Текст книги "У каждого свое проклятие"

– Да неужто ты катила сюда с самого Питера, чтобы осчастливить сиротинку? Ты из меня дурака-то не делай! Я всегда знал, что когда-нибудь прабабкины ценности объявятся! Мне еще мамка рассказывала, как сволочи под фамилией Епифановы обобрали нашу семейку! Ты, случаем, не Епифанова, а?! Тебя, может, совесть замучила? Так давай, сниму с тебя грех! Где остальное золото? Говори!!!

Марина не придумала ничего лучшего, как во все горло крикнуть:

– Помоги-и-ите!!!

Корсаков наотмашь ударил ее по лицу. Марина почувствовала, как из носа потекла кровь.

– Да кто ж тебе поможет? – ухмыльнулся он. – Здесь тебе не столица, где людей понатыкано в каждой дырке. У нас тут, почитай, медвежий угол. В общем, так: предлагаю договориться по-хорошему: ты мне – золото, на которое я, заметь, имею полное право, как законный наследник, а я тебя за это не буду... – И Корсаков, одной рукой продолжая прижимать пленницу к дереву, другую руку сунул Марине между ног, удивительно быстро забравшись под платье. Это действие его как-то сразу расслабило, клешня левой руки уже не так жестко впивалась в Марину, и она, изо всех сил отпихнув его, бросилась вверх к освещенной улице. Она успела еще раз крикнуть: «Помоги-и-ите!!», когда он повалил ее на траву, накрыв сверху вонючим горячим телом.

– Ах ты... – Корсаков грязно выругался. – Думаешь, уйдешь? И не надейся! Я сейчас тебя... по всем правилам... А потом ты все равно принесешь мне золото в зубах...

Приподнявшись, он одним сильным движением развернул Марину к себе лицом, а потом, сев ей на ноги, разодрал платье от ворота до пояса. Она опять хотела позвать на помощь, но Корсаков стал запихивать ей в рот какую-то омерзительно вонявшую тряпку. Из глаз Марины поползли слезы. Все ясно. Отцу Дмитрию ничего сделать не удалось. Проклятие продолжает действовать. Или то, что с ней сейчас происходит, расплата не за украденное золото, к которому она не имеет никакого отношения, а за то, что слишком быстро ей захотелось новой любви? Вот тебе, преступная женщина, вместо любви – гнусное свинское насилие...

Марина конвульсивно дернулась, когда Корсаков опять полез к ней между ног, и вдруг почувствовала, что он как-то странно обмяк и всей своей тяжестью прижал ее к земле. Его руки уже больше не цепляли ее тело. Марина еще раз дернулась. Тело мужчины начало сползать с нее. Она выдернула изо рта мокрую мерзкую тряпку, и ее тут же начало рвать. Марина задыхалась и кашляла. Ее выворачивало все сильней и сильней. Слезы продолжали течь из глаз сплошным потоком.

С трудом отдышавшись, но все еще продолжая содрогаться всем телом, Марина повернулась к своему мучителю. Он так и лежал ничком возле нее, уткнувшись лицом в траву.

– Э-э-э... – еле слышно позвала его она и осторожно ткнула в бок ногой. Корсаков не пошевелился. – Да что же это такое... – всхлипнула Марина и попыталась развернуть мужчину лицом к себе. Голова его неестественно откинулась, и на нее уставились остекленевшие, невидящие глаза. Марина отпрянула. Что с ним случилось? Неужели мертв? Но почему? Она же не могла... Но будут думать, что она... Какой кошмар...

Марина вскочила с земли. Ее шатало из стороны в сторону, но она заставила себя идти. Надо добраться... лучше всего до церкви... и все объяснить. Ей нельзя в тюрьму, у нее дети... Анечка и Сережа... Но почему же улица будто вымерла? Где же люди? Ах, вот же... Идет человек... Быстро идет... Да это же отец Дмитрий...

