хейс. Вам повезло, что мне вообще известно имя плотника. Честно, вам нужен Ларм. Он лучше знаком с этим отребьем. – Капитан терял терпение. – Еще что-нибудь? У меня полно хлопот.

– Мне нужно разрешение на разговор с констеблем в пороховом погребе, – сказал Арент.

– Зачем?

– Сэмми Пипс беспокоится, как бы не взорвали порох.

– Разумно, – проворчал капитан и кинул жетон Аренту. Тяжелый, с выгравированной на нем двуглавой птицей. Его можно было бы принять за печать, если бы не отверстие посредине. – Покажите это констеблю в качестве разрешения, – сказал капитан.

– Одну минуту. – Рейньер ван Схотен картинно поднялся с кресла и подошел к столу. Там он взял перо из чернильницы и накорябал какие-то цифры на листке бумаги. – Я – мастер-негоциант, доверенное лицо генерал-губернатора, и ни одну дверь вам не откроют, пока я не велю иначе. К сожалению, я не могу исполнить то, что вы просите, пока существует невыплаченный долг. – Он присыпал написанное угольным порошком и протянул листок Аренту.

– Что это? – Арент недоумевающе посмотрел на него.

– Счет, – просиял ван Схотен.

– Счет?

– За бочонок.

– Какой еще бочонок?

– С пивом, который вы разбили в порту, – ответил Схотен, будто ответ был очевиден. – Это собственность Компании.

– Вы выставляете мне счет за то, что я прекратил страдания несчастного? – с недоверием переспросил Арент.

– Тот человек не был собственностью Компании.

– Он горел.

– Радуйтесь, что пламя не принадлежало Компании, – произнес ван Схотен все тем же раздражающе рассудительным тоном. – Сожалею, лейтенант Хейс. По правилам Компании мы не вправе оказывать вам услуги, пока не будут урегулированы долги.

Кроуэлс выхватил листок из руки Арента и, сунув его под нос мастеру-негоцианту, рявкнул:

– Хейс пытается помочь, бессовестный ты негодяй. Да что с тобой стало за эти две недели? Тебя будто подменили.

Выражение лица Схотена на миг сделалось неуверенным, но тут же сменилось на высокомерное.