Текст книги "Искусство понимать ребенка. 7 шагов к хорошей жизни"

Глава 2. Учиться в увиденном замечать себя

Открыто, доверительно, не оценивая и ничего не предполагая (философы говорят – беспредпосылочно) – непросто смотреть именно так. Непросто именно потому, что в такие моменты мы видим еще одну, важнейшую часть реальности – самих себя.

Практикум

Замечаем непростые для себя моменты

Две сестры играют в песочнице. Саше 3 года, Полине – 6 лет. С ними папа. Пытаясь залезть поглубже в выкопанную ямку, старшая девочка неловко поворачивается и задевает младшую ботинком по лицу. Саша горько плачет.

Папа: «Больно, Саша?»

Саша: «Да».

Папа: «Немного течет кровь вот здесь».

Саша: «Я хочу к маме».

А что было дальше? Что бы вы сказали на месте папы? Выберите из шести вариантов тот, который ближе вам.

1. «Полина, что ты сделала?» – обращение к старшей дочери.

2. «Почему ты хочешь к маме, Саша?» – вопрос к младшей дочери.

3. «Полина, попроси прощения у Саши за то, что ты ее ударила».

4. «Перестань плакать, Саша. Не так уж и больно».

5. «Я уверен, она не нарочно».

6. «Когда больно, тебе помогает, если рядом мама?».

Скажем сразу: первые четыре варианта неудачные. И вот почему.

1. «Полина, что ты сделала?» – обращается папа к старшей дочери. Угадывается грозный тон судьи, который уже знает, кто виноват. Назревает конфликт между папой и старшим ребенком. В послании к Полине считывается: ты должна понести наказание, даже если у тебя не было дурных намерений по отношению к сестре. Для Полины послание звучит так: если происходит несчастный случай, виновата должна быть я. У Полины появляется обида, она чувствует себя одинокой. Саша пока не получила внимания.

2. «Почему ты хочешь к маме, Саша?» – на этот вопрос трехлетнему ребенку ответить трудно. Она смутится, растеряется и, скорее всего, еще сильнее заплачет.

3. «Полина, попроси прощения у Саши за то, что ты ее ударила» – словно судья, папа назначает санкции. Девочка вполне может попытаться отказаться просить прощения. Прощение должно вырасти из глубины души. Поэтому Полина почувствует себя несправедливо наказанной: сестру она ударила не специально, она не злилась на нее и не была агрессивна. Как следствие, она может начать не доверять самой себе: может быть, я агрессивна, даже когда не чувствую агрессии?

4. «Перестань плакать, Саша. Не так уж и больно» – эти слова отражают нежелание самого папы выдержать напряжение и, может быть, его нетерпимость к слабости в любых видах: все должны быть сильными, выносливыми, как он сам. Разве плохо, если мы воспитаем это у наших детей? Возможно также, папе неприятно чувствовать себя виноватым: он ведь недоглядел за детьми. Кровь и слезы младшей дочки словно укоряют его в этом. Самой Саше слезы идут на пользу, ей становится легче.

5. «Я уверен, что это была случайность, Саша». Хороший ответ по отношению к Полине. Саша же останется неуслышанной.

6. «Когда больно, тебе помогает, если рядом мама?» Чтобы оценить этот вариант ответа, посмотрим на ситуацию открыто. Что мы видим?

Папа видит, что:

– дети мирно играли и… Если папа отвлекся и не заметил этого важного «мирно», ему нужно спокойно и доброжелательно разобраться, задав открытый вопрос: «Полина, что случилось?» (Но не «Что ты сделала?»);

– на лице у младшей дочери кровь;

– она плачет от боли и идет к нему;

– растерянная старшая дочь замерла в песочнице и пристально смотрит вслед младшей;

– папа берет плачущую Сашу на руки, вытирает кровь;

– девочка вдруг сквозь слезы восклицает: «Я хочу к маме!»