– Марина Евгеньевна! – крикнул уже бегущий ей навстречу мужчина.

Марина с облегчением улыбнулась разбитым ртом, сознание тут же уплыло, и она рухнула ему под ноги.

* * *

– Ну наконец-то! – Марина услышала знакомый голос и открыла глаза. Перед ней, лежащей на кровати, сидел отец Дмитрий и держал ее за руку. – Мариночка, как вы?

Марина хотела сказать: «Нормально», но распухшие губы не слушались, и из них вырвались маловразумительные звуки.

– Ничего не говорите, если вам трудно, – поспешил сказать отец Дмитрий, продолжая сжимать ее руку, но Марине нужно было говорить. Она действительно чувствовала себя вполне прилично, если не считать некоторой слабости и боли в разбитых губах. Она осторожно приоткрыла рот, пошевелила губами, как бы разминая их, и уже вполне внятно спросила:

– Что с ним?

– С Корсаковым?

– Да.

– Инфаркт.

– Он жив?

– Пока да.

– Что это значит?

– Это значит, что он допился до тяжелейшего инфаркта. Сейчас находится в реанимации, но шансов выжить у него мало.

– Это я виной... – пролепетала Марина.

– Нет же! – горячо воскликнул отец Дмитрий. – Да вы и сами знаете, что это не так! Вы сами от него пострадали! Скажите, Мариночка, что он сделал? Что?! Может быть, надо...

– Ничего не надо... – Марина покачала головой. – Он... не успел...

Отец Дмитрий облегченно выдохнул и прижал Маринину руку к своим губам. Она с изумлением, разбавленным ужасом, смотрела на него. Дмитрий почувствовал ее взгляд, оторвал губы от руки и посмотрел ей в глаза. Они показались Марине потемневшими и не таким прозрачными, как раньше.

– Что с вами, отец Дмитрий? – еле слышно спросила она.

– Да какой я для вас... отец... Я просто Дмитрий... Дима... Мы с вами почти ровесники... Простите меня...

– Да за что?

– Я не должен был оставлять вас одну. И вообще, не надо было вас сюда тащить. Я вполне мог бы и один справиться.

– Но я сама хотела поехать, – возразила Марина. – Мне это нужно было, понимаете?!

– Понимаю, но мы все вместе... в смысле... Епифановы... могли бы уговорить вас остаться в Петербурге с детьми.

– Не уговорили бы. Вы даже не представляете, в каком нервном напряжении я там находилась. Дело могло кончиться какой-нибудь психушкой... Мне надо было действовать.

– Как видите, ничего хорошего из этого не вышло, – заметил отец Дмитрий.

– Ну... я все-таки жива... и практически здорова...

Марина села и даже спустила ноги с кровати. Дмитрий расставил вокруг нее руки, будто боялся, что она непременно упадет.

– Да что вы... Дмитрий... – Марина с трудом произнесла его имя без слова «отец». – Я в порядке... честное слово... Вот смотрите... – Она встала, и ее тут же повело в сторону.

Он вынужден был подхватить ее, и она невольно оказалась в его объятиях. Их взгляды встретились, и Маринино сердце пронзила такая боль, что захотелось плакать. Ее глаза увлажнились, и Дмитрий сказал:

– Не надо плакать, Мариночка... милая Мариночка... Все хорошо... Все теперь будет хорошо...

Он прижал ее к себе, и она с удовольствием прижалась к его рубашке, пахнущей горьковато-сладковатыми запахами церкви. Чуть отстранившись, но вовсе не желая, чтобы он выпустил ее из своих объятий, Марина спросила:

– Вы уверены, что все теперь будет хорошо?

– Конечно же будет... но не сразу... Ничего не случается вот так, сразу... оттого, что кто-то вознес Господу одну молитву... – ответил он, не выпуская ее из кольца своих рук.

– И что же дальше? – спросила она, имея одновременно в виду и Корсакова в инфаркте, и больше всего их неожиданные объятия.

– Выходите за меня замуж, Мариночка... – прошептал ей в ухо Дмитрий.

– Я не могу... Дима... – так же тихо ответила она.

– Почему? Я... я неприятен вам?

– Дело не в этом... У меня дети. Сережа уже почти совсем взрослый. Он не поймет. Не простит... Да и никто не простит... Со смерти Алексея прошло чуть больше года... А если вспомнить еще и Павла...

– Я думаю, что и Павлу, и Алексею хотелось бы, чтобы вы были счастливы... разве нет? Они же любили вас.

– Да... они меня оба любили. А я... я очень любила Алексея. И мне странно, Дима... – она вскинула на Дмитрия измученные глаза, – что все так быстро случилось...

– Что именно?

– Вы... Вы случились...

– Пути Господни неисповедимы, Мариночка... Быть может, все и должно было так случиться, чтобы мы встретились... Нет, я не то говорю... Мы встретились потому, что все случилось именно так, а не иначе...

– И все же... – начала Марина и надолго замолчала.

Дмитрий погладил ее по волосам и сказал:

– Мариночка... вас ведь тоже тянет ко мне... я это чувствую... Не противьтесь своему естеству. Ничего плохого в этом нет. Выходите за меня замуж...

– Да не могу я третий раз за Епифанова... Это уже за гранью... нормы...

– Любовь – она вообще за гранью...

– Любовь...

– Конечно... Я полюбил вас, как только увидел. Это тоже можно считать выпадением из нормы. Я вас не знал совсем, а уже понял, что передо мной стоит самая главная женщина моей жизни. А вы... вы не торопитесь мне отвечать отказом, Марина. Я все понимаю. Наши жизни различны. У вас в Петербурге много дел, связей, работа... Мы вернемся в Питер, отчитаемся перед родственниками, а потом я уеду. А вы дома, в спокойной обстановке подумаете над моим предложением. Я не смею ни на чем настаивать. Только... если вы вдруг, на мое счастье, согласитесь, то многое в вашей... или моей жизни придется менять. Это все тоже надо обдумать. Надо отделить главное от неглавного. Что-то можно рушить без сожаления, что-то – нельзя ни при каких обстоятельствах. Здесь главное – не ошибиться и сделать правильный выбор.

– Я... я не знаю... что сказать...

– Вы только скажите, Мариночка, могу я хотя бы надеяться...

Марина подняла на него глаза. Она знала точно, что он может не только надеяться. Он может быть в ней уверен. И Дмитрий прочитал это по ее лицу. Он приблизил свои губы к ее губам, и Марина, отпустив на волю измученную душу, обняла его за шею.

– Я не целовал женщину лет сто... – сказал ей он, когда закончился не очень ловкий поцелуй. – И... наверно... не на уровне стандартов...

– Мне хорошо... Дима... – ответила она и, положив голову к нему на плечо, нежно поцеловала в шею.

Дмитрий смешно поежился.

– Мы ведь возьмем с собой в Питер Натку? – спросила Марина.

– Но ведь Полина...

– Полина будет только рада от нее избавиться.

– А вдруг все же найдется Наташина мать? – предположил Дмитрий.

– Даже если найдется, можно пригласить ее в Петербург. Как-нибудь устроимся... Если уж Антонина перебирала мороженую рыбу, то согласится на любую неквалифицированную работу. Поможем ей снять комнату... А Натка пока поживет у Капитоновых. Я думаю, что Ирина будет рада девочке.

– Она похожа на Нину?

– Нет! Совершенно не похожа, что и хорошо. Погибшего ребенка заменить нельзя. Можно только полюбить еще одного, другого. Вот ты, Дима, – Марина с тревогой вгляделась в глаза еще одного Епифанова, которого послала ей жизнь, – скажи, сможешь полюбить моих детей?

– Я вообще детей люблю.