«Что это было?» Вопрос о сути того, что случилось. Ответ очевиден: нечаянный инцидент в песочнице, никто не виноват. Однако выяснилось кое-что еще: дочка хочет к маме. Этот фрагмент мозаики может оказаться для отца непростым моментом, если за этим обнаружится его слабость. «Почему ей недостаточно меня? Разве я люблю ее меньше?» Эти слова ребенка могут задевать его. Произойдет это или нет, зависит от его отношений с мамой (хорошо ли папе в роли папы; это обычно определяется мамой), а также от характера самого папы (любит ли он соревноваться). Если все в порядке, тогда сам собой приходит понимающий ответ, основанный на открытом восприятии:

Папа: «Когда больно, тебе помогает, если рядом мама?»

Саша: «Да».

Папа: «Кровь уже останавливается, Саша. Еще немного поболит, и все будет хорошо». И тут же – к Полине, уже готовой заплакать: «Уверен, это была случайность, Полина! Иди сюда, моя хорошая, все нормально».

Саша успокаивается: ее поняли. Полину тоже поняли. Если бы папа оставил Полину один на один с пугающей виной и ответственностью, травма старшей девочки могла бы быть глубже, а последствия в будущем серьезнее, чем Сашина рана. Это осталось бы с Полиной надолго: из-за нее была травмирована младшая сестра. Она не поняла, что она сделала. Понял папа: «Ничего страшного, я уверен, ты нечаянно». Это соответствовало ее собственному смутному чувству: она испытывала азарт, но агрессии у нее не было. Когда папа сказал: «Я уверен, что это случайность», когда назвал «моей хорошей» и позвал, чтобы обнять, сердце Полины отозвалось: «Да, согласна, так все и было».

Препятствия на пути к истине

Собственные неожиданные чувства, не всегда осознаваемые предпочтения, привычки, страхи – все это может быть препятствием для открытого восприятия. Это как смотреть в окно, когда едешь в трамвае или автобусе по ночным улицам: темный город виден там, за окном, и на эту смутную картинку накладывается наше собственное отображение на стекле.

Небольшой инцидент, невинная реплика или проступок ребенка… Но если случится так, что они всколыхнут в нас какое-то переживание (скорее всего, отдаленно связанное с происходящим сейчас), может возникнуть такая душевная сумятица, что воспринять что-то другое, кроме собственных чувств, будет просто невозможно. Такая ситуация и есть самая частая причина родительской слепоты.

Смотреть – это то, что я могу сделать, то, что зависит от моей воли: сосредоточиться, не отвлекаться, концентрироваться. Видеть – природа этого действия совсем другая: оно случается, и на сто процентов от меня не зависит. Может произойти так, что без всяких специальных усилий с моей стороны я вдруг что-то увижу. «До меня дошло!», «Глаза открылись» – мы так это описываем. Но увидеть что-то таким, каким оно и является, – этого может и не случиться. Главное препятствие к этому – те чувства, которые неожиданно возникают у нас в связи с конкретной ситуацией. Открытое восприятие показывает то, на что мы смотрим, и одновременно помогает что-то рассмотреть в себе. От нас зависит, как мы это увидим и что это увиденное с нами сделает. И если мы пока продолжаем чего-то «упорно не понимать», самое время заняться этой своей «затронутостью», ответить на вопрос: «Почему для меня то, что я вижу, так… (больно, обидно, неприемлемо, тяжело и т. п.)?»

Важный ориентир для понимания себя

Алисе 35 лет, у нее двое детей, на консультацию она пришла с семилетним сыном Яшей. «Он слишком тихий, размеренный, “правильный”, – так начала свой рассказ Алиса. – У нас в доме часто бывает напряженная атмосфера, потому что я жду, что что-нибудь произойдет. Жду от сына. Он ведь мальчишка, должен начудить: разбить вазу, порвать шорты, пролить на ковер мои духи например – хоть что-нибудь. Но нет, ничего такого не происходит. Дети ведь всегда должны шалить! Что с ним не так?»

Рассказывая о сыне, Алина невольно многое рассказала о себе. И появились вопросы: «Чем она живет? Что ее радует, огорчает, занимает, кроме детей, кроме сына? Чего она хотела бы для себя?» Больше всего Алиса хотела бы, чтобы муж дарил ей время от времени цветы. Просто так, без повода. Она мечтает о ярких эмоциях, неожиданных, незапланированных жизненных моментах.