– Сережа – уже не ребенок. Он сложный самолюбивый подросток, состоящий из одних острых углов.

– Я постоянно имею дело с подростками, молодыми людьми... и очень сложными, поверь...

– Где? – удивилась Марина.

– Я потом тебе все-все расскажу, а сейчас... Мариночка... можно я тебя еще раз поцелую? Может быть, у меня получится лучше?

Марина счастливо рассмеялась и сказала:

– Ну... попробуй, пожалуй... А я... я помогу тебе...

ЕПИФАНОВЫ

По приезде Марины с Дмитрием в Петербург в квартире Галины Павловны собрались все заинтересованные лица. Марина попросила, чтобы обо всем случившемся в селе Красном рассказал Дмитрий. Он согласился, но Галина Павловна потребовала, чтобы все сначала непременно выпили чаю с пирогами, которых она к этому дню специально напекла великое множество. Когда сидящие за столом утолили первый голод, Борис потребовал:

– Давай, Димон, рассказывай, не томи... Сил уже нет терпеть...

– Конечно... – согласился Дмитрий, но именно в этот момент раздался звонок входной двери.

– Странно, – удивилась Галина Павловна. – Вроде бы все здесь. Может, твой Сережка пришел, а, Марина?

Марина пожала плечами, хотя точно знала, кто сейчас войдет в гостиную ее свекрови.

Галина Павловна привела Нонну. На ее лице играла независимая улыбка, но Марина знала, чего она стоила сестре.

– Ну что? Примете меня в свою компанию? – спросила Нонна. – Или тем, которые не Епифановы, лучше сразу на выход? Туда, откуда пришла?

– Что ты такое говоришь, Нонна... – буркнула Галина Павловна и посмотрела на Бориса. Все присутствующие тоже невольно повернули к нему лица. На него же пристально смотрела и Нонна.

Борис с подрагивающими губами поднялся из-за стола, легонько толкнул рукой в плечо сидящего рядом с ним Андрея Капитонова и сказал:

– Иди сюда, Нонна.

Андрей согласно кивнул и пошел на кухню за табуреткой. Побледневшая Нонна прошла вдоль стола и опустилась рядом с Борисом. Он, оглядев всех напряженным взглядом, обнял ее за плечи и спросил:

– Так что ты сказал, Димка?

– Да... так вот... – начал Дмитрий, и все разом отвернулись от Бориса с Нонной. Только Марина, которой было хорошо известно, что сейчас будет рассказано, одними уголками губ улыбнулась сестре. Это она уговорила Нонну прийти к Галине Павловне именно на эту сходку всех оставшихся из рода Епифановых. То, что им с Борисом не жить друг без друга, давно ясно всем. Их соединило небо. И пусть родственники все сразу увидят, обсудят, выскажутся, если захотят, и оставят их в покое. Но Марина не ожидала, что Борис поступит именно так. Обняв Нонну за плечи и посадив рядом с собой, он предупредил все досужие разговоры, пересуды и вопросы. Их отношения с Нонной – только их отношения. И всем понятно, что эти двое будут вместе, через какие бы мучительные объяснения друг с другом им ни пришлось еще пройти.

– И что же этот Корсаков? Еще жив? – спросил Александр Толмачев после того, как Дмитрий закончил свой рассказ.

– Был еще жив, когда мы уезжали, но лечащий врач сказал, что шансов выкарабкаться у него почти нет, – ответил ему Дмитрий.

– А если все-таки очухается? У него все права на наследство!

– Если очухается, сядет за нападение и попытку изнасилования. Кроме этого, к нему у местных властей еще много претензий. Похоже, уже доказано его участие в нескольких ограблениях. В общем, тюрьма по этому Корсакову плачет.

– Значит, местная церковь приняла серебро? – на всякий случай еще раз спросил Борис.

– Приняла, – кивнул Дмитрий.

– И проклятие сняла?

Все присутствующие устремили напряженные взгляды к Дмитрию. Он потер руками виски и сказал:

– Не все так быстро. Я уже Марине... Евгеньевне говорил, что необходимо молиться за тех Епифановых, которые совершили сей грех. Жертвовать средства на монастыри, детские дома... И самим надо жить... по совести... А уж как получится со снятием проклятия... В общем, все в руках Божьих...

– А золото, значит, обратно привезли?

– Не все. Кое-что в церкви оставили, а несколько вещиц привезли. Они Наташины. В частности, нательный крестик с сапфиром.

– Кстати, Галина Павловна, – начала Марина. – Неужели вы не знали о ценностях, хранящихся дома у Матвея Никодимовича?

– Не знала, – покачала головой пожилая женщина. – Мне даже в голову не приходило заглядывать в холодильник на балконе.

– А в шкатулки, которые стояли на тумбочке трюмо?

– Я ничего не трогала, никуда не заглядывала. Не хотела... Честно говоря, боялась, что обнаружу еще что-нибудь, кроме этих злосчастных серег с изумрудами. Мне и их было достаточно...

После этих ее слов все как-то разом вспомнили, что на столе полно пирогов, и засуетились над своими чашками.

– Чайку, что ли, подогреть еще?.. – проронила Галина Павловна и хотела подняться из-за стола, но ее пригвоздил к месту звенящий голос Ирины:

– А где сейчас эта девочка? Наташа... Натка...

– Она сейчас у наших с Нонной родителей, – ответила ей Марина. – Натка уже успела подружиться с Аней.

– А вы... с ней к нам с Андреем... придете как-нибудь в гости?

– Конечно. Хоть завтра.

– Да... Завтра – это хорошо, правда, Андрей?.. – все таким же звенящим, готовым сорваться голосом отозвалась Ирина. – Завтра ведь суббота... А эта Натка... она какая?

– Она беленькая-беленькая, как какая-нибудь Машенька из сказки, – сказала Марина.

– Это хорошо, что беленькая, ведь правда, Андрюша?

– Правда, Ирочка, – ответил Андрей и обнял ее за плечи так же крепко, как Борис Нонну.

Чтобы отвлечь всеобщее внимание от Ирины, взволнованной появлением в семействе Епифановых маленькой девочки, Дмитрий спросил Толмачева:

– Саша, а как дела у твоих сыновей?

Тот удрученно махнул рукой и ответил:

– Плохо. Артема из реанимации перевели в общую палату, но лучше бы не переводили. Похоже, что эти, с позволения сказать, больные и в больнице умудряются доставать то, чем можно, по их выражению, ширнуться. Да и Макс – никакой... Мы с Леночкой держимся из последних сил.

– Я не из праздного любопытства спрашиваю, – пояснил Дмитрий. – Хочу вам сделать предложение.

– И какое же? – горько-насмешливо спросил Толмачев. – Неужто панацею предложишь?

– Нет. Альтернативу.

– То есть?

– В тридцати километрах от нашего села есть одно сельцо... Мы с настоятелем тамошней церкви, отцом Филаретом, между нашими населенными пунктами на озере, под красивым названием Синеокое, в прошлом году начали строительство обители для молодых людей, зависимых от алкоголя и наркотиков. Ну... больше, конечно, к нам приходит алкоголиков, потому что наркотики в деревнях достать трудно, а вот пьет народ в сельской местности по-страшному.

– Ваша обитель именно для молодых? – заинтересовался Александр.

– Мы принимаем людей любого возраста, но пожилых уже трудно исправить, да они и не хотят бросать пить. А вот молодые ребята часто понимают, что стоят на самом краю, хотят остановиться, но силенок не хватает. Такие к нам и идут. Есть несколько парней даже из Новгорода, то есть из города.

– И чем же они у вас занимаются?

– Своими руками строят эту обитель, общаются. У всех у них одна беда, а надежды, кроме как на Бога, больше ни на что не осталось. Так некоторые приходят к вере. Они молятся, постятся... ну и прочее...