Что обнаруживается в этой истории про маму, ждущую приятных сюрпризов, и тихого Яшу? Психолог видит спокойного, развитого семилетнего мальчика и маму ребенка, которая нуждается в поддержке. При этом беспокоит маму поведение именно ребенка: «С моим сыном что-то не так».

Действительная тема для размышления здесь – мамин способ восприятия Яши. Что поднимается в ее душе в присутствии сына, который не шалит, не бегает, не пристает с вопросами, не разливает духи на ковер? Почему ее впечатление так болезненно? Что в этом впечатлении открывается ей? Что-то про мальчика или также про нее саму? Похоже, переживание Алисой самой себя ярче и затмевает то, на кого она смотрит (своего сына).

Вот оно – «трамвайное окно»: кажется, я смотрю на сына, но вижу его сквозь свое собственное чувство тоски. Ничего не происходит, я никому особенно не интересна – ни мужу, ни даже сыну (он слишком самостоятельный). Меня не замечают… Невыносимо! Не сводить ли сына к психологу, разве дело не в сыне?

«Мальчик оказался гармоничным, вдумчивым, рассудительным, – так психолог описывает свое впечатление. – Я была очарована этим ребенком. В нем было столько достоинства. Он, похоже, унаследовал характер своего деда, спокойного по характеру человека, в честь которого и был назван». Мама не видела достоинств сына. Каждый раз, когда она смотрела на него, к впечатлению добавлялись какие-то неосознаваемые ожидания от него, переживания, связанные с тем, что ее собственные потребности не были удовлетворены. Именно это чувство неудовлетворенности отнимало у Алисы все силы. И сил посмотреть еще на что-то у нее уже не было. Недостаток чего бы то ни было в нас самих (психологические дефициты) легко переносится на наших детей. И тогда мы видим в них «недостатки» и «несовершенства». Важный ориентир для понимания себя: когда мы смотрим открыто, мы видим то, что есть. Потому что то, чего нет, нельзя увидеть. Когда фокус внимания направлен на недостающее, это верный знак: нужно заняться собой.

Если вам кажется, что вашему ребенку чего-то не хватает, если он не делает чего-то, что, на ваш взгляд, нужно делать, вам стоит повнимательнее присмотреться к этому «не» («не хватает», «не делает», «не способен», «не хочет»). Это может быть что угодно: не по возрасту развитая сила воли, или непокладистость, или невысокие способности, или незаботливое отношение к вам, или, как в нашем примере, неспособность наполнять событиями мамину жизнь, оживлять ее? Почему это так важно для вас?

С этого вопроса начинается работа по самопознанию. Она требует мужества открыто взглянуть на то, как вы смотрите, на ваши привычные ожидания, недовольства, на фокус вашего внимания. Познание себя требует соблюдения двух важных условий. (Для этой работы не нужно специального времени, ею можно заниматься, пока варится каша или на прогулке.)

Условие первое: терпение, неторопливость, вдумчивость. Задав себе вопрос, продолжать делать то, что делал. Ответ придет не сразу, и важно принять его с уважением, может быть позволить себе удивить себя. Остановиться на время и посмотреть на себя.

Условие второе: начинать самопознание с открытой установкой – «ни в чем себя не подозревая». Первым хорошим результатом может быть, например, такой, как в этом признании:

«Да, пока я не могу радоваться своему материнству и отдаваться ему со всей душой. Между мною и дочерью что-то стоит. Мне пока не очень понятно что, но я бы хотела понять. Иногда мне кажется, что я хотела ребенка другого пола. Вот мой папа ушел от мамы, когда она родила третью девочку. Он хотел сына. Даже когда я была девчонкой до подросткового возраста, была уверена, что буду счастлива со своим избранником, у нас будут дети, и это будут сыновья… А родилась девочка. Муж рад, говорит, что ему пол ребенка не так важен. Мой папа тоже был рад, а потом все больше злился на маму, обижал ее, больно задевал тем, что она не приносит сына. И тихое счастье чувствую, и что-то тревожное все время внутри меня».

Начав работу самопознания, признайте, что вы замечаете свои чувства, принимаете их, не боретесь, не ругаете себя за то, что у вас пока нет ясности. Тем, в чем сейчас нет ясности, нужно заняться с теплым вниманием: это же ваше чувство. Почему так непросто спокойно признаваться себе в мешающих чувствах? Вы наверняка знаете ответ: «Мы их знаем и одновременно не хотим знать, поэтому напряженно избегаем их, стараясь не попасть в их поле». Если эти признаки вам знакомы, значит, вы встретились с собственной слабостью. Попробуем посмотреть на нее открыто и смело. Это так интересно!

Знаем ли мы свои слабости?

Спросите себя: «Знаю ли я свои слабости? Что такое для меня слабость?» Кто-то не может оторваться от компьютерной игры, а кто-то любит хвастаться – у каждого есть своя ахиллесова пята. Некоторые наши слабости другие люди знают лучше, чем мы сами, а некоторые свои слабости лучше знаем мы сами и некоторое время можем вполне хорошо их скрывать. Есть невинные слабости вроде любви к шоколаду, а есть нечто более серьезное – что, на наш взгляд, никак нельзя оправдать, потому мы это и скрываем. Например, то, что одного из своих детей любишь больше.

Слабость обнаруживается по такому маркеру: «Я не хотел бы это иметь» или «Я не хотел бы, чтобы кто-то узнал об этом». Иначе будет стыдно, буду плохо к себе относиться, почувствую себя слабым, маленьким, мне будет страшно. Все эти мысли огорчают, делают нас уязвимыми, лишают самоуважения. Переживание собственной слабости не поддается волевому контролю, снова и снова ударяет по одному и тому же месту, и это ранит нас еще больше. Понятно, что мы не хотим это испытать еще и еще раз. Именно поэтому мы отвергаем свои слабости!

Самопознание

Вопрос, который стоит задать себе

• Как я обхожусь со своими слабостями: скорее оставляю без внимания или пытаюсь над ними работать?

Попробуйте прямо сейчас перечислить свои слабости. Запишите их (не нужно никому эти записи показывать), а затем прочитайте сами. Уже это требует мужества. Если вам кажется, что слабостей у вас нет, расспросите близких. И не удивляйтесь. Слабость возникает там, где мы не соответствуем требованиям – внешним («Так и не сдал на права») или внутренним («Не дотягиваю до своих представлений об идеале в том-то и в том-то или часто чувствую себя пустой и не могу оставаться одна»).

Совсем не обязательно соглашаться с точкой зрения тех, кто привычно вас критикует. По каждому пункту из списка слабостей правильно было бы вынести свое собственное суждение. Например: «Мог бы я поговорить об этом с хорошим другом? С психологом, которому доверяю?» Или слабости меня блокируют настолько, что очень трудно даже начать разговор об этом? Занят ли я тем, что скрываю их? Ругаю ли я себя за них? Или я скорее великодушен по отношению к себе?

В разговоре психолог говорит маме, которая пришла к нему на консультацию: «Не знаю, с чем это связано, но я часто замечала, что одного ребенка любят больше, чем другого». Элла, мама двух мальчиков, откликается с явным облегчением: «Правда? А я боюсь даже себе в этом признаться. Знаете, когда смотрю на младшего сына, у меня хорошее теплое чувство возникает где-то здесь (показывает на живот). Такое счастье. А вот со старшим ничего такого не появляется. С ним я как-то напрягаюсь и боюсь, не замечает ли он это. Удивительно, но, наверное, из-за этой боязни я чаще хвалю старшего, больше уделяю ему внимания. Хотя кажется, что напряжения своего не скроешь, и сын все равно все знает».

Почему что-то становится нашей слабостью? Потому что мы чувствуем, что оказываемся подвержены воздействию такой большой силы, которой не можем сопротивляться. И это состояние побежденности делает жизнь хуже. Мы что-то предпринимали, но не помогло, и в конце концов мы решаем: «Наверное, не поможет ничего». Жить с этим чувством почти невозможно, поэтому, спасаясь, мы как бы забываем о своих слабостях. Но они от этого не исчезают из нашей жизни.

Дети отражают нас такими, какие мы есть

Дети – экраны слабостей своих родителей. Одного ребенка люблю больше, чем другого, и ничего с этим не могу поделать. Стесняюсь болезни или какой-то физической особенности своего ребенка. Не могу принять, что он не такой умный (сильный, успешный, уверенный, волевой и т. д.), как мне хотелось бы. Замечаю сходство привычек и особенностей характера с кем-то, кто мне не нравится… Нагруженность такого рода мыслями и переживаниями расстраивает и утомляет многих родителей.

Но кто определяет, что является слабостью? Только мы сами. Это не сына – мамина слабость. Это Элла не может этого принять. Это то, что она воспринимает как угрожающее ей. Что именно Элле угрожает? Рядом с одним из сыновей ей комфортно, как будто его энергетическое излучение такой интенсивности, какая ей необходима. Между ними возникает резонанс, ей становится хорошо. А с другим сыном этой созвучности нет. В его поле ей невозможно расслабиться, надо приспосабливаться. Да! Это мамина задача – приспосабливаться. Она старше, мудрее, опытнее. Она ведущая в процессе построения гармоничной коммуникации.

Уровни коммуникации между взрослым и ребенком

Между двумя людьми существует несколько уровней коммуникации.

Эмоционально-энергетический связан с интенсивностью взаимного воздействия, его темпом, силой, уровнями эмоциональности, ранимости, траекторией возбуждения/усталости (то, что часто называют полем: в поле одного человека мне хорошо, рядом с другим – плохо). Содержательно-разговорный уровень – это легкость или трудность понимания другого человека, ясность или неясность разговора. Концептуальный – уровень обмена мыслями, идеями, проектами, смыслами. Мы все хорошо это знаем: «Хороший, порядочный человек, но… мне с ним не ужиться». И наоборот: «Понимаю, что эгоист, но ничего не могу с собой поделать – тянет к нему и все». То же происходит между мамой и ребенком.

Конечно, в отличие от партнерско-любовных отношений, мама и ребенок настраиваются друг на друга с самых первых минут появления малыша на свет. Эта сонастройка особенно интенсивно происходит в период с 4 до 9 месяцев и продолжается лет до трех. При этом ребенок очень пластичен, он всеми силами старается подстроиться под маму, чтобы она почувствовала теплоту удовольствия от общения с ним. Но у мамы могут быть свои причины упорствовать, не меняться, не идти навстречу: невнимание к себе, депрессия, трудная внешняя ситуация, уже сформировавшийся тревожный характер.

Помните, мы упоминали о «хорошем ощущении в животе», когда рассказывали об Элле, маме двоих мальчиков? Как стало понятно из дальнейшего разговора с ней, такое ощущение – признак энергетического и отчасти эмоционального уровня коммуникации. Энергетическое совпадение с младшим сыном для мамы очень ценно. Но, к сожалению, именно младший сын огорчает своим поведением гораздо чаще старшего. Он вовсю пользуется тайной слабостью мамы, манипулирует ею, утверждая свою власть, привычным образом «подставляя» старшего брата. А старший, молчун-интроверт, стойко терпит, помня непререкаемое мамино послание: «Младшему нужно уступать!» Так формируются характеры и судьбы детей, под влиянием маминой слабости.

Наши слабости – это то, что мы не признали в себе

За каждой нашей слабостью – «забытая» или «какая-то неясная» история, которая, как правило, случилась не вчера. Когда-то что-то нас самих расстроило, напугало, унизило, а может быть, все это нехорошее к нам отношение мы терпели много лет. Оценить и критически посмотреть на ситуацию тогда мы не могли, потому что были еще детьми, но страх, связанный с тем опытом, остался. И живет теперь своей жизнью в нашей взрослой личности, живет в виде слабости. Пока мы, став взрослыми, жили без детей, нам казалось, что все, что мучило нас в детстве, мы переросли и преодолели. Но вот появились дети, и они стали нашими зеркалами, в которых теперь отражаются забытые, казалось бы, слабости. К тому же дети способны наши слабости усиливать до драматических размеров.

У каждого человека есть так называемые зеркальные нейроны, благодаря им мы примеряем на себя поведение другого человека и таким образом понимаем его. (О зеркальных нейронах читайте также на с. 309.) А наши дети с помощью зеркальных нейронов считывают наши потаенные страхи и перенимают их. И мы вынуждены снова встречаться с этими забытыми страхами, но уже как со страхами и слабостями наших детей. Этот процесс не поддается прямому вмешательству, его не остановить, занимаясь только детьми. Конечно, это плохая новость. Хорошая – дети вырастут, поумнеют, сходят к психологу и смогут прояснить и нашу историю, и происхождение своих проблем. Они научатся противостоять своим страхам (этому можно научиться в любом более или менее взрослом возрасте).

Игорьку 4,5 года. В детском саду он слывет драчуном. Обычно, когда его не понимают (речь мальчика в звуковом отношении не очень чистая) или он раздосадован, оттого что не может немедленно получить желаемое, он начинает самозабвенно лупить детей и не может остановиться. Дети боятся Игорька, не хотят с ним играть. Мама мальчика рассказала об этой проблеме психологу. Во время их встречи возник вопрос о том, чем обычно заканчиваются драки. Мама задумалась: «Ну чем?.. Игорек ни разу не сказал, что он дрался. Наоборот, он говорит, что ничего особенного не было, он вел себя хорошо. Играл, качался на качелях, хотел сражаться на мечах. И знаете, дома он тоже никогда не дерется! К нам приходят знакомые с детьми, и мы бываем в разных местах, где много детей. Я не замечала, чтобы он дрался. После жалоб воспитательницы я обычно ему говорю, что хорошие мальчики не дерутся, поддерживаю ее авторитет. Если воспитательница говорит, значит, он действительно дрался, обидел кого-то. Меня и нашу бабушку (а мы растим Игорька вдвоем с моей мамой) это очень огорчает. Я говорю Игорьку о своем огорчении. Вот этим все обычно и заканчивается».

Мама и воспитательница в детском саду не знают, что делать с агрессией Игорька, и разрешают ситуацию так: обе делают вид, что ничего не было. Игорек хорошо считывает это послание: «Когда я раздражен, на меня находит что-то непонятное. Я не контролирую свое поведение, а потом много людей недовольны мной. Но можно сделать вид, что ничего не было. Главное, чтобы я извинился».

Воспитательница не проясняет ситуацию до конца, надеясь, что это сделает семья. Мама и бабушка не верят, что Игорек может быть агрессивным. И сам ребенок не видит своего поведения, не верит, когда ему о нем сообщают как о чем-то нехорошем. Он любит маму и четко выполняет ее бессознательное послание – не замечать своей агрессивности. Для него агрессия (а может, обида из-за того, что его не понимают?) живет где-то в углу, куда ее всякий раз убирает мама.

Что мешает маме (а также и воспитательнице, которая призвана профессионально разбираться с сильными аффективными импульсами маленьких детей) спокойно, шаг за шагом рассмотреть происходящее в душе ребенка во время драк? Может быть, боязнь почувствовать себя некомпетентной в обращении с мальчиком? Или непонимание каких-то особенностей его поведения? Это отдельный разговор. Тут надо разбираться. Но очевидно, что мама видит в сыне «очень хорошего ребенка», у которого просто не может быть плохого поведения.

Возможно, ее пугает агрессия, даже в игровых проявлениях. Или, будучи недовольной, не удовлетворенной, она не позволяет и себе ярких эмоциональных реакций, ведь слабости могут быть самыми разными. Мама Игорька их не принимает, не признает за собой, не рассматривает. Для нее важно быть безупречной мамой хорошего мальчика. А вот Игорек перенимает мамины слабости – пугаться агрессии, не признавать свои негативные эмоции. Парадоксально, но слабость внутри него растет вместе с увеличением брутальных поступков и задиристых выпадов.

Примерно к 4,5–5 годам дети «считывают» и присваивают множество слабостей своих родителей и несут их дальше по жизни уже как свои. Справедливости ради нужно сказать, что к этому же возрасту многие сильные стороны и ценности родителей тоже усваиваются ребенком. Психологи всех стран и направлений психотерапии говорят одно и то же: причины проблем в отношениях между родителями и детьми растут из детского опыта самих родителей. Слабости теряют власть над нами в тот момент, когда мы можем спокойно на них взглянуть и… принять.