– И что, помогает? – с сомнением спросил Саша.

– Не всем. Некоторые не выдерживают и уходят. Мы не уговариваем остаться, но даем понять, что всегда готовы принять их обратно. Кроме того, отец Филарет – в прошлом отличный плотник и столяр-краснодеревщик. Ребята у него учатся, получают специальность. Согласись, тоже неплохо.

– Пожалуй... А случаи... ну... исцеления... были?

– Я же сказал, что мы всего год назад начали это дело. Но те, кто живет на строительстве, не пьют и не колются – это точно. Конечно, никто не даст тебе, Саша, гарантии, что эти ребята никогда больше не сорвутся, но они знают: им всегда будет куда приехать, если опять дойдут до края.

– У вас есть спонсоры?

– Да какие спонсоры! – усмехнулся Дмитрий. – Кто станет вкладывать деньги в алкоголиков и наркоманов?

– А на что же вы существуете?

– У ребят почти натуральное хозяйство. Что вырастят, то и будут есть. Если что-нибудь руками сделают и сумеют продать – тоже деньги. В общем, работы столько, что скучать, пить и колоться им некогда.

– Что же такое можно сделать, чтобы продать? – удивился Толмачев.

– У нас есть люди, которые их обучают, например, бондарному делу. Бочки они продают. Когда будет готово специальное помещение, отец Филарет собирается открыть в нем иконописную мастерскую. Есть способные к этому делу ребята. В общем, планы большие.

– А ты там с какого боку?

– У меня нет светской специальности, а потому я на подхвате, – рассмеялся Дмитрий. – Ну а если серьезно: у меня другие задачи, духовного плана...

– И как же к вам попасть?

– Не проблема. Мы же свои люди. Ты, главное, с женой переговори и с сыновьями. Надо, чтобы они сами согласились приехать. Насильно ведь их не потащишь.

– А когда ты уезжаешь?

– Послезавтра.

– Зайдешь к нам перед отъездом?

– Конечно.

– Мариш! А может, и твоему Сережке стоит туда съездить? – подал голос Борис. – Ну... так просто... на экскурсию... посмотреть: как... что... Мается парень. Как бы и его куда не надо не затянуло.

Марина молча кивнула. Конечно же она непременно съездит в Красное с детьми, только всем Епифановым пока не обязательно знать, сколь далеко простираются ее планы.

* * *

Марина с Дмитрием стояли на перроне. Вот-вот должен был подойти поезд на Новгород.

– Ну и... что же ты думаешь насчет моего предложения? – Дмитрий в конце концов решился задать вопрос, который больше всего его мучил.

– А разве у тебя есть какие-нибудь сомнения на этот счет? – спросила Марина, глядя в его синие глаза.

– Конечно есть... Я всегда во всем сомневаюсь.

– Во мне не надо, Дима... Я тоже полюбила тебя, как только увидела. Мне сразу стало страшно. Я показалась себе преступницей и предательницей.

– Из-за Алексея?

– Да...

– Поверь, что мы не совершим преступления против его памяти. Ты ведь будешь помнить его всегда?

– Конечно... – Марина посмотрела вдаль, увидела медленно приближающийся к платформе состав и печально сказала: – Твой поезд... Дима...

Дмитрий обнял ее за плечи и отозвался довольно бодро:

– Но ты ведь приедешь ко мне...

– Не скоро... – выдохнула Марина. – Ты же понимаешь, что скоро не получится...

– Понимаю... И буду скучать...

– И я буду.

– Ну... иди, Мариночка... – Дмитрий попытался легонько оттолкнуть ее от себя, когда поезд остановился против них. – Долгие проводы – лишние слезы.

Но Марина не смогла сразу уйти. Она прижалась к нему и обняла за шею. И православному священнику отцу Дмитрию ничего не оставалось делать, кроме как поцеловать ее в губы при всем честном народе